Книга: Серебряная пуля
Назад: Глава 14 Просто Мария
Дальше: Глава 16 Плохие новости

Глава 15
И снова «Фредди»

Ночь выдалась беспокойной. Я три раза поднимался и выходил на кухню покурить, чего раньше в ночное время никогда не случалось. (За исключением армейских будней. Там, если сидишь и не куришь, а просто отдыхаешь, значит, ты бездельничаешь, и отцы-командиры всегда найдут тебе работенку, чтобы жизнь не казалась медом. Поэтому смоление цигарки в любое время дня и ночи вошло в привычку.)
Мария ушла в десять часов вечера, когда уже совсем стемнело. Наверное, я мог бы ее оставить на ночевку, возможно, и она была бы не против, но между нами стоял образ Сашки Чернавина, ее покойного брата, и мне вовсе не хотелось выглядеть подлецом в его глазах. Я вдруг подумал, что упокоившиеся могут за нами наблюдать; конечно же это был бзик, но в последнее время я стал замечать, что становлюсь чересчур суеверным. Поэтому я решил оставить все как есть и не форсировать события, хотя девушка сильно запала мне в душу. Несмотря на строгий вид, от нее исходило мягкое душистое тепло, словно от сдобной булочки, которую только что достали из печи.
У меня были женщины, не одна и не две, но я относился к своим любовным приключениям чересчур легко, не желая обременять себя какими-либо обязательствами. Впрочем, девушки и сами не очень рвались надеть на себя семейный хомут. Видимо, что-то сломалось в современной жизни, и семья уже не была самой большой ценностью, как прежде, у наших стариков. Молодежь (а я уже считал себя едва не дедом) жила по принципу собачьей стаи — побегали, порезвились, по-быстрому совокупились и разбежались до следующего раза. Никаких принципов и обязательств. Похоже, скоро мы вообще превратимся в животных, смыслом жизни которых будет лишь добрый харч и разные житейские блага.
Но Мария точно была не такой. Понятное дело, я мог ошибаться, однако сердце мне подсказывало, что она является приятным исключением из общего правила. И этот момент вносил сумятицу в мою бедную душу, которая и так была переполнена терзаниями и сомнениями.
Я курил и думал. Нет, не о Марии. С ней все было ясно — она должна быть в стороне от моих проблем. Я размышлял о том, что мне дальше делать. Внезапная слабость и обморок не только внесли коррективы в мои планы, но и заставили взглянуть на ситуацию по-новому. Может, и впрямь нужно прислушаться к совету Георгия Кузьмича и сходить в церковь? Я уже несколько раз намеревался это сделать, но что-то меня сдерживало.
Оберег я все-таки снял, как посоветовала Мария, и положил его в железную шкатулку. Легче от этого мне не стало, хотя, если честно, перышко, подаренное Пехой, уже начало меня пугать. Что-то было с ним не так. И вообще — со мной творилось нечто непонятное.
Я уже определил, когда начались эти непонятки, — после смерти Африкана. По здравом размышлении я начал подозревать, что старик заколдовал меня. Но это было нелепо, невероятно! От всей этой истории попахивало мистикой. Да что там попахивало — несло как из выгребной ямы!
Мистика занимательно смотрится только в кино. Но когда она вторгается в жизнь человека, в ней нет ничего хорошего.
Судя по тому, что сказала Мария, в моей квартире сплелись две враждебные мистические силы. Одна — как я понимал — это перышко Пехи, вторая — аура самой квартиры. (Не исключено, что навеянная Африканом, потому как до этого никакой чертовщины в моем жилище не наблюдалось.) С одной стороны, вроде бы все лежит на виду — не исключено, что амулет моего боевого друга имеет отношение к религии вуду. Что само по себе является дьявольщиной. Читали, знаем. Ну а касаемо Африкана, колдуна-характерника, так здесь вообще все понятно. Его дух (чистый или нечистый, поди знай) пропитал нашу квартиру от потолка до пола. И когда эти два враждебных начала столкнутся…
Я потушил окурок и пошел под холодный душ — чтобы остудить голову, которая разогрелась от мыслей словно утюг. Все равно уже начало светать, а сна не было ни в одном глазу. Физически я уже восстановился полностью, однако голова все еще была тяжелая, но журчание воды постепенно настраивало мой мыслительный процесс в нужном направлении. Я вдруг понял, что меня загоняют в угол и если не проявлю инициативу, а буду исполнять роль жертвы, то мне придет конец.
