Глава 3

Из внутреннего пространства кургана вверх вела земляная лестница; у выходного отверстия она смыкалась с другой, которая спускалась по склону во внешний мир. Ту и другую разделял порожек, отлитый из белой бронзы. Просыпаясь, Эрхина сразу заметила, что свет входного отверстия чем-то заслонен и кто-то сидит на том самом порожке. Это был он, вчерашний Рогатый Бог. Эрхина усмехнулась: он сидит на пороге Иного Мира, словно в двери какой-нибудь рыбачьей избушки, любуясь восходом. Ее избранник остался слишком прост, несмотря на все усилия жриц чему-то его обучить, втолковать, какая великая и значительная честь на него возложена.

Правда, нельзя сказать, чтобы он плохо справился со своей частью обряда. Эрхина закрыла глаза и опять увидела темную высокую фигуру, озаренную отблесками факелов. Повелитель Тьмы пришел и ушел назад в свою зеленоватую лесную мглу, где ему суждено пребывать все ночи, кроме единственной в году. С ней остался лишь тот, кто удостоился чести одолжить божеству свое тело, не больше. Стоит ли с него много спрашивать? Кто он такой, в конце концов? Побочный сын одного из многочисленных конунгов Морского Пути, воспитанный мужем своей матери, каким-то мелким землевладельцем, и предназначенный, если бы не любовь к ней, Эрхине, для самого заурядного прозябания. Нет, в эту священную ночь рядом с ней должен был быть другой человек…

Не открывая глаз, Эрхина вспоминала прошедший вечер и еще одно чудо, которое открылось только ей одной. И слава Богине, что только ей. Все время обряда в лице Коля ей мерещились черты Торварда конунга. А значит, она не сумела изгнать его из памяти, как надеялась. В переливах света и тьмы зрению так легко обмануться – даже в фигуре Коля она видела фигуру Торварда, более высокую и мощную, и с его лица на нее смотрели глаза фьялленландского конунга. Напрасно она уверяла себя, что забыла его. В сердце ее Рогатым Богом сделался Торвард конунг, и он вернулся в эту священную ночь, когда открываются ворота истины. А в темном кургане наваждение завладело ею без остатка. Ее обнимал Торвард конунг, и она уже не напоминала себе, что это обман, – она предалась этому обману, который казался милее действительности. Страстная, яростная, какая-то отчаянная пылкость ее избранника была так уместна для воплощения Рогатого Бога – и так напоминала Торварда, в котором Бог Плодородия, похоже, жил всегда. Это снова был Торвард, единственный достойный стоять рядом с ней, но не прежний, дерзкий и самоуверенный, а смиренный и покорный ее выбору Торвард. Мечта и действительность слились в один неразрывный поток наслаждения, и никогда она не ощущала себя Богиней в такой полноте, как сейчас.

Приподнявшись, она хотела его окликнуть, чтобы сошел с порога и не загораживал ей свет, но промолчала и замерла: что-то было не так. Что-то сильно изменилось в ней самой, настолько сильно, будто ночью в темноте ей подсунули чье-то чужое тело вместо собственного. Эрхина в недоумении посмотрела на себя – все было как обычно. Только черного камня в золотой оправе она не увидела на своей груди.

Проведя рукой по шее, она попыталась нащупать цепочку, но цепочки не было.

Эрхина села на лежанке и обхватила ладонями горло – цепочки, несомненно, не было! Внутри прошла тревожная, холодная судорога, сердце оборвалось и покатилось в пропасть. Она не могла так сразу поверить в исчезновение амулета, – это было слишком невероятно, невозможно! – но одна мысль об этом наполнила ее бесконечным ужасом.

Быстро обернувшись, Эрхина порылась среди смятых подушек, откинула одеяло, даже сдернула простыню. Камня на тонкой золотой цепочке нигде не обнаружилось. Мигом соскочив с роскошного, отделанного бронзой ложа, она упала на колени и стала шарить по медвежьей шкуре на полу, но в кургане не хватало света.

– Эй, дайте огня! – нетерпеливо вскрикнула она.

Голос ее дрожал. Всю ее взрослую жизнь «глаз богини Бат» был с ней. Его присутствие утверждало ее как полноправную наследницу Меддви, фрию, Богиню. Без него само тело стало каким-то легким, невесомым, неустойчивым, словно любое дуновение ветра могло его опрокинуть… пустым… призрачным… Как будто из нее тайком вынули кости, вынули сердце! Но внутри этого призрачного сосуда кипело дикое варево: недоумение, возмущение, страх – дикий, отчаянный страх, тот самый, что превращает человека в грызущего зверя.

Услышав ее голос, Коль обернулся, сделал несколько шагов по ступенькам вниз. Теперь это снова был Коль, просто Коль, но Эрхина уже и не помнила, как ей мерещился на его месте Торвард.

– Проснулась, госпожа моя? – окликнул он ее. – Где ты там ползаешь, что с тобой?

– Огня! Скорее! Не подходи сюда! – взвизгнула Эрхина, которой казалось, что он может растоптать в темноте ее сокровище. – Огня зажги, слышишь!

Ей хотелось броситься на него и удавить голыми руками за то, что никак не понимает, что случилось и что он должен делать, но она не могла даже на миг перестать шарить по полу. Коль хлопнул себя по боку, где обычно висело огниво и плотный кожаный мешочек с трутом и кремнем, но во вчерашнем обряде они ему не требовались и потому остались в Доме Четырех Копий. Обернувшись ко входу из кургана, он хотел крикнуть, потом сообразил, что снаружи никого нет, и поднялся по ступенькам.

Далеко на опушке рощи виднелись цветные фигуры: несколько любопытных, утомленных ночным празднеством и зевающих, ожидали появления фрии и ее священного супруга. Старались они не зря: слэттенландец замахал рукой, подзывая их поближе, и велел зачем-то принести горящих факелов. Не понимая, что это за добавления к обряду, туалы живо побежали к ближайшим домишкам, где можно было достать огня, а Коль вернулся в курган.

– Что случилось, госпожа моя? Ты что-то потеряла? Или так полагается? Я тоже должен здесь поползать? – спрашивал он, стоя на середине лестницы.

– Огня, я сказала! Ты что, глухой? – огрызнулась Эрхина, продолжая возить своими белыми руками по полу перед лежанкой и раздражаясь с каждым мгновением все больше.

