Киллер

Марио разделил коммандос на два отряда. Первый, под началом Эрнесто, загрузив в вертолет ценности, найденные бандой блондинов, взял курс на секретную базу Синдиката гдето в сельве. Вторым командовал Валдес. Его "вертушка" была поменьше, потому он сначала забросил меня и горбуна, как я понял, в верховье реки Риу-Бранку. А затем Валдес возвратился в поселение, чтобы забрать своих людей и лететь по неизвестному мне маршруту. Хотя Марио мне этого и не говорил, но я понял, что вторая группа займется семейством профессора Штольца. Видимо, их отправят в одно из принадлежавших Синдикату поместий неподалеку от Сан-Паулу, где они будут ждать приговора. И только от меня зависело, останутся ли они в живых или нет. Марио и те, кто стоял за ним, хорошо знали, как опять сделать меня цепным псом…

Кестлер, когда узнал, что летит вместе с Эрнесто, заметался, словно вшивый по бане. Он буквально изошел на дерьмо, страдая от невозможности что-либо предпринять и попасть в команду Валдеса. Но Эрнесто, номинальный руководитель операции, был удивительно тверд. Я знал почему – так приказал Марио.

Глядя на унылую физиономию "повара" Педро, виднеющуюся в иллюминаторе, я мысленно расхохотался – ему предстояли нелегкие объяснения перед советом боссов. А они очень не любят неудачников.

Вместимое шкатулки Марио не доверил никому. Он переложил пластины в специальную кожаную сумку с карманчиками на "молнии" и прицепил ее к поясу. Глядя, с каким почтением относится к нему Валдес, я подумал, что Братство Божественного Красного Ягуара и впрямь имеет немало тайных неофитов…

Вертолет высадил нас посредине ровной, как стол, площадки на обрывистом берегу Риу-Бранку. Ее недавно расчистили, потому что на деревьях виднелись свежие зарубки, а сбоку, на подставках из камней, лежали оставленные для просушки тонкие стволы под своеобразной крышей из листьев, переплетенных лианами. В период дождей такой запас сухих дров был весьма полезной и нужной заначкой. Ямы, оставшиеся после корчевки пней, были засыпаны желтой глиной и, чтобы не бросались в глаза с высоты, замаскированы скошенной травой.

– Красиво… – Марио стоял у края обрыва и любовался радугой, висевшей над водопадом. – Жаль, что нельзя кусок этой красоты выпилить лобзиком и забрать в город.

– Чтобы установить в баре, где пьяницы будут на него плевать и справлять нужду, – "развил" я мысль горбуна.

– Ты прав… – Он грустно покивал своей уродливой головой.

– Ничего так дешево не ценится и так дорого не стоит, как чистая, девственная природа. Мы просто не осознаем, что теряем. Люди глупы, надменны, жадны. Но самое страшное, что мы этого не можем и не хотим понять.

– Ты решил преподать мне основы библейской философии?

– Считаешь, что не имею морального права?

– Как тебе сказать…

– А скажи, как думаешь.

Не много ли ты хочешь, Марио? Я даже на допросах в свое время старался заглушить в себе укоры совести, потому как то, чем я занимался почти половину сознательной жизни, ну никак не тянуло на добродетель, хотя я и ликвидировал подонков, на которых негде было клеймо поставить.

– Я думаю, что неплохо бы перекусить. Да чего-нибудь посущественней, нежели концентраты и консервы.

– Похвально, – скривился в подобии улыбки Марио.

– Что ты имеешь в виду?

– В твоем личном деле так и написано – чрезвычайно скрытен, а потому особо опасен. И не только для того, кто является твоим "объектом", но и для тех, на кого ты работаешь… – Черные глаза горбуна, казалось, пытались меня втянуть в свою обжигающую бездну.

– И каков вывод?

– Ты его давно вычислил. И поэтому поймешь, почему я потребую от тебя определенных гарантий твоей верности нашему общему делу.