Это ясное осознание ситуации пришло откуда-то со стороны; оно вплыло в мозги как светлое облачко и спросило: «Мужик ты, Алекс Богданов, или чмо?!» Все это время я плыл по течению, лишь фиксируя события и уворачиваясь от тумаков. Действия врага нужно упреждать. И если раньше я изображал из себя частного детектива, то теперь мне нужно стать терминатором.
То, что моим противником является Воловик, я уже почти не сомневался. Но почему этот сукин сын не пришел ко мне и не сказал: «Так, мол, и так, Алексей Михайлович, у меня есть к вам предложение…»? Конечно, что представляет собой оберег Африкана, за которым идет такая кровавая охота, я понятия не имел. И все равно, по крайней мере, мы потолковали бы с Воловиком и, глядишь, пришли бы к какому-нибудь консенсусу. А теперь между нами гора трупов и состояние официально необъявленной войны.
Открыв холодильник, я тяжело вздохнул — там стояла лишь одна мамкина капуста. При всем уважении к овощам и фруктам, ими не насытишься, тем более что я сильно проголодался. Мой организм буквально вопил, бунтовал каждой клеточкой, требуя существенного подкрепления. Наверное, виной тому был вчерашний упадок сил.
Я едва дождался девяти утра. Все это время я пил чай, чтобы обмануть чувство голода. Но голодный спазм отпускал меня на считаные минуты, а затем снова впивался своими острыми когтями в стенки желудка, да так, что я уже готов был сожрать даже капусту, хотя перед глазами у меня стоял кусок жареного мяса.
Дверь Маруськиного заведения была закрыта. Я сначала звонил, потом начал стучать кулаком, а затем и вовсе, разозлившись, пнул ее несколько раз ногой.
— Какая зараза ломает дверь?! — Маруська вылетела из кафе, словно разъяренная фурия.
— Не зараза, а некий Алексей Михайлович Богданов.
— Ты?!
— А что тебя удивляет? Я ведь тоже холостяк, как и большинство твоих клиентов. Хочу позавтракать.
— Разбежался… У меня сегодня банкет. Так что завтрак отменяется.
— Маруська, ты хочешь, чтобы я умер голодной смертью? Дай хоть кусок буженины. Иначе упаду на ступеньки «Минутки» и не встану.
— А и правда, ты что-то чересчур бледный… Заболел, что ли?
— Вроде того. Вчера скорая забирала.
— Ах ты господи! — закудахтала Маруська. — Что же раньше-то не сказал?
— Вот я и говорю.
— Входи, входи, зайчик! Ужо для тебя я что-нибудь найду…
Спустя полчаса, рассказав Маруське о своих больничных злоключениях (это было непременной прелюдией перед принятием пищи), я уплетал жаркое, да так, что за ушами трещало. У Маруськи глаза полезли на лоб, после того как я два раза попросил добавки. А когда под кофе я стрескал миску пирожков с капустой, она и вовсе офигела.
— Ты точно больной, — сказала Маруська. — Обжорством. Я читала, что у каждого человека внутри сидит ген обжорства. Обычно он спит, но когда просыпается, то человек пухнет как на дрожжах, и никакие диеты ему не помогают.
— Это у меня от стресса. Надеюсь, потом зловредный ген снова уснет. Иначе у меня не хватит никаких денег, чтобы его прокормить.
— Хватит, ты теперь богатенький Буратино.