– Сейчас принесут. Но я вообще-то и так вижу. Что нужно искать?

– Не подходи! Раздавишь! – Она вскочила и предостерегающе вытянула руки, но не тронулась с места, боясь наступить на амулет. – Мой камень! «Глаз богини Бат»! Он где-то здесь!

– Такой, на цепочке? – вспомнил Коль. Наконец-то и до него дошло. – Ты его уронила?

– Он должен быть где-то здесь! – в негодовании твердила Эрхина, словно камень нарочно от нее спрятался, но она не позволит себя провести. – Ты послал за огнем?

Но и с огнем, когда его принесли и через того же Коля передали в курган, найти камень не удалось. Эрхина чуть не подожгла лежанку, тыча факелом во все щели, но амулета нигде не было.

– Может, ты уронила его раньше, еще там, снаружи? – предположил Коль, держа факел над полом, пока сама Эрхина ползала и шарила ладонями по земле, снова пытаясь найти камень там, где уже искала. – Ты помнишь, он был на тебе, когда ты сюда вошла?

– Он был, был! Он всегда со мной! – гневно отвечала она.

Но на самом деле она не помнила, был ли камень, когда она вошла в курган, она лишь знала, что камню полагалось быть. Он бы еще спросил, была ли при ней ее голова!

– Давай снаружи поищем! – уговаривал ее Коль. – Ты вчера сколько по холмам кружила – где угодно могла обронить! Созовем людей, пусть ползают! Что же ты сама-то лазишь – неприлично даже!

– Ты ничего не понимаешь! – с отчаянным негодованием закричала на него Эрхина, встав с колен. – Не понимаешь! Никто не должен знать, что он про… что я его по… Это… амулет всего Туаля!

– Да ну! – Коль присвистнул, кажется, наконец осознавая значение пропажи. – Но как же ты будешь одна его искать?

Эрхина, не слушая, помчалась по ступенькам вверх. Дневной свет резанул по глазам, так что она остановилась у порога из белой бронзы и зажмурилась; Коль обнял ее сзади, чтобы поддержать, но она со всей силой толкнула его локтем под ребра и рванулась наружу. Коль охнул – то ли обиженно, то ли насмешливо.

Внимательно оглядывая ступеньки, Эрхина спустилась к подножию кургана, где уже толпились люди, привлеченные непонятной суетой. Никого не видя и не замечая, какими глазами туалы смотрят на свою госпожу – непричесанную, необутую, в кое-как натянутом платье, с испачканными землей коленями, – она нетерпеливо-повелительным взмахом руки прогнала всех с площадки и стала вглядываться в примятую траву. Словно белая птица, она сосредоточенно кружила по площадке, все дальше и дальше от склона, и вдруг с криком бросилась к земле – среди притоптанных травинок блеснула золотая цепочка. С чувством восторженного облегчения Эрхина мигом схватила ее… но цепочка была порвана и пуста. Не теряя надежды, она снова упала на колени и принялась шарить в траве на том месте, где подняла цепочку.

– Нашла? – спросил рядом Коль. – А, цепочка! Порвалась, что ли?

– Да будь проклята эта цепочка! – Эрхина в досаде швырнула цепочку в лицо Колю, и он ловко поймал ее на лету. – Ищите все! – закричала она, вскочив и обернувшись к людям, в изумлении наблюдавшим за ними. – Кто найдет мой камень, тому десять коров и десять рабынь!

Из ворот Аблах-Брега уже катился пестрый, прерывистый поток человеческих фигурок. И если все прочие еще могли недоумевать, то жрицы и приближенные фрии сразу заметили, что на шее ее почему-то не висит черный камень в золотой оправе, а цепочку от него почему-то держит в руке Коль.

– Всем искать! Всем! – Розовая от гневного румянца, с дико блестящими глазами, фрия топала ногами по траве. – Он где-то здесь!

Она словно приказывала беглецу все-таки оказаться поблизости, но уже не слишком верила, что он послушается. К счастью, на население острова Туаль ее власть распространялась вполне, и все, не исключая старших жриц, принялись искать. Причем эти последние искали с наибольшим усердием: они лучше других знали, как важно найти «глаз богини Бат». Пока их фрия – Эрхина, ее амулет служил чем-то вроде столба, подпирающего небо над Туалем.

Между делом обнаружилась еще одна пропажа: Сэлу никто не видел со вчерашнего вечера. Ее замечали вместе с Браном, но теперь Бран был среди толпы, усердно шарившей в траве и среди камешков на дороге вверх по холмам. Собственно, он и начал спрашивать о фьялленландке у девушек фрии, на что Рифедда ему ответила, подмигивая, что ему это лучше знать.

– Ее не было в Доме Четырех Копий, – сказала Даголин, пытаясь по его лицу угадать, что между ними произошло. – Когда ты ее видел в последний раз? Где ты ее оставил?

– Я ее видел еще перед рассветом. Она бежала через рощу… Как от смерти! – Бран сам удивлялся, куда и зачем его возлюбленная могла так бежать.

– Чем же ты ее так напугал? – поддразнила его Рифедда.

– А у нее ничего не было с собой? – насторожилась хитрая Даголин.

Внезапно Бран остановился и опустил руки. Ему вспомнилась фигура Сэлы, метнувшаяся от него за кусты, точно лань.

– У нее был сжат кулак… прижат к груди… – Он показал как. – Но я не…

– Может быть, Сэла унесла его! – сообразила Даголин. – Слышите, Бран видел, как она бежала перед рассветом и несла что-то в кулаке!

– Ищите же ее! – в бешеном гневе закричала Эрхина. – Ищите ее все, сейчас же! Чтобы она сейчас же была передо мной, сей же час! Все ищите! Все! Всем искать! Она унесла его! Унесла! Унесла! Ищите ее по всему острову, ищите! Всем искать, всем до единого! Обшарить весь остров, под землей и под водой!

Народ бросился в разные стороны: многие даже не поняли, что или кого надо искать, и только по дороге узнали, что требуется Сэла, дочь фьялленландского конунга, взятая в плен в зимнем походе.

