Глава 5
После обеда и недолгого отдыха тронулись дальше. От шатра Прямислава шла, не поднимая глаз, чтобы случайно не увидеть князя Ростислава. И все же она увидела, обернувшись у самой кибитки, как он садится на коня. И как нарочно, в тот самый миг и он тоже бросил взгляд на кибитку и увидел ее. Прямислава быстро отвернулась и кинулась внутрь, почти оттолкнув Крестю, которую забыла пропустить вперед. С опозданием сообразив – сама ведь только что ругала Зорчиху и Крестю, что они забывают, которая из них княгиня и как этой княгине надлежит себя вести! – Прямислава понадеялась, что никто из перемышльцев ее оплошности не заметил. Что же с ней такое делается, если от одного вида князя Ростислава она теряет голову и забывает все, о чем только что думала?
Подпрыгивая вместе с кибиткой на ухабах едва просохшей весенней дороги, Прямислава почти не слышала, о чем помаленьку болтают Зорчиха и Крестя. Все ее мысли были там, в голове длинного войскового строя, где впереди конной дружины ехал под стягом князь Ростислав. Между ними возникла какая-то общность, какая-то связь, как будто они одни во всем огромном войске знали что-то важное, как будто были единственными единоверцами среди толпы поганых…
В мыслях ее царил полный сумбур: за эти три-четыре дня, миновавших со времени ее отъезда из Апраксина монастыря, она словно бы прожила целую жизнь и узнала много нового о мире и о людях. Она снова и снова вспоминала то, что услышала от Ростислава: Вячеслав Владимирович задумал развести ее с мужем! И что с ней будет потом? Мысль о разводе была дика, невозможна, брак ведь установление пожизненное, по крайней мере, она с детства была приучена принимать свою долю и мириться с ней, но не роптать. То, что однажды закрепленная венчанием судьба может измениться и стать совсем другой, даже не приходило ей в голову. Но Ростислав верно сказал: прав тот, у кого сильнее полки. Церковные власти подчиняются князьям, если те достаточно сильны, чтобы подчинять. И если княжеские браки венчают вопреки всем установлениям, так, может, их так же легко и расторгают?
Вот князь Ярославец Святополчич развелся же со своей женой, дочерью Мстислава новгородского и другой внучкой Владимира Мономаха. Так все князи русские его осудили за это, Владимир и Мстислав ходили на него войной… И погиб он в тот же год. Все говорили: Бог наказал! Об этом во Владимирской земле было много разговоров, и Прямислава помнила, с каким ужасом и отвращением игуменья Евфимия произносила слово «развод». Греховно и ужасно нарушать Божие установление! Но почему при мысли о такой возможности ее сердце замирает в радостной надежде?
Но даже если она избавится от Юрия Ярославича, что будет потом? Найдется ли для нее, разведенной жены, какой-нибудь приют в мире, кроме монастыря? Хоть и не она наблудила, и вина в разводе будет не ее, Прямислава все же сознавала двусмысленность своего положения. Ее мучило мимоходом высказанное опасение Ростислава, что Вячеслав Владимирович станет предлагать ему в жены свою освобожденную дочь. Почему он не хочет? Ему не нравится Крестя? Да, конечно, и дура догадается, которая из двух девушек ему нравится. Но, может быть, его смутит позорное положение разведенной?
Ох, чего только в голову не лезет! Прямислава закрыла лицо руками, словно испугалась, что Зорчиха и Крестя разглядят на нем, как далеко залетела ее мысль. Захочет ли Ростислав Володаревич на ней жениться, если узнает, что Прямислава Вячеславна – это она! Сохрани Бог ему об этом узнать! Как она посмотрит ему в лицо, если он будет знать, что она, которую он видел то в платье холопки, то в подряснике послушницы, и есть княгиня? Никогда! Лучше в монастырь!
Остаток дня ехали спокойно, и Прямислава то дремала, то глядела по сторонам, любуясь лугами, лесами в свежей весенней зелени, берегами Припяти. На ночлег остановились в поле, неподалеку от небольшого села, где все равно нельзя было разместить такое войско, но женщины и в шатре не замерзли, укутанные овчинами и одеялами.
На другой день приехали к городу Небелю. Сейчас в нем сидел князь Роман Изяславич, племянник Вячеслава Владимировича, сын его брата Изяслава курского. Это был смирный человек, нечестолюбивый, преданный дяде и не помышлявший, к счастью, о больших княжеских столах.
Однако на улицах посада было пусто, ворота детинца стояли закрыты. Князь Ростислав велел войску остановиться на широком берегу, а сам с ближней дружиной поехал к воротам Прямислава и Зорчиха наблюдали за ним, выйдя из кибитки, – после долгого сидения им хотелось размять ноги.
– И что он будет делать? – обеспокоенно спросила Прямислава, наблюдая, как конный отряд со стягом над головой князя приближается через опустевший посадский въезд к воротам. – Даже шелома не надел…
– Да зачем ему шелом? – Рысенок пожал плечами. – Не биться же с ним князь Роман будет. Перепугались, войско-то вон такое больше, а в волости немирно. Вот и опасаются. Откуда ж им знать, то ли к Вячеславу Владимировичу помощь идет, то ли к Юрию Ярославичу.
– А они на нашей стороне?
– А Бог их знает. Должно, на вашей. Здешний князь ведь вам родня?
Остановившись перед воротами, князь Ростислав обменялся какими-то словами с воинами в блестящих шлемах, которые смотрели с воротной башни. Потом ворота приоткрылись, отряд понемногу втянулся внутрь. Прямислава ждала, волнуясь сама не зная отчего. То ли она беспокоилась о Ростиславе, то ли о себе? Ей хотелось, чтобы он скорее вернулся к войску. Любой чужой город был в ее глазах загадочным и страшноватым местом, и то, что для Ростислава Володаревича было незначительным дорожным происшествием, для нее оборачивалось целым приключением.
И он действительно вернулся довольно быстро, притом с неплохими новостями. Войско, которое не могло поместиться в городке, получило приказ располагаться на ночлег, и мужики уже побежали к озеру с привезенными с собой сетями, а к кибитке примчался Горяшка и велел ехать к воротам.
– Княгиня и воевода здешний зовут князя Ростислава и княгиню ночевать в город! – запыхавшись, доложил он. – Давай трогай!
– Ой, что же с нами будет? – беспокойно зашептала Крестя, дергая Прямиславу за рукав. – Они же твои родичи! Узнают!
– Да ничего они не узнают! – отмахнулась Прямислава, думая только о том, что скоро опять увидит Ростислава. – Они только на свадьбе моей были, князь Роман и его княгиня, а больше я их никогда не видела. И они меня больше не видели, а с тех пор семь лет прошло – не узнают, не бойся. Скажешь, устала, да спать отпросишься, вот и все!
Кибитка уже въехала в ворота, и под колесами погромыхивали деревянные плахи, которыми была вымощена улица. Прямислава с любопытством разглядывала незнакомый город: на улицах было полно народу, везде толпились люди, державшие кое-как увязанные узлы с самым необходимым, многие держали на привязи то корову, то пару коз, то лошадь.
– На Киевщине от половцев поганых вот так же в городах спасаются! – хмыкнул Тешило, плетью показывая Прямиславе на небельцев. – А тут, вишь, от своих!
Убедившись, что гости никому не грозят, посадские начали понемногу, насколько позволяли узкие улицы, просачиваться с пожитками и скотиной назад, за ворота, а кибитка вслед за конной дружиной добралась до княжьего двора. Небель был небольшим, не слишком богатым городком. Самые внушительные дворы, которые Прямислава успела заметить по пути, принадлежали купцам-хлебникам – огромные, обнесенные тынами, за которыми стояло по несколько теремов, просторных амбаров, со скотными дворами позади.
Прямислава то и дело поглядывала на князя Ростислава – и почему-то каждый раз, как ее взгляд падал на его спину, покрытую простым бурым плащом, на черноволосую голову, которую так легко было найти в дружинном строю, по ее телу пробегала горячая и приятная молния. Гораздо больше, чем об отце и о муже, чем о родичах, с которыми ей сейчас предстояло встретиться, она думала о том, что проведет еще и эту ночь под одной крышей с ним.
Въехав во двор, кибитка остановилась – двигаться дальше ей мешали многочисленные кони, которых еще не успели развести по конюшням. Но возле кибитки вдруг появился Ростислав и, заглянув внутрь, сделал им знак выходить. Вспомнив, кто она тут, Прямислава выскочила первой, чтобы помочь выйти Кресте. Но Ростислав, вместо того чтобы заботиться о «княгине», торопливо подхватил за талию Прямиславу и не слишком охотно убрал руки, хотя она уже вполне надежно стояла на земле. Прямиславе было и немного стыдно, и в то же время приятно, и, занятые друг другом, они совсем забыли про Крестю, которой помогала выйти только Зорчиха.
Наконец Ростислав вспомнил про нее и махнул рукой:
– Пойдем, княгиня, в терем провожу!
– А ну разойдись, дай дорогу! – орали Тешило и Горяшка, расчищая проход по двору для князя и его спутниц.
У высокого крыльца Ростислав взял Крестю за руку и помог подняться по ступеням. Бедная послушница, никогда в жизни не дававшая руки мужчине, дрожала и спотыкалась, от растерянности путаясь в подоле рубахи, которая была ей длинновата.
Прямиславе вместе с Зорчихой пришлось одолевать высокие ступеньки самой. Но в сенях, пропустив внутрь Крестю, Ростислав как бы случайно замешкался, и Прямиславу в общей давке почти прижали к нему. Вдруг обернувшись, он быстро обнял ее и подмигнул. Слава Богу, никто ничего не заметил. Прямислава охнула, покраснела и скорее пошла вслед за Крестей.
В гриднице их встретили княгиня Мстислава Святославна с двумя младшими детьми и воевода Честимир Размыслич, оставленный в Небеле за старшего. Сам князь Роман Изяславич со своей дружиной присоединился к войску Вячеслава Владимировича, когда тот проходил через Небель. Это было всего три дня назад, и княгиня могла рассказать самые свежие новости. Она очень обрадовалась своей «родственнице», обнимала Крестю и приговаривала:
– Надо же, как выросла! А как похорошела! Правда, Честимир Размыслич, похорошела? И была-то девочка на загляденье, я тебя видела на свадьбе и тогда еще говорила князю Роману: вот красавица вырастет! Так и вышло! Вот князь Вячеслав-то обрадуется!
Прямислава поджимала губы в досаде, которую не могла подавить. Нельзя было требовать от княгини, чтобы она узнала во взрослой девушке десятилетнюю девочку, которую видела один раз семь лет назад, но все же ей было обидно слышать эти приветствия и похвалы, предназначенные ей, а достающиеся какой-то Кресте! Но она, в конце концов, сама хотела никому не открывать правды, и приходилось терпеть. Через день-другой она будет у отца, и тогда-Пресвятая Богородица! От этой мысли Прямислава схватилась за щеку, как будто у нее внезапно заболели зубы. А что, если отец ее тоже не узнает? И тоже будет обнимать Крестю как свою дочь? Этого нельзя допустить – но как она при князе Ростиславе поменяется с Крестей?
В торговом городке хватало припасов даже в несытое весеннее время, и княгиня Мстислава устроила настоящий пир. Ее дочь, княжна Любогнева, поднесла гостю чашу, и князь Ростислав, как положено по обычаю, должен был поцеловать княжну; при этом он слегка провел суставом пальца над верхней губой, улыбнулся, а юная княжна смущенно опустила глаза. А у Прямиславы сердце учащенно забилось, дышать стало трудно от какого-то невыносимого гнета. Княжне Любогневе было на вид лет тринадцать, но это была уже рослая, по-женски стройная девушка – если такую выдадут замуж, никто не удивится. Она скромно сидела за столом, почти не поднимая глаз, и разговаривала только с собственной нянькой. Княгиня Мстислава то и дело переводила пытливый взгляд со своей дочери на Ростислава Володаревича. Прямислава могла истолковать это только так, что небельская княгиня видит в нем жениха для дочери. Это подозрение томило ее и терзало, словно ей грозило лишиться самого дорогого.
А между тем новости небельцев были вполне достойны ее внимания. Всего лишь сегодня утром сюда прибыл гонец от князя Романа. По словам гонца, когда Вячеслав Владимирович подошел к Турову, его противники разом попрятались, и на новом вече сторонники князя Вячеслава одержали верх. Дворы бояр, которые склоняли туровцев к приглашению князя Юрия, разгромили и разграбили, боярина Ждислава убили, а к Вячеславу Владимировичу отправилось посольство уже от всего города, состоящее из бояр, старост и священников. Послы заявили, что иного князя Туров себе не мыслит, а наглого захватчика готовы привести в цепях. Но сделать это не удалось, поскольку князь Юрий уже сбежал на Червонное озеро, и Вячеслав Владимирович вошел в город, не пролив ни капли чьей-либо крови.
Ростислав сам задавал вопросы гонцу. Иногда поглядывая на женщин, он видел, с каким жадным любопытством Прямислава слушает, и расспрашивал обо всем – о князе Вячеславе, о князе Юрии, о том, что говорилось на вече и после веча. Там решалась и ее судьба. Княгиня Мстислава, поглядывая на Крестю, сочувственно качала головой: она понимала, что для ее юной гостьи война между отцом и мужем несет много тревог и перемен. А Прямислава тайком радовалась, что добросердечная княгиня не догадывается посмотреть на нее и что все ее разнообразные, с таким трудом скрываемые переживания не привлекают ничьего внимания.
Вскоре Крестя запросилась спать, и княгиня велела проводить ее в терем. Здесь для нее освободили горницу, и сенные девки бегали туда-сюда с перинами и одеялами. Княжна Любогнева, или Любуша, как ее называла мать, поднялась из-за стола одновременно с ними и, пока им устраивали лежанки, зазвала гостей в свою горницу – хорошенькую, уютную, как резная шкатулочка с украшениями. Здесь она жила вдвоем с младшей сестрой Ольгой, девочкой лет девяти или десяти, которая по малолетству при гостях не сходила вниз. Видно было, что князь Роман любит дочерей и балует: разноцветные бархатные покрывала на дубовых лавках были расшиты мелким жемчугом, один на другом громоздились ларцы и ларчики, а в красном углу блестели позолоченными окладами несколько икон: Пресвятая Богородица, святая София, святая Феодосия. Различать святых Прямислава была в монастыре научена, и из этого следовало, что крестильное имя княжны Любуши было Феодосия.
Видно было, что княжне хочется о чем-то поговорить с гостьей, но она не решалась, и разговор вела в основном боярыня, жена Симеона Шукши, одного из воевод. Зорчиха в углу шушукалась с нянькой юных княжон, а боярыня расспрашивала Крестю о ее жизни в Берестье, об отъезде, о путешествии.
– Прямо как Забаву Путятичну тебя этот Мирон увез, а князь Ростислав, гляди, и освободил! Да, княжна? – Она улыбалась девочке, и та улыбалась в ответ, словно у них была общая тайна. – Молодец он, Ростислав Володаревич, сокол ясный! И удалой, и вежливый, и веселый! Нам бы в самый раз такой жених! Да, княжна?
– Он уже старый! – подавляя смущенную улыбку, ответила Любуша. – Ему же чуть не двадцать пять лет!
– Ну, двадцать, не больше! – поправила Крестя. – Как раз тебе жених! А вот когда… – Она обернулась к Прямиславе, собираясь привести ее в пример, но увидела ее предостерегающий взгляд и осеклась.
– Вот когда наша княгиня замуж выходила, жених был старше ее лет на двадцать пять! – за Крестю продолжила Прямислава. – Но князь Юрий хоть не половец!
– А хотя бы и половец, что с того? – отмахнулась боярыня. – Главное, чтобы муж был добрый и жену любил. А не так, как…
Она замолчала, но Прямиславе было совершенно ясно, что боярыня имела в виду князя Юрия. Очевидно, за эти годы слухи о его увлечении холопками дошли и сюда.
– И вообще он вдовец! – добавила княгиня. Она не питала к Ростиславу никаких дурных чувств, но перед этими женщинами ей почему-то хотелось его опорочить.
– Кто?
– Князь Ростислав Володаревич.
– Правда ли?
– Сам сказал!
– Уж не молиться ли за упокой души просил? – намекнула Симеонова боярыня. Красота Прямиславы бросалась в глаза даже в подряснике, и опытная женщина немного призадумалась. Что у них там завязалось по дороге?
Горницу приготовили, три гостьи улеглись спать, а внизу, в гриднице, еще долго шумели мужчины. Поскольку дело уже решилось и спешить стало особо некуда, к Вячеславу Владимировичу в Туров послали гонца с вестью о прибытии союзника и дочери, а воевода Честимир угощал князя Ростислава и его дружину.
Устав от поездки, Прямислава сразу уснула: кажется, она уже привыкла засыпать каждый день на новом месте. Оставленное позади село Ивлянка, от которого ее отделяли всего два дня пути, казалось где-то за горами и долами, а Берестье и Апраксин монастырь и вовсе мнились не ближе Цареграда.
Она спала крепко и не видела снов; потом кто-то склонился над ней и осторожно тронул за плечо. Была глухая ночь, и за частым переплетом окошка не было еще ни малейших признаков рассвета.
– Девица! Как тебя? Крестя! Просыпайся! – настойчиво шептал чей-то незнакомый голос.
Прямислава подняла голову. Первая мысль была тревожной: раз будят, значит, опять какая-то опасность! Уж не пришел ли сюда князь Юрий? В горнице было темно, и она смутно разглядела одну из горничных девок, которая вечером стелила им постель и подавала умываться.
– Не спишь? Крестя! – шептала девка. – Встань-ка, выйди, там тебя дожидаются!
– Кто?
– Ну, отрок какой-то перемышльский. Позови, говорит, Крестю. В верхних сенях он.
Прямислава нашарила в темноте подрясник и кое-как оделась. Перечесывать косу было некогда, да и незачем – все равно не видно. Вслед за девкой она вышла в верхние сени и тут увидела свет маленького масляного каганчика, который держал Тешило.
– Пойдем-ка! – Он кивнул ей и вслед за девкой стал спускаться по лестнице.
Прямислава пошла, осторожно переставляя ноги на крутой лестнице и придерживаясь за перила. Платок она второпях не догадалась повязать, пояс тоже остался где-то на лавке, выбившиеся из косы пряди лезли в глаза. В гриднице пир уже кончился, но княжий двор был полон народа: кмети Ростиславовой ближней дружины ходили туда-сюда, и по их виду было ясно, что они собираются вот-вот выступить в путь. Дверь из сеней во двор была открыта, впуская свежий ночной ветер. Прямиславу переполняли нехорошие предчувствия: князь Ростислав явно собрался выступать с дружиной, а значит, дела Вячеслава Владимировича не так хороши, как им расписала вечером княгиня Мстислава. И что будет? Им придется ехать с ним? Если бы ей предложили выбор, то Прямислава предпочла бы ехать: как ни странно, за это время она привыкла к Ростиславу и доверяла ему больше, чем почти незнакомым небельским родичам. Ведь он поедет к ее отцу, а именно туда ей и нужно как можно скорее попасть!
Тешило свел ее с лестницы, и прямо у нижних ступенек княгиню прямо в руки приняла знакомая плечистая фигура. От смущения Прямислава споткнулась, так что Ростислав подхватил ее весьма своевременно, снял ее со ступенек, но не выпустил из объятий, и она уперлась руками ему в грудь; она знала, что должна скорее рваться на свободу, но тепло и сила его объятий наполняли ее блаженством, которого она раньше не могла даже себе представить.
– Разбудили тебя, душа моя? – шепнул Ростислав, увлекая ее в тень за лестницей. Тут были горой навалены какие-то корзины, было тесно, но в темноте проходящие в сени и из сеней люди не видели их.
– Ничего, – шепнула Прямислава и наконец выговорила: – Пусти.
Ростислав неохотно отпустил ее, и она отодвинулась, стараясь успокоить дыхание и безотчетно оправляя подрясник.
– Ах, коса-то какая! – Ростислав провел ладонью по ее волосам, которые теперь не прятал черный платок, мимолетно погладил щеку, и это прикосновение снова заставило ее сердце биться сильнее.
– Куда ты собрался-то на ночь? – прошептала она. Чтобы не быть услышанными, они говорили шепотом и стояли друг к другу даже ближе, чем было необходимо, но Прямислава не думала об этом. – Из Турова какие-то вести? Нехорошо там?
– Нет. Не из Турова, из Перемышля. Батюшка мой помирает. Парень прискакал, говорит, князь Володарь три дня лежал, потом смерть почуял и послал за всеми сыновьями. Попрощаться хочет.
– Бог милостив! – ахнула Прямислава. – Может, еще поправится!
– Может! Он болеет-то не в первый раз, а вот про схиму впервые вспомнил. Отец Ермолай, ну, духовник, при нем уже неотлучно, и тоже головой качает. Надо ехать, словом.
– Прямо сейчас?
– А что делать? Смерть никого не ждет. На час опоздаешь попрощаться, потом всю жизнь себя корить будешь.
Прямислава хотела что-то сказать, но только вздохнула. Она совсем не знала перемышльского князя Володаря, но сочувствовала Ростиславу, которому грозила такая утрата. Но еще больше ее взволновало то, что они сейчас расстанутся. Расстанутся надолго, а может быть, и навсегда! Эта мысль отозвалась в ее душе такой острой болью, что все прежние тревоги, досада на князя Юрия и его холопок теперь показались досужей ерундой.
Казалось, впереди открылась черная пропасть – жизнь без Ростислава представлялась пустой и беспросветной. Но на что еще она могла рассчитывать? Она и не рассчитывала – пока он был рядом, ей хватало и того, что она увидит его на ночлеге или наутро… И вот все это кончится, прямо сейчас и навсегда. Ей придется опять думать об отце, о князе Юрии, о монастыре… Только этим и будет ограничен ее выбор дальнейшего образа жизни. Или князь Юрий – или монастырь. Но насколько труднее примириться с любым из этих путей, зная, что на свете есть князь Ростислав Володаревич! Как быстро она привыкла к его половецкому лицу! Сейчас это лицо, полуосвещенное отблеском факела на стене возле сеней, казалось ей самым красивым из всех, какие она знала.
– Вот так… Надо ехать… – отрывисто говорил он. – А не хочется… Я бы вернулся… Войско все бросаю, с дружиной еду, потом за ними…
– А если он, сохрани Бог, умрет, что с тобой будет? Ты у отца старший?
– Какое там! Двое старших братьев у меня, Владимирко и Ярослав. Правда, отец говорил, что… Ну, не знаю. Рано об этом думать.
– И ты сюда не вернешься?
– Не знаю. Что теперь со мной будет – Бог весть. Князю Вячеславу мы не понадобились, значит, войску можно домой возвращаться. Ну, войско – ладно, его Воята с Дементьем честь-честью назад приведут, авось не заблудятся. Войско-то не пропадет. А вот за тебя я…
Он вдруг схватил ее за обе руки и снова притянул к себе.
– Неужели так и расстанемся? – горячо зашептал он. – Так больше и не увидимся? Проводишь ты княгиню, и что? Назад в Берестье? В монастырь? Опомнись! Как же тебе, такой молодой, себя от света белого запирать?
– Что же мне делать? – с мольбой ответила Прямислава, но ее недоумение означало совсем не то, что представлял себе князь Ростислав.
– Поедем со мной!
– Куда?
– В Перемышль. А там куда Бог даст, я нигде не пропаду.
– Но как же я…
– Я тебя любить буду! – пылко шептал он, почти не слушая ее. Он знал, что ее чувства и решения почти никак не связаны с теми словами, которые ей приходится произносить. – Любить буду, как красное солнце! Свет мой ясный, не покинь меня! Я как тебя увидел, так полюбил, и не могу, не хочу, сил моих нет с тобой расстаться! Ведь не своей волей ты в монастырь собралась, а от бедности. Это кончилось, ни в чем ты нужды больше не узнаешь. Я тебя одевать буду как княгиню, жемчуга, перстни, каменья – все у тебя будет, пожелай только. Ну, поедешь со мной?
– Нет, нет! – От его слов, от страсти, которой был полон его голос, от горячего дыхания, щекотавшего ей лицо, у Прямиславы кружилась голова, и она почти не сознавала, что говорит. – Нет! Пусти!
– Но почему, почему? – Ростислав не отпускал ее, напротив, обнял и крепко прижал к себе. – Почему не хочешь? Или я тебе не нравлюсь? Так и скажи: поди прочь, половец поганый, знать тебя не хочу!
– Нет, нет!
– А если нравлюсь, так чего же нет? Никого у тебя нет, ни отца, ни матери, раз она в монашках теперь, а я о тебе всю жизнь заботиться буду, видит Бог, пуще глаза буду беречь! Отчего же нет?
– Тебя… Тебя женить хотят на княжне… На здешней…
– Не женюсь! Скажи только слово, не женюсь до самой смерти! Пусть хоть бьют меня, а под венец поленом не загонят! – Ростислав засмеялся, потому что долго оставаться унылым не умел.
– Ну, не на этой, на другой! Не будешь же весь век теперь холостым ходить! Будто я не знаю, как это делается! Пойдете опять воевать, понадобятся чьи-нибудь полки в помощь – и женишься! Как князь Юрий…
– Ну и пусть! Ну, повенчают меня с кем-нибудь, хоть и с этой, здешней. Недоросточек! Мы ее в монастырь, пусть зреет до срока, ты ее и не увидишь никогда! Захочет, пусть там постригается, я ее неволить не буду, не захочет – пусть так живет. Разве плохо? Как твоя княгиня в Берестье жила. И ей хорошо, и нам. А тебя я никому обидеть не дам. Люблю тебя и любить буду.
– Грех, грех! – в ужасе шептала Прямислава, вполне понимавшая, что он ей предлагает. То же самое, что предлагал своим подружкам князь Юрий! Ту же самую жизнь, которую вели у него в тереме любовницы, пока она, венчанная жена, стояла службы в Апраксином монастыре!
– Ну, грех, а кто без греха? Это даже гордыня – хотеть без греха быть! – торопливо шептал Ростислав, и эти легковесные, идущие не от ума, а только от сердца слова почему-то так властно входили в душу Прямиславы, что она не могла ничего им противопоставить. – Только сам Господь Бог безгрешен! А смертные все грешны, и мы не более других. Монахи-то на что? Отмолят наши грехи, не зря же мы им каждый год столько добра отваливаем! Отец и села жертвовал, и угодья! Отмолят, не бойся! Полюби меня только, и я тебя от всех бед укрою, от всякого горя избавлю!
Он торопливо и жадно целовал ее волосы, висок, щеку, и Прямислава задыхалась от волнения, от ужаса и блаженства, которые так причудливо смешались сейчас в ее сердце, ей хотелось и оттолкнуть Ростислава, и обнять его, закрыть глаза, забыть обо всем на свете, подставить лицо под его поцелуи и довериться ему навсегда. Сколько бы ни длилось это «всегда», пусть один год, один день – ей и это казалось вечностью, потому что рядом с ним любая минута становилась огромной и наполненной.
Но пойти с ним было совершенно невозможно, даже более невозможно, чем для послушницы Крести. У той действительно не было никого из родни, кого опозорило бы ее бегство, Апраксин монастырь мог бы так никогда и не узнать, куда она делась и что с ней сталось. Но она, княгиня Прямислава Вячеславна, не распоряжалась своей жизнью и своей честью – они принадлежали не столько ей, сколько мужу, отцу и всем прочим родичам.
О муже она больше не думала, но отец! Вячеслав Владимирович был уже совсем близко! Что он подумает, что скажет, если она, его дочь, которую он отнимает у распутного мужа, вдруг сама сбежит с князем Ростиславом… Простая девка могла бы так погубить себя и еще хвалиться своим счастьем на торгу, но для нее, княжны Рюриковны, это было равнозначно концу света.
– Пусти меня, Ростислав Володаревич, пусти! – еле слышно умоляла она. – Не могу я с тобой пойти, не могу!
– А я тебя отпустить не могу! – отвечал Ростислав и торопливо целовал ее в губы, хотя она тщетно пыталась отвернуть лицо. – Бог простит! Пойдем!
– Не пойду! Не могу! Я над собой не вольна!
– Я тебя зову, с меня и спросится! Все грехи на себя беру, и прошлые, и будущие, пойдем!
– Нет!
Но Ростислав, видя ее трепет, мог понять ее отказ только как боязнь греха, которому сам не придавал большого значения – если грехов избегать, то и жить невозможно. Не слушая ее больше, он подхватил Прямиславу на руки и понес к сеням, и кмети в изумлении шарахались в стороны, давая ему дорогу. Прямислава билась, не веря, что он действительно готов увезти ее силой, и не решаясь кричать.
Ростислав вынес ее на крыльцо, и она увидела над собой звезды; видела ли она их хоть когда-нибудь? Казалось, весь мир укрыт черным покрывалом и во тьме нет места строгим очам, что наблюдают за человеческой жизнью от рождения и до смерти. Ночь дает свободу сердцу, позволяет не считаться ни с чем, кроме жажды любви.
Но ночная свежесть, влажный ветер с реки отрезвили Прямиславу, снова напомнили об отце, который ждет ее совсем рядом и надеется ее возвращением избавить себя от бесчестья неудачного родства. Как может она ввергнуть его в еще худшее бесчестье?
Ростислав опустил ее на землю возле кибитки, уже приготовленной в дорогу.
– Я не поеду, нет! – Прямислава оттолкнула его и отступила, готовая даже кричать и разбудить всех в тереме, но не поддаться больше этому безумному наваждению. – Не поеду, князь Ростислав, не зови меня!
– Скажи – ты не любишь меня? – Ростислав крепко взял ее за обе руки, и по его горячности видно было, что он привык всегда настаивать на своем.
– Я не себе принадлежу. Кто бы я ни была, мое бесчестье и других погубит. И на тебя большую беду навлечет, а мне и вовсе хоть в омут головой. Князь…
– Уж не князем ли Юрием здесь запахло? – Ростислав яростно тряхнул ее, и Прямислава испугалась. – Говори! Намекала мне ключница, что ты из его теремных подружек, я не хотел верить!
– Нет! – Прямислава рванулась, разгневанная, что ее ставят так низко.
– Если не он, тогда кто?
– А Бог! Этого тебе мало?
– Не верю! – яростно твердил Ростислав. – Бог – это для старух старых, для княгини твоей, что двух слов связать не может, вот им – Бог! А ты – молодая, красивая, горячая, – да тебе грех в монастырь запереться, вот это грех! Поклянись, что князь Юрий тебе никто!
Прямислава молчала. Дать такой клятвы она не могла, потому что князь Юрий был ее законным мужем.
– Ну и иди ты в болото вместе с твоим бесом гулящим! – Не дождавшись ответа, Ростислав вдруг отпустил ее, словно оттолкнул, и Прямислава едва удержалась на ногах. – Знать вас не хочу, богомолы хреновы!
Он развернулся и быстрым шагом пошел куда-то к конюшням. Прямислава смотрела ему вслед, а потом вдруг осознала, что стоит одна среди мужчин, на чужом дворе, одетая в чужой неподпоясанный подрясник, простоволосая, кое-как обутая, растрепанная! Едва вырвавшись из объятий, еще чувствуя на щеках и губах жаркие поцелуи того, кто звал ее разделить с ним его страсть и его смертный грех! Само небо со стыдом глядело на нее, и Прямислава бегом бросилась на крыльцо: ей хотелось зажмуриться от ужаса перед тем, что она натворила и еще могла бы натворить.
Не помня себя, она кое-как вскарабкалась по крутой лестнице, рванула дверь, влетела в горницу и упала на свою лежанку.
– Ты, голубка! – Тут же ее плечи обхватили знакомые руки встревоженной Зорчихи. – Где ты была? Я уж проснулась – тебя нет! Ну, думаю, на двор пошла, да чего же меня не разбудила, я бы проводила! Тут кругом чужие люди! Да что с тобой? Встретился кто?
Она оглаживала дрожащие плечи девушки, коснулась лица, закрытого ладонями, и нащупала слезы, проступившие сквозь пальцы.
– Голубка моя! – Голос Зорчихи задрожал от тревоги, и Прямислава всхлипнула, не в силах больше сдерживать плач. – Тебя обидел кто? Хватит уж играть, сейчас княгиню разбужу и расскажу ей, кто ты есть! Доиграетесь вы, ряженые! Будет уж, теперь не Святки! Никто тебя не знает, не уважает, мало ли что! Ну, что же? Скажи мне хоть словечко, родная моя!
Но Прямислава ничего не могла сказать, а только плакала, закрывая лицо руками. В груди стояла нестерпимая боль от разлуки со Ростиславом, от той яростной грубости, с которой он оттолкнул ее, когда она обманула его надежды, от его жестоких слов, его темных подозрений, которые она не могла опровергнуть! Она казалась себе запачканной своими греховными порывами, но при этом была отчаянно одинока без Ростислава, и будущее лежало перед ней такое горькое и черное, без единого проблеска любви и света. Не в силах подавить рыдания, она старалась расслышать шум на дворе под окнами – как раз в эти мгновения он, быть может, уже выезжает за ворота, чтобы не вернуться к ней никогда! Что теперь может свести их? Русская земля велика, а ей теперь одна дорога – в какой-нибудь туровский монастырь.
– Матерь Пресвятая Богородица! – Зорчиха, не в силах добиться от нее ответа, принялась молиться, стоя на коленях возле лавки и отвешивая поклоны в сторону невидимых в темноте икон. – Сохрани и помилуй нас!
Невольно Прямислава стала повторять за ней; поначалу молитва не приносила покоя, но постепенно привычные слова, привычные чувства возвращали душе привычное ощущение мира. Зорчиха еще долго сидела рядом, бормотала молитвы, потом молчала, сжимая ее руки, и постепенно Прямислава впала в забытье, незаметно перешедшее в глубокий сон.
Когда она проснулась, было совсем светло. Крести не было – одевшись, она сидела где-то с княгиней Мстиславой и ее дочерьми. Зорчиха рядом на лавке вязала чулок, но не столько работала, сколько поглядывала на свою «голубку». В тереме было тихо. Перемышльцы уехали и были теперь уже за много верст отсюда. Вчерашняя буря в душе утихла, но боль осталась, и Прямиславе совсем не хотелось поднимать голову над подушкой. Но надо как-то жить дальше. Сегодня, быть может, за ней приедет отец. И больше уже никто не станет называть ее Крестей, обещать любовь и звать с собой. Свет мой ясный… Никогда ей больше не услышать таких слов.
