Глава 2
Задание
В конце жаркого июля 1944 года на Молдавию неожиданно обрушились ливневые дожди. Шли они выборочно, местами, по непонятному капризу природы. Сначала в чистом, безоблачном небе, полыхающем летним зноем, невесть откуда появлялась сизая дымка, затем небольшие кучевые облака, словно разрывы зенитных снарядов, потом резко потускневшее солнце окуналось в грязно-бурую тучу, которая спускалась едва не из космических глубин, и, вместе с раскатами грома, сотрясающими землю на много километров вокруг, на землю начинали падать не отдельные дождинки, а целые потоки воды.
Смывая на своем пути виноградные лозы, обламывая ветки с дозревающими плодами, ливневые струи собирались в ручьи, речушки и реки и с гулом катили по долинам к морю, разрушая на своем пути мазанки, курени и небольшие мосты.
И в то же самое время, верстах в тридцати от эпицентра стихии, сухая земля покрывалась трещинами, пруды и озера пересыхали, а некогда полноводные речки даже овцы переходили вброд.
Старики сокрушенно качали головами: «Ох, не к добру все это, не к добру…» Прислушивались к орудийной канонаде, особенно хорошо слышной по ночам, впопыхах обменивались новостями, и торопились по своим хатам, чтобы спрятать тревожное предчувствие неотвратимой беды за хлипкими деревянными засовами.
Фронт был еще далеко от этих сел и хуторов, но никто из крестьян, особенно тех, кому довелось пережить Первую мировую войну, не сомневался, что вскоре железный молох прокатится и по их головам.
На южном фронте протяженностью около шестисот километров воцарилось временное затишье…
Разведчики одного из подразделений 5-й ударной армии 3-го Украинского фронта впервые за полгода получили передышку: почти неделю отсыпались, долечивали легкие ранения и приводили обмундирование в порядок. И это июльское утро не предвещало для разведгруппы особых изменений.
Сержант Степан Кучмин мастерил скамейку. Он был русоволос, невысок ростом, но крепко сбит. Его истосковавшиеся по работе руки бережно сжимали старый рубанок, будто он был сделан из стекла.
Древесная стружка вилась кудряшками и, падая вниз, образовала вокруг сержанта маленький сугроб, благодаря чему Кучмин казался ожившей фигуркой оловянного солдатика, которая может лишь качаться туда-сюда на своей подставке, но ходить все же не в состоянии.
Ефрейтор Николай Ласкин чистил оружие. Кудрявая голова ефрейтора и его смешливое лицо проказливого херувима выдавали в нем веселую и бесшабашную натуру. Он принадлежал к тому сорту людей, которым и сам черт не брат.
Ласкин очень любил разные железки. Ну а трофейный немецкий автомат, с которым он сейчас возился, был для ефрейтора словно соска для капризного малыша. Он почти никогда не выпускал его из рук. И на то имелись веские причины.
Это был пистолет-пулемет МП-40. Он достался Ласкину вместе со штабным офицером, который был выловлен ефрейтором из болота, куда фриц спрятался от разведчиков, когда они расстреляли его машину с охраной. Если бы не потрясающее чутье Ласкина, так и остался бы фриц сидеть под корягой, никем не замеченный.
Высокий штабной чин оказался очень полезным «языком», за что Ласкина наградили не только медалью, но и автоматом немецкого офицера, который был изготовлен по спецзаказу. Ласкин считал МП-40 чем-то вроде счастливого талисмана.
Старший сержант Петр Пригода рубил на дрова выкорчеванные пни. Это был, несмотря на молодость, настоящий богатырь с ручищами-лопатами и плечами размером с сажень. Его использовали в основном как тягловую силу.
Даже толстый боров весом за сто килограммов – немецкий майор интендантской службы, которого они взяли в плен два месяца назад, – казался на литых плечах Пригоды всего лишь обычным мешком с картошкой.
Дело в том, что при захвате майор получил ранение в бедро, и дальнейший путь через заграждения и минные поля преодолел сидя на закорках Пригоды. Однако, нужно заметить, и в бою сержант не пас задних.
Его храбрость не была истеричной, а тем более – напускной, подогретой внушениями командиров или пропагандой политрука. Она произрастала из его упрямой, неуступчивой хохлацкой натуры и уходила корнями в Запорожскую Сечь, к дедам-прадедам, считавшим бой с врагами отчизны делом само собой разумеющимся, обыденным, – как пахота или летняя страда.
Что касается старшины Ивана Татарчука и командира разведгруппы старшего лейтенанта Маркелова, то они писали письма.
Симпатяга Татарчук, смуглый, как цыган, имел зазноб почти в каждом городке, который с боем проходила их воинская часть. Поэтому почтальон носил ему письма едва не мешками. После выполнения очередного задания Татарчук надолго уединялся в каком-нибудь укромном уголке и занимался эпистолярным жанром.
Нужно отметить, что его ответные письма не отличались разнообразием. Написав одно в качестве болванки, Татарчук остальные множил, как на копировальной машине, меняя в тексте лишь девичьи имена.
Старший лейтенант писал маме. Казалось, что его юного румяного лица еще не касалась бритва. Тем не менее крепкий торс выказывал в Маркелове совсем не юношескую силу. Обмундирование сидело на нем как влитое, он всегда был опрятен и подтянут. Даже во время поиска по болотистой местности Маркелов умудрялся замараться меньше всех.
Как-то так получилось, что до войны у него было много знакомых девчонок, но ни одна из них не тронула душу молодого спортсмена-разрядника. Все его помыслы были направлены на совершенствование спортивного мастерства и на учебу, а на личную жизнь времени практически не оставалось.
– Завтракать! – Во двор вышла хозяйка, дородная женщина в цветастом платке, с закопченным чугунком в руках. – Панове офицеры, мамалыга готова.
Мамалыга была восхитительна – пышная, ароматная, цвета топленого масла. Разведчики не заставили себя долго упрашивать, и вскоре чугунок показал дно.
Во двор заглянул вестовой штаба огненно-рыжий ефрейтор Валиков. Форма на нем сидела мешковато, словно была с чужого плеча, а на круглом, как блин, лице в веснушках всегда царило спокойное, безмятежно-глуповатое выражение; даже во время бомбежек и артналетов.
В общем, Валиков был вылитый солдат Швейк, только родившийся не в Праге, а в русской глубинке, в какой-нибудь Богом забытой деревеньке типа Зюзюкино или Подмышкино. К тому же он довольно сильно «окал», поэтому часто служил мишенью для зубоскалов, особенно бывших городских жителей из центральной части России.
Увидев Маркелова, он зашагал к нему гусиным шагом, пытаясь чеканить шаг.
При виде начальства у ефрейтора начинала кружиться голова по причине чрезмерного чинопочитания. Ему казалось, что все командиры рангом выше старшины – заоблачные жители; что-то вроде греческих богов, проживавших на горе Олимп. Впрочем, преклонение перед начальством не мешало ефрейтору делать все по-своему, то есть как Бог на душу положит. Его крестьянская упертость была сродни фатализму.
Наверное, именно за эту страсть к чинопочитанию Валикова и держали при штабе, потому что более бестолкового солдата трудно было придумать. Но нужно отдать ему должное: уж что-что, а труса он никогда не праздновал.
Однажды во время артналета Валиков прикрыл своим телом какого-то заезжего штабного генерала, за что получил медаль и чин ефрейтора.
После этого подвига он какое-то время посматривал на разведчиков свысока, но Татарчук очень быстро опустил его на грешную землю. Какую шутку он сыграл с Валиковым, уже забылось, но с той поры ефрейтор старался обходить старшину десятой дорогой.
Вот и сейчас, увидев Татарчука, вестовой индифферентно вздрогнул и замедлил шаг; но потом все же собрался и сделал вид, что на подворье нет никого, кроме старшего лейтенанта.
– Позвольте обратиться, товарищ старшой лейтенант! – Валиков вытянулся во фрунт, выпучив от усердия глаза.
При этом его нескладная фигура стала еще смешней: одно плечо оказалось гораздо выше другого, сдвинутые вместе ноги начали выглядеть более кривыми, чем на самом дела, а вместо выпяченной груди через ремень вывалился живот. (Нужно сказать, что Валиков был не дурак поесть, и его лучшим другом был повар части).
– Обращайтесь, – с напускной строгостью разрешил Маркелов, хотя его так и подмывало расхохотаться.
– Бягите срочно в штаб. Это, зовут вас…
Маркелов сразу посуровел. Похоже, беззаботная и безопасная жизнь на пленере закончилась. Он подпоясался, навел глянец на сапогах и одним махом перескочил через плетень.
Глядя вслед командиру, Татарчук с удовлетворением хмыкнул и пробурчал:
– Орел… Нет, для орла шибко молод. Сокол…
Он знал, что в рукопашной схватке быстрее Маркелова только Ласкин. Но старлей был опасней. Он всегда жалил неожиданно и смертоносно – как самая ядовитая змея. Что вовсе не характеризовало его в глазах разведчиков с плохой стороны. Скорее наоборот. Они гордились своим молодым командиром.
Одобрительно крякнув, Татарчук перевел свой взор на Валикова, который принюхивался к аппетитному запаху мамалыги, который все еще витал над подворьем.
– Ефрейтор Валиков! Ко мне, шаго-ом марш! – скомандовал он, грозно сдвинув густые черные брови.
– Чаво надобно? – с подозрением спросил Валиков.
– Нет, вы только посмотрите на него… Как стоите перед старшим по званию, ефрейтор! – рявкнул Татарчук. – Сми-и-рно!
Валиков вытянул руки по швам.
– Как разговариваете с вышестоящим начальством?! – расходился Татарчук пуще прежнего.
Это он заметил на улице, возле колодца с «журавлем», восхитительно длинную косу с ярким красным бантом – юная прелестная молдаванка смотрела на статного, подтянутого старшину восхищенными глазами.
– «Чаво надобно…», – перекривил он Валикова. – «Разрешите доложить», «Слушаюсь», «Так точно», «Разрешите выполнять» – вот так нужно разговаривать с командиром. Вам понятно, Валиков?
– Чавой тут не понять…
– Да не «чавой», а «так точно, товарищ гвардии старшина». Повторите!
– Так точно, товарищ гвардии старшина! – постарался Валиков.
И только услышав хохот разведчиков, он наконец понял, что его в очередной раз разыгрывают.
– Смяетесь… – проворчал обиженно Валиков и поплелся обратно в штаб, шлепая по лужам своими растоптанными сапожищами.
В штабе кроме подполковника Бережного и майора Горина находился незнакомый Маркелову полковник.
– А, вот и наш курортник, – увидев Маркелова, добродушно улыбнулся подполковник Бережной. – Присаживайся. Отдыхать не надоело?
– Если честно, то пока нет, не надоело, – сдержанно ответил старший лейтенант.
– Придется тебя разочаровать, – посерьезнел Бережной. – Для твоей группы есть новое задание.
– Нам к заданиям не привыкать, товарищ подполковник, – по-мальчишески задорно ответил ему Маркелов. – Мы всегда готовы.
– Знаю. С этого дня разведгруппа поступает в распоряжение штаба фронта… – Бережной встал. – Разрешите идти? – с подчеркнутой официальностью обратился он к полковнику.
Маркелов знал, откуда происходит эта официальность. Подполковник Бережной терпеть не мог, когда его разведчиков забирали из части для работы на «соседей». И это притом, что специальная разведгруппа Маркелова в основном работала по заданию штаба армии.
– Идите… – ответил полковник густым баритоном.
Он подождал, пока Бережной и Горин выйдут из комнаты, и плотно прикрыл за ними дверь.
– Вот так… – сказал он, будто поставил точку в рапорте, и возвратился к столу.
Достав трофейный немецкий портсигар с вмонтированной зажигалкой, полковник присел рядом с Маркеловым.
– Куришь? – спросил он старшего лейтенанта.
– Да.
– Угощайся.
– Спасибо… – Старший лейтенант взял папиросу, но раскуривать не спешил, ждал, пока это сделает полковник.
Тот закрыл портсигар, раздался щелчок, и в уголке плоской металлической коробки с вензелями поднялся язычок пламени. Прикурили.
– Ну что же, старший лейтенант, будем знакомы, – сказал полковник, пыхнув пару раз папиросным дымом. – Северилов.
Маркелов даже вздрогнул от неожиданности – о легендарном фронтовом разведчике Северилове он был наслышан немало. Полковник ходил по вражеским тылам еще в Финскую кампанию. Говорили, у Северилова столько орденов и медалей, что на кителе не помещаются.
– Так это… вы? – глупо спросил пораженный Маркелов.
– Я, лейтенант, я, – скупо улыбнулся полковник. – Собственной персоной. А теперь – к делу…
Он развернул на столе карту.
– Смотри сюда… – Северилов подвинул карту поближе к Маркелову и взял в руки карандаш вместо указки. – Здесь занимает оборону группа армий «Южная Украина». В нее входят, во-первых, две очень мощные армейские группы – «Вёлер» и «Думитреску». (Собственно говоря, это 8-я немецкая армия под командованием генерала от инфантерии Вёлера и 3-я румынская армия под командованием генерал-полковника Думитреску. «Вёлер» и «Думитреску» их назвали для простоты обозначения). Во-вторых, центр – кишиневское направление – прикрывает очень сильная и хорошо укомплектованная 6-я немецкая армия. Командующий – генерал артиллерии Фреттер-Пико. (6-я и 3-я армии составляют группу «Думитреску».) В-третьих, возле Ясс держит оборону 4-я румынская армия под командованием генерала от кавалерии Раковицы. (Она входит в группу «Вёлер».) Плюс к этому еще десять армейских корпусов, и один из них – танковый. Воздушная поддержка: часть сил 4-го воздушного флота Германии и румынский авиационный корпус. Точная численность войск нам пока неизвестна. Предположительно около миллиона. Этот вопрос уточняется. Но и это немало. Оборона сильная, с хорошо развитой системой инженерных заграждений. По данным воздушной разведки, заграждения местами тянутся в глубину до восьмидесяти километров. Возникает вопрос: где, в каком месте можно прорвать вражескую оборону с наименьшими для нас потерями? Это и будет вашей главной задачей.
Полковник прошелся по комнате.
– Мы уже шесть групп потеряли… – глухо, как бы про себя, обронил он на ходу. – А ведь это были лучшие из лучших.
– Похоже, товарищ полковник, нам пора собираться… – то ли просто сказал, то ли спросил Маркелов.
– Да. Пора. В твоей группе кто-нибудь умеет обращаться с рацией?
Вопрос был отнюдь не праздным. Северилову хорошо была известна проблема, про которую он спросил.
Обычно в ближний поиск радиста с рацией не брали. И не потому, что он считался обузой, а по той причине, что радистов-профессионалов катастрофически не хватало. Над ними висел какой-то рок. Как только очередной поиск, так после него радист обязательно попадал в лазарет. Это в лучшем случае. А в худшем…
– Я и сержант Кучмин, – ответил Маркелов. – Я – не так, чтобы очень, а сержант работает на рации вполне прилично.
– Значит, вам радист не нужен, – облегченно вздохнул Северилов. – Это упрощает задачу. Хуже всего, когда за линию фронта идет слабо подготовленный человек.
– Это точно, товарищ полковник, – нахмурился Маркелов.
Год назад, когда Кучмин лежал в госпитале после ранения, ему на замену прислали юного радиста, совсем молокососа, который еще не нюхал пороху. И в первом же поиске парнишка подкачал. «Сошел с дистанции», как говорят спортсмены. Мало того, что радист натер ноги до крови, так он, вдобавок ко всему, умудрился и руку сломать.
Пришлось нести мальчишку на плечах вместе с рацией, а кроме того, еще и «языка», очень шустрого и сильного офицера СС, который все норовил сбежать. Правда, его все равно «догнал» нож Ласкина. Догнал и остановил. А толку-то?
Несмотря на то, что Ласкин попал точно в мягкое место офицера, фриц идти не мог; а может, притворялся. Гад…
– Маршрут и детали задания мы сейчас не будем уточнять… – Полковник на некоторое время задумался. – Вот что, Маркелов. Мне кажется, что все эти исчезновения разведгрупп как-то связаны с деятельностью моего старого знакомого, полковника абвера Дитриха, который по данным СМЕРШа недавно появился в расположении группы армий «Южная Украина». Это очень опасный противник. Правда, неизвестно, чем Дитрих занимается в данный момент и что его привело в эти края, но к блокированию наших разведгрупп он точно руку приложил. В этом практически нет сомнений…
Северилов нервным движением достал из портсигара еще одну папиросу, закурил и подошел к окну.
– Особо обрати внимание на то, что Дитрих часто использует для таких целей большое количество служебно-розыскных собак, – продолжил он, выпустив облако табачного дыма в форточку. – В сороковом году по его инициативе при школе абвера в Шарлоттенбурге было создано специальное кинологическое подразделение. Собак натаскивали именно на поиск разведывательных и диверсионных групп.
– Нам не раз приходилось сталкиваться с немецкими псами. У нас старший сержант Пригода по ним спец… – Маркелов весело улыбнулся – видимо, вспомнив какую-то смешную историю.
– Это не шутки, Маркелов, – строго сказал полковник. – Повторяю – псы подготовлены по специальной программе. Почуяв противника, они не лают, а безмолвно идут по следу. И ведут за собой группу захвата. Эти собаки даже перед нападением не подают голос. Они приучены не останавливать, а убивать. Обычно эти псы сразу рвут горло. Поскольку спецподразделение малочисленно, Дитрих использует его только в особых случаях.
Полковник потушил папиросу в пепельнице, изготовленной из снарядной гильзы, немного помолчал, затем тихо сказал едва не с мольбой в голосе:
– Задание сложное и опасное, но я очень на тебя надеюсь, сынок…
