Глава 18. Лизавета

Наконец! Прорезалось, прорвало и понесло по кочкам. Ах, как это было здорово – ощущать, что не зря получаешь зарплату, что есть еще порох в пороховницах и что твой план оперативных мероприятий сработал словно по писаному.

Тюлькин нашел Лизавету. Вернее, норку, куда девушка забилась после событий на кладбище. И вывела на ее след, как и предполагал старший оперуполномоченный, сотрудница, болтливая подружка, у которой жертва Джангирова временно и квартировала. Точнее, не у подруги, потому что она жила вместе с родителями в коммуналке, а у ее родной бабки, проживающей в микрорайоне Красный Пахарь. Все пути ведут в Чулимиху, думал, посмеиваясь про себя, майор, когда они с Тюлькиным пылили на встречу с Лизаветой, которая пока не подозревала о столь долгожданном для Клевахина рандеву. Прямо тебе не поселок, а новый Рим…

– Ну, блин, и таратайка… – бурчал Тюлькин, пытаясь устроиться поудобней в кабине старого "запорожца". – Вы этот драндулет не на свалке откопали?

– Не угадал, – довольно осклабился Клевахин. – Одолжил… по блату.

– У столетнего раввина?

– Что ты, Шурик! Их теперь, как и прочих патриархов всех конфессий, на шестисотых "мерсах" возят. Это пошел мне навстречу простой мент, участковый Бочкин. "Запор" ему достался по наследству. Он на нем к теще в гости ездит. Чтобы гостинцы руки не оттянули…

Клевахин решил не брать машину из гаража управления – во избежание лишних эмоций со стороны тех, кто старался не выпускать майора из виду ни на миг. Усыпленный перемирием с Атарбековым и своим шефом, майор на некоторое время потерял бдительность. А когда очнулся от самоуспокоенности, то оказалось, что ему кто-то прицепил вполне квалифицированный "хвост". Клевахин подозревал в этом Джангирова – похоже, походы Тюлькина по предприятиям и конторам в поисках Лизаветы не остались незамеченными главным сатанистом города. Это обстоятельство с одной стороны радовало майора, указывая, что его расследование движется в верном направлении, а с другой – настораживало и неприятно щекотало нервы, так как он даже не мог предположить какой фортель выкинет Джангиров, когда поймет, что его вместе с Атарбековым водят за нос. Поэтому выезд на встречу с Атановой – такую фамилию носила Лизавета – Клевахин обставил по всем шпионским канонам: из дому ушел перед утром, к гаражу Бочкина добирался кружным путем, а Тюлькина посадил в "горбатого" за городом, в чистом поле, куда старлей доехал на перекладных, проделав те же финты, что и его шеф.

Клевахин вполне обоснованно опасался за жизнь девушки. И в особенности после того, как он с нею побеседует. Скукожившись в кабине чихающего и кашляющего ветерана отечественного автомобилестроения, майор напряженно размышлял как ему быть со своей находкой дальше. Ведь если Тюлькин сумел ее разыскать, то и люди Джангирова когда-нибудь выйдут на след Атановой. Спрятать ее было негде, а предъявлять девушку Атарбекову майор пока не хотел – тот запросто мог упрятать Лизавету в следственный изолятор, где беглянку могли подвергнуть психологической обработке. И тогда, как свидетель, она уже не будет представлять никакой ценности.

Дом, где пряталась Елизавета Атанова, был таким древним, что сдавалось дунь на него и он тут же обрушится. Входная дверь оказалась запертой, но Тюлькин заметил бабулю, которая ковырялась возле сарая – складывала дрова в поленницу. Предварительно заглянув в мутные оконца и не заметив внутри дома ни одной живой души, немного встревоженный Клевахин пошел звать хозяйку, так как на оклики она не реагировала – возможно, была глуховата.

– Здравствуйте бабушка! – майор добавил в голос металла, чтобы он звучал как иерихонская труба.

– Чегой это ты, милок, раскричалси? – ехидно полюбопытствовала старушка, с трудом разгибая спину. – Аль что случилось?

– Пожарники мы, бабушка. Плановая проверка. – Клевахин решил схитрить.

