С высоты птичьего полета Кенигсберг напоминал развороченное гнездо огромного хищного орла-стервятника.

Мрачные крепостные башни еще плевались огнем и свинцом, и еще грозно щетинились бетонные надолбы в ворохе запутанной колючей проволоки, но кольцо окружения сжималось все туже и туже, а пышные султаны пыли, поднятые артобстрелом, все чаще кромсали молнии реактивных минометов, уничтожающих последние опорные пункты врага.

Эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков, прикрытые истребителями, волна за волной накатывались на Кенигсберг и густо кропили его смертоносным дождем авиабомб. Земля пучилась, со стоном швыряла в дымное небо каменные глыбы, битый кирпич и искореженную сталь, в коротких перерывах между бомбежками показывая в рваных пыльных просветах искалеченную, израненную твердь; скелеты обглоданных взрывами и пожарами домов, поклеванные воронками мостовые, провалы и ямины на месте блиндажей и дотов.

Гитлеровцы защищались упорно, с яростью обреченных, памятуя приказ фюрера: любой ценой удержать Кенигсберг. В крепости свирепствовали фельджандармы и эсэсовцы, расстреливая солдат вермахта за любую провинность.

– Господин штурмбанфюрер! Господин… – Барс пытался привести в чувство Кукольникова, которого завалило обломками стены.

– Где мы? – прошептал Кукольников, когда Барс усадил его на пол разрушенного дома.

– Да в Кенигсберге, чтоб он провалился! – зло выругался Барс.

Наконец Кукольников начал кое-что соображать; устроившись поудобней на каких-то тряпках, он послал Барса разведать обстановку. Грохот артиллерийских залпов, еле слышимая на их фоне трескотня пулеметов, вой пикирующих бомбардировщиков, вызывающий чувство панического ужаса, смолянисто-черные клубы дыма вперемешку с едкой пылью рушившихся укреплений, щелчки случайных осколков и пуль по стенам дома… – одна из главных цитаделей гитлеровцев в Восточной Пруссии доживала свои последние часы.

Кукольников попал в этот ад, конечно же, не по своей воле. С трудом избежав не без помощи высокопоставленных друзей из РСХА сурового наказания за уничтоженный Алексеем архив, он со значительным понижением в должности был направлен в Восточную Пруссию, где в связи с наступлением германских войск абвер широко развернул разведывательные операции. Но потуги лучших профессионалов германской разведки оказались тщетными: Советская Армия своими стремительными действиями сводила на нет все их хитроумные планы.

И вот Кенигсберг. Срочная эвакуация архивов абвера задержала здесь Кукольникова и Барса, который с некоторых пор стал его самым доверенным лицом…

Барс возвратился часа через два. В руках он нес туго набитый вещмешок и русский автомат с запасным диском.

– Все… Амба, – тяжело рухнул рядом с Кукольниковым. – Наши… Тьфу! – красные в крепости.

– Уходить нужно. Как можно быстрее…

– Куда? Под пули советского трибунала? Некуда уходить, мышеловка захлопнулась.

– Значит, нужно отсидеться в укромном местечке до поры, до времени, а там…

– Не выйдет. Найдут. А жрать что будем? Сапоги?

– Но что-то нужно предпринимать?

– Вот, – полоснул ножом по завязке вещмешка Барс.

– Советская форма. Документов у нас хватает, – похлопал по офицерской сумке, которая лежала возле Кукольникова. – Авось проскочим. Одевайтесь.

Кукольников попытался встать на ноги, и тут же, со стоном ухватившись за бок, опустился обратно на тряпье.

– Болит… Наверное ребра сломаны…

– Ах черт! – Барс сноровисто натягивал на себя гимнастерку. – Этого только не хватало…

– Помоги…

– Сейчас… Все… Вот брюки…

Кукольников, переодетый в форму капитана, выглядел настолько комично, что Барс совершенно неожиданно заржал во весь голос.

– Ну и видик… Да нас на первом же перекрестке хапнут. Не-ет, господин штурмбанфюрер, так дело не пойдет. Я не хочу из-за вас пулю схлопотать. Будем выбираться порознь.