Я понял, что и до Маруськи дошли слухи о завещании Африкана и о том, что я стал миллионером.
— Богатство человека — это его друзья, — ответил я ханжеским тоном. — Вот ты, например. Приютила меня, обогрела, накормила…
— Не бесплатно! — отрезала Маруська.
— Кто бы сомневался… — Я ухмыльнулся. — Ты своего никогда не упустишь.
— Перестань измываться над бедной беззащитной женщиной! Тебя бы в мою шкуру. Ты даже не представляешь, как все это благополучие достается, какой ценой. Менты задолбали. А там еще пожарники, санэпидемстанция, налоговая… Чтоб им всем пусто было!
— Плачь больше, деньги слезу любят. Но я понимаю тебя, — поспешил я добавить, потому что Маруська начала заводиться; это можно было понять по тому, как ярко вспыхнули ее глазищи. — Одинокой женщине всегда тяжело, а уж тебе — и подавно. Мелкий бизнес в нашей стране — это как чемодан без ручки. И тащить его невыносимо тяжело, и бросить жалко.
— Жалеешь меня?
— Конечно. Ты же мой друг.
— А ты женись на мне. И сразу мне станет легче. Да и тебе тоже. Вдвоем чемодан тащить сподручней.
— Тебе что, швейцар срочно понадобился? Так я могу порекомендовать надежного человека.
— Да иди ты!..
— Маруська, я не думаю, что ты это серьезно сказала — насчет женитьбы. Я пока не готов к таким свершениям, а ты, насколько мне известно, мужиками уже объелась. И вообще, мы с тобой как в той известной песне поется: «…наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше чем любовь».
— Ну да, вам, мужикам, хорошо так говорить… Приходишь домой в двенадцатом часу ночи уставшая как собака, а там и постель согреть некому, не говоря уже о чем-то большем.
Чтобы не усугублять ситуацию, я промолчал, лишь тяжело вздохнул и покивал, тем самым соглашаясь с Маруськой, что ее жизнь мрачна и безрадостна и нет никаких намеков на перемену.
— А в нашем микрорайоне еще одна паршивая новость… — сказала Маруська после небольшой паузы.
— Если ты о повышении оплаты за коммунальные услуги, то это уже далеко не новость. Власть имеет нас как хочет. Во всех позах.
— Нет, я не об этом. Чирик помер.
— Как?! — воскликнул я, сраженный наповал.
Еще вчера он был при полном здравии и, судя по его наглой мордуленции, даже не помышлял о близкой кончине.
— Молча, — ответила Маруська. — Нажрался своей водяры и врезал дуба. Под забором. Утром его обнаружил сторож супермаркета. Жалко парня…
Воловик занялся зачисткой… Все концы обрубил. Теперь к нему даже на хромой козе не подъедешь. Ни одного свидетеля. Вот гад!
— Это его-то жалко? Ну ты даешь… Никчемный человечишко, вор и пьянчуга.
— Какой ты жестокий! — рассердилась Маруська.
— Не жестокий, а справедливый. Два года назад кто-то забрался в твою «Минутку» и вынес всю железную посуду. И если бы я не сообразил, что она находится в пункте приема металлолома, и не взял «жучка», который им заведует, за горло, то это воровство вылилось бы тебе в хорошую копеечку. Не догадываешься, кто были эти воры?
— Догадываюсь… — буркнула Маруська. — И все равно мне жалко его.
— Вольному воля… Может, ты и права. Пусть теперь его судит другой судья. Ладно, мне пора. Вот денежка. Спасибо, что спасла меня от голодной смерти.
— Я не тебя спасла, а дверь кафе. Иначе ты ее просто вынес бы.
— И то верно… Подставляй щечку. Видишь, моя благодарность не знает границ.
— Иди уже… подлиза.