– А документ у вас есть?

– Бабушка, неужто я похож на бандита? – изобразив обиду, сказал Клевахин. – На всех бумаг не напасешься.

Дефицит.

– И то правда, – согласилась хитрющая старушенция. – На бандита не похож. У меня и брать-то нечего…

– Вот-вот! – подхватил майор, которому позарез нужно было проникнуть в дом без лишнего шороха; к сожалению, он не мог поставить в известность о своем предприятии Атарбекова, чтобы получить разрешения на обыск. – Мы долго не задержимся. Посмотрим, как у вас обстоит дело с электропроводкой и печкой, распишитесь в журнале – и до свидания.

– Ну, если недолго… – старушка, воспитанная еще НКВД, когда сотрудники милиции в поисках самогона могли прийти в любое время дня и ночи без всяких формальностей, пребывала в смятении: пускать в дом чужих людей не хотелось, но воспротивиться вторжению ей не позволял страх перед властью, въевшийся в плоть и кровь с малых лет. – У меня работы – не початый край…

Чувствуя себя из-за обмана не в своей тарелке, Клевахин, подав знак Тюлькину, чтобы тот помалкивал, прошел через сенцы в просторную, но темную и бедно обставленную комнату, главным украшением которой был иконостас с лампадкой. В доме не оказалось даже стульев – возле придвинутого к окну стола стояли две прочные деревянные скамьи. Для вида быстро осмотрев проводку, Клевахин затем обследовал кухню и чулан. К его недоумению и разочарованию Лизаветы в доме не оказалось. Неужто они пошли по ложному следу? Профессиональным взглядом окинув кухонный стол, майор мысленно вскрикнул от радости – есть! Там стояла недопитая чашка кофе, которая была еще теплая на ощупь, и лежала разломанная на кусочки плитка шоколада. Представить себе, что бабуля с ее мизерной пенсией тешит себя городскими деликатесами, Клевахин не мог…

– Все в порядке, – весело сообщил он не отходящей от него ни на шаг старушке. – Сейчас мой товарищ, – майор кивнул в сторону Тюлькина, – оформит все, как нужно, а вы поставите свою подпись.

Заметив умоляющий взгляд старлея, который понятия не имел что и на чем писать, Клевахин сделал зверское лицо – мол, не дури, тяни время и выкручивайся как знаешь. Главное – отвлеки внимание старухи.

Тюлькин глубокомысленно кивнул и потянул за собой хозяйку дома к окну, где было посветлей. Пока он вешал бабуле лапшу на уши, оставленный без присмотра майор тихо выскользнул в сенцы и полез по приставной хлипкой лестнице на чердак, не без основания опасаясь сломать себе шею.

На удивление, чердак был хорошо освещен. Солнечные лучи, врываясь через окошко, высвечивали старый хлам, копившийся здесь даже не годами – десятилетиями. Клевахин, стараясь не шуметь, двинулся на цыпочках к груде каких-то вещей, сложенных в дальнем конце чердака и прикрытых старыми одеялами.

Ему привиделось, что там что-то двинулось. Миновав печную трубу, он остановился и прислушался. Нет, под одеялами и впрямь таилось живое существо; Клевахину даже показалось, что он не только слышит его дыхание, но и биение сердца.

– Хватит прятаться, Лизавета, – мирно сказал он, на всякий случай достав пистолет и отступив за трубу. – Выходи. И не бойся – я из милиции.

Поначалу ответом ему было молчание. Но затем, спустя две-три минуты, одеяла полетели в сторону и перед майором предстала очень даже симпатичная русоволосая девушка (с косой!), одетая в простенькое ситцевое платьице, поверх которого был накинут ветхий полушубок. Смущенный майор поторопился спрятать оружие и широко улыбнулся.

– Не бойся, – повторил он. – Мне нужно лишь поговорить с тобой. Никто, кроме меня, не знает, где ты скрываешься. Пойдем…

Не спуская с него широко раскрытых остановившихся глаз, девушка пошла, словно сомнабула, механически переступая негнущимися ногами, обутыми в стоптанные валенки.

