Глава 27. НЕОЖИДАННОСТЬ

Как хорошо быть свободным! Это до конца понимаешь только тогда, когда тебя посадят в каменный мешок с решетками на окнах. Все тяготы вольной жизни, приходящие на ум в тюрьме во время воспоминаний о прожитых годах, кажутся настолько несерьезными, даже смешными, что поневоле начинаешь думать о них с тоской и жаждой испытать эти неприятные моменты вновь.

Я не был исключением. Конечно, я не предавался бесплодным мечтаниям, все-таки у меня весьма прагматичный склад ума, но кое о чем задумался.

Что-то в моих приключениях было не так. Мне это приходило в голову и раньше, но я както не придал такому важному факту должного значения. Меня насаживали на кукан по тщательно разработанному плану, и тем не менее в нем имелись существенные изъяны.

Например, не связывались концы с концами. Что, если судить по результатам поистине иезуитских выдумок, было вовсе непохоже на закулисного кукловода, умного и хитрого как библейский змей-искуситель. Сейчас мне начало казаться, что против меня действуют две команды. Иногда их цели совпадали и тогда мне становилось совсем худо, а временами шли вразрез и в эти моменты я успевал спрыгнуть с колесницы, несущейся прямо в ад. Впрочем, я мог и ошибаться в своих предположениях.

Но это становилось просто интересно. Естественно, не будь я на тюремных харчах, а в каком-нибудь кабинете с личной охраной, чтобы мне никто не мешал и чтобы можно было спокойно, за чашкой хорошего кофе, проанализировать хитросплетение ситуаций и проблем. Ну, а сейчас мне нужно было следовать известной поговорке: не до жиру, быть бы живу. Можаев прессовал меня будь здоров. Я совершенно не сомневался, что он прокачивает экспедитора завода "Алмаз" Геннадия Чернова по всем направлениям и каналам. Настырный, чертяка…

В камере прибавление. К нам подселились двое стриженных – молодые и тупые быки. Они попытались было качать права – как же, кого-то замочили невзначай; крутизна. Но Колодяжный быстро растолковал им почем фунт лиха, посшибав рога. Теперь эти пацаны были у Михрютки на побегушках. Он казался им самым настоящим паханом. Старожилы камеры (в том числе и я) лишь посмеивались беззлобно, когда Михрютка учил здоровенных лбов уму-разуму. И тюремным обычаям.

По воскресным дням у нас выходной. Так же, как у следователей или сотрудников угрозыска, продолжающих копаться в нашем грязном белье. Нас даже водят в тюремную баню. Она совсем крохотная, но пар дает – будь здоров. Баня тоже одна из причуд начальника тюрьмы. Никто его не обязывал делать парную, обшивать ее деревом, обкладывать стены душевых плиткой, ставить новые краны и смесители, а уж тем более никому из вышестоящего начальства не могло прийти в голову дать указание поить подследственных после бани чаем, настоянным на целебных травах. Что ж, бывают и в таких местах, как ИВС, и на таких должностях, как хозяин кичи, душевные люди.

До чего приятно валяться на койке после парилки! Тело расслаблено, в легких все еще витает запах распаренной древесины, а мысли такие светлые, такие голубые – словно цветущий лен на солнечном пригорке. Кажется, что не только грязь сошла с тела, но и растворились тяжеленные вериги, гнущие тебя до самого пола на протяжении всей недели. Лепота…

Меня захомутали после обеда. В этот день мы кушали сытно. Стриженным бычкам пришла передача с воли, и Михрютка своей царственной рукой метнул ее на общий стол, пропустив мимо ушей протестующий лепет своих стажеров-шнурков. Все верно – каждому овощу в тюряге свое место. Это я уже начал думать как зэк со стажем.

– Чернов, на выход! – Вертухай почему-то был злой и орал словно оглашенный. – С вещами.

Мы недоуменно переглянулись. Что еще за номера? Меня куда-то переводят? Но почему в выходной день? Загадка. Спросить у надзирателя? Вряд ли он что-либо знает. Его дело подчиняться приказам, поменьше болтать и совсем ничего не думать. Начальству видней.

Мыслительный процесс на службе мешает вертухаю эффективно исполнять свои прямые обязанности. Потому их подбирают как цепных кобелей – по злобности. У злого и недалекого человека весь умственный потенциал расходуется на агрессивные импульсы.