Эрхина осталась перед курганом, тяжело дыша и пытаясь взять себя в руки. У необъяснимой пропажи появилось хоть какое-то объяснение. Теперь у нее раскрылись глаза на опасность, которой она напрасно пренебрегала. Она ли не знала, что Сэла – дочь конунга, воительница, сражавшаяся с бергбурами! Она ли не знала, как сильно Сэла привязана к своему брату, Торварду конунгу, – легко было догадаться, что такая девушка захочет отомстить и за оскорбление брата, и за собственный плен и найдет способ это сделать! Она усыпила их бдительность мнимой покорностью. Она таилась, вынашивая замысел. И вот! Уйти с острова нельзя, но даже если Сэла просто бросит камень в море… или в Дану… Никакие заклинания не поднимут его со дна! И даже если саму Сэлу, поймав, отправят следом с другим камнем на шее, побольше, то и этим делу не поможешь!

Вот ведь мерзавка! Эрхина в бессильной ярости укусила собственный палец, отчаянно гневаясь на фьялленландку, которая не пожелала смириться с судьбой рабыни и посмела пойти против ее, Эрхины, воли! Кто скажет, что ей тут плохо жилось или что с ней плохо обращались!

Несколько старших жриц – Бресайнех, Торхильд, Фрейунн, не пожелавших никуда бежать, негромко обсуждали происшествие.

– Вообще это странно: она столько времени спала в одном покое с фрией и не трогала камня, а теперь вдруг взяла его! – говорила Бресайнех. – Именно в ту единственную ночь, которую фрия проводит не в Доме Четырех Копий! Надо сказать, что это не случайно!

– Но все равно же она не уйдет с острова! Скоро ее найдут!

– Ее-то найдут, конечно, а камень? А если он уже в море? Владыки Земли Тьмы едва ли согласятся его отдать!

– А я думаю… – Торхильд слегка оглянулась на Коля, который поодаль возился с блестящей цепочкой, пытаясь соединить разорванные звенья. – Ведь рядом с фрией был еще один человек… И если бы ему сейчас не дали в руки эту цепочку, то мы могли бы узнать, не прикасался ли он к ней раньше…

– Конечно! – Старая Бресайнех слегка хмыкнула. – Уж конечно, он прикасался! И к цепочке, и к самому камню! Он запросто мог бы объяснить, каким образом это было, вот только слушать нам было бы неприлично! А вот если бы у нас было доказательство, что камень исчез из кургана, то было бы ясно, чьих это рук дело! Не посмела же Сэла зайти в Гробницу Бога!

– Она знает, что это невозможно ни для кого, кроме фрии и ее избранника, – вставила Фрейунн, которая слышала, как Дер Грейне рассказывала пленнице об этом обряде.

– Но цепочку же нашли на траве, здесь? Если она разорвалась еще до того, как фрия ушла в курган, то камень мог взять кто угодно. И даже только кто-то другой, поскольку Коль был с фрией в кургане.

– Она, наверное, подобрала камень, когда он лежал тут.

– А почему она не взяла цепочку?

– Цепочку заметно. Она одна такая на всем острове, и ее многие знают. Или она просто уронила цепочку и не нашла в траве. Ведь было еще темно.

– Скоро мы у нее спросим.

Но спросить у самой Сэлы оказалось не так легко. Фрию наконец уговорили уйти в Дом Четырех Копий и привести себя в порядок: ее вид слишком смущал и тревожил народ. Всю округу оповестили о том, кого надо искать. Тем, кто никогда не видел Сэлы, были в подробностях расписаны ее внешность и одежда. Искали в южном и восточном направлениях, потому что на севере и западе шумело море. Сэле была известна эта особенность священного острова, и никто не предполагал, что она пойдет в Землю Тьмы.

Уже к полудню лихорадочные поиски кипели по всей округе. Жрицы и воины, торговцы и ремесленники, пастухи и землепашцы, охотники и рыбаки, старики и дети бросили дела и обшаривали рощи и леса, луга и морское побережье, искали за камнями и в больших дуплах. Все это напоминало странную игру, в которую непонятно почему играет весь остров. Искали молодую девушку чуть ниже среднего роста, миловидную, с длинными светлыми волосами и голубовато-серыми глазами, в зеленом платье и с амулетом в золотой оправе. К Аблах-Брегу тащили десятки молодых девушек в платьях самого разного цвета, каждая из которых со слезами уверяла, что она – вовсе не Сэла из Фьялленланда! Но уверения не помогали: каждый нашедший подходящую по описанию девушку, которую лично он не знал, считал своим долгом доставить ее к Аблах-Брегу. Хуже всех пришлось одной рабыне-уладке: она знать не знала о переполохе, поскольку с самого рассвета искала козу и обшаривала все маленькие ущелья над морем. Там ее заметили и вообразили, что она не ищет, а прячется; вдобавок рабыня, увидев бегущих к ней взбудораженных людей, испугалась и сама бросилась бежать. Когда ее наконец поймали, ее явный страх и нездешний выговор только укрепили подозрения; в поисках «амулета в золотой оправе» на ней так изорвали одежду, что для доставки в Аблах-Брег ее пришлось завернуть в чей-то плащ.

Площадка перед курганом напоминала рабский рынок: здесь толпились уже десятки плачущих, растерянных, обиженных девушек, иные со связанными руками, охраняемые бдительными поимщиками. Приближенные Эрхины осматривали всех приведенных и приказывали отпустить, но девушки не уходили, потому что с утра были случаи, что одних и тех же притаскивали сюда дважды. Бресайнех уводила их за курган и усаживала там в кружок на траве, чтобы они переждали, пока суета не уляжется.

Здесь же, около кургана, прохаживался Бран сын Ниамора, бледный и нахмуренный. Его состояние напоминало ужас и был плохо понятно ему самому. Он то терзался, что так неосторожно выдал причастность Сэлы ко всему этому, то казнился, что терзается, раз уж эта девушка оказалась способна на такое. Его переполняло горестное недоумение, и он все еще надеялся в душе, что найдется какое-то другое объяснение двойной пропажи. Но если нет… Судьба жестоко обошлась с ним! Сначала по вине Сэлы он понес тяжелую потерю, а потом, когда прошедшее наконец было заглажено и Сэла подала ему твердую надежду на любовь и счастье… Не на этой ли самой траве был расстелен его плащ? Да на самом ли деле случилось это все, не померещилась ли ему встреча под березами? Ведь тотчас же она ушла, не жалея о разлуке, не оглянувшись!