– Барс! Что это за тон?! – повысил голос Кукольников.

– Я приказываю…

– Тихо, тихо, шеф! Раскомандовался!.. Хана Великой Германии. И плевать я хотел на ваши приказы. Когти рвать нужно и поскорее… Пока! Я пошел…

– Барс, голубчик, погоди! Не бросай меня! Уйдем, вместе уйдем… На запад… Там американцы, мы им еще сгодимся. Еще повоюем! Советы им как кость в горле. Союзники они до поры до времени. Поверь мне, я старый человек, я много видел и много знаю. Уйдем вместе… на запад. Что ты молчишь?

– Эх, господин!.. На что надеешься? Если германец не справился с Россией, то куда этим… А на запад – чего же, можно. Да вот туда нам как раз дорожка заказана. В петле сидим. На восток нужно.

– Ну хорошо, сначала на восток, потом повернем…

– На тот свет… Ходил я по советским тылам, знаю. Там СМЕРШ шустрит, не приведи господь. Так они нас и пропустят на запад. Держи карман шире… В Расею-матушку, домой нужно пробираться. Документы справные добыть, и живи да радуйся в платочек. Ну ладно, хватит трепаться, мне пора…

– Постой, согласен на восток. Куда угодно, только отсюда подальше… Смотри, что у меня есть, – Кукольников вытащил из-за пазухи портмоне. – Здесь тайна, которая хранит в себе горы золота. Тысячи, миллионы! Фунтов, долларов, все равно миллионы! Помнишь Воронцова-Вельяминова? Это ты мне и принес портмоне из Питера от его матери.

– Ну я… Какие там еще миллионы? Вшей, что ли?

– Послушай, вот план, здесь шифровка… – Кукольников принялся сбивчиво объяснять Барсу содержание зашифрованной надписи.

Тот с неожиданно проснувшимся интересом внимательно стал прислушиваться к словам Кукольникова.

– Там золото под ногами валяется! Я сам это видел. И спрятано графом столько, что на наш век с лихвой хватит. Места те я хорошо знаю. Возьмем золото и через китайскую границу махнем. А там – куда душа пожелает! Ну что, идем?

Барс некоторое время раздумывал, оценивающе посматривая на жалкого, трясущегося Кукольникова, затем кивнул: – Пойдем…

Кукольников, морщась от боли, поднялся, спрятал портмоне за пазуху. Барс, ухмыльнувшись, нагнулся за сумкой с документами и тут же резко, снизу, ударил ножом Кукольникова в живот.

– Аа-а-а! За-а-чем… – забился тот в агонии.

– Подыхай, падла… – пнул его ногой Барс. – Чтоб не тявкнул когда-нибудь лишнего… Кончился Барс, весь вышел. Снова воскрес Влас Ахутин. А эта штучка мне, пожалуй, здорово пригодится… – Барс вытащил портмоне из-за пазухи холодеющего Кукольникова и положил себе в карман. Оттуда же достал изящный никелированный пистолет, повертел его в руках и запихнул за брючный пояс, под ватник.

Закинув за плечи вещмешок, в котором было немного продуктов – остаток абверовского пайка, – и, сменив пустой диск в автомате на запасной, Барс, он же Влас Ахутин, еще раз глянул на мертвого Кукольникова и, пригибаясь пониже, выскочил из пролома в стене на улицу.

Архив Магаданского областного управления внутренних дел. Из протокола допроса Христофорова Яна Лукича:

"…Следователь: Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Власом Ахутиным?

Христофоров: В 1934 году мы переехали в Саратов. Семья Ахутиных жила через квартал от нас. Примерно в это время я с ним и познакомился. Следователь: Как близко вы были знакомы?