Они появились в комнате, когда красный, словно вареный рак, Тюлькин плел какую-то несуразицу из области пожарной безопасности, о которой имел весьма смутное представление. Но главную задачу он все же выполнил – бабуля смотрела на него, не отводя глаз, как будто он был не переодетым в штатское ментом, а по крайней мере известным экстрасенсом.

– Осподи! – охнула старушка, завидев девушку в сопровождении Клевахина. – Разбойники, охальники! – набросилась она на оперуполномоченных. – Стыдно вам старого человека в оману вводить! Не бойся, голуба, я не дам тебя в обиду. Кыш с моей хаты! – замахала она руками на Клевахина, признав в нем старшего.

– Успокойтесь, бабушка. Мы не причиним ей никакого вреда, – сказал майор, пятясь к двери под натиском хозяйки дома. – Наоборот – спасем ее от очень больших неприятностей. Честное слово.

– Кто вы такие? – задиристо спросила старуха. – А, что я тут спрашиваю. Вам, уже вижу, и соврать не долго.

– Уголовный розыск, – Клевахин раскрыл свое удостоверение перед самым лицом бабули. – Пожалуйста, простите нас… за маленькую хитрость. По другому мы никак не могли…

– Ах, негодники… – покачала головой старушка. – Обвели меня, глупую, вокруг пальца. Правду люди бают – как с лет, так и с ума.

– Так ведь мы с добрых побуждений… – развел руками Клевахин.

– Не знаю, не знаю… – Сомнения не оставляли бабулю.

– Поверьте нам. А теперь оставьте нас на часок, мы с Елизаветой побеседуем… о разном. Пожалуйста. Вы не возражаете, если мы будем разговаривать в доме?

– Куда вас денешь… – пригорюнилась старуха. – Лиза, дочка, скажи, что мне делать?

– Спасибо вам… за заботу, за то, что приютили меня… – наконец и Лизавета подала голос. – Идите, не волнуйтесь, все будет хорошо.

Что-то бормоча себе под нос, старушка вышла во двор. Клевахин сел на скамейку возле стола и жестом пригласил девушку последовать его примеру. Она безропотно подчинилась.

– Долгонько мы тебя искали… – приветливо сказал майор, чтобы с чего-то начать.

Елизавета промолчала. Она даже не шелохнулась – сидела прямо, опустив глаза.

– Не возражаешь? – Клевахин достал из кармана диктофон, подсоединил выносной микрофон и включил на запись. – А ты веди протокол допроса, – приказал он Тюлькину. – По всей форме.

На вопросы, касающиеся ее личности, девушка ответила исчерпывающе, но не многословно.

– Елизавета Петровна, вы были на чулимихском кладбище?.. – майор назвал дату; теперь он перешел на официальный тон.

Девушка молчала. С виду она казалась спокойной, но ее лицо покрыла неестественная бледность.

– Поверьте, мы вам желаем только добра… – Клевахин пытался поймать ее ускользающий взгляд. – Кстати, на нашем месте могли быть другие люди. Мы их просто опередили. А они с вами церемониться не станут.

Вас убьют, Елизавета Петровна. Вы это понимаете?

– Мне уже все равно… – девушка сказала это, почти не открывая губ.

– Чушь! – фыркнул майор. – Вы молоды, вам еще жить и жить. С вашей помощью мы сумеем упрятать тех мерзавцев за решетку на долгие годы. Там им быстро рога пообломают. Расскажите все, как было, дайте нам возможность выкорчевать эту сатанинскую пакость.

– Ничего вы им не сделаете. Это страшные люди… – Лизавета судорожно сглотнула. – Они убьют и меня, и вас.

– Возможно. А может и нет. По крайней мере, кто-то должен попытаться поставить им заслон.

– Не подумайте, что я боюсь… Зачем? Я уже и так живой труп. Я избранная.

– Это как?

– Меня назначили в жертву… тому, страшному… – Казалось, что девушка вот-вот потеряет сознание. – Я обречена.

– Хорошо, пусть так. Тогда возникает закономерный вопрос: если вы… избранная, то почему решили спрятаться от них? С каких соображений вы не вернулись в секту, а ударились в бега? Не можете ответить?

То-то… Любому человеку присуще держаться за жизнь до последнего. Возможно, за исключением фанатиков и чокнутых. Но вы вполне нормальная, здоровая девушка. И вам эта "избранность" совсем не по нутру. Я уверен, что в секту вы попали совершенно случайно.

– Так оно и есть…

– Вот-вот. Потому и прошу – помогите нам. Чтобы на вашем месте не оказались другие девушки, которые хотят жить не менее вашего. Со своей стороны я сделаю все возможное, чтобы оградить вас от сатанистов.

Поверьте.

– Я… не знаю…

– Смелее, Елизавета Петровна! Могу сказать больше – мне тоже отступать уже некуда. Или мы, или они.

Будем держаться вместе – прорвемся.

– Хорошо… – Девушка постепенно оживала: исчезла бледность, участилось дыхание, потухшие сухие глаза вдруг сверкнули, как будто внутри зрачков загорелся фонарик, и наполнились влагой, от которой сразу стали на удивление большими и выразительными. – Я расскажу. От этого ничто не измениться… я не очень верю вашим словам… но хуже все равно уже не может быть…

"Черт! Какая она красивая! – невольно воскликнул про себя Клевахин. – Эх, Колян, где твои семнадцать?..

Ну, ладно, пусть тридцать…" – Я приехала в город два года назад. Мамка померла… у меня больше никого не осталось. Батю задавило бревном на лесосплаве, когда я была совсем маленькой. Где-то есть старшая сестра по отцу и братья – как будто двое – но мы никогда с ними не общались, а потому адресов я не знаю. Я даже не помню, как их зовут… Да и зачем я им нужна…

Девушка на некоторое время умолкла – ушла в себя, захваченная потоком воспоминаний.

– Оно конечно… М-да, жизнь… – нарушил несколько затянувшуюся паузу Клевахин – лишь бы что-нибудь сказать.

– Понятно, что в городе меня никто не ждал. Но так случилось, что с работой повезло, – продолжила свой рассказ Елизавета. – Я пришла по объявлению в газете, и меня приняли даже без испытательного срока. Это теперь я понимаю, что попала в хорошо обставленную западню, а тогда я была на седьмом небе от счастья.

Как же – служба не пыльная, но денежная, дали комнату в общежитии – фирма платила… Сидела, перекладывала с места на место бумаги, выучилась работать на компьютере, даже думала поступать на вечернее отделение какого-то коммерческого института… Господи, какая я была дура! – она закрыла лицо ладонями.

– Успокойтесь, Елизавета Петровна… все нормально… – поторопился вступить майор и бросил взгляд на Тюлькина, который строчил ручкой по бумаге словно из пулемета.

– Спустя полгода… может, больше, меня вызвал к себе наш главный босс…

– Кто? – быстро спросил Клевахин. – Фамилия?..

– Кирюхин. У меня был другой шеф, но, по-моему, он только числился начальником. Делами в фирме заправляли другие.

– Знакомая картина… – пробормотал, не сдержавшись, майор. – Зицпредседатель… Кто он?

Елизавета назвала фамилию, которая Клевахину ни о чем не говорила, и стала рассказывать дальше:

– Он предложил мне временно поработать в другом офисе… у Джангирова. Конечно же, я согласилась. Тем более, что Кирюхин пообещал повысить зарплату… – Девушка снова потеряла живость – будто мгновенно обледенела. – Меня определили помощником референта… дали крохотный кабинет в доме Джангирова – на первом этаже у него что-то вроде конторы. Работы было много – большей частью я занималась различной корреспонденцией, набирала на компьютере какие-то договора и прочие официальные бумаги. Мне стали платить почти вдвое больше, и я сняла квартиру. Понимаете, в общежитии чересчур шумно… парни пьяные ходят… однажды пытались выломать дверь моей комнаты… В подъезде темно…

– Понимаю, – сочувственно кивнул майор.

– А потом к Джангирову как-то приехал Кирюхин. Навеселе. С ним был еще кто-то, наверное, большой начальник, так как перед ним ходили едва не на цыпочках. Они зашли в мой кабинетик, долго разглядывали меня, не говоря ни слова – будто я была вещью – и так же молча ушли. И в этот же вечер все и случилось…

Девушка прикусила нижнюю губу и в ее глазах мелькнуло отчаяние.

