Киллер

Во мне что-то сломалось, какая-то становая жила, удерживавшая до сих пор тело и душу в состоянии напряженного ожидания без особого ущерба для физической кондиции и умственных способностей. Несколько дней я не выходил из своей камеры на тюремный двор-спортплощадку, валялся на кровати, бездумно уставившись в потолок.

Охранники, в обязанности которых входило сопровождение "кукол" на тренировки, не решались применить ко мне силу; потоптавшись на пороге камеры, они безмолвно удалялись. Похоже, я стал в спецзоне знаменитостью…

А вот этого я не ожидал. Не то слово – даже думать не мог. В мою камеру пожаловал сам Вилен Максимович.

Он сел на стул и пытливо посмотрел мне в глаза. Я выдержал его черные молнии не мигая и совершенно бесстрастно.

– Так вот вы какой, Двенадцатый… Как жаль, что вы не в числе наших воспитанников…

Я промолчал. Его слова пробивались в мой мозг словно через слой ваты.

Начальник спецзоны понимающе кивнул и продолжил: – Мне ваше нынешнее состояние знакомо. Еще как знакомо…

Он на мгновение задумался – и сразу постарел лет на десять.

Только теперь мне бросились в глаза и его седые виски, и обожженная левая рука, и узкая беловатая полоска шрама на шее, похоже, от бритвы или очень острого ножа.

– Я затребовал копию вашего дела. – Вилен Максимович мгновенно посуровел, и на меня опять смотрел уверенный в себе, жесткий и непреклонный человек. – Будь вы специалист нашего профиля, вам уже не хватило бы места на груди для всех наград. Жаль…

– Зачем?

Он понял недосказанное.

– Если я скажу, что вы мне интересны, то не погрешу против истины. Да, в вас есть что-то… но будем честны: в данный момент вы всего лишь смертник, убийца, живой мешок для тренировок курсантов – увы, увы! – каких здесь бывало-перебывало предостаточно. Ничего из ряда вон выходящего, за исключением вашего невероятного, если судить по реакции тренера спецзоны, таланта махать кулаками.

– Тогда тем более – зачем?

– Вы и впрямь умный человек, Карасев, а это, согласитесь, не так уж мало. Что мне в общем-то импонирует. Зачем? Все дело в том, что вами интересуются. Нет, не органы правосудия – для них вы уже давно прах. Кто-то из наших верхов. Притом шишка солидная. С чего бы, а, Двенадцатый?

– Вам эти игры лучше знать, – устало ответил я, непроизвольно посмотрев на стеклянный глаз портативной телекамеры. – Отключена.

Подобие самодовольной улыбки на какой-то миг осветило, казалось, навсегда закаменевшие черты его строго очерченного лица.

"Ого, – подумал я, – вот это номер… Если сам начальник спецзоны нарушает предписания, то… что же за всем этим кроется?"

Вилен Максимович, видимо, прочитал на моем лице сумятицу мыслей и опередил мой очередной недоуменный вопрос:

– Я не люблю, когда толстозадые штабные шаркуны лезут своим кувшинным рылом в мой огород. И не позволю им распоряжаться в учебном центре как в собственном сортире. В этой ситуации меня волнует единственный вопрос: каким образом им стало известно, что вы живы и находитесь здесь. Ведь "куклы" – государственный секрет первостепенной важности.

– Кто-то порылся в штабных бумагах…

– Ну уж нет! Я ведь при нашей первой встрече вам говорил, что никто не будет интересоваться покойником. Никаких сопроводительных или чего-нибудь подобного вам не полагалось. Вас вывезли из тюрьмы хоронить. И похоронили с кучей свидетелей во избежание недоразумений впоследствии. Тогда – как?

– Экипаж вертолета и те, кто меня достал из могилы.

– Исключено. Люди настолько проверены и надежны, что я им доверяю больше, чем себе. У них к тому же подписка о неразглашении. Кому бы то ни было. В противном случае – расстрел. Правда… – Он нахмурил брови и задумался.

– Вы что-то вспомнили?

– Не то чтобы вспомнил, но… Странно… – Начальник спецзоны потер виски. – Дело в том, что около месяца назад вертолет разбился и весь экипаж погиб. Такие происшествия, конечно, не что-то из ряда вон выходящее, но в нашем случае наводит на определенные мысли… Ладно, я удалюсь. А вам, Двенадцатый, я бы посоветовал побыстрее оказаться на татами. Только физические упражнения помогут вам выйти из того коллапса, в котором вы сейчас находитесь. Как я говорил ранее, мне приходилось испытывать нечто подобное, и не раз. Однажды я из-за этого был на грани провала. А значит, и тюремного заключения эдак лет на пятнадцать. Это было там… – Он неопределенно махнул рукой. – И очень давно. Как мне кажется…

Он ушел. Оставив меня ошеломленным и недоумевающим.

Что скрывается за такой невероятной откровенностью начальника спецзоны? Уязвленное самолюбие? Забота о сохранности высочайшей степени секретности всего, что происходит в этом специальном учебном заведении? Или нечто иное, глубоко скрытое?

Не мог просто так опытный разведчик-ас прийти и посплетничать со смертником, человеком без имени и будущего. А ведь он даже не предупредил меня, чтобы я никому не распространялся о нашем разговоре… – Что с тобой, Ерш? Мне сказали, что ты валяешься чмурной, как доходяга.

Галах пытался поймать мой вгляд.

– Приболел…

– Ты что, вольтанулся? – ужаснулся Второй. – Не приведи Господь, попадешься в лапы Сучьего Вымени, тогда точно – кранты.

– Успокойся, я уже в форме.

– Фу-у… Нарахал ты меня… Тут наш Че на тебя такой зуб заимел… Весь график коту под хвост.

– Я отработаю.

– И то ладно. – Галах потрепал меня по плечу. – Нам тут без тебя тягомотина, спасу нет. Кадеты оборзели, гвоздят нас, как бобиков. Позавчера пахана еле отходили. Ему попался такой здоровый амбал, что Че не знал, куда заломить рога. Да ты с этим кадетом уже бодался. У вас ничья вышла. Помнишь?

Еще бы. Конечно помню. Действительно, парень мощный и с техникой в ладах. Че до него дотянуться все равно что дураку до неба. Этот курсант – настоящий профи. Пожалуй, он будет посильней рыжего с предыдущего выпуска.

Но меня в нем поразило несколько иное. Взгляд.

В зеленых глазах курсанта я неожиданно для себя прочел сочувствие и уважение. Я не нашел в них обычной злобы остальных моих противников, для которых я считался самым злейшим врагом на момент схватки.

Я не был на курсантов в обиде – их так учили. В боевой обстановке нет места сантиментам. Враг должен быть уничтожен. Быстро и безжалостно. А на татами для курсантов врагом номер один являлась "кукла"…

– Двенадцатый, в санчасть!

Зычный оклик кого-то из внутренней охраны тюрьмы заставил меня вздрогнуть.

– А это еще зачем? – спросил я вполголоса сам себя.

Но Второй все-таки услышал.

– Прививки. Тут за нашим здоровьем следят почище, чем в санатории. Мы вчера уже получили по втыку в заднее место.

– Слышь, ты, экспонат! – Че был злой как бык, которому показали красную тряпку. – Ему через час нужно быть на татами. А то он уже все бока пролежал. Вот после боя пусть его и ширяют.

– Сейчас и немедленно. – Охранник был неприступен. – Идем.

– Вот змеи подколодные! – матернулся Че. – Так что, мне опять график тасовать?!

– Не нужно. Через полчаса Двенадцатый будет в спортзале. И больше не груби, Десятый. Иначе в следующий раз загремишь дней на десять в карцер.

– Боялся бы я вас, суки… – скрипнул зубами Че, но поторопился отойти в сторону – от греха подальше.

Я уже знал, почему он спасовал перед охранником: после третьей "ходки" в карцер – конечно, наказание не бог весть какое – "кукла" бесследно исчезала. Куда?

Это не было большим секретом – в недалеко расположенный медицинский центр. Тоже, наверное, специального назначения. Видимо, о нем мне говорил Вилен Максимович в первый день нашего знакомства. Так что дисциплина в нашей шарашке была благодаря отметкам в карцере на должной высоте.

В санчасти нас встретил Сучье Вымя. Я невольно вздрогнул, когда его холодные липкие руки коснулись моего обнаженного тела. Он был противен, как огромный слизняк.

– Одеваться… – Его голос был тих и невыразителен, и тем не менее у меня пошли мурашки по телу.

Натягивая серые форменные брюки, я поймал на себе взгляд этого ублюдка. Он смотрел в мою сторону с каким-то садистским выражением.

Голубые буркалы врача стали почти бесцветными, и мне показалось, что в его лошадиной башке образовались две сквозные дырки, через которые проглядывало светло-серое небо.

Я едва не бегом покинул здание санчасти, потирая место укола, где образовалась небольшая шишечка. Меня ждало татами…