Глава 4
ТИНГ

— Дядя, вам плохо?

Детский голос вырвал Тинга из мертвящей пустоты, он тряхнул головой, и его взгляд снова стал живым и осмысленным. Оказалось, что он сидит на окоренной колоде рядом с деревенским колодцем и напротив него стоят двое детишек лет пяти от роду — девочка и мальчик. В руках девочка держала булочку, а мальчик большое краснобокое яблоко.

— Все хорошо… я в норме. — Тинг судорожно сглотнул слюну.

Он не мог оторвать взгляд от булочки. Только теперь Тинг почувствовал зверский голод. Все то время, что он провел, пробираясь лесами и полями неведомо куда, ему не хотелось есть. Уже пошли четвертые сутки после кровавой бойни на шоссе, а Тинг все никак не мог успокоиться. Его не так поразила смерть людей, как взрыв эмоций, сопровождавший это побоище. Фактически никто из убитых не кричал, но в голове Тинга, разогретой как паровой котел, стоял несмолкаемый многоголосый вопль.

Чтобы избавиться от него, Тинг нашел на небольшом болотце бочажок, засунул голову в холодную воду, и держал ее там до тех пор, пока не стал задыхаться. После этой «процедуры», повторенной раз десять, Тингу полегчало, и предсмертные крики под его черепной коробкой стихли, а потом и вовсе пропали.

— Может, вы кушать хотите? — высказала предположение девочка, заметив жадный взгляд Тинга, направленный на булочку.

— Н-нет… То есть, да!

— Возьмите, — просто сказала малышка и протянула булочку Тингу.

Он схватил булочку и сразу же запихнул ее в рот почти целиком. Дети стояли молча и глазели, как он жевал. Наконец и до мальчика что-то дошло; он с сожалением посмотрел на свое яблоко, коротко вздохнул и отдал его Тингу.

— Вот, — серьезно сказал мальчик; похоже, он не отличался многословием.

— Фпафибо, — с набитым ртом поблагодарил детей Тинг.

— Пойдем, Андрейка, — вдруг встревожилась девочка и потянула мальчика за рукав.

Наверное, она только сейчас вспомнила мамин наказ: держаться подальше от чужих, незнакомых людей. Поминутно оглядываясь, дети пошли по улице. Благодарный Тинг слабо помахал им рукой и принялся за яблоко.

Энергия, которую он получил от детских щедрот, закончилась на окраине города. Тинг шел, едва переставляя ноги. Его ноздри трепетали — со всех сторон Тинга окружали запахи еды. Но она была от него так же далеко, как если бы он находился где-нибудь в поле, километрах в десяти от города.

Наконец на него обрушились не мелкие струйки запахов, а целый водопад; Тинг даже пошатнулся. Он стоял возле невзрачного одноэтажного здания, которое некогда было заводской столовой. Теперь на нем светилась вывеска «У Петровича», предполагавшая изменение статуса заведения. Похоже, столовая по мановению руки неизвестного частника Петровича в один миг превратилась в кафе.

Заглянув через окно внутрь, Тинг понял, что так оно и было. Интерьер кафе не блистал новизной. Даже мозаика на одной из стен, изображавшая трудовой процесс в самом разгаре (над чем именно трудились парень и девушка в комбинезонах, Тинг не разглядел), осталась от прежних времен. Только теперь вместо металлического прилавка для раздачи блюд высилась стойка бара (яркая пластмассовая обшивка и никелированные обводы), за которой просматривалась батарея разнокалиберных бутылок в зеркальной витрине. На фоне тусклого «совкового» интерьера кафе стойка смотрелась как модные, расшитые бисером валенки в парной деревенской бани.

— Тебе чего надыть? — раздался строгий женский голос над ухом.

Тинг отпрянул от окна и обернулся. Сзади стояла дебелая тетка пенсионного возраста с метлой в руках.

— Ходют тут всякие, сорят, а мне убирай… — ворчала она, глядя на Тинга исподлобья.

— Мне бы… работу какую найти, — сказал он жалобно.

— Зачем таким, как ты, работа? Толку с вас… Пьешь?

— Что вы! В рот не беру.

— А чего ж тогда в бомжовской робе ходишь?

— Так я и говорю — работа нужна… хотя бы временная. — Тинг судорожно сглотнул слюну.

— Э, да ты голоден. Поди, есть сильно хочется?

— Да… В общем, да… — признался Тинг. — Сильно проголодался. Я могу сделать любую работу! — заторопился он; Тингу показалось, что тетка хочет уйти. — Хотите, я за вас весь двор вымету?

— Это я и сама сделаю, — строго сказала тетка. — А насчет работы… Ну-ка, иди за мной.

Тинг послушно поплелся следом. Они обогнули здание, и подошли к служебному входу.

— Стой здеси, — приказала тетка. — Я сейчас… — И исчезла за давно не крашеной дверью.

Она вернулась спустя десять минут. Время ее отсутствия Тинг определил абсолютно точно — он считал в уме секунды. Делал он это для того, чтобы как-то отвлечься — возле служебного входа вкусные запахи просто сводили с ума.

— Заходи, — молвила тетка. — Сюда. — она показала на узкий темный коридорчик, который, в конечном итоге привел их в небольшую комнатушку, заставленную сетками с картошкой и прочими овощами.

Там же находился стол, три видавших виды стула, ведро с картофельными очистками и огромная алюминиевая кастрюля с водой, в которой плавало несколько очищенных картошин. В углу комнаты был пристроен эмалированный умывальник, а над ним висело изрядно потускневшее зеркало. К носику бронзового крана какой — то умелец прикрутил медной проволокой тонкий и недлинный резиновый шланг — для того, чтобы можно было без лишних проблем набирать воду в кастрюлю.

В комнате ждала их женщина помоложе, чем тетка, с кухонным ножом в руках. Она критическим взглядом окинула Тинга с головы до ног и не без осуждения сказала, обращаясь к тетке:

— Марь Иванна, и что у тебя за натура? То кошек и собак подбираешь бездомных, то бомжей.

— Никитична, не заводись. Мужик этот не шибко на бомжа похож. Вишь, какой статный да крепкий. Работу он ищет. Хоть какую. Видать, сильно его прижало… Вот ты с ним и поговори. Думаю, что столкуетесь… пока нет Кирюхи.

— Ладно… — Никитична коротко вздохнула и сказала, обращаясь к Тингу: — У нас тут кухонный работник один… м-м… заболел. Нужна подмена… на день-два. Хотя… Кирюха, этот паразит, может и неделю квасить. Если рассчитываешь на зарплату, можешь сразу отчаливать. Но кормить буду. От пуза. Устраивает?

— Да-да, я согласен, — поторопился ответить Тинг. — Что нужно делать?

— Для начала почистишь картошку. Это будет твоим главным занятием. Ну а потом погрузка-разгрузка, подними тяжелое — опусти, принеси — подай.

— Можно начинать?

Никитична заглянула Тингу в глаза, сокрушенно покачала головой, и ответила:

— Можно. Но чуть позже. Вижу, что ты здорово проголодался. Не так ли?

— Т-так…

— Сейчас я покормлю тебя для начала. А то еще свалишься в подсобке с голодухи. Во стыдобища-то будет, на всю округу. Как считаешь, Марь Иванна?

— Будет, конешно будет. Скажут, что «У Петровича» не только та водка, что во время поминок выставляют на столы, паленая, но и жадность немереная. Человек на кухне с голодухи копыта откинул.

— Марь Иванна, ты говори, да не заговаривайся!

— А разве неправда? Вона скоки прошу зарплату прибавить — и что? А ничего. Шиш с маслом.

— Ты не путай божий дар с яичницей. Мы и так тебя не обижаем. Или неправду говорю?

— Правду, правду, Никитична, — сдала назад тетка. — Это я сегодня не с той ноги встала утром. Иногда на меня находит…

— Ладно, иди… сердобольная ты наша. Мы тут сами разберемся.

Марь Иванна ушла. Никитична обернулась к Тингу.

— Тебя звать-то как?

Он заколебался, но только на миг. Благодаря разговору с милиционером на шоссе, до него наконец дошло, что Тинг — это не имя, а кличка, хотя раньше ему столь простой вывод почему-то в голову не приходил. Назваться Тингом — значит, потерять работу. Бомж все-таки, не какой-нибудь уголовник…

— Андрей, — ответил Тинг; в этот момент он вспомнил имя мальчика, который дал ему яблоко.

— Садись за стол и жди. Я мигом обернусь…

Спустя несколько минут Никитична принесла тарелку наваристого борща, большую эмалированную миску с говяжьими и свиными мослами, полбулки белого хлеба и литровый пакет молока.

— Трескай, — сказала она, нарезая хлеб. — Когда наешься, принимайся за работу. Картохи нужно начистить полную кастрюлю. В кафе после обеда поминки, людей будет много, так что поспеши. Время не ждет.

Тинг кивнул и жадно схватил ложку. Посмотрев, с какой скоростью временный работник уплетает борщ, Никитична удивленно покрутила головой и вышла из подсобки. Тинг даже не глянул в ее сторону. Он ел, как безумный, с хрустом сокрушая, своими по-волчьи крепкими зубами хрящи и сухожилия и обгрызая остатки мяса до самой кости — так, что после него и муравью нечем было поживиться.

Все то время, что он бродил по полям и лесам, Тинг питался чем придется. Удивительно, но он откуда-то знал, какие корешки можно есть, а какие нет, какие грибы съедобные, а какие ядовитые, где можно найти воду, а где водоносные слои залегают на большой глубине, и не выходят на поверхность… Тинг с потрясающей легкостью находил птичьи гнезда и воровал оттуда яйца, хотя ему было жалко птичек, круживших у него над головой с горестным птичьем плачем.

Однажды он поймал голыми руками толстую гадюку, долго смотрел в ее злобные глаза, а затем отпустил. Тинг знал, что все пресмыкающиеся — это мясо, и оно вполне съедобно; но у него не было с собой спичек. А употреблять змею в пищу сырой у него не было никакого желания; Тинг еще не дошел до состояния, когда человек может есть все что угодно и в любом виде.

Покопавшись в своей памяти, напоминающей барахолку, он откопал из каких-то глубин и способ, как можно добывать огонь подручными средствами, не имея спичек и зажигалки. Но делать это не решился. Пока Тинг шел по полям и лесам, над ним часто кружили вертолеты. Именно кружили, в этом Тинг был уверен. Они явно что — то искали. Или кого-то.

Едва заслышав характерный звук вертолетных моторов (он не жаловался ни на слух, ни на зрение), Тинг тут же прятался в кусты, а в поле ложился плашмя и быстро забрасывал себя пучками сорванной травы или другими растениями. Он точно знал, что эти предосторожности отнюдь не лишние. От вертолетов исходила какая-то темная сила, пытающаяся забраться к нему в мозг.

Возможно, это и получилось бы, но те, что сидели в винтокрылых машинах, не могли точно определить его местонахождение. Тинг ощущал их бессильную злобу. Иногда ему даже казалось, что он слышит, как они переговариваются, но тут же Тинг отбрасывал эту невероятную мысль. «Чудится…», — думал он с невольным страхом.

До отвала наевшись, Тинг взялся за работу. После сытной еды его разморило и потянуло в сон, но огромным усилием воли он стряхнул с себя сонное состояние. Вскоре сытая вялость испарилась, и Тинг заработал как машина — быстро и ловко. Судя по тому, как он управлялся с ножом, чистка картошки для него не была в новинку…

Ему не повезло — подсобный рабочий Кирюха чересчур быстро вышел из очередного запоя. Тинг блаженствовал всего три дня и три ночи. Он даже обзавелся собственным углом — заведующая разрешила ему спать в подсобке, на мешках с картофелем.

Тинг составил компанию ночному сторожу деду Микитке. Впрочем, Микитке едва стукнуло шестьдесят, а дедом его звали из-за окладистой бороды с проседью. Микитка причислял себя к монархистам и русским патриотам, и Тинг засыпал под его бесконечные проповеди о национальном самосознании и о проклятых инородцах, которые погубят Россию.

Кирюха явился в седьмом часу утра, когда Тинг заканчивал чистить картошку. Это было его обычным утренним упражнением. Кафе «У Петровича» пользовалось широкой известностью среди жителей микрорайона. Выкупив здание, владелец заведения не стал высоко задирать цены, на чем выиграл значительно больше, нежели хозяева других кафе и баров, у которых рюмка водки стоила как бутылка в магазине.

Все поминальные мероприятия проходили «У Петровича». А они были почти каждый день. (Несмотря на то, что люди стали жить лучше, богаче, смертность не уменьшалась; больно уж достали стариков бандитские девяностые годы, отобрав у них не только сбережения, но и смысл жизни.) Народ привлекала неплохая, хоть и непритязательная, кухня кафе, умеренные расценки и просторный обеденный зал.

— Ты кто? — тупо спросил Кирюха, глядя на Тинга бычьими глазами.

— Андрей, — скромно ответил Тинг.

Он уже сжился с новым именем и реагировал на зов без задержек.

— Мне по барабану, как тебя зовут. Что ты здесь делаешь?

— Картошку чищу.

— Ть опять не понял. Во тупой. Я хочу сказать, вали отсюда, пока рога тебе не посшибал.

— Вот… начищу полную кастрюлю и уйду.

Тинг сразу понял, кто перед ним, а потому не стал спорить. Он всего лишь намеревался выполнить задание. Эта обязательность была присуща Тингу едва не на генетическом уровне. Он всегда доводил любое начатое мероприятие до конца. (Тинг так думал; в этом он не был уверен на все сто процентов, потому что практически ничего из прежней жизни не помнил.)

— Ну, не говори, что я тебя не предупреждал… — Кирюха быстро шагнул вперед, замахнулся и ударил.

Вернее, попытался ударить. Несмотря на запои, Кирюха был крепким малым, и кулаки у него были чугунными. Он по жизни считался скандалистом и драчуном. Тинг уже знал, что Кирюху в кафе держат лишь потому, что он является родственником заведующей производством. Это была толстая, рыхлая женщина с громким командным голосом, но добрая душой. Тингу она понравилась.

Тинг перехватил кулак на полпути. Кирюхе показалось, что его правая рука попала в железные тиски. Он охнул от боли и упал на колени; на его глазах показались слезы.

— П-пусти! Т-ты чего, с-с-сука… — прошипел Кирюха сквозь стиснутые губы, пытаясь сохранить остатки мужества.

Тинг стоял над ним и смотрел на Кирюху с какой-то странной — можно даже сказать, зловещей — улыбкой; казалось, что их руки спаяны намертво. Ему вдруг захотелось сломать Кирюхе шею, но тут он вспомнил о заведующей производством, и темный свирепый гад с ядовитыми клыками спрятался где-то в подсознании, шустро уполз, будто его и не было.

— А, вы уже познакомились, — послышался голос от входной двери.

Тинг отпустил руку Кирюхи и обернулся. В подсобку вошла Никитична. В кафе она считалась чем-то вроде палочки-выручалочки: если нужно было, подменяла и поваров, и официантов, а когда Кирюха уходил в запой, то становилась на его место. Никитична была ветераном; она работала еще в те времена, когда кафе было столовой. Ее уважали, ценили и держали как своего рода талисман. Весьма полезный талисман.

— Ты чего это на колени встал? