Глава 5
Румыны
Капрал Георге Виеру, невысокий худощавый парень двадцати трех лет, читал письмо из дому:
«…А еще сообщаю, что Мэриука уехала в Бухарест. Она вышла замуж за сына господина Догару. Ты должен помнить этого типа; он что-то себе сделал и стал прихрамывать на левую ногу, поэтому в армию его не взяли. Мэриука приходила перед отъездом попрощаться. Вспомнили тебя, поплакали. У них в семье большое несчастье, мы тебе уже писали, – на фронте погиб отец. А неделю назад младший брат Петре попал под немецкий грузовик, и теперь у него отнялись ноги. На этом писать заканчиваю, береги себя, Георге, когда стреляют, из окопа не высовывайся. Я молюсь за тебя каждый день, и мама тоже. Все мы целуем тебя. Твоя сестра Аглая. Тебе привет от Джэорджикэ и Летиции».
– Что раскис, Георге?
– А, это ты, Берческу…
Виеру подвинулся, освобождая место для товарища. Берческу закурил, мельком взглянул на письмо, которое Виеру все еще держал развернутым, и спросил:
– От Мэриуки?
– М-м… – промычал неопределенно Георге и спрятал письмо в карман.
– Закуришь? – Берческу протянул Георге помятую пачку дешевых сигарет.
– Давай…
Покурили, помолчали. Берческу искоса поглядывал на Виеру – тот был явно не в себе.
– Все, нет Мэриуки… – наконец выдавил из себя Георге.
И, поперхнувшись сигаретным дымом, закашлялся, как старый дед.
– Что, умерла?!
– Вышла замуж.
– Да ну?! За кого?
– Ну не за меня же!
Виеру вскочил на ноги, отшвырнул недокуренную сигарету и скрылся в блиндаже. Спустя пару минут за ним последовал и Берческу. Виеру лежал на нарах, закинув руки за голову, и о чем-то сосредоточенно размышлял.
– Кхм! – прокашлялся с порога Берческу.
Виеру посмотрел на него и отвернулся к стене.
– Георге… – голос Берческу слегка подрагивал. – Ты это… ну, в общем, не переживай. Война скоро закончится, ты молодой, найдешь себе другую. Девушек много, а парней после войны будет маловато. Для нас сейчас главное – выжить. А там… хоть трава не расти.
– Берческу! – Виеру резко поднялся, схватил товарища за рукав. – Давай уйдем! Домой.
– Ты что, Георге! – Берческу в ужасе замахал руками. – Поймают – пули не миновать! Здесь хоть есть надежда на солдатское счастье. А когда попадешь под военно-полевой суд, то и архангелы не помогут.
– Тогда я уйду сам! Ничего я уже не боюсь, Берческу. Не могу! Не хочу! Три года в окопах. Ради чего? Немцы нас хуже скотины держат. А свои? Вчера капитан Симонеску избил денщика до полусмерти только за то, что тот нечаянно прожег утюгом дыру на его бриджах. А тебе, а мне мало доставалось?
– Да оно-то так… – Берческу мрачно смотрел в пол. – Я тоже об этом думал…
– Ну а если думал, то в чем вопрос?
– Боюсь я, понимаешь, боюсь!
– Никогда не замечал, чтобы ты праздновал труса. Даже под Одессой, когда от нашей роты осталось всего ничего, человек пять, мы и тогда с тобой головы не потеряли. Что ж теперь так?
– Георге, немцам скоро капут. Русские бьют их в хвост и гриву. Нам всего лишь нужно набраться терпения и немного подождать. Зачем лезть на рожон? Жандармы как псы-ищейки по дорогам рыскают. А у нас сейчас не жизнь – малина. Пока прибудет пополнение (да и успеет ли оно прибыть?), мы можем преспокойно отъедаться и отсыпаться, забыв хоть на время про артобстрелы и беспощадные штыковые атаки «черных дьяволов».
– Если, конечно, русский летчик не сбросит на нашу роту пару бомб, – мрачно заметил Виеру. – Каждый день над головами летают…
– Эка невидаль – бомбы. Мы от них заговорены.
Берческу и Виеру при этих словах, не сговариваясь, молча постучали по деревянному столбу, установленному для прочности наката посреди блиндажа. В их военных приключениях и впрямь был уникальный случай. Авиабомба упала на землю точно между ними и не взорвалась. Они даже не сообразили, что нужно спрятаться в окопе, настолько все неожиданно произошло.
В конечном итоге с наблюдательного пункта солдатам сообщили, что бомбу утерял подбитый немецкий «дорнье» (вернее, сбросил на позиции союзников-румын, чтобы облегчить свой вес и дотянуть до запасного аэродрома). И рота потом долго перемывала косточки неизвестному немецкому асу, который мог угробить целый взвод.
Ночью запасную роту, в которой служил капрал Виеру, подняли по тревоге, усадили в грузовики и отправили в неизвестном направлении. Ехали долго, почти до самого утра. А когда рассвело, Виеру увидел, что они находятся на свежевырытых танковых позициях.
Это созерцание здорово расстроило Георге (и не только его): неужели неукомплектованную роту все-таки решили бросить на передовую? Но, присмотревшись к местности и немного освоившись в новой для себя роли, бывалые солдаты сообразили, что они находятся пусть и не в глубоком тылу, но и не на самом опасном участке. И что до линии фронта никак не меньше десяти километров.
Три последующих дня солдаты трудились, не покладая рук: сколачивали фанерные макеты танков и пушек, красили их в защитный цвет. На третий день макеты начали устанавливать на хорошо оборудованные и замаскированные позиции, откуда немцы спешно убирали танки, противотанковые орудия и тяжелые минометы.
Георге старательно обтесывал длинную жердь – ствол пушки-макета. Работа спорилась, время бежало незаметно. Пряный дух свежей щепы приятно щекотал ноздри, и капрал пьянел от такого мирного, уже подзабытого запаха. Рядом, что-то мурлыча под нос, трудился и обнаженный по пояс Берческу – полуденное солнце припекало не на шутку.
– Эй, капрал!
Виеру оглянулся и увидел коренастого немецкого унтер-офицера, который махал ему рукой; немец был на голову выше капрала и гораздо шире в плечах.
– Поди сюда! – позвал немец.
Виеру нехотя поднялся, стряхнул с одежды мелкие щепки и направился к большой группе немецких солдат. Беззаботно посмеиваясь, они собрались вокруг поддомкраченного грузовика; на земле лежало колесо, а возле него стоял автомобильный насос.
– А ну качни… – Унтер-офицер показал на насос.
До Георге, который все еще пребывал в радужном настроении, навеянном работой, смысл этих слов дошел с трудом. Он уже было взялся за рукоятку насоса, как вдруг кровь ударила в голову, и Георге, медленно выпрямившись, мельком взглянул на унтер-офицера и пошел обратно.
– Эй, ты куда?! Стой!
Унтер в несколько прыжков догнал Георге Виеру и схватил за плечо. Георге обернулся. От капрала повеяло сивухой – унтер-офицер был навеселе.
– Ты что, не понял? Пошли, поработаешь… – Немец потянул капрала за рукав.
– Да пошел ты…
Виеру резко отдернул руку и зашагал дальше.
– Георге, берегись! – вдруг услышал он крик Берческу.
И в тот же миг сильный удар сзади свалил Виеру с ног. У Георге даже бенгальские огни замерцали перед глазами.
– Паршивый мамалыжник… – зашипел, брызгая слюной, унтер и пнул Георге ногой. – Вставай, румынская свинья! Работать, арбайтен!
Георге мигом вскочил на ноги и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, в дикой ярости заехал унтеру кулаком в зубы. От сильной обиды у капрала даже на мгновение помутилось в голове. Немец явно не ожидал такого оборота, отшатнулся, провел тыльной стороной руки по губам, и, увидев кровь, с бранью набросился на Георге.
Они сцепились и покатились по земле, награждая друг друга увесистыми тумаками. Унтер явно был сильнее, и уже начал одолевать Георге, но капрал изловчился и укусил его за ухо до крови.
Немец взвыл от боли и вскочил, как ошпаренный, стряхнув с себя Виеру словно медведь охотничьего пса. Наверное, у него в этот момент мелькнула мысль, что нужно ретироваться, иначе взбесившийся румын может перегрызть ему глотку.
Но не тут-то было. Виеру уже завелся не на шутку. Схватив автомобильный насос, он сначала уложил на землю унтера сильным ударом по голове, а затем начал гонять остальных немцев, которым сразу стало не до зубоскальства.
– Держись, Георге! – долетел до Виеру голос Берческу. – Мы идем на помощь! Бей гансов!..
Немецкие и румынские солдаты дрались до тех пор, пока не прибыл наряд полевой жандармерии. В рваном обмундировании, окровавленные, с синяками и ссадинами на открытых участках тел, «союзники» продолжали выяснять отношения даже будучи под конвоем. Правда, словесно…
– Расстрелять мерзавцев! Всех! – Начальник штаба 40-го танкового корпуса полковник фон Кальден топнул ногой. – Они осмелились поднять руку на солдат фюрера!
– Господин полковник! – Начальник штаба 3-й румынской армии генерал-майор Михаэску, спокойный и корректный, поднялся из-за стола. – Я считаю, что это не лучший способ поднять боевой дух румынских солдат перед предстоящими боями.
– Какое мне до этого дело! Ваши солдаты совершили преступление и должны за это отвечать по законам военного времени. Шестеро немецких солдат доставлены в госпиталь. Двое из них в тяжелом состоянии. А общее число избитых составляет не менее тридцати человек! Я требую отдать зачинщиков драки под трибунал!
– То, что вам нет дела до результатов предстоящего сражения, где боевой дух – одно из слагаемых победы, я постараюсь довести до сведения командующего группой армий «Южная Украина» генерал-оберста Фриснера. Ну а по поводу зачинщиков драки я не возражаю: по нашим сведениям, потасовку затеял немецкий унтер-офицер Отто Блейер.
– Господин генерал, вы меня неправильно поняли, – стушевался фон Кальден при имени генерала Фриснера. – Возможно, э-э… в этом есть вина и немецких солдат. Но драка была больше похожа на бунт! И этот ваш… – Полковник открыл папку, нашел нужный листок: – Капрал Георге Ви-е-ру, – с отвращением прочитал по слогам. – Он самый настоящий красный! Я приведу его высказывания…
– Не нужно… – Генерал-майор устало отмахнулся. – Капрал Виеру пойдет под военно-полевой суд. Но остальные солдаты будут освобождены из-под стражи и немедленно отправлены на фронт. Это мое окончательное решение. Вас оно устраивает, господин полковник?
– В какой-то мере, да, но… – фон Кальден замялся.
Генерал-майор понял его с полуслова.
– Этот разговор, господин полковник, останется между нами, – сказал он веско. – Командующий слишком занят, чтобы разбирать подобные незначительные недоразумения.
– Конечно, господин генерал! – просиял полковник. – Ваше решение верное, и я к нему присоединяюсь…
Георге и Берческу сидели в одной камере, имевшей вполне приличный вид. Вместо нар стояли двухъярусные койки, на которых даже были матрасы. Виеру изредка щупал заплывший глаз, вокруг которого был синяк размером с блюдце, и тогда Берческу посмеивался, несмотря на то, что у самого вид тоже был не ахти какой.
– Георге, а здесь лучше, чем в нашей части, – неизвестно отчего довольный Берческу похлопал по стене из пористого ракушечника. – Кормят вполне сносно, тихо, спокойно… Даже сигареты выдали.
– Это точно, – весело согласился Виеру, и потянулся до хруста в костях. – Хорошо бы посидеть в этой камере… – тут он понизил голос, – до конца войны.
– Да-а, мечта… Георге, но как ты того унтера… – Берческу весело заржал. – Ей-богу, я не ждал от тебя такой прыти…
Через день рядового Берческу освободили, а капрал Виеру остался в камере ждать приговора военно-полевого суда.