– Помощник Джангирова приказал подготовить срочные бумаги и я задержалась допоздна. Где-то около восьми вечера экономка, довольно странная пожилая особа, всегда одевающаяся в черное, принесла большую чашку кофе и булочку. Я очень удивилась такому необычному вниманию к моей персоне – раньше мне тоже изредка приходилось работать сверхурочно, но я могла рассчитывать лишь на минералку, которая всегда была на столе; потом из зарплаты ее стоимость вычли. Поскольку я была очень голодна, то не стала отказываться от угощения и задавать ненужные вопросы. Перекусив, я включила принтер, чтобы распечатать уже готовую работу. Тут-то и началось… – Девушка от возбуждения даже всхлипнула, будто собиралась расплакаться; но глаза ее были сухими. – Мне поначалу показалось, что я теряю сознание. Но затем моя душа будто отделилась от тела, и я увидела себя с высоты птичьего полета – за столом, возле работающего компьютера, крошечную и с каким-то странным выражением на лице… по-моему, я смеялась… или просто гримасничала. Это было ужасно! Я так испугалась, что начала кричать. Но мой голос не был слышен, он будто увязал в плотном воздухе, который поддерживал меня в полете, как вода пловца. Мне даже показалось, что я уснула и вижу сон. Я закрыла глаза… и очнулась в большой зале с высоким потолком, освещенный свечами. Окна там тоже были, но непрозрачные – с витражами. Вокруг стояли одетые в черное люди в плащах с капюшонами, скрывающими лица, и что-то нараспев бубнили. Я осмотрелась, все еще в каком-то дурмане, и поняла, что сижу на высоком кресле, обитом красным велюром, абсолютно голая и увешанная драгоценностями; на голову мне одели корону с шестью зубцами и черным камнем спереди. Рядом стоял Джангиров и та самая старая мымра, что приносила кофе. Самое интересное – я совершенно не испугалась и не застеснялась; я сидела будто прикованная к креслу, не имея желания даже шевельнуться…

Елизавета облизала кончиком языка пересохшие от волнения губы, потерла виски – словно пытаясь вспомнить что-то очень важное – и продолжила свой рассказ:

– Не знаю, сколько продолжалась сатанинская месса – как я после узнала, так называлось это сборище – но потом зазвучала музыка, по-моему, что-то классическое, часть свечей потушили, и началось… Простите, мне стыдно… – Девушка вздрогнула. – Они все… друг с другом, в разных позах, некоторые – мужчина с мужчиной, женщина с женщиной… Это было отвратительно! Эти люди занимались любовью словно животные. Дикие вопли мужчин, визг женщин… А я сидела и смотрела на все это… Наверное, я потеряла сознание, потому что открыла глаза уже дома в постели. Сначала мои воспоминания показались мне дурным сном, но потом, когда я наконец поняла куда влипла и хотела немедленно, на следующее утро, сбежать из города, в подъезде меня встретил здоровенный детина, который представился как телохранитель. С той поры меня не оставляли без присмотра ни на миг. Я опять стала работать на прежнем месте и время от времени участвовать в шабашах. Когда я попыталась воспротивиться, мне не стали ни грозить, ни убеждать; просто отвезли куда-то за город, в лес, и подвели к яме, где уже лежали мертвые люди. На моих глазах зарезали еще одного мужчину, и я… я упала на колени, стала умолять… Я очень испугалась! Яму забросали землей и прикрыли дерном, а меня посадили в машину и отвезли к черной женщине, помогающей Джангирову устраивать мессы. Она меня снова напоила какой-то дрянью… и так продолжалось до тех пор, пока не приключилась стрельба на кладбище…

– Извините, но я должен задать этот вопрос… – Клевахину почему-то стало неловко. – Вы тоже с этими… ну, в общем, с ними… кгм!.. занимались любовью?

– Нет. Я ведь избранная и должна быть непорочной. Мне запрещали даже смотреть на мужчин.

– Простите, я так понял, вы… девственница? – майор спросил это, не поднимая глаз.