Христофоров: Ну как вам сказать… Я был тогда подростком, а Власу исполнилось семнадцать… У нас была своя компания, где верховодил Ахутин, – пацаны, в основном четырнадцати-пятнадцати лет. Я был самый младший. Меня звали Малек…

Следователь: Продолжайте, продолжайте…

Христофоров: В 1937 году меня впервые взяли на "дело". Мы обворовывали продовольственные ларьки, а однажды небольшой промтоварный магазин на окраине города. В 1938 году Ахутина взяли с поличным, тогда он и еще, помнится, трое или четверо ребят постарше пытались ограбить ювелирный магазин. Когда в процессе следствия стали всплывать и другие наши дела, и мой отец узнал, что и я тоже к этому причастен, меня тут же отправили к бабушке в Псков. А вскоре, где-то через месяц-другой, и вся семья переехала туда же.

Следователь: Расскажите историю этой фотографии.

Христофоров: Когда немцы захватили Псков, я зарегистрировался на бирже труда, поскольку был издан приказ немецким комендантом города. Где-то в декабре 1941 года меня включили в списки для отправки в Германию. На сборном пункте возле железнодорожного вокзала, когда производился досмотр вещей, я увидел Ахутина и подошел к нему. Он был в гражданской одежде и о чем-то беседовал с немецким офицером. Ахутин меня узнал, и мы с ним поговорили минут пять, затем он ушел. Через полчаса меня вычеркнули из списков на отправку и без объяснений отправили домой. На следующий день к нам пришел Ахутин, принес немного продуктов. Жили мы тогда впроголодь: отец на фронте, мать больная, а бабушке было за семьдесят. Ахутин предложил мне работу… если это можно так назвать… Я должен был менять продукты, которые он принесет, на золото и драгоценности. Я согласился…

Следователь: Вы так и не рассказали про фотографию.

Христофоров: В марте 1942 года Ахутин пришел к нам поздним вечером веселый и пьяный. Он хвалился, что пошел на повышение и должен уехать из Пскова. Конкретно ничего не говорил, но мне наказал продолжать заниматься обменом продуктов на золото. А также собирать картины старинных мастеров и антиквариат. Мы с ним оборудовали в подвале дома тайник для продуктов, которые Ахутин доставил мне в большом количестве. На следующий день он повел меня в городскую фотографию, там же переоделся в форму РОА, и мы с ним сфотографировались.

Следователь: В годы войны вы еще встречались с Ахутиным?

Христофоров: Да. Зимой сорок третьего года. Он пробыл у меня сутки.

…Следователь: Как сложились ваши отношения после войны?

Христофоров: Ахутин разыскал меня в 1955 году. Тогда я уже жил в Москве. Я испугался и сказал, что будет лучше, если мы никогда больше не будем встречаться. Ахутин по натуре очень вспыльчив, и тогда он меня избил. И показал эту фотографию. Сказал, что если он попадется, то и мне пули не миновать

…Следователь: Золото вам Ахутин привозил?

Христофоров: Да. Он жил в Магадане и где-то там его доставал.

Следователь: А вы, соответственно, превращали золото в валюту, драгоценности, приобретали картины? Христофоров: Да. У меня не было выбора…

…Следователь: Что побудило вас приехать в Магадан?

Христофоров: Дело в том, что, как вы знаете, мне пришлось из-за пропажи коробки с золотым песком продать дом и уехать из Москвы. Я пытался связаться с Ахутиным, но он словно в воду канул; уехал в Магадан года два с половиной назад, и с той поры я от него ни одного письма не получил. Пришлось ехать разыскивать его. Но в магаданской квартире Ахутин а тоже не оказалось.

Следователь: Это вы обыскивали его квартиру?

Христофоров: Да, я.

Следователь: Что вы искали?

Христофоров: Эту фотографию.

Следователь: Вы знали, что у Ахутина есть дом в Мытищах?

Христофоров: Нет, не знал…"

Оперативная группа захвата окружила дом на окраине Хабаровска. Савин, Кудрявцев и сотрудник хабаровского уголовного розыска, стараясь не шуметь, осторожно открыли калитку и подошли к крыльцу…

Все-таки коренастый бандит, помощник Христофорова, и, как оказалось, особо доверенный подручный Власа Ахутина, из Хабаровска не уехал вместе с Раджой, а по его совету затаился у своих знакомых.