Снова и снова он вспоминал, как она шарахнулась от него на бегу – как от внезапно выросшей преграды, как от врага! Она не любила его! Это был обман! Это была часть ее мести за набег на Аскефьорд! Но хотя Бран и понимал, какой урон нанесен острову, боль разбитого сердца заслоняла от него все остальное. Сэла предала его любовь, и это заслоняло для него даже то, что она предала фрию Эрхину. Он хотел проклинать ее – и не верил, что она сделала то, за что ее проклинают. Перед глазами его снова вставала ее легкая фигурка, пролетевшая мимо него в предрассветных сумерках: она проскользнула, как женщина из рода сидов, и растворилась в пространствах иных миров, куда никому нет хода вслед за ней. Он не ждал, что ее где-то найдут.

Дер Грейне тоже понимала, что на Земле Света Сэлу не найти. Она знала фьялленландскую пленницу лучше всех и не ждала от нее такого безрассудства, как попытка скрыться с амулетом фрии на густо заселенной дневной половине острова, которую она совсем не знает. Сэла была смелой, но вовсе не безумной. Искать надо в другом направлении.

Взволнованная, с сильно бьющимся сердцем, Дер Грейне одна углубилась в березовую рощу возле устья Даны. Здесь они гуляли в Праздник Птиц, здесь говорили о Торварде конунге и об амулете Эрхины. Вот вереница курганов вдоль моря – они все видели, но не так-то легко заставить их говорить. Дер Грейне прошла всю тропинку, пока та не уперлась в гряду валунов. Но девушка пошла дальше и между валунами нашла то, что искала.

Следы маленьких женских ног на влажном песке были хорошо видны. Цепочка уводила прямо в воду, и волны начисто слизали последние отпечатки, до которых сумели дотянуться. Она ушла туда, под воду. Ни лодки, ни корабля здесь не могло быть, потому что ночью здесь была земля. Может быть, Сэла ждала тут, у валунов, до рассвета, а потом… Нет, никакой корабль не смог бы за время от рассвета до полудня приблизиться к берегу на то расстояние, которое ночью занимала всплывшая земля. Это невозможно! А значит, она ушла через Землю Тьмы, по тем зеленым лугам, что с первым лучом рассвета обращаются в видение и тают. Каждый из туалов мечтал пройти по этим лугам, но редко кто на это отваживался. Земля Тьмы не любит отпускать гостей, и тот, кто решался ступить на нее, не находил дорогу обратно.

Сэла это сделала – чужая им всем, не посвященная в их тайны. Одна ли она решилась на этот безумный поступок… или кто-то ей помог? И где она сейчас – на дне? В чертогах женщины-ночи, дневной жены Ллада Прекрасного?

Вернувшись к Аблах-Брегу, Дер Грейне положила конец лихорадке и бесплодным суетливым поискам. Все светловолосые миловидные девушки получили возможность спокойно вернуться домой, зато весь Аблах-Брег пестрой толпой побежал через рощу на берег. Все хотели своими глазами увидеть следы, уходящие под воду.

– Она ушла через Землю Тьмы! – сказала Дер Грейне, показывая следы. – Или она теперь у Госпожи Ночи, или… Или она знает способ уйти по воде!

Эрхина вбежала в воду и остановилась только тогда, когда волны стали толкать ее под колени. В отчаянной ярости она жаждала руками раздвинуть море и увидеть, есть ли Сэла там, на дне. Но стихия была сильнее, чем даже повелительница Аблах-Брега: громады волн протекали сквозь ее руки и снова сливались в неодолимую, бескрайнюю цельность. Она побрела назад, споткнулась, и волны стянули с ее ноги один из красных вышитых башмачков – словно издеваясь, что теперь, дескать, без Сэлы некому завязать башмаки фрии как следует.

– Она утонула! Она пошла ко дну с… с моим… – Эрхина не могла выговорить название своей потери.

– Она именно ушла! – сказала у нее за спиной Дер Грейне. – Но вот на дно ли? Или совсем в другое место?

Эрхина обернулась к ней, прижимая стиснутые кулаки к тому месту на груди, где привыкла чувствовать камень. Без амулета она не имела средства избавиться от смятения, гнева, досады и страха, а все эти чувства мучили ее как раз из-за его пропажи! Из этого круга не находилось выхода, а он сжимался все теснее и душил ее. Без черного камня Эрхина чувствовала себя как воин, у которого в разгар жаркой битвы вдруг украли бы щит и меч. Не выбили и не разбили, а именно украли.

– Или ты знаешь? – обратилась к ней Дер Грейне. – У тебя же есть связь с ним, с амулетом! Ты должна знать, где он!

– Как ты смеешь меня допрашивать! – гневно вскрикнула Эрхина, которая за мутной, жгучей волной своей обиды и ярости не чувствовала не только амулета, но и земли под ногами. Любые слова только раздражали ее, но не доходили до сознания. – Кто ты такая, девчонка! Я – фрия острова Туаль, все здесь принадлежит мне и повинуется мне! Никто не смеет меня упрекать! Я достану ее со дня моря, я достану мой камень! И ты не надейся что-то выиграть на этом! Я не уступлю!

Они стояли друг против друга перед грядой валунов, у их ног шумело море, а притихшая толпа растеклась по опушке рощи и по берегу, наблюдая за ними. Не в силах стоять или сидеть спокойно, Эрхина почти не дала служанкам привести себя в порядок и теперь выглядела диковато: волосы ее растрепались, золотые цепочки перепутались, пояс завязан кое-как, мокрый подол платья прилип к ногам, на которых был только один башмачок. Вся она выглядела потерянной, утратившей стержень своей внутренней силы, и оттого казалось, что вот-вот вся ее фигура рассыплется.

– Тяжкий сон я видела этой ночью! – сказала Дер Грейне. – Снилось мне, что цветущая яблоня преклонила ветки, когда птица слетела с ее ветвей и унесла самый яркий драгоценный цветок. Снилось мне, что соколы с бронзовыми перьями опустили головы. Беду обещает мой сон, если не вернется то, что было унесено. Я помню пророчество Богини, данное в Ночь Цветов:

Богиня говорила о ней. Ты выбрала ее для себя, ты приблизила ее к себе, и вот приобретение обернулось для тебя потерей.