У Тюлькина, который трудился в поте лица, на физиономии появилось глуповато-удивленное выражение.

Клевахин мимику старлея понял сразу; действительно, в нынешние времена полной свободы от всего и всех найти в городе нетронутую девушку тяжелее, чем крокодила в собственной ванной. Тем более, возрастом свыше двадцати лет. А Елизавете Атановой уже стукнуло двадцать четыре. Да, есть женщины в русских селеньях…

– Конечно, – просто ответила девушка.

Почему – конечно? Так подумал майор, но развивать эту тему не стал.

– Вы сможете указать место в лесу, куда вас возили, так сказать, для "профилактики"?

– Если ехать в машине, то, пожалуй, да. Меня везли в закрытом фургоне, но я нашла там щель и кое-что подсмотрела. На всякий случай.

– Вы хотели сбежать?

– Еще как хотела. Да все случай удобный не подворачивался. Думала, что в лесу смогу. Я ведь деревенская, мне тайга – родной дом.

– Тех, кто приходил на черные мессы, вы знаете?

– Некоторых. Их портреты я видела в газетах.

– Не хило… – прошептал сам себе Клевахин. – А опознать остальных, если придется, сумеете?

– Конечно. У меня хорошая зрительная память.

– Тогда назовите кого знаете…

Пока Лизавета диктовала фамилии, а Тюлькин заносил их в протокол, майор сосредоточенно предавался размышлениям. Набор имен участников сатанинских шабашей впечатлял. Как использовать полученные от девушки сведения в дальнейшей разработке "кладбищенского" дела?

Вопрос не то что повисал в воздухе, он вообще казался не решаемым. Кто посмеет дать добро на допрос двух депутатов, которые принадлежали к весьма подозрительной компании Джангирова? Только сумасшедший; или человек, честный до мозга костей. Но ни такой порок, ни подобное приятное исключение из общепринятых норм бытия не были присущи городскому прокурору. Не поднимется его перо и чтобы дать соответствующую санкцию на других шишек и прыщиков рангом пониже, но в которых долларов столько, что куры не клюют. Да что там санкция – стоит только где-нибудь обмолвиться о имеющемся компромате на всех этих власть и деньги имущих, и можешь немедленно заказывать себе деревянный макинтош. Или как можно скорее подавать рапорт об отставке и искать другое место жительства. Это в лучшем случае.

Нужна конкретные факты. Весом сто тонн, не меньше, чтобы из-под такой тяжести не мог выбраться даже слон. Яма с трупами в лесу? Это серьезно, если, конечно, она не плод девичьей фантазии. Но опять-таки еще нужно связать убийства с именем Джангирова, потом протянуть ниточку к "кладбищенскому" делу – если это вообще возможно – и попробовать выйти на снайпера, который устроил разборку с сектантамисатанистами, конечно же, не без веской причины, подразумевающей "заказ" или личные мотивы.

Значит, необходимо искать "гвоздь программы" – нечто такое, похожее на удавку вокруг шеи Джангирова – чтобы он мог от нее освободиться, лишь отправившись к своему страшному владыке… -…Товарищ майор! Николай Иванович, вы меня не слышите? – вернул его к действительности голос Тюлькина.

– Что там у тебя? – недовольно спросил Клевахин, с трудом собирая бестолково суетящиеся мысли.

– Мне бы нужно… ну, это… – заговорщицким тоном прошептал старлей, кивая на дверь.

– А… Дуй, только долго не задерживайся.

Тюлькин трусцой выскочил во двор. Майор задумчиво смотрел на девушку, которая отрешенно теребила тугую русую косу. "Ах, хороша! – восхищенно думал он, чувствуя как сильно трепыхнулось его сердце. – Повезет же кому-то… Какому-нибудь хмырю ушастому… Эх!" Старлей даже не вбежал в дом, а вкатился. В одной руке он держал пистолет, а второй пытался застегнуть ширинку.

– Нас пасут! – вскричал он и закрыл дверь на примитивный деревянный засов.

– Кто? – встревожился Клевахин.

– Не знаю. Один человек за сараем, второй в саду. Со стороны улицы я не заметил никого, но думаю, что и там заслон. Оба вооружены и в белых накидках, возможно, маскхалатах.