Погода была чудесной, и жизнь показалась мне гораздо светлее и приятнее, чем с раннего утра. Но тут мне на ум пришел Чирик, и я помрачнел. Хорошо бы заглянуть в заключение медэксперта… Я был почти уверен, что смерть Чирика приключилась не только от водки. Может, поинтересоваться у Завенягина?
С какой стати? Не хватало, чтобы он начал подозревать меня в смерти еще и этого ворюги. Пусть его. По крайней мере, смерть Чирика послужила мне очередным напоминанием: бди, Алекс Богданов, бди днем и ночью, чтобы и тебя не понесли вперед ногами. Но самым паршивым было то, что я не мог даже попросить защиту. Мне нечего было предъявить ментам, кроме своих догадок и умозаключений.
А еще из головы у меня не выходила «просто Мария». Если ночью мои мысли были сосредоточены на другом, то сейчас ее образ будто нарисовался передо мной — светлый и прозрачный. Уходя, она не оставила мне номера своего телефона. Сказала лишь: «Я сама позвоню…» Мне не хотелось быть чересчур назойливым, и я сделал вид, что поверил ей. Но мне почему-то подумалось, что наша случайная встреча была первой и последней. К концу вечера Мария вдруг стала холодной и отчужденной. Неужели я сделал промашку, не предложив ей остаться на ночь?
Такое случается. Женщины народ мнительный. Видя мою инертность, она могла подумать, что не нравится мне. Тем более что я вел себя чересчур по-джентльменски. Но иначе я не мог. Ведь она была сестрой моего боевого друга. А после того как это выяснилось, наша встреча и вовсе превратилась в поминки. Тут уж стало не до веселья и тем более — не до кобеляжа.
— Парниша! Ау!
Голос над самым ухом заставил меня вздрогнуть.
Я оглянулся и увидел запыхавшуюся Милочку Кошкину.
— Уф! Еле догнала тебя… — Она достала из сумочки кружевной платочек и помахала им, словно веером. — Ты куда так торопишься? Никак чайник на включенной плите забыл?
— Почему ты так решила?
— Знакомая ситуация.
— Ошибаешься. Просто я позавтракал в «Минутке» и теперь хочу поваляться, чтобы жирок завязался.
— Небось Маруська для тебя накрыла дастархан как для самого дорогого гостя. Она давно на тебя глаз кинула, это все знают. Маруське давно замуж пора, но, увы, ей попадаются только ветреники — такие, как ты.
— Между прочим, я не замечал, что Маруська имеет на меня виды.
— А это потому, что все мужики тупые. Вас нужно брать за рога, как баранов, и вести под венец. Иначе вы никогда не отелитесь и не сподобитесь на решительный шаг. Мужику проще прикинуться дурачком, чем брать на себя ответственность за семью.
— Да ты, Милка, философ. Книжки, случаем, не кропаешь?
— Времени нету. Бегаю за такими, как ты, чтобы копейку заработать. Почему не звонишь? Ведь обещал.
— По поводу?..
— Вот! Я же говорила, что мужиков нужно брать за рога. Повод у нас с тобой один, к сожалению, — продажа квартиры, доставшейся тебе в наследство.
— Не продается! — отрезал я решительно.
— Алекс, ты в своем уме?! Знаешь, сколько за нее дают?
— Не знаю и знать не хочу.
— Хамите, мальчиша. Когда я озвучу сумму, ты выпадешь в осадок. Я раскрутила клиента на всю катушку. Потом оценишь. Ну что, говорить?
Милка выдержала театральную паузу и выпалила:
— Двести пятьдесят тысяч! Чистыми! Евро! Это же… ну просто кайф!
Я был поражен. Деньги и впрямь были огромные. На одни дивиденды от этой суммы можно жить припеваючи до самого «дембеля» — когда в доме сыграют похоронный марш. Я спросил:
— И кто этот богатенький милостивец?
— Какая тебе разница? Такие деньжищи…
— А все-таки?
— Пока не знаю. Мне этого человека не представили. Я работаю с его доверенным лицом. Это адвокат, фамилия Пистемеев. Пока суть да дело, пока ты там телился и не звонил, мне пришлось изворачиваться и врать, что сумма тебя не устраивает. Представь себе, Пистемеев связался со своим клиентом, и тот согласился на мои условия, не торгуясь!
Мне все стало ясно. Квартиру хочет купить Воловик. Решил действовать не мытьем, так катаньем. Видимо, он уверен, что свой медальон-амулет Африкан спрятал где-то в квартире. Может, и впрямь продать? В нашем городе двести пятьдесят тысяч евро за нее точно никто, кроме него, не даст — у нас, чай, не Москва, — а вторая квартира мне и на фиг не нужна. И потом, купив наследство Африкана, Воловик, возможно, успокоится и прекратит наезжать на меня.
Однако дорого же он ценит этот амулет… Что в нем необычного? Конечно, все это как-то связано с мистикой, но не до такой же степени, чтобы отвалить за него такие сумасшедшие деньжищи. Ведь и дураку понятно, что Воловик платит не за квартиру, а за эту вещицу. Которая, по идее, должна находиться в тайнике. А если ее там нет? Если вообще нет никакого медальона? Что тогда?
Тут и гадать нечего — Воловик попытается вытрясти вожделенный амулет из меня. Ведь он никогда не поверит, что я даже понятия не имею, как выглядит этот медальон.
Короче говоря, куда ни кинь, везде клин. Как ни выбирай, а плахи не миновать, образно говоря. Что ж, сыграем в эту игру. Умирать так с песней. А денежки пригодятся. Не мне, так моим старикам или родственникам.
— Я согласен! — сказал я решительно. — Только прежде мне нужно привести документацию в надлежащий вид. Это займет от силы два-три дня. Я постараюсь придать этому процессу надлежащее ускорение… сама знаешь, как именно.
— Лапуля! — завизжала Милка и повисла у меня на шее. — Я обожаю тебя! Ум, ум… — принялась она чмокать меня в обе щеки.
— Сумасшедшая! — Я еле оторвал ее от себя; на нас уже начали оглядываться прохожие. — Это же сколько тебе обломится от щедрот клиента, что ты так радуешься?
— Алекс, о таком гешефте я и не мечтала! Много.
— С чем тебя и поздравляю.
— Но ты точно не передумаешь?
— Все будет в ажуре. Денежки налом, бумаги подпишем прямо в банке. Так и скажи своему клиенту. Я не буду вышагивать по городу с такой огромной суммой в кармане.
— Он согласится! Главное, чтобы ты как можно быстрее управился с документацией.
— Теперь я в этом заинтересован.
— Все, я побежала! Алекс, ты душка. Женись на мне, мы будем потрясающей парой.
Вот мне сегодня везуха! Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын. Второе предложение сочетаться законным браком, и это только до обеда. Интересно, кто еще в течение дня заявит права на мое холостяцкое ложе?
Я остался как богатырь на распутье; перед ним камень, а на нем написано: «Пойдешь налево… Пойдешь направо…» — и так далее. И куда бы дорожка ни вела, все равно драки не миновать.
В подземном переходе толчея. Он был длинный, как собачья песня, и сплошь заставленный ларьками. Что только в них не продавалось! Но гвоздем этого торговища была шаурма, которую предлагали всем желающим «сыны гор». Запахи от их киоска исходили соблазнительные, но мясо, нанизанное на вертикальный шампур, было весьма сомнительно на вид. Лично меня не заставили бы его есть ни за какие коврижки.
Тем не менее народ — в основном студенты университета, который находился неподалеку, — трескали эту «экзотику» за милую душу. И запивали отвратительным на вкус кофе в бумажных стаканчиках. Уж лучше бы пить эту бурду из армейских кружек, все ж приятней.
Кроме торговцев, студентов и прохожих, в переходе было немало нищих. Попрошайки всех мастей и возрастов почему-то души в нем не чаяли. Видимо, он считался у них прибыльным местом. Наверное, это так и было. Я редко подаю милостыню, и не потому, что жадный. Просто мне давно известно, что большинство городских нищих работает на «хозяина». А тот, в свою очередь, платит ментам, чтобы попрошаек не гоняли и оставили в покое.
Но только в этом переходе моя рука почему-то сама тянется в карман, чтобы облагодетельствовать нищебродов, которым на мое человеколюбие в общем наплевать — каждый, кто бросал в миску для подаяний меньше червонца, вызывал в них не благодарность, а злобу; сам слышал, как одна старуха честила молодого парня. Правда, вслед и втихомолку. А он, между прочим, выгреб из кармана все свои мелкие денежки, возможно, вообще последние. Вот и будь после этого прекраснодушным оптимистом.
Едва я спустился в переход по широким гранитным ступеням, как остановился словно вкопанный. Среди попрошаек сидел мой давешний грабитель! Он был таким страшным и уродливым, что люди (вернее, девицы) обходили его по кругу; тем не менее деньги ему бросали — все-таки наш народ очень жалостлив. Это чувство не смогли в нем истребить ни цари, ни большевики, ни постперестроечные либерал-демократы, предложив вместо совести и чести погоню за сытой жизнью, не обремененной никакими моральными ограничениями.
Самое удивительное, но шапка перед «Фредди» была почти полна. Видимо, его уродство оказалось весьма притягательным и несло некий оттенок новизны. Ведь еще два дня назад, когда я шел по этому переходу, уродливого оборванца среди нищих не было. Наверное, оголодал, бедняга, подумал я с сарказмом, и решил немного подшакалить — на харчишки. Я был уверен, что в «профсоюзе» нищих он точно не состоит, судя по злобным взглядам его «коллег» по месторасположению. Видимо, их душила жаба — нежелательный конкурент собирал дань с прохожих, которая должна была упасть им в карман.
Едва я подумал, что такая лафа для «Фредди» долго не продержится, как в переходе появились три вполне узнаваемые личности. Но если раньше они ходили в трениках, то теперь их прикид был вполне цивилизованным — джинсы, кроссовки и курточки, под которыми легко скрыть, например, ствол.
Меня всегда занимал вопрос: откуда такие сволочи берутся? Раньше, при советской власти, никто о них даже не слышал. Ну дрались парни дом на дом, район на район, так это было всегда. Традиция, истоки которой нужно искать в кулачных боях еще допетровской Руси, когда ходили стенка на стенку. Тот же книжный купец Калашников или совсем уж историческая личность граф Григорий Орлов, приглашавший известных кулачных бойцов помериться с ним силой. Да мало ли было на Руси удальцов!
Однако тогда существовали определенные правила. И первое из них — лежачего не бьют. Но нынешние «бойцы» как раз и били в основном лежачих и слабых, набрасываясь на беззащитного человека всей шакальей сворой. Именно такие отморозки и подошли к «Фредди», который бормотал что-то невнятное, опустив лохматую голову. Видимо, это были «козырные», которые по указанию «хозяина» следили за порядком среди нищей братии и собирали ежедневную дань.
— Ей, чучело! — Один из них пнул «Фредди» ногой под бок. — Ты откель такой борзой?
Фредди поднял голову и уставился на них непонимающим взглядом.
— Ты чё, язык проглотил? — свирепо рыкнул второй. — Кто разрешил место занять?
Урод что-то промычал — не сказал бы, что жалобно, тем более с испугом, — и остался на месте, словно вопросы его не касались.
— Во, блин! — воскликнул третий. — Да он ни в хрен нас не ставит!
— Муха, разберись, — негромко сказал первый, видимо, он был за старшего.
Удар ногой одного из отморозков, по идее, должен был превратить физиономию «Фредди» в форшмак. Я так и не понял, что сделал попрошайка, но парень рухнул на землю как подкошенный и заорал, держась за ногу, благим матом. Похоже, нога у него была сломана. Ни фига себе!
Впрочем, я не сильно удивился — силища у «Фредди» была просто невероятная. Я на себе испытал это сомнительное «удовольствие». Не будь серебряного Пегаса, меня уже похоронили бы.
Увы, отморозки не поняли, что нужно срочно сливать воду и бежать без оглядки. Они набросились на «Фредди» с явным намерением порвать его на кусочки. Все дальнейшее превратилось в фильм ужасов. Попрошайка удивительно гибким и мощным движением подхватился на ноги, и два здоровенных «быка» отлетели от него к противоположной стороне перехода.
Одному из них повезло — он наткнулся на группу молодняка и упал, завалив почти всех. А вот второму можно было посочувствовать — он влепился в киоск, да с такой силой, что полетели стекла и погнулся алюминий обшивки. Но этим двум дуракам жестокий урок впрок не пошел. Один из них выхватил нож, а второй — тот, который был старшим, — достал из кобуры травматический пистолет. Народ в переходе бросился врассыпную (первыми, кстати, рванули к выходу нищие и калеки, откуда и прыть взялась!). Только я остался на месте, лишь спрятался за киоск. Мне хотелось досмотреть увлекательное представление. Тем более что я предполагал, чем оно закончится.
Грянули выстрелы, и раздался крик «Фредди». Пули травматики, хоть и резиновые, бьют очень сильно, а ежели попасть в глаз или в висок с близкого расстояния, то можно читать отходную. Обычно в таких случаях люди или падают от шока, или бегут — если стрелявший промахнулся. Но отморозки не на того наткнулись. Я думаю, что он закричал не столько от боли, сколько от ярости.
«Фредди» прыгнул на них как дикий зверь; мне этот прыжок был известен. Но теперь я увидел его со стороны и, нужно сказать, впечатлился. Так прыгают большие обезьяны. А затем наступила финальная часть невиданного зрелища. Урод вырвал из рук парня пистолет и вогнал ему в рот — по самую рукоять. А второго поймал на замахе, забрал нож и недрогнувшей рукой сделал ему харакири. Спокойно оглядев место побоища, — парень, у которого была сломана нога, притворился мертвым хомячком, — «Фредди» забрал из шапки деньги, рассовал их по карманам и пошел к выходу из перехода. В мою сторону!
Я заледенел. Все, брат, тебе кранты! Эта горилла в человеческом обличье точно меня уроет. Если, конечно, узнает. Я забился в угол между киоском и стеной и отвернулся, краем глаза продолжая наблюдать за страшилой. Но он, к моему огромному облегчению, даже не глянул на меня. Шагал «Фредди» широко и упруго, как молодой, хотя по его физиономии никак нельзя было этого сказать. Вскоре звуки его шагов затихли, и я осторожно выглянул из-за киоска. Лестница была пуста. Лишь на самом верху стояла какая-то девица и с обалдевшим видом смотрела куда-то вдаль. Наверное, вслед «Фредди». Да уж, умеет он произвести впечатление…
Успокоился я только дома. У меня даже мысли не возникло записаться в свидетели произошедшего в переходе, поэтому я благоразумно покинул место событий с похвальной поспешностью. Я, конечно, законопослушный гражданин, но фигурировать еще в одном милицейском протоколе у меня не было никакого желания.
По дороге я прикупил пива и немного еды, и когда оказался на кухне, то сразу же наполнил довольно вместительную кружку и опорожнил ее одним духом. Вот тебе и жизнь на гражданке! В армии при всем том было гораздо спокойнее.
Я вдруг вспомнил про Пеху. Где находится этот сукин сын? Я уже несколько раз пытался до него дозвониться, но он не отвечал. Неужто опять свалил в свою Африку зарабатывать будущим детишкам на молочишко? Хорошо, что мне теперь не нужно думать о хлебе насущном.
Вот повезло так повезло…
Назад: Глава 14 Просто Мария
Дальше: Глава 16 Плохие новости