– Это ты научила ее! – выкрикнула Эрхина, перебивая сестру. – Ты открыла ей тайну «глаза богини Бат»! Я давно наблюдала за вами: ты день за днем водила ее за собой, ты учила ее всему, что ей не нужно знать! От тебя она узнала, как пройти через Землю Тьмы!

– Да разве я сама это знаю!

– А теперь ты рада, ты думаешь, что я уступлю тебе Трон Четырех Копий!

– Ты оскорбляешь Богиню этой низкой клеветой! – дрожащим голосом ответила Дер Грейне. Она побледнела, во всем ее стройном гибком теле ощущался тревожный трепет. Несмотря на выдержку и мудрость, ей было всего семнадцать лет, и она с трудом сохраняла самообладание перед лицом таких тяжких обвинений. – Ты думаешь, что и во мне пылает такая же неутолимая жажда власти, как в тебе самой, и ты думаешь, что я могла ради власти пойти на такую низость, такое вероломство… Разве я не рождена на Туале? Как я могу желать такого зла его священным равнинам?

– Этого не будет! – с красными пятнами на щеках отвечала Эрхина, глядя на сестру с гневной ненавистью. – Ничего у тебя не выйдет! Я верну мой камень! Я вызову духов моря и потребую у них мой камень назад! А ты… ты… Не радуйся, что теперь ты стала сильнее меня!

С этими словами Эрхина вдруг быстрым и сильным движением сорвала «слезу Луны», висевшую в середине золотого ожерелья Дер Грейне. Та ахнула от неожиданности и онемела, пораженная такой грубой враждебностью, а Эрхина бросилась назад к Аблах-Брегу почти бегом, крепко зажав в кулаке свою добычу, которая, увы, никак не могла заменить ей потерянное.

Единственный красный башмачок, не завязанный, мешал ей и заставлял спотыкаться. Остановившись, она сорвала его с ноги и бросила. Народ кинулся было за башмачком – даже старый ремешок, который носил кто-то из знатных и мудрых людей, обладает способностью приносить силу и удачу, – но, добежав, люди остановились, и никто не смел поднять мокрый и извалянный в песке башмачок. Быстрым шагом уходящая фрия Эрхина, чье красное платье еще виднелось у зеленого подножия Холма Яблонь, сейчас не могла наделить силой и удачей. Напротив, чуткие туалы улавливали волны гнева, обиды и боли бессилия, исходящие от нее.

Эрхина жаждала немедленно приняться за дело, и действительно следовало торопиться. Прошла уже первая ночь полнолуния, вторую приходилось пропустить, оставалась только одна. На другое утро Бресайнех и Торхильд принесли на вершину кургана, в котором была погребена Эрхина Старшая, девять бронзовых светильников, отлитых в виде «головы Брана», и расставили их по кругу.

Вечернего пира в Доме Четырех Копий не было, гостей не созывали, но с приближением темноты двери не заперли, ворота всех семи валов оставались открыты, и от беспокойства никто не мог спать.

Незадолго до полуночи фрия Эрхина покинула дом и направилась вниз по Холму Яблонь. Бресайнех и Торхильд сопровождали ее. Все три оделись в черное, Бресайнех несла бронзовый котелок, Торхильд – кувшин с маслом. В руках у самой фрии был мешочек.

Спустившись к морю, две жрицы оставили свою ношу у подножия кургана, и Эрхина нетерпеливым движением руки отослала их прочь. Они ушли в рощу и сели там на опушке.

Эрхина одна перенесла все принесенное на вершину кургана, вошла в круг из «голов Брана», налила масло в светильники и зажгла их. Девять бронзовых лиц огненными глазами смотрели по всем сторонам света, создавая сплошное кольцо волшебной защиты. В бронзовом котелке она тоже разожгла огонь и бросила на угли священные травы: полынь, дурман и можжевельник. До полуночи Эрхина сидела в середине круга, подбрасывая новые травы. Вдыхая пахучий дым и ожидая, когда дух, привлеченный благовонием, готов будет явиться к ней, она тихо пела Заклинание Кургана:

Вот наступила полночь, Богиня-Луна подала знак. Эрхина горстью бросила на угли остаток трав и заговорила:

– Здесь, на могиле Эрхины, дочери Гуннвейг, дочери Ойбельринд, дочери Лабары, дочери Спейрборг… – она перечисляла семь поколений своих предков и предшественниц. – Я зову тебя прийти ко мне, фрия Эрхина, Лик Богини, Дочь Луны!

Глядя в дым, она произнесла призывание девять раз, потом закрыла глаза и стала ждать. Вот что-то толкнуло ее, пришедший дух коснулся души. Эрхина подняла веки: перед ней в дыму священных трав стоял, слегка колеблясь, туманный образ. Возле нее снова была та, что воспитала ее – та же самая и притом другая, измененная иномирным бытием. Теперь Эрхина Старшая полностью освободилась от всех человеческих слабостей и страстей, приобрела тот покой, который напрасно пыталась подарить своей внучке.

– Зачем ты звала меня, Эрхина? – шепнул призрак.

– Я должна узнать то, что ты знаешь. Отвечай мне: твой подарок, мой амулет, «глаз богини Бат», – он на морском дне?

– Нет, – чуть качнувшись, выдохнул призрак.

Эрхина вскрикнула: этот ответ, на который она не смела надеяться, потряс ее и вызвал всплеск новых сил. Нет, значит не все потеряно, пропажу можно вернуть! Мысли, побуждения, надежды, желания, стремления вскипели в ней бурным потоком, и она с трудом сообразила, как задать второй вопрос.

– Где он? – жадно выкрикнула она. Если бы призрак можно было за что-то ухватить, она схватила бы его и тряхнула безо всякой почтительности.

– На корабле, плывущем к земле сэвейгов, – так же безразлично ответил призрак.

– Его можно догнать? – задыхаясь, вскрикнула Эрхина и с трудом подавила желание вскочить и немедленно бежать куда-то.

– Тот, кто усердно гребет, обгоняет ветер и волны, – раздался тихий ответ.

– Он вернется ко мне?

Призрак молчал.

– Он вернется? – громче закричала Эрхина и вскочила на ноги.