"Чалый Леонид Степанович, он же Скребылев, он же Валатин, он же Аверченко, 1927 года рождения, уроженец города Харькова. Кличка Гриб…

Вор-рецидивист, в 1976 году совершил побег из мест заключения. Приметы…"

Выписку из картотеки Савин помнил наизусть. Адрес дома, где скрывался Гриб, дал в своих показаниях Христофоров. Когда приметы Гриба-Чалого сравнили со словесным портретом заказчика гравировок у Меерзона, сомнений не оставалось – это был именно он.

Тихий зимний вечер кружил над Хабаровском вместе со слабой метелью. Окна дома, где затаился Гриб, были плотно зашторены. К дому прошла соседка, которую попросили позвать хозяев. Савин и Кудрявцев затаились по обе стороны входной двери.

Соседка, полная пятидесятилетняя женщина, стараясь унять волнение, постучала.

– Кто там? – женский голос.

– Анюта, это я, Васильевна…

Звякнула щеколда, и на крыльцо вышла дородная женщина в махровом халате.

Кудрявцев молниеносно зажал рот хозяйке дома носовым платком:

– Тихо! Милиция…

Савин с пистолетом наготове быстро проскользнул за спину хозяйки, которая пыталась закричать, но только тихо промычала – У Кудрявцева хватка была железная.

Осторожно открыл дверь в комнату и тут же отпрянул назад – выстрел на какое-то мгновение оглушил его; пуля отколола щепку от двери и, срикошетив, впилась в стену. Тут же грохнул и второй выстрел, но Савин уже стоял за простенком. Все-таки не удалось застать Гриба врасплох…

– Чалый, сдавайся! Дом окружен! Сопротивление бесполезно! – прокричал Кудрявцев.

В ответ раздался еще один выстрел и хриплый от ярости голос Гриба:

– Попробуй возьми, легавый!

Подъехала машина оперативной группы и фарами осветила палисадник за домом.

Савин стоял, плотно вжимаясь в стену: свет в доме Гриб потушил, горела только маломощная лампочка в коридоре. Капитан было потянулся к выключателю, но тут же оставил эту затею: для этого нужно было выступить на какой-то миг из-за простенка, и он, подсвеченный сзади лампочкой, был бы как на экране – хорошая мишень для Гриба, который, конечно же, держал дверь под прицелом.

В комнате загромыхало, звякнуло битое стекло. "Дверь баррикадирует, – сообразил Савин. – Судя по всему, в спальню".

Прицелившись, выстрелил в потолок – лампочка разлетелась вдребезги. В коридоре стало темно. Некоторое время Савин стоял не шевелясь, стараясь привыкнуть в темноте…

– Чалый, сдай оружие! Тебе не уйти! – снова голос Кудрявцева.

Гриб отмалчивался, усиленно двигая по полу что-то тяжелое. Наконец Савин стал различать предметы в комнате, угол которой и одно окно ему были видны с того места, где он стоял. Пошарил по стене, нащупал вешалку с рабочей одеждой, снял ватник.

"Нужно, чтобы его отвлекли…" – подумал, и как бы в ответ на его мысли в дальнем конце комнаты задребезжали оконные стекла. Выстрел не заставил себя ждать… Савин опрометью ринулся в комнату и тут же, споткнувшись о стулья, которые лежали возле двери, упал. Падая, он успел швырнуть фуфайку в сторону Гриба, фигура которого чернела на фоне побеленной стены. Два выстрела слились в один: Савин, мгновенно откатившись в сторону, выстрелил, целясь в ноги бандита, а Гриб, которому фуфайка попала в грудь, на какой-то момент опешил и машинально нажал на спусковой крючок.

Савин не попал, но это уже было не важно: кувыркнувшись под ноги Гриба, он сбил его на пол и попытался вырвать пистолет. Но тут же, получив сильный удар в челюсть, отпрянул назад; Гриб выстрелил, и капитан почувствовал резкую боль, словно ему вылили кипяток на левое плечо. Рванувшись вперед, Савин ударом правой выбил оружие из рук бандита, и ребром ладони, вложив всю свою силу, нанес удар в висок…