Славка засунул руку под подушку и вытащил оттуда Лихо Одноглазое. У Лиха были проволочные ручки и ножки, пушистое тело с розовыми ушками и развесистый хвост. На физиономии сверкал одинокий зеленый глаз, сделанный из пуговицы. На вид пуговица была вкусная, похожая на леденец. Вторую такую же Славка отгрыз, когда ему было лет около пяти: решил проверить свои ощущения. А мам-Юля стонала, что у нее растет не ребенок, а изверг и что придется везти его к врачу вынимать пуговицу, и вообще, дед Вацак лучше бы подумал сначала, чем шить такое чудовище. «Что старый, что малый», — заявила она в конце концов и так хлопнула дверью кухни, что с потолка посыпалась штукатурка. Папа Сергей сгреб Славку и поволок в поликлинику на рентген, но пуговицы не обнаружили. Нашлась она через месяц, и дед объявил, что пришивать он не будет из принципа: а вдруг внучек вздумает откусить ее по новой. И Лихо осталось одноглазым и дожило до почтенного возраста, которого не достигли другие игрушки. Славка, однако, считал, что оно не игрушка, а друг, и обращался к нему в трудные минуты жизни. Как, например, сегодня.

Славка лежал, тяжело вздыхая, с ногами на подушке — у кого угодно заболят ноги, если полтора часа простоять в углу, — и жаловался Лиху, как трудно ему с братом живется, и нет у них взаимной любви. Одно Лихо его понимает и Женька, да и тот не всегда. Вот был бы жив дед…

— Несправедливо людей за правду в угол ставить, — сообщил Славка. Лихин глаз блеснул сочувственно. — И ископаемым обзывать. Мол, носится со своей историей, когда люди железные дороги проектируют и в космос летают. Космос, конечно, космосом, но одно другому не мешает. А если бы он узнал, что я с тобой вожусь, он бы смеялся сатанически. «Вот, детинушка вымахал, двенадцать лет, а все в игрушки играет», — издевался бы. А я и не говорю, что ты игрушка. Ты — друг, — повторил Славка, гладя Лихо по тому месту, где должен был быть нос.

Последней мыслью, с которой он засыпал, стала: а были ли всадники?

Славка вначале вообще не сообразил, отчего проснулся. Лихо мирно грелось у щеки, на потолке горел квадрат лампы: бедный Димыч делал в зале чертежи.

Цокот копыт был далеким и глухим, и оттого Славка решил, что все ему снится. Но тут громко постучали в окно. Славка подскочил на постели. Где-то заржала лошадь. И Славка бросился открывать — как был, в одних трусиках.

Дмитрий и вправду сидел за чертежами. На бегу Славка своротил табуретку, чашка, что стояла на ней, раскололась, а чай вылился на Димкины шлепанцы.

— Куда тебя черт несет? — хриплым шепотом заорал Дмитрий.

— Так стучат же…

— Брысь отсюда, — велел Дмитрий. — Сам открою.

Дмитрий был сонный и злой, и незваным гостям, пожалуй, здорово досталось бы. Вообще-то он думал, что на такие штучки способен только Женька: заявиться в три часа ночи, перебудить весь дом и с невинной улыбкой сообщить, что мама прислала его за солью. Хотя Женька жил на другом конце города. Но уж если навещал деда, то гостил у него прочно, со Славкой они были не разлей вода. Хотя непохоже, чтобы стучал мальчишка, уж больно громко и воинственно, но с Женьки станется: «Я так стучал, так стучал, думал, вы спите…»

С такими отнюдь не радужными мыслями Дмитрий распахнул дверь и, поежившись под курткой от ночного холода, двинулся к калитке.

Славка не дождался, чем кончились его переговоры с ночными гостями.

Проснулся Славка от надсадного трезвона будильника, прихлопнул его рукой. Проворчав: «Что за мода по воскресеньям часы накручивать?», сунул Лихо под подушку и поплелся на кухню. К его удивлению, Дмитрий сидел за столом и мрачно жевал бутерброд. В чашке дымился кофе. Славка втянул носом ароматный парок и осведомился:

— Ты чего тут делаешь?

— Сижу, — ответил Дмитрий, поддерживая лоб ладонью.

— А чего сидишь? Воскресенье же…

Дмитрий слегка подпрыгнул. Бутерброд шлепнулся на пол маслом вниз, хорошо, что не на джинсы. И тут Славка увидел синяк на братцевом лбу.

— Ой, — поразился Славка, — Ты где это так приложился?

— Я-а?! Это всаднички твои приложили!

Установилась тишина, в которой потрескивали электрические искры. Искры исходили от Дмитрия. Славка намочил кухонное полотенце и обмотал брату лоб. Было это делом безнадежным, но Славка не мог покинуть Дмитрия в беде.

— Ой, Димка, — вздыхал он. — Хорошо, что тебе в институт сегодня не надо…

— Издеваешься, да?

Славкины глаза обиженно раскрылись.

— Пятница сегодня, — горестно произнес Дмитрий и утер полотенцем лицо.

— Не ври! Я же уроки не сделал!

Дмитрий вздохнул и сказал, что ему бы Славкины заботы. Подумаешь, уроки какие-то…

Славка сильно удивился и подумал, чем же Димыча так стукнули, что он вдруг поумнел и перестал считать уроки главным занятием.

— Дим, а Дим. — Он потерся ухом о братнино плечо. — Ты только не злись, чем тебя звезданули, а?

Дмитрий вскочил, отшвырнул полотенце и, как раненый лев, заметался по кухне, выдавая на одном дыхании:

— Р-распускают киношников, чтоб они сгорели со своими копьями! Чтоб их…

Он поскользнулся на бутерброде, взмахнул руками и сел верхом на табуретку.

— Ну, ты талант, — оценил Славка, сияя восторгом. — Я бы точно на него грянулся.

— Сги-инь! — заорал брат.