Призрак молчал и только колебался, постепенно становясь меньше по мере того, как ослабевал дым тлеющих трав. И Эрхина вспомнила, что можно задать только три вопроса. Она прекрасно знала об этом и приготовила три отличных, разумных вопроса, но забыла их, как последняя дурочка, и все испортила своей поспешностью!

Но делать было нечего. Эрхина перевернула котелок и загасила священные травы. Дым быстро развеяло свежим ветром с моря, призрак исчез.

Наблюдая за Эрхиной в эти дни, Торвард недоумевал – потеря амулета подействовала на нее гораздо сильнее, чем он ожидал. Воображая себя в схожем положении, он все пытался выбрать предмет, исчезновение которого его самого сделало бы таким же несчастным, и не находил. Меч? «Стальной Ветер», оставшийся дома, прекрасный клинок с наваренным стальным лезвием, где с одной стороны выбито рунами «Стуре-Одд», а с другой – «Торвард», то есть кто и для кого ковал, с красивой золоченой рукоятью, где вырезаны две руны Тюр, призывающие победу в бою, – был ему дорог, но отнюдь не незаменим: силу оружию во многом придает держащая его рука. Торсхаммер, кремневый молоточек Торгъёрда, – но он сам снял его с шеи и передал кюне Хёрдис, когда расставался с Аскегордом. «Ушастый»? Хороший корабль, но тоже не единственное в мире средство передвижения по воде. Выходит, опасно иметь сильные вещи – привыкаешь слишком на них полагаться. Раздумывая, Торвард пожимал плечами: у него не было такого сокровища, с утратой которого он утратил бы самого себя. А у Эрхины было.

Поначалу он пытался ее утешать. Как ни странно (он даже сам удивлялся), при разговоре о пропавшем «глазе богини Бат» он не испытывал ни смущения, ни угрызений совести. Торвард не имел глупой привычки сожалеть задним числом о делах, на которые однажды сознательно решился, а в истории с черным камнем он заранее знал, на что идет. Кроме того, он хорошо вжился в шкуру слэттенландца Коля. Проводив глазами стремительно убегающую с добычей Сэлу, он приказал себе забыть о том, как сам держал камень в руках, – и забыл. И с тем постиг ранее ему неизвестное искусство лжеца: поверь сам себе, и убедить остальных не составит труда.

– Амулет – вещь хорошая и ценная, но не сердце, не голову же у тебя украли! – убеждал он Эрхину вечером того дня, когда пропажа обнаружилась. – Моя мать меня учила: амулетом можно сделать любую вещь, если вложить в нее силу. Хоть кость обглоданную! Ведь твоя бабка сделала этот амулет из простого камня, так почему ты не можешь взять другой простой камень и сделать амулет из него? Он ведь даже не давать силу должен, а только поглощать. А того, что поглощать, у тебя выше крыши хватит!

– Учили тебя! – с негодующим презрением отвечала Эрхина. Она позволила довести это самонадеянное и дерзкое рассуждение до конца только потому, что почти не слушала. – Твоя мать! Что она понимает! Ведь настоящий амулет нельзя сделать для себя, можно только для другого, неужели у вас таких простых вещей не знают!

– Ну, попроси другого. Что здесь, людей мало?

– В моей бабке была великая сила – никто не сможет того, что могла она!

– В Дер Грейне ее кровь, и она кое-чему научилась…

– Не говори мне про эту мерзавку! – Эрхина так взвизгнула и лицо ее так некрасиво исказилось, что Торвард чуть не отскочил. – Она всегда метила на мое место! Она думает, что теперь ей все дороги открыты! Но она не дождется! Я не уступлю ей моего места! Оно принадлежит мне по праву, только мне!

– Да неужели? – Торвард никогда не замечал в Дер Грейне особенного честолюбия.

– А ты и не видел? Ты слеп, как новорожденный котенок, и ничего не понимаешь в этом! И не суйся не в свое дело!

– Я хотел тебе помочь, – сдержанно заметил Торвард. Он видел, что она не в себе, да и в поддержании «внутренней тишины» за эти месяцы добился некоторых успехов, но все же совсем невозмутимо принимать такое обращение не мог.

Двое суток Эрхина почти не спала, не ела, не знала покоя: не в силах сидеть на месте, как будто неподвижность причиняла ей боль, она бродила по Дому Четырех Копий, по зеленым валам, по лугам над морем между курганами, томилась, подходила к самой полосе прибоя и стояла, не замечая, что волны треплют ее подол. Она словно бы хотела пойти по воде вслед за беглянкой – и не смела. Но вот дух кургана открыл ей правду, и ее томление стало неистовым нетерпением. Как хотелось бы ей призвать бури и ураганы на корабль, увозящий обманщицу, утопить ее, немедленно утолить свою ярость! Но Эрхина не могла этого сделать, пока в руках у беглянки находилось ее сокровище. Ее приводила в ужас мысль о случайной буре, о встрече с «морским конунгом» – гибель Сэлы сейчас будет означать и гибель «глаза богини Бат». Нет, приходилось желать кораблю и его грузу всяческого благополучия – до встречи с туальскими мстителями.

– Вы должны догнать ее и вернуть мой амулет! – говорила она воинам в Срединном Покое на другое утро. – Даже если все духи и боги морей помогали ей, вы должны ее догнать! «Она на корабле, плывущем к земле сэвейгов», – повторила Эрхина слова призрака. – Так разве у нас нет кораблей, чтобы догнать ее?

– Корабли у нас есть! – пылко заверил ее Кадарн Копьеметатель. Как и все воины, он был смущен и встревожен непривычным волнением фрии, но бодрился и верил, что скоро все станет как прежде.

– Скорее всего, она направилась к себе домой, во Фьялленланд! – прибавил Бран. – А значит, догонять ее должен тот, кто уже был там и знает дорогу!

– Уж не ты ли? – Кадарн с небрежным превосходством покосился на него. – Ты еще молод возглавлять такие походы!

– Я однажды взял ее в плен и возьму снова! – краснея от негодования и на глазах наливаясь упрямством, ответил Бран. – И я никому не позволю встать у меня поперек дороги.

– Что-то ты молчал, когда мы сравнивали свои подвиги! Тебе было нечего возразить мне, и только теперь, когда заблестела впереди награда, ты вон как распетушился! Но и я так просто не сходил с дороги, пусть бы на меня мчалась боевая колесница!