Ему не до высоких материй, а потому страдания узников тюремщика совершенно не колышут.

С одной стороны это хорошо, а с другой – не очень. Потому что человека с такими задатками легко подкупить – мораль для него понятие весьма отвлеченное и эфемерное.

Все "левые" передачи с воли и обратно идут через надзирателей. Самые знаменитые побеги тоже совершались с их помощью. Однако, не будем судить этих людей чересчур строго. За редким исключением, они просто благодетели заключенных, отцы родные (и матери). Правда, чересчур строгие, а иногда и жестокие. Но без них тюрьма была бы земным адом. Еще страшнее чем сама человеческая жизнь. А так это просто специфическое общежитие со своими законами и порядками, своими ларьками и магазинчиками, стражами порядка и его злостными нарушителями, вечным квартирным вопросом, скукожившимся до койкоместа, спецпайками для элиты и свиным корытом для остальных. Все, как и должно быть. Вполне сносное общежитие, между прочим. Если полностью абстрагироваться от окружающей действительности.

– Ну, ты это, не забывай нас… – Колодяжный с чувством потряс мне правицу.

– Держи хвост пистолетов, Черный! Жизнь, она такая штука… бля!

Это уже Михрютка. Он переименовал меня в Черного. Так что теперь у меня появилась кликуха. Знал бы он, как я зову его в мыслях…

– Геша, вдруг освободишься, загляни к моей жене… и детям… – шепчет взволнованный и какой-то потерянный Антоний. – Адрес запомнил?

– Не переживай зазря, все сделаю, я ведь обещал. Лишь бы вырваться на волю. Бывай…

Почему-то с тревожным чувством я покидаю уже обжитую камеру. Вещей у меня всего ничего – носовой платок и расческа – так что тяжелым сидором я не обременен.

Оглянувшись на пороге, я увидел задумчивые, грустные лица моих товарищей по несчастью. Странно, вроде они и "мокрушники", но я совсем не чувствую к ним никакого неприятия. Скорее, наоборот.

Спецмашина (или "воронок") уже под парами. "Браслеты" на запястья, один конвоир в кабину, двое других – вместе со мной. Серьезное сопровождение. Такое впечатление, что меня причислили к серийным убийцам. Это воодушевляет. Но куда мы едем? Я попытался завязать разговор со своими стражами, но они молчаливее монахов-капуцинов. Потому я заткнулся и начал размышлять. А что оставалось делать?

Однако, долго предаваться мыслеблудием мне не позволили. И вовсе не мои безмолвные попки. Машина резко затормозила, да так, что нас бросило к кабине, затем раздались выстрелы и крики. Ошеломленные сопровождающие схватились за оружие, но тут дверь "воронка" распахнулась и автоматная очередь сотворила внутри железного ящика гулкое, рвущее барабанные перепонки, эхо. Наученный горьким житейским опытом, я сразу же, едва началась стрельба, упал на пол фургона, а вот конвоиры не сообразили как им вести себя в такой ситуации. Так их и срезали свинцовым серпом в полный рост.

Может ли крохотный камешек помешать чемпиону мира по бегу на длинные дистанции поставить еще один рекорд? Запросто. Если попадет в беговые туфли. Вот такая беда, похоже, сейчас и случилась. Какая-то мелочь, крохотная ошибка – нет, даже не ошибка, а недоразумение испортило всю игру. Которую планировали большие умы, высокооплачиваемые аналитики "конторы", кандидаты и даже доктора всяческих наук.

Противник просто не мог совершить такую глупость, пустив в дело примитивных варягов, разгуливающими по городу с автоматами наперевес. Тогда кто этот "камешек" и что ему нужно? Впрочем, кто бы он ни был, ему не позавидуешь. Он попал в жернова, откуда можно выйти только превратившись в пыль.

Я лежал, словно дохлый краб, даже лапками не шевелил – притворялся, что тоже схлопотал пулю. В голове было пусто как в космосе до начала мироздания. И только одна подлая мыслишка больно шпыняла в мозжечок: а ведь это по твою душу, Чернов, пришли крутые парни, не побоявшиеся пустить в ход оружие средь бела дня и вдобавок на улицах города. Я пытался эту мысль задавить в зародыше – чтобы никто ее не подслушал; ведь не секрет, что если долго о чем-то плохом думать, то оно обязательно сбудется. Но нехорошая мысль упрямо скреблась в разные уголки сознания и отравляла едва пробивающийся сквозь болотную тину безысходности тоненький и чистый ручеек надежды.

Меня буквально вышвырнули из фургона. Но упасть на мостовую не дали – подхватили под руки и запихнули в "девятку" с затемненными стеклами. Едва я оказался на заднем сидении, взревел мотор и машина рванула с места со скоростью сразу под сто километров.

Я не видел, куда мы мчимся, потому что лежал под ногами у двух здоровенных быков.

Один из них наступил каблуком мне на ухо, но я стоически терпел эти неудобства.

Главное, я пока жив. И этого до поры до времени достаточно.

Мои похитители сменили тачку. Где-то на задворках. Теперь я лежал в багажнике "мазды" почти в полном комфорте. Конечно, по сравнению с той узкой щелью, что между передним и задним сидениями "девятки". Какое-то время мы ехали по асфальту, а затем свернули на грунтовку. Примерно через час после начала этого странного "путешествия" машина остановилась и меня бесцеремонно вытащили из салона.

Я быстро осмотрелся. Вокруг таинственно шумел лес. "Мазда" стояла у крыльца трехэтажного коттеджа, построенного в псевдорусском стиле с резными наличниками на окнах и флюгером в виде сказочного петушка на крыше. Участок, куда меня привезли, был скрыт за высоким деревянным забором, а возле ворот прохаживался мужик, который держал на поводках трех здоровенных псов, по-моему, ротвейлеров, которые злобно скалили на меня внушительные клыки. Да, это сторожа не чета тюремным. Их не подкупишь. Так что если вдруг когда-нибудь придется сваливать отсюда без согласия босса, хозяина коттеджа, то нужно будет рассчитывать только на резвость своих ног и на удачу.

Меня водворили в подвал. Он вовсе не показался мне казематом – хотя бы потому, что в нем стояли бочки с вином. Примерно через час мужик, управлявшийся с собаками, принес поесть: отварное мясо, белый хлеб, соленые огурцы, горчицу и бутылку "пепси". Я не стал изображать из себя буку и съел все, что дали. Похоже, сегодня мне везет хотя бы по части жратвы. Так подумал я, устраиваясь поудобней на охапке соломы, которую нашел в углу.

Что ж, пришла пора собирать камни. А то их столько набросали, что под ними земли не видно. Зачем меня похитили? И кто? То, что это очень серьезные люди, я не сомневался ни на миг. Завалить охрану (трех человек плюс водителя!), выкрасть подследственного, вовремя смыться из города – на такое способна только мощная, хорошо информированная и оснащенная всем необходимым организация. Какие цели она преследует? Зачем им нужен какой-то экспедитор отдела снабжения, пусть и с клеймом наемного убийцы, которое мылится поставить на него уголовка!?

Вопросов было так много, что у меня разболелась голова. Этого еще не хватало…

Последствия контузии. А ведь ты уже почти ветеран, Чернов. Черт возьми! Как быстро уходит молодость. Не переживай, брат Геша, до старости с ее болячками тебе точно не дожить. Отсюда ты можешь выйти только с билетом в одну сторону. В ту самую. Таких свидетелей, как я, в живых не оставляют. Потому лучше устройся поудобнее и усни, клиент. Впереди тебя ждут много разных, самых невероятных, открытий. И чтобы их переварить, нужна уйма сил и энергии…

Я проспал до вечера. В подвале, не имеющем окон, трудно следить за временем – а часов у меня не было – но все равно какое-то шестое, седьмое или двадцать седьмое чувство подсказывало мне, что на улице уже темень и что натикало не менее восьми вечера.

Проснулся я бодрым, хорошо отдохнувшим, хотя обстановка, в общем-то, не располагала к приятному времяпровождению. Но тюремные будни успели настроить мой организм на свой лад, а потому даже самое худшее, что только могло со мной случиться, в этом каменном мешке воспринималось не так остро.

Спустя полчаса (примерно) после побудки громыхнул засов и в подвал спустились двое, по виду быки. Они освободили мои руки от "браслетов" – меня как привезли в наручниках, так и бросили в них, не снимая, в подвал – и я потопал на второй этаж, ощущая на затылке дыхание здоровенных лбов.

Комната, куда меня привели, была кабинетом. Богато обставленным кабинетом. Лишь огромный письменный стол тянул как минимум тысяч на десять "зеленью". А может и больше. Он был инкрустирован ценными породами дерева. Но меня поразило не убранство кабинета. Одна из стен помещения – наружная – была полностью стеклянной.

Это огромное окно не имело даже обычных переплетов. Просто откуда-то (скорее всего, из-за рубежа) привезли большой лист стекла и вмонтировали в кирпичную кладку. И это стекло было бронированным.

Я остался один. А куда денешься из этой дорогой клетки? Лишь большой камин внушал некоторые надежды и то если его труба не перегорожена стальными прутьями. Я, конечно, не был тонким, звонким и прозрачным, но если нужно будет спасать собственную жизнь, то, чтобы пролезть в дымоход, превращусь в ужа, даже если для этого мне придется потерять свою шкуру.

Мужчина, который вошел в кабинет, был настоящим барином. Таким я себе его и представлял, начитавшись в свое время книжек пролетарских писателей: холеным, вальяжным, руки в перстнях, глаза холодные и циничные, выражение лица брезгливое, походка солидная, хозяйская. Не глядя на меня, он прошел за стол и уселся в солидное кожаное кресло с позолоченными (а может и золотыми) львиными головами на подлокотниках.

– Нуте-с, – сказал он буднично, без предисловий, – что мы имеем?

Его почти прозрачные светло-серые глаза осматривали меня с минуту словно какоенибудь редкое животное, привезенное с берегов Амазонки.

– Ничего особенного, – резюмировал барин результаты смотрин. – Криминальный тип.

Обычное явление современности.

Вот гнида! Записал меня в бандиты! Чтоб тебе лопнуть, хмырь закормленный. Эти слова как повисли на кончике моего языка, так там и остались. Наученный горьким опытом, я уже знал, что длинный язык сокращает путь к могиле. А потому я лишь изобразил обиженную мину и опустил голову, чтобы не надерзить барину нехорошим взглядом.

– Ты не стой, садись, – обратился он к кому-то невидимому, видимо, вошедшему позже и вставшему у меня за спиной.

Я даже не услышал, когда и откуда этот невидимка появился в помещении. Его выдало лишь легкое движение воздуха, на которое я обратил внимание только из-за чрезмерного нервного напряжения, охватившего меня едва я переступил порог этого шикарного кабинета.

Он сел справа от меня, чуть сзади. Поскольку мне никто не приказывал стать истуканом, я повернул голову и посмотрел на новое действующее лицо постановки, пока не имеющей статуса; скорее всего, это будет драма или трагедия – для меня.

Мужик-"невидимка" не понравился мне сразу. Это был убийца, садист и так далее.

Короче говоря, заплечных дел мастер. Профессионал. В свое время я на таких насмотрелся. Как с близкого расстояния, во время дружеских междусобойчиков, так и через бруствер окопа в прицел снайперской винтовки. С виду он был неказист, сухощав, востронос, но его совершенно неподвижные оловянные зенки выдавали в нем патологического убийцу. Этот сукин сын смотрел на меня искоса, ничего не выражающим взглядом – как на пустое место. Лет ему набежало чуть больше, чем мне. Может, тридцать с небольшим. Его руки были когда-то обожжены, и теперь страшные рубцы и тонкая, почти прозрачная кожа вызывали нехорошее чувство, похожее на неприятие смешанное с отвращением.

– Фамилия? – отрывисто спросил барин.

– Чья? – Я хлопал ресницами с глупым видом; лучше быть живым недоумком, нежели мертвым умником.

– Твоя, – с нажимом сказал хозяин кабинета.

– Гена я, Чернов, – сказал я торопливо; и добавил: – Александрович… гы…

– Значит, парни не ошиблись… – Барин задумчиво покивал начинающей седеть головой. – Пришла пора, Чернов, познакомиться с тобой поближе. Что скажешь?

– Вы начальник, вам видней… – пожал я плечами с обреченным видом.

– Это ты в яблочко попал. Ну, ладно, времени у нас не так много, а потому сразу начнем с главного. Тебя не удивляет место, в которое ты попал?

– Я уже привык… что меня хватают за здорово живешь и запихивают куда ни попадя.

– Хорош гусь… – Хозяин кабинета коротко хохотнул. – Ты, оказывается, фаталист. Я вижу, тебя не волнует даже то, что застрелили твоих дружков.

– Не понял… Это когда? И где? И вообще – у меня нету никаких дружков.

– А ты оказывается лгунишка. – Барин явно был в хорошем расположении духа. – А те мужики, которые похитили тебя из тюрьмы?

– Похитили!? – Теперь я изумился совершенно искренне. – Нет, вы ошибаетесь! Меня перевозили, скорее всего, из ИВС в настоящую тюрьму.

– Почему так думаешь?

– Это тайна следствия… но не для вас. Я скажу честно. Меня приняли за наемного убийцу.

Вы представляете!? Это не лезет ни в какие ворота. Менты шьют мне дело.

– Вон даже как… – Барин явно веселился. – Это же нужно, совершенно невинного человека сажают в следственный изолятор…

– Вам смешно, а мне совсем не до смеха. – Я обиженно надулся.

– Ну ты клоун… – Хозяин кабинета резко посерьезнел, и сквозь холеную маску добряка вдруг проглянул кровожадный хищник, который сожрет кого хочешь не задумываясь. – Ладно, поболтали на отвлеченные темя – и будет. Так вот, "воронок", в котором тебя везли, сварганенный неизвестно кем и где, номера на нем поддельные, а охранники не имеют никакого отношения ни к милиции, ни к внутренним войскам. Хорошо компот?

Что скажешь?

Я лишь беспомощно развел руками. Мне и самому очень хотелось бы знать, кто обо мне так беспокоится. Ну такие заботливые люди, такие заботливые…

– А с ним придется повозиться… – Барин обращался к хмырю, сидевшему возле меня. – Ты как думаешь, Кот?

Тот молча посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И согласно кивнул. Вот зараза! Ну и нюх у него… Профи.

– Вот что, хохмач, ответь всего на один вопрос. Положительный ответ – и ты свободен. В противном случае можешь недосчитаться некоторых выступающих частей своего тела.

Идет?

– С ума сойти… – Я довольно натурально сыграл страх. – В-вы… вы что!? Какие вопросы!?

Я ничего не знаю и никого не убивал!!!

– Мне плевать, кого ты там завалил. Это твои дела. И ментов – если они получат тебя обратно. Я хочу знать единственное: куда ты девал бронированный кейс, который украл у Белоблоцкого?

– У Бело?.. – Мой язык вдруг стал деревянным. – Кейс!?

– Не притворяйся непонятливым. Да, кейс. Английский, изготовленный по спецзаказу. Из титана. И обтянут коричневой кожей. Замки как цифровые, так и под специальный ключ.

С виду совершенно обычный. Похожие внешне продаются в любом магазине. А вот содержимое… – Он смотрел на меня как кобра, готовая к броску. – Вспомнил?

– Что я должен вспомнить?

– Кейс, черт тебя дери! – повысил голос барин. – Ты куда его девал, скотина?!

– Послушайте, здесь какая-то ошибка. Вы принимаете меня за кого-то другого. Я никогда не видел бронированного кейса. Тем более, английского, коричневой кожи и с хитрыми замками.

– Хочешь меня уверить, что никогда не был и в квартире Белоблоцкого?

– Ну, как вам сказать…

– А вот так и скажи. В упор. И честно.

– В квартире бывать приходилось… – Я изобразил смущение и замялся.

– Ну-ну!

– Но кейсов я не искал. Я там… ну, вы понимаете…

– Не совсем. Говори яснее.

– Я занимался любовью. С женой Белоблоцкого…

– Это мы знаем. Все городские газеты об этом писали. И не только. Твоя "слава" по части принудительного секса дошла даже до столицы.

– Почему принудительного? Мы по согласию…

– Вот только не нужно нам ля-ля. Ты забрался в квартиру Белоблоцкого, его самого грохнул, жену изнасиловал, а кейс уволок.

– Да не знаю я никакого кейса!!! – возопил я в натуральном отчаянии.

– А в нем, между прочим, – продолжал барин, не обращая ни малейшего внимания на мои мартышечьи ужимки, – лежали бриллианты общей стоимостью в сорок миллионов долларов. Где они, козел!?

Над моей головой будто гром грянул. Я онемел от дикого изумления. Бриллианты! В кейсе! На сорок миллионов! Долларов!? Твою мать… И только теперь до меня дошло, что за катавасия идет вокруг откинувшего копыта рогоносца. Да за такие бабки братва замочит полгорода. Ну, блин, и картина… Репина. "Приплыли", называется…

– Говори! Шутки закончились. Куда девал кейс с бриллиантами!? Молчишь? Язык отсох?

Мы сейчас тебе его нарастим. Кот! Займись клиентом.

– Погодите! – вскричал я не своим голосом. – Давайте здраво разберемся. Попади мне в руки такое богатство, разве я торчал бы в городе почти два месяца? Ни фига подобного!

Рванул бы отсюда когти уже на следующий день после убийства. Пусть и не за бугор, но подальше – это точно. Что я здесь забыл?

– С виду логично, но смущает один очень важный момент.

– Какой именно?

– Тебя, мудак, опознала жена Белоблоцкого! Которую ты трахнул мимоходом, перед тем как забрать кейс. Что ты теперь скажешь?

– Да лжет эта сука, лжет! Это она меня две недели насиловала, а не я ее в тот злосчастный вечер. Вы лучше спросите как было дело, без наездов, и я вам все расскажу. Как на духу.

Мне скрывать нечего.

– Ну давай, почеши нам уши. – Хозяин кабинета злобно ухмыльнулся. – Только не очень долго.

– Между прочим, то, что она опознала меня как убийцу и насильника, а я не сбежал куда подальше, говорит в мою пользу. Только круглый идиот будет светить своей рожей по городу такое длительное время, когда она известна всем ментам и когда у него в руках целое состояние.

– Ты мели языком только по существу вопроса. Все лирические отступления и домыслы оставь на потом.

– Это я к слову…

Я рассказал им все как было: о своих акробатических этюдах на балконе, об одежде, которая, кстати, исчезла неизвестно куда, о скандале, который закончился выстрелами, о том как я голым вышивал по городу, а затем забрел на огонек к Скокову… Единственным, про что я умолчал, было описание некоторых моментов из моих подвигов на тернистой ниве скалолазания – мне пришлось соврать, что жильцы квартиры на седьмом этаже, через которую я вышел на лестничную площадку, в этот момент спали. Мне до смерти не хотелось – несмотря ни на что – вмешивать Юлию в разборку с драгоценным кейсом даже косвенно.

– Складно щебечешь… – Барин задумался.

Он не был тупицей. Похоже, этот крутой и богатый мэн уловил в моих откровениях не просто намек на правду, а нечто гораздо большее. И теперь в сомнениях размышлял как ему дальше поступить. Мне была понятна его нерешительность. Ведь в этом "бриллиантовом" деле рога макнул не один человек, это и дураку понятно. За его спиной толпилась целая команда не менее крутых, чем он, новых русских. (Не исключено, что со старым коммунистическим душком). А значит ему нужно было все провернуть так, чтобы и бриллианты возвратить, и все следы уничтожить. Но только после того, как драгоценный груз окажется за бугром. Потому я для него пока представлял несомненную ценность, которую нельзя потерять ни под каким соусом. Если даже меня и будут пытать, то не очень сильно – из опасений, что я могу прежде времени откинуть копыта. Такой вывод меня радовал, однако не так сильно, как можно предположить. Хотя бы по той причине, что мне почему-то дорога каждая частичка моего тела.

– Ладно, отдыхай до утра. Завтра мы привезем эту ляльку сюда и сделаем вам очную ставку. Посмотрим как вы будете петь в два голоса. Кот! Его – в подвал. Потом позвонишь парням пусть привезут ее к десяти утра. – Он посмотрел на часы. – Сегодня я уже не успею потолковать с этой подругой.

Молчаливый холуй вытолкал меня из кабинета взашей и сдал тем же двум лбам, которые меня сюда доставили. Спустя какое-то время я снова лежал на своем соломенном ложе и пытался свести концы с концами – словно гадал по картам.

Как будто все выходило на то, что светят мне большие хлопоты при ранней дороге, которая ведет прямо в казенный дом. Это я себя так утешал. Потому как такой выход для меня в данный период времени был очень даже желанным. Но на самом деле я подозревал, что впереди меня ждут две дамы пиковой масти, перекрашенные под червовых, и кривая колдобистая тропинка вкупе с крестами.