– Не было печали… – Майор прильнул к окну.

Но так ничего и не увидел. Неярко светило холодное предзакатное солнце, деревья роняли иней, по двору шел толстый серый кот… – и все. Тишина.

– Они тебе не привиделись? – спросил Клевахин.

– Товарищ майор! – обиженно возопил Тюлькин. – Я что, пацан? Между прочим, я бывший морской пехотинец, так что кое в чем кумекаю.

– Ладно, ладно, не заводись… – Майор посмотрел на Елизавету, о которой они на время забыли.

Девушка оцепенела. Казалось, что она превратилась в бездыханный истукан, и лишь в ее больших глазах светилась искра жизни.

– Пойду… посмотрю, – Клевахин направился к выходу. – Шурик, запри за мной дверь. И не открывай, пока не отзовусь…

Бабуля по-прежнему возилась с дровами. Майор не стал идти к сараю, а выглянул из-за забора на улицу.

Перед домом не было никого, но чуть поодаль стоял "джип", в кабине которого сидели люди. Похоже, Тюлькин не ошибался – их стерегли достаточно плотно. Что предпримут эти "пастухи"? Клевахин почти не сомневался, что они тоже вышли на след Лизаветы. И если это так, то оперативники им не нужны, а значит их пропустят беспрепятственно. Хотя… кто его знает. Но если забрать девушку с собой – а теперь ее оставлять нельзя ни в коем случае – то Клевахин был уверен, что живыми они до города не доберутся.

– Бабушка! – позвал он хозяйку дома. – Идите сюда.

На удивление, глуховатая старушка сразу откликнулась на его зов; похоже, она наблюдала исподтишка за входной дверью.

– Ага, – сказала она, кивнув, и, не выпрямляя натруженной спины, направилась к крыльцу.

Они вошли в дом и Клевахин опять запер дверь – но так, чтобы не видела старуха.

– Ну как? – спросил возбужденный Тюлькин.

– Нормально, – буркнул майор. – Прорвемся…

Сказал и подумал: "Похоже, что на тот свет…" Он понимал, что против "джипа" их горбатый ветеран имел нулевые шансы. Так же, как и он с Тюлькиным по сравнению с "пастухами": два "макарова" оперов против минимум четырех стволов, среди которых могло быть и кое-что покруче, чем пистолеты, не располагали к оптимизму.

Звякнуть в управление? Благо сотовый телефон, подарок Балагулы, в кармане. Пока соберутся, пока доедут – в случае наличия бензина – то к тому времени может рак свиснуть. Но если "пастухи" уже поняли, что их заметили, то трудно сказать на сколько им хватит выдержки топтаться на морозе и пассивно ждать развития событий. Кроме того, этим звонком Клевахин благополучно разрушал здание, которое сам же и построил.

"Засветка" собранных материалов в таком случае была обеспечена, а это могло значить лишь отсрочку "оргвыводов" противной стороны.

А что если?.. Нельзя! Почему? У чекиста – читай, мента – должны быть чистые руки… Папаша Дзержинский.

Классика. Чистые руки? Никаких проблем – они такими и останутся…

Клевахин вышел на кухню, чтобы его не слышал Тюлькин, и набрал закодированный номер:

– Алло! – солидно пробасил он в микрофон.

– Кто звонит? – услышал Тюлькин недовольный голос Балагулы.

– Знакомый, – криво ухмыльнувшись, ответил майор.

– Неужто?.. – начал было обрадованный Балагула, но тут же зажевал остальные слова – вдруг все-таки, несмотря на гарантии связистов, канал прослушивается. – Что-то случилось? – спросил он деловито.

– Еще как случилось. Загостился я тут у "пахарей"…

– Понял. Адрес?..

Майор наплел черт знает что – опять-таки на всякий случай – но бывший опер сразу выловил из словесного потока необходимые координаты, что и подтвердил так же иносказательно.

– Конец связи, – сказал Балагула. – Будем через полчаса. Продержитесь?

– Да уж постараемся…

Оставалось только ждать. Клевахин проверил пистолет и возвратился к остальным затворникам.

День потихоньку клонился к вечеру.