– В чем они будут заключаться?

Марио загадочно рассмеялся:

– Ха-ха.. Скоро узнаешь…

Я хотел было продолжить нашу дискуссию на природе, но тут услышал в сельве шаги. Сосредоточившись, я напряг слух. Шли четверо. Они шли очень мягко, будто подкрадывались. Но по их спокойной поступи я определил, что это, скорее всего, индейцы-охотники.

– В чем дело? – встревожился Марио, заметив, как я насторожился.

– К нам скоро пожалуют гости.

– Где? Откуда? – Горбун взял свой "узи" на изготовку. – Я ничего не слышу.

Мне оружия он так и не дал. Впрочем, я и не просил. К счастью, ни горбуну, ни моим бывшим хозяевам из Синдиката не было известно, чему я обучился у Юнь Чуня. Не имей я "нагрузки" в лице профессора Штольца и Гретхен, меня не удержали бы и вдвое больше коммандос. Но, к сожалению, я не мог тягаться в скорости с вертолетом. Убеги я от Марио, их жизнь длилась бы ровно столько, сколько требовалось "вертушке" на дорогу до нашего лагеря возле развалин древнего города, где я оставил незадачливых археологов.

– Расстояние около ста метров, их четверо, индейцы, идут вдоль берега с верховья.

– Неплохо… – Марио с удивлением покачал головой; он опустил оружие, но палец со спускового крючка не снял. – Похоже, это те, кого я жду.

Хотя мы и ждали их появления, они возникли перед нами совершенно внезапно, будто из-под земли. Впереди шел настоящий гигант, что совсем не характерно для обычно низкорослых индейцев. От него веяло первобытной звериной мощью, а ритуальная раскраска из чередующихся черных и белых полос придавала ему вид ожившего скелета. Точно так же были раскрашены и трое остальных. Их примитивное вооружение – луки и дротики – на самом деле было не менее смертоносно, чем автомат Марио; по крайней мере, в сельве. Я не сомневался, что наконечники стрел, выглядывающих из кожаных колчанов, смазаны ядом кураре; и если у человека есть шанс выжить, когда в него попадает несколько пуль, то малейшая царапина от стрелы равносильна смертному приговору.

Остановившись в нескольких метрах от Марио, гигант, судя по интонации, почтительно его поприветствовал и приложил правую руку к сердцу. Горбун важно кивнул и что-то сказал. Индеец ответил такой длинной фразой, что перед нею самый велеречивый грузинский тост имел бы бледный вид. Я слушал и смотрел на них как баран на новые ворота – этого языка я не знал.

Выговорившись, гигант мельком глянул на меня – будто на мелкую букашку – и, сделав приглашающий жест, пошагал впереди нашего маленького отряда по едва приметной среди зарослей тропинке, поддерживаемой в более-менее приличном состоянии постоянными расчистками. Зная из опыта общения с индейцами об их удивительной, с точки зрения цивилизованного человека, лени, я с изумлением топал по этой стежке и размышлял, что могло заставить аборигенов сельвы систематически выполнять совершенно бессмысленную работу – срубленные растения и кустарники во влажном климате вырастают с невероятной скоростью, быстрее, чем их просто посадили бы. Обычно при надобности охотник сам себе тропит дорожку, прорубаясь через подлесок с помощью мачете, чтобы тут же о ней забыть…

Зрелище было удивительным, невиданным и завораживающим. Мы стояли на каменистом склоне, а внизу виднелись рассыпанные по расчищенной от деревьев ложбине конусообразные серые колпаки. Присмотревшись, я понял, что это стойбище индейцев – назвать деревней примитивные хижины, похожие на типи, только укрытые не шкурами, а, как мне показалось, камышом, язык не поворачивался. Несмотря на хлипкость построек, их окружал частокол из вкопанных в землю и заостренных при вершине столбов. Единственные ворота, сбитые из толстых плах, украшали резные оскаленные морды ягуаров. Я бы не изумился, увидев на заборе высушенные человеческие головы – местонахождение стойбища и окружающая его аура зловещей таинственности вполне соответствовали мрачной и тревожной картине, сложившейся в моем воображении.

Нас никто не встречал. Ворота открылись, едва мы приблизились на расстояние десяти шагов, как будто сами собой; по крайней мере, возле них я не увидел ни одной живой души. Хижины были построены по определенному плану – так мне показалось, – а территорию стойбища делила пополам широкая дорожка, посыпанная крупнозернистым песком. Она вела на круглую площадь, где стояла большая деревянная клетка – пустая. Пока пустая?

– Отдохнем, – сказал Марио, когда гигант определил нас в одну из хижин. – Сейчас нам принесут еду.

– Перед чем отдохнем? Я не устал.

– Вечером пройдет церемония твоего посвящения в действительные члены Братства Божественного Красного Ягуара.

– Принадлежность к посвященным Братства и будет гарантией моей верности Синдикату? – Я скептически ухмыльнулся.

– Несколько не так. Принадлежность к нашему клану избавит тебя от многих неприятностей в жизни, в том числе и гарантирует защиту от Синдиката. Я тебе еще не говорил, но лишь мое вмешательство уберегло твою голову от пули снайпера. Хорошо, что информацию о твоем пребывании в Сан-Паулу я получил раньше, чем совет боссов.

– Разве я в чем-то провинился перед Синдикатом?

– Были подозрения, что убийство Крученого – твоих рук дело. Это первое. И второе – твое исчезновение из поля зрения Синдиката. На этот счет тебе еще придется держать ответ. Постарайся, чтобы объяснения выглядели убедительными.

– Я не пойму одного – зачем ты возишься со мной?

– Ты хочешь сказать, что не веришь в мое человеколюбие?

– Мне не хочется тебя обидеть, но мы очень разные люди – и по крови, и по вере, – и я просто не вижу веских причин, которые подвигли бы тебя на участие в моей судьбе.

– Ты несколько опережаешь события… – Марио ненадолго задумался. – Впрочем, кое-что я могу объяснить и до посвящения.

Нам принесли поесть. На двух больших деревянных мисках лежали куски хорошо пропеченного мяса, ароматная приправа и зелень, а в калебасе находился напиток, похожий на пальмовое вино, только гораздо приятней и острей на вкус. Нас обслуживали две девушки, высокие, длинноногие и очень симпатичные, что для аборигенов сельвы было весьма необычно – индейские женщины (по крайней мере, те, что мне привелось видеть) не отличались ни ростом, ни статью, не говоря уже о красоте. В своей основной массе они были ширококостны, коротконоги и плосколицы. Из одежды девушки имели только набедренные повязки, а украшением им служили деревянные бусы с медальоном – резным изображением ягуара. Наверное, властелин сельвы был тотемом племени.

– Мне ты понравился еще в пансионате, где тебе делали пластическую операцию. – Марио ел на индейский манер – отрезал мясо у самых губ молниеносными и точными движениями острого как бритва ножа. – Сначала я тебя почти возненавидел. Я думал, что ты был как все: мелким негодяем – извини! – имеющим кровожадные наклонности, который, когда его прижали как следует, с перепугу решил изменить внешность. Такие в той клинике шли конвейером. Но, к счастью, я сумел преодолеть предубеждение и хорошо присмотреться.

– И что ты увидел? – Я все пытался определить, какое животное попало сегодня в меню индейцев; но мясо было удивительно вкусным (что и немудрено после нескольких дней сухомятки), а потому я плюнул на свои подозрения и отдал должное искусству неизвестного мне повара; к тому же мои скитания по Гималаям отучили меня от брезгливости.

– Личность.

– Достаточно обтекаемая формулировка, не так ли?

– Нет, я не льщу тебе. Я ведь смотрел с несколько иной позиции, нежели обычный человек.

– Определяя на профпригодность?

– Грубо… но где-то близко к истине. Ты уже понял, что Братство нуждается в пополнении. И если раньше мы рекрутировали посвященных только из южноамериканцев, то теперь мир из-за новейших средств передвижения начал укладываться в десять часов – за это время можно перелететь из континента на континент. Изоляция, в которой мы находились многие годы, стала анахронизмом. Более того – оказалась просто пагубной.

– И вы обратили внимание на гринго.

– Не только. Например, в США у нас много друзей среди "Черных пантер".

– Я так понял, что Америки вам уже мало и вы принялись за Европу.

– Правильно понял. Весь мир опутан различными мафиозными объединениями, нередко сливающимися с государственными структурами. Братство не хочет пасти задних. Но золотой ключ от заветной двери лежит не здесь. И даже не в подвалах наркобаронов Колумбии. Его прописали на европейском континенте.

– Извини, Марио, но я в политике не рублю.

– Здесь даже не политика, а философия. Иезуитская философия. Ты никогда не слыхал о масонах?

– Что-то читал. Это было так давно, что почти неправда.

– В книгах и газетных статьях не рассказано сотой доли правды о "вольных каменщиках", как они себя называют. В масонах состоят весьма известные люди и даже государственные мужи. Сколько их, облаченных большой властью, в том числе и финансовой, скрыто в тайных списках различных масонских лож…

– Хороший напиток… – Я смаковал вместимое калебаса. – Охладить бы…

– Тебе не интересно?

– Я человек маленький. И насмотрелся на всех этих "великих" по самое некуда. Надоели они мне.

– Ты ведь смотрел в основном через оптический прицел.

– Хочешь сказать, что уж больно мой кругозор ограничен?

– Нет, не о том речь. Просто каждый человек имеет свою планку, выше которой ему не хочется прыгать. И не потому, что не сможет ее преодолеть. А по причине более прозаической – он инстинктивно не желает увидеть на других высотах то, к чему у него душа не лежит. Большая политика, а значит, и большие деньги – немыслимая грязь, куда окунаются не только порядочные люди, но и изгои рода человеческого. У многих из них атрофированы и честь и совесть. Увы…

– Я никогда не думал, что ты такой моралист.

– Не иронизируй. Я такой же, как все. Более того – я урод, страшилище… нетнет, не перебивай! Ты знаешь, как я ненавижу зеркала. Но меня воткнули в колею и сказали "иди". Думаешь, мне приятно заниматься тем, что я сейчас делаю? И ты такой же. Не отрицай – из-за этого ты мне и приглянулся.

– Не знаю…

– Ладно, оставим наши личные проблемы. Вернемся к задачам Братства. Мы должны держать руку на пульсе политики – чтобы выжить. Ее основные болевые точки – США и Объединенная Европа. Накрытые колпаком масонов. И мы используем любую возможность, чтобы подобраться к ним поближе, проникнуть в их структуры. Для этого нужны люди с белой кожей из самых разных слоев общества.

– Меня такой подход воодушевляет.

– Мигель, ты нам нужен. Как и мы тебе. Позже ты поймешь, почему я так говорю.

– Позже так позже… – Мне надоел разговор вокруг да около.

Меня в данный момент больше беспокоило собственное положение. Я понял, что Марио имеет на меня виды. И скорее всего, по моей, так сказать, основной "профессии". Как я горько сожалел, что не уехал в Непал!

Тем временем солнечный диск стал малиновым. Близился вечер, а за ним и ночь. Сквозь плетенные из прутьев стены хижин вливался напоенный цветочными ароматами воздух сельвы. Мы молча лежали на дощатом помосте, поднятом над землей на четырех высоких столбах; так выглядел пол индейского жилища. Говорить больше было не о чем, и мы ждали начала церемонии посвящения. Ждали каждый со своими мыслями и чаяниями. Не знаю, чего хотелось горбуну, но я неистово желал очутиться за тридевять земель и от Синдиката, и от Братства, и от всех этих экзотических красот.