– Теперь не до колесниц! Или ты так могуч, что можешь ездить на колеснице по морю, как сам Ллир?

– Мой корабль не уступит колеснице самого Ллира!

– А вот это ты хватил! – вдруг вставил Торвард, еще прежде, чем Бран успел придумать ответ. Все повернулись к нему. – Все ваши коракли против кораблей Морского Пути никуда не годятся, – уверенно продолжал он. – Не знаю, что за корабль увозит нашу беглянку, но догнать его на ваших «коровьих шкурах» будет не так-то просто. Разве что самого Ллира запрячь.

– Но у нас есть те три корабля, которые мы привели из Фьялленланда! – вставил Фуиль, пока остальные обиженно насупились. – Наши коракли рядом с ними просто лоханки, это он правильно говорит.

– Нужно взять те фьялльские корабли. Иначе ее не догнать. А они, я их видел, могут вместить не больше ста человек каждый. Всего триста. Их я отберу сам.

– Ты? – раздалось сразу множество голосов.

– А кто же? – Торвард огляделся, как будто не понимал, чему тут удивляться. – Хоть один из вас умеет ставить парус, править рулем большого корабля? Я из Морского Пути, то есть умею управляться с тамошними кораблями гораздо лучше вас всех, доблестные воины. А еще я, как-никак, священный супруг фрии, а значит, ваш военный вождь. Если кто подзабыл об этом… от огорчения, то я готов подтвердить свое звание хоть сейчас. – Он положил ладонь на рукоять меча, чтобы никто не сомневался, как именно он предлагает его подтвердить. – А еще… Я что-то такое слышал, будто в том амулете заключена сила фрии, а значит, сила всего острова Туаль. Я не ошибся? Так куда же вы полезете, если у вас украдена ваша сила? А я-то – не туал. Моя сила осталась при мне. Я и поведу вас.

Теперь это было лучшее, что он мог сделать. Его надежды на то, что без камня в Эрхине проснутся естественные человеческие чувства, рухнули очень быстро. В эти дни она едва замечала его, не слышала его слов, не понимала его попыток ее утешить или убедить, что она может жить дальше и без «глаза богини Бат». Без амулета она не могла любить даже и той снисходительной хозяйской любовью, которую подарила ему на Праздник Цветов. Оставаться возле нее было бессмысленно, в этом не было ни пользы для нее, ни удовольствия для него.

Но его решение уехать с Туаля вовсе не означало бегство или отказ от дальнейшей борьбы. Торвард действительно собирался вернуть Эрхине «глаз богини Бат», потому что безо всяких призраков знал, где его искать. Он вернется к ней снова, уже в своем собственном обличье. И с таким свадебным подарком, который она никак не сможет отвергнуть. А значит, и свадьба станет неизбежной.

– Не нужно этого делать! – Пока все обдумывали его слова, вперед пробралась Дер Грейне. Вид у нее был встревоженный, она отчаянно волновалась, но все же считала нужным высказать то, что держала на уме. – Не нужно снаряжать войско на фьяллей, не нужно! Фрия, подумай! – взывала она, хотя фрия сейчас меньше всего была способна рассуждать здраво. – Один раз вы уже ходили на Фьялленланд войной! И вот чем это кончилось! Ведь кража камня – это их месть нам за тот набег! Богиня наказала нас за напрасно пролитую кровь, за то, что мы забыли ее первый закон – закон любви и единения со всем живущим…

– Замолчи! – гневно крикнула Эрхина и поднялась на своем сиденье. – Ты только рада, что я ограблена! Ты тогда радовалась, что мне было нанесено такое оскорбление! Ты была бы счастлива, если бы меня склонили принять то сватовство – тогда ты заняла бы мое место! Ты и теперь думаешь занять мой трон! Я вижу, вижу все, что у тебя на уме! Ты хочешь, чтобы мой амулет никогда не вернулся, чтобы я умерла, чтобы погиб весь остров Туаль, а ты могла бы им править!

– Откуда у тебя такие черные мысли?! Это недостойно тебя! – отвечала Дер Грейне. Она побледнела, голос ее дрожал, выдавая, как тяжело она оскорблена. – Я хочу для острова Туаль не гибели, а спасения! Мы сошли с пути Богини, сошли с пути любви, и она наказала нас! Мы должны вернуться на путь Богини! Мы должны помириться с фьяллями! Не нужно войска! Позволь мне отправиться к ним вместо воинов, и я добьюсь примирения! Я узнаю, чего они хотят. Я сумею склонить их к миру!

– Мне нужен не мир! Мне нужен «глаз богини Бат»! И напрасно ты надеешься, что после такого подвига все склонятся перед тобой! Тебе, должно быть, так понравился Торвард конунг, что ты готова на все, лишь бы еще раз его увидеть!

– Я думаю не о себе. А что касается Торварда конунга… – Дер Грейне быстро вдохнула, словно набираясь сил. – Я знаю, мне суждено стать его женой. И я предвижу, как все сложится. Я склоню фьяллей к миру и предложу себя взамен того… чего хотел Торвард конунг, когда присылал к нам своих людей. Я стану его женой и в свадебный дар получу «глаз богини Бат». И он вернется к тебе!

– Никогда! – с яростным гневом ответила Эрхина, словно протестовала против возвращения своего драгоценного амулета. – Никогда тебе не бывать его женой, глупая девчонка! Я знала, знала: всю жизнь ты жаждала владеть тем, что принадлежит мне!

– Торвард конунг не принадлежит тебе!

– Это ты научила ее! – перебивая ее, закричала Эрхина и от возбуждения чуть не прыгнула вниз со ступенек. – Это ты научила ее украсть амулет, ты научила ее уйти через Землю Тьмы! Чтобы добиться моей гибели и занять мое место!

– Ну, фрия, что-нибудь одно, а не то Тюр, бог справедливого правосудия, кинет в нас сверху чем-нибудь тяжелым! – заметил Торвард. – Или она выходит замуж за конунга фьяллей, или захватывает твою власть! Сделать и то и другое ей никак не удастся!

«Помнится, это противоречие погубило тебя саму!» – мысленно добавил он и подмигнул Дер Грейне. Эрхина не могла этого видеть, но эта поддержка лишила ее остатков самообладания.

– Взять ее! – крикнула Эрхина и указала на соперницу, точно хотела проткнуть ее насквозь. – Запереть! Ты не можешь видеть будущее без твоего амулета, а он у меня, и не надейся, что я его отдам! Ты будешь сидеть взаперти все время, пока мой амулет не вернется! А потом можешь убираться хоть к фьяллям, хоть в Землю Тьмы!

Тальмарх и несколько его воинов шагнули вперед, готовясь защитить Дер Грейне, остальные дрогнули и остались на месте. Впервые приказ фрии не оказался выполнен немедленно, но впервые фрия посягала на достоинство и свободу своей ближайшей родственницы и наследницы! Впервые ее видели во власти неудержимого гнева, исключавшего саму мысль о выдержке и справедливости, и у воинов опускались руки, точно небосвод прямо на глазах пошел черными трещинами. Людям казалось, что их повелительница во власти злого колдовства, и один только Торвард понимал, что она просто стала собой. Туалы были в ужасе: если колдовство захватило фрию, их опору и защиту, какой мудрец снимет с нее чары?

– Если видеть меня для тебя так мучительно, я уйду из Дома Четырех Копий, но не допущу, чтобы память Меддви была оскорблена враждой между ее дочерями! – гордо ответила Дер Грейне. Под холодом злобных обвинений и огнем яростных взглядов она становилась тверже, как закаляемый клинок. – Богиня покажет, кто из нас прав. Без амулета я не вижу будущего, но само оно никуда не делось. А вот ты, фрия, похоже, лишилась самого своего будущего!

Следующие несколько дней Торвард провел возле кораблей. «Единорог» Халльмунда из Пологого Холма, «Медведь» из Бьёрндалена и «Рассекающий» Рунольва Скалы казались ему живыми существами, родными, знакомыми до последней доски. Теперь, после долго заточения, вид у них был унылый, понурый. По пути сюда, управляемые неумелыми и неопытными руками, они сильно пострадали от скал и камней, дойдя до места только благодаря особому расположению Богини к воинам острова Туаль. Им требовалось еще немало забот, прежде чем они смогут выйти в море. Но нетерпение Торварда не уступало нетерпению Эрхины, и возле трех кораблей день и ночь кипела работа. Даже в полной темноте, при свете костров, туалы усердно чинили, конопатили, смолили, вбивали заклепки и скобы. Торвард даже ночевать не ходил в Дом Четырех Копий, а спал здесь же, на траве, завернувшись в плащ. Приоткрывая глаза, он видел освещенный пламенем костра корабельный бок, и ему было хорошо, словно он уже дома.

Из воинов острова он отобрал около трехсот человек, стараясь выбирать лучших. Все эти люди станут в будущем его противниками, и к его выгоде было уже сейчас разделить их. Многие жаждали отправиться с ним, но немало было и таких, кто предпочел воздержаться. Иные потомки знатных, прославленных туальских родов не хотели идти в поход под началом чужака, пусть он и сын конунга. Но и это Торварда устраивало: неосторожно вести с собой на собственный дом весь цвет туальского воинства, не зная, готовы ли там их встретить.

Бран сын Ниамора эти дни прожил в мучительных колебаниях. Слово «Фьялленланд» звенело в его ушах, как волшебная песнь серебряной ветви с белыми хрустальными цветами, что дева из Иного Мира подарила Брану сыну Фебала. Туда, во Фьялленланд, ушла Сэла, его неуловимая возлюбленная. Всего один раз, в Ночь Цветов, на переломной точке года, когда только и возможны встречи миров, она подарила ему свою любовь – подарила, чтобы тут же отнять, исчезнуть! Стена Тумана закрылась за ней, и Бран тосковал, бродил, не находя себе места, и таинственная песнь серебряной ветви звучала в его ушах.

И вот у него есть случай самому отправиться туда! Туда, где он ее однажды встретил и где непременно встретит вновь! И узнает, любила ли она его, пожертвовав любовью ради долга, или коварно обманывала, чтобы усыпить подозрение.

Но для этой встречи он должен признать главенство чужака, своего кровного врага, убийцы отца! Мечта о любви и гордость рода боролись в нем, и Бран то краснел, то бледнел, когда Коль сын Хеймира в Покое Воинов испытывал и отбирал людей. Сам Коль не звал его с собой, тоже не желая идти в поход вместе со своим кровным врагом.

В день отплытия фрия Эрхина принесла жертвы морским богам и благословила новый поход.

пела фрия, простирая над морем руки, на которых сохла красная кровь жертвенного барашка. Торвард стоял внизу под скалой среди туалов, с которыми ему предстояло плыть, слушал заклинание и думал: если на него одновременно призывается благословение и проклятье, что из них сильнее подействует? Только не хватало, чтобы сейчас разверзлись облака, чтобы Невеста Ванов спустилась с неба верхом на золотом вепре и сказала, как он тогда: «Нет, фрия, что-нибудь одно!» Торвард сдерживал неуместную ухмылку и старался придать своему лицу такой же суровый вид, как у всех вокруг. Скорее всего, ни благословение, ни проклятье, взаимно подавив друг друга, не подействуют. И ему останется полагаться на собственные силы, как он привык. Хорошо все же, что у него нет амулета, лишившись которого он остался бы без сил.

– А тебя, Бран сын Ниамора, я прошу хранить покой фрии, пока я не вернусь! – на прощание сказал Торвард.

Ничего не зная о любви Брана к Сэле, он принимал его мучительные, написанные на лице колебания за ревность и неутоленную жажду мести. Но, будучи человеком не вредным, Торвард радовался случаю вознаградить Ниаморова сына за обиду, оставив ему то, с чем сам был вынужден временно расстаться.

– Я… – начал Бран и запнулся, не зная, благодарить ли за эту честь, полученную из рук человека, у которого ему не полагалось принимать ничего.

Корабли отплыли, и при первых же дуновениях морского ветра, наполнявшего парус, Торвард ощутил такое облегчение, словно лопнули путы, которыми он был связан на Туале. Еще несколько дней предстояло плыть вдоль берегов острова, но все же теперь под ним расстилалась не земля, где он сам себя объявил рабом, а море – свободное, огромное, широкое море, то же самое, что омывало берега Морского Пути и плескалось среди крутых, бурых скал Аскефьорда. Еще немного – и он снова станет самим собой.