Хрупкое равновесие системы Венского конгресса начало распадаться в середине девятнадцатого столетия под воздействием трех тенденций – роста национализма, революций 1848 года и Крымской войны.

Вследствие Наполеоновских войн многие нации, жившие бок о бок на протяжении веков, стали относиться к своим правителям как к «иностранцам». Немецкий философ Иоганн Готфрид фон Гердер, апологет подобных взглядов, утверждал, что каждый народ, определяемый через язык, отечество и народную культуру, обладает «врожденным гением» и потому наделен исконным правом на самоуправление. Историк Жак Барзун формулирует так:

«В основе данной теории лежал следующий факт: революции и Наполеоновские войны перечертили духовную карту Европы. Вместо горизонтального мира восемнадцатого века, мира династий и космополитичного высшего класса, теперь Запад обрел вертикальное единство – нации, не то чтобы полностью разделенные, но непохожие».

Лингвистический национализм сделал традиционные империи, в особенности Австро-Венгерскую, уязвимыми от внутреннего давления, равно как и от обид соседей, притязающих на национальное «родство» с подданными империи.

Возникновение национализма как явления сказалось и на взаимоотношениях Пруссии с Австрией после учреждения «крупного массива» на территории Германии по итогам Венского конгресса. Состязание двух великих немецких держав в Центральной Европе за контроль над тридцатью пятью мелкими княжествами Германского союза первоначально сдерживалось необходимостью защищать Центральную Европу от внешних угроз. Кроме того, традиция предполагала определенное уважение к стране, чьи правители занимали трон императора Священной Римской империи на протяжении половины тысячелетия. Ассамблея Германского союза (посланники всех тридцати семи немецких стран) заседала в посольстве Австрии во Франкфурте, и австрийский посол председательствовал на этом собрании.

В то же время Пруссия лелеяла собственные притязания на значимость. Твердо намеренная преодолеть свои ограничения (скудость населения и протяженность границ), Пруссия стала важным европейским игроком благодаря умению ее лидеров выжимать максимум возможного из страны на протяжении века с лишним; Отто фон Бисмарк (прусский государственный деятель, который блестяще завершил этот процесс) упоминал ряд «могучих, решительных и мудрых правителей, которые тщательно сберегали военные и финансовые ресурсы страны и твердо держали их в своих руках, чтобы однажды бросить с беспощадной отвагой в горнило европейской политики, едва представилась благоприятная возможность.

Венские соглашения укрепили и без того надежную социальную и политическую структуру Пруссии за счет географического расширения. Протянувшись от Вислы до Рейна, Пруссия стала олицетворением надежд немцев на обретение единства – впервые в истории. По прошествии лет и десятилетий относительное подчинение Пруссии австрийской политике стало тяготить «северян», и в результате Пруссия сознательно взяла курс на конфронтацию.

Революции 1848 года были общеевропейским пожаром, охватившим буквально все крупнейшие города. Крепнущий средний класс требовал от консервативных правительств проведения либеральных реформ, а былой аристократический порядок ощутил давление молодого национализма. Сначала восстания сметали все на своем пути, прокатившись от Польши на востоке до Колумбии и Бразилии (последняя недавно обрела независимость от Португалии, успев в ходе Наполеоновских войн приютить португальское правительство в изгнании) на западе. Во Франции история, казалось, повторялась: племянник Наполеона Бонапарта занял трон под именем Наполеона III, сначала как президент, избранный на плебисците, а затем как император.

Священный союз создавался именно для противодействия подобным разрушительным явлениям. Но положение властей в Берлине и Вене сделалось слишком неустойчивым – а восстания ширились, плюс их последствия были чрезвычайно разнообразными, – чтобы допустить возможность совместных усилий, Россия сочла полезным для себя подавить революцию в Венгрии, сохранив там австрийское правление. В остальных случаях старый порядок оказался достаточно сильным, чтобы преодолеть революционный вызов. Однако этому порядку так и не удалось восстановить самоуверенность, свойственную предыдущему периоду.

Наконец, Крымская война 1853–1856 годов расколола единство консервативных государств – Австрии, Пруссии и России (а это единство было одним из двух ключевых элементов международного порядка венской системы). Эти государства защищали существующие институты от революций и изолировали Францию, недавнего возмутителя спокойствия на континенте. Теперь уже другой Наполеон зондировал возможности самоутвердиться сразу в нескольких направлениях. В Крымской войне Наполеон усмотрел способ покончить с изоляцией Франции – и потому примкнул к Великобритании, которая вознамерилась помешать России дотянуться до Константинополя и обеспечить себе доступ в Средиземное море. Союз англичан с французами и вправду некоторое время сдерживал русских, но ценой все более ожесточавшейся дипломатии.

Конфликт начался вовсе не из-за Крыма – полуострова, который Россия отвоевала у вассала Османской империи в восемнадцатом столетии, – а из-за одновременных притязаний Франции и России на право контролировать почитаемые христианские святыни в Иерусалиме, находившемся в ту пору под османской юрисдикцией. В ходе спора по поводу того, какая из конфессий – католическая или православная – получит прямой доступ к святым местам, царь Николай I потребовал признать за ним право выступать в качестве «защитника» всех православных подданных Османской империи (а это была значительная доля населения, занимавшего стратегически важные территории). Данное требование – подразумевавшее вмешательство в дела иностранного государства – было составлено с апелляцией к универсальным моральным принципам, но било в самое сердце османского суверенитета. Отказ османов подчиниться спровоцировал Россию на наступление на Балканах и на боевые действия в Черном море. Спустя полгода Англия и Франция, опасаясь краха Османской империи и уничтожения европейского баланса сил, вступили в войну на стороне турок.

Все альянсы, зафиксированные в решениях Венского конгресса, были забыты. Война получила название Крымской потому, что франко-британские силы высадились в Крыму, чтобы захватить город Севастополь, базу российского Черноморского флота; русские войска держались в осаде одиннадцать месяцев, прежде чем затопить свои корабли. Пруссия сохраняла нейтралитет. Австрия совершила глупость, решив воспользоваться трудностями России, чтобы укрепить свои позиции на Балканах, и мобилизовала армию. «Мы удивим мир масштабами неблагодарности» – так прокомментировал действия Австрии министр-президент и министр иностранных дел князь Шварценберг, получив просьбу России о помощи. Австрия поддержала англо-французские военные усилия дипломатически, причем, что называется, на грани ультиматума.

Попытка изолировать Россию обернулась в итоге изоляцией Австрии. Уже спустя два года Наполеон вторгся в австрийские владения в Италии под предлогом поддержки объединения страны; Россия не вмешивалась. В Германии Пруссия получила свободу маневра. За десятилетие Отто фон Бисмарк привел Германию на путь объединения, лишив Австрию исторической роли борца за немецкую государственность – снова с молчаливого российского согласия. Австрия слишком поздно осознала, что в международных делах репутация надежного партнера намного важнее тактических уловок.