Послесловие

В послесловии к первой книге я излагала некоторые мысли об исторической основе сюжета. Теперь перейдем к мифологической основе (я не называю ее «фантастической», потому что фантастика предполагает участие личной фантазии автора, а роль моей фантазии здесь минимальна). А именно двух сторон сакрального сознания древних славян – шаманизма и веры в переселение душ. Я понимаю, что у читателя «шаманизм» ассоциируется в основном с Чукоткой, а «переселение душ» – с Индией, но если немного углубиться в предмет, то перенесение этих явлений на славянскую почву не покажется таким уж искусственным.

О славянском шаманизме прямых сведений нет. Славянские шаманские практики являются предметом реконструкций, которые делаются на основе опыта сибирских народов и лишь в некоторой степени – славянского фольклора. В этом вопросе мне послужила руководством книга волхва Велимира «Шаманский дар волхования». Основные признаки шаманизма, известные многим народам, – вера в духов, которые могут вступать в контакт с людьми, помогать или вредить им; представление о многоуровневом строении вселенной, включающем так называемую третью реальность – единый мир богов и духов, куда может попасть шаман, достигший измененного состояния сознания. Третья реальность также называется Навным миром. Причем для попадания туда шаману вовсе не обязательно бить в бубен, падать без чувств или применять какие-либо наркотические средства – детали, которыми оформлено духовное путешествие, зависят от индивидуальных особенностей шамана и традиций его культуры.

Как уже говорилось, прямых указаний на экстатические практики у славян не имеется. В «Слове о полку Игореве», правда, есть намеки на то, что вещий Боян совершал путешествие по «мысленну древу», принимая облик волка, белки и орла, но доказать, что имелось в виду именно шаманское путешествие, здесь нелегко. В то же время в фольклоре широко известен сюжет о неких духах (чертях), которые находились в услужении у колдуна. Если же мы возьмем волшебные сказки, то найдем там практики духовного путешествия в иные миры почти в чистом виде: герой при помощи духа-помощника (серого волка или Конька-Горбунка) переносится в волшебные царства, в небесные или подземные миры, выполняет там свои задачи и возвращается домой. В волшебном царстве (которое нередко располагается глубоко под землей) он встречает некие существа, борется с ними, одолевает и заставляет служить себе. «Не стреляй в меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь». Перед нами – описание шаманского путешествия в третью реальность и взаимодействия с населяющими ее духами. Возможно, первые поколения рассказчиков знали о том, что это описание духовного путешествия, предпринимаемого в каких-то ритуальных или магических целях, но по мере разложения традиции сюжет стал восприниматься в физическом, то есть небывалом, сказочном смысле. У славян также известны слова «кудес» – бубен и «кудесник» – волхв, работающий при помощи бубна.

Вот картина и готова, ничего придумывать не надо. Только понятие «шаманский остров в сознании» я в тексте заменила на «навье окно».

Второй вопрос – о вере в переселение душ, – пожалуй, еще сложнее. На эту веру прямых указаний также не сохранилось. Исследователям приходится опираться на древнеарийские верования, сохраненные в Индии, но, однако, широко известные факты славянской жизни эту «теоретическую базу» как будто подтверждают. Что, в общем, не удивительно, поскольку и славяне, и индийские брахманы являются равноправными потомками единого доисторического народа. «Верхняя» и «нижняя» точки положения солнца, то есть летнее солнцестояние и зимний солнцеворот, славянами отмечались с особенным размахом, что дает возможность делить их год на две половины – День Богов и Ночь Богов. По арийским верованиям, зачинать детей следовало именно в Ночь Богов, чтобы в них снова воплотились умершие предки, – и основные сроки славянских свадеб приходятся на Купалу, с которой Ночь Богов начиналась, и на осень, принадлежащую к тому же полугодию.

А еще одно доказательство этой теории я отыскала в довольно неожиданном месте – в системе династических имен русских князей Рюриковичей. (Эта система имеет много общего с традициями имянаречения славянских народов вообще, но будем рассматривать Рюриковичей, чьи обычаи наиболее надежно зафиксированы.) Данному вопросу посвящена обширная работа А. Ф. Литвиной и Ф. Б. Успенского «Выбор имени у русских князей X–XVI вв.», откуда я черпала материал, хотя, разумеется, о таком ненаучном предмете, как переселение душ, в работе серьезных ученых ничего быть не может.

Итак, у русских князей раннего средневековья существовала довольно четкая система династических имен. Наследовались они не как-нибудь, а по определенному порядку. Новорожденный княжич должен быть наречен в честь одного из предков, и набор допустимых имен был ограничен. Но непременным условием того, чтобы новорожденный получил имя, скажем, Ярослав, была смерть его предка, носившего то же имя. Имя живого деда (или отца) использовать запрещалось. Считалось, что вместе с именем ребенок наследует права умершего предка. Выбор имени тем самым обозначал как происхождение, так и будущие притязания новорожденного. То есть подразумевалось, что новорожденный Ярослав является как бы новым воплощением Ярослава прежнего, покинувшего этот мир. Вероятно, князья-христиане не отдавали себе отчет (хотя кто их знает, Дажьбожьих внуков!), что традицией имянаречения поддерживают систему языческих представлений многотысячелетней давности. Но редкая устойчивость традиции говорит о ее нерушимой святости для носителей. Понадобилось не менее двух-трех веков христианского воспитания, прежде чем Рюриковичи забыли неписаное правило: «Кто Владимир, тот и князь».

Устойчивость традиции также служит доказательством ее древности. Литвина и Успенский в своей работе указывают, что происхождение основного набора славянских княжеских имен – Ярослав, Владимир, Святослав, Святополк, Мстислав и так далее, кроме вяряжских и христианских, – неизвестно. А раз данных нет, то серьезные ученые не могут себе позволить необоснованных рассуждений. Мне же, как писателю-фантасту, ничто не мешает предположить, что мы имеем дело с набором родовых княжеских имен дорюриковых династий. Если из основного набора, которым Рюриковичи нарекали сыновей в течение примерно пяти веков, убрать имена христианские и скандинавские, то останется следующий перечень: Святослав, Святополк, Ярослав, Ярополк, Владимир, Всеволод, Вячеслав, Изяслав, Мстислав, Ростислав. Сюда я также не включаю имена, которые встречались только один раз (об этом сейчас не будем), и имена, принадлежащие только полоцкой династии и не употреблявшиеся другими ветвями. В остатке – десять династических мужских имен, которые, видимо, являлись принадлежностью княжеского рода днепровских русов-полян (возможно, и других династий «малых» племенных князей, чьи земли вошли в новую державу) и были от них унаследованы Рюриковичами. Таким образом, сама система династических имен может осветить некоторые темные места нашей истории. И хотя доказать это едва ли возможно, лично мне представляется гораздо более фантастичной версия, будто два-три воинственных варяга создали государство для чужого народа на пустом месте, не вступая в союзы с местной знатью. Если бы местной традиции не было (а ее не могло не быть, поскольку существование исконных династий – научный факт), то вышло бы, что Игорь, Святослав и Владимир просто выдумали «от балды», как говорится, тот десяток имен для своих сыновей, который их потомки свято сохраняли в течение нескольких веков, практически без вариантов! Гораздо более вероятным выглядит предположение, что ко времени прихода варягов этот набор династических имен уже устоялся и сам Святослав получил от матери-варяжки династическое славянское имя, подтверждающее его права на власть над Русью. И скорее всего, это было имя его славянского дедушки. Я сейчас не буду касаться вопроса о том, откуда такой дедушка взялся у Святослава Игоревича, ибо это уведет нас слишком далеко от темы, но родственные связи с местными династиями у пришлых варягов наверняка завязывались.

Если читатель еще не забыл, о чем у нас шла речь, то сделаем выводы: система династических имен русских князей в соединении с календарными обрядами косвенно подтверждает бытование в древности веры в то, что души умерших предков вселяются в потомков, поддерживая тем самым преемственность и единство рода. Напоследок бросим взгляд на традиции современности: ведь до сих пор считается уместным назвать ребенка именем кого-то из старших членов семьи! Так что и в этом вопросе автор не так уж нафантазировал, как может показаться на первый взгляд.

Что касается представлений о мировоззрении древних славян и славянской веры, то здесь ясности и определенности еще меньше, чем в чисто исторических вопросах. О богах мы знаем так мало, при этом понимая, что утрачено в тысячи раз больше, чем сохранилось! Продолжая аналогии – это все равно что обнаружить легендарную «янтарную комнату» в виде тонны янтарных осколков россыпью. Автор во многом следует точкам зрения, изложенным в книгах «Русское Родноверие» волхвов Ставра и Велеслава и «Русское язычество и шаманизм» волхва Велимира, представителей современных русских родноверческих общин. Но не только. Взаимоотношения образов Перуна и Ярилы, или Ярилы и Велеса, или Марены и Лады каждый может понимать по-своему, и я не берусь утверждать, что моя точка зрения единственно верная. Я описываю богов так, как я их чувствую. Я исхожу из неразделенности древнего сознания. Лада и Марена составляют пару единых противоположностей, – в то время как земля расцветает (День Богов), земным миром правит Лада, а Марена живет в подземелье. Когда же наступает Ночь Богов и все начинает клониться к увяданию, Лада собирается под землю, чтобы с первым снегом отдать землю под власть Марены. Вместе они составляют пару испостасей Дикой Хозяйки, супруги Велеса. Противопославленная им пара – Макошь, как богиня домашнего очага и «цивилизованной» стороны жизни женского божества, и Перун – хозяин неба, в противоположность Велесу, владыке Того Света и леса (что во многом одно и то же). При том что о Том Свете и о Лесе древний человек задумался раньше, чем поднял голову к небу и обзавелся домашним хозяйством, то и пара Велес – Марена старше, чем Перун – Макошь. Но при этом сам Бог Того Света бывает старым (Велес) и молодым (Ярила). Богиня в то же время как бы «раскладывается» на три ипостаси – Дева, Мать, Старуха – Леля, Лада, Марена. То есть каждый божественный образ отбрасывает проекции в разные плоскости. Это трудно объяснить, это нужно чувствовать. Но и для этой концепции, как для любой другой, в фольклоре можно подобрать систему убедительных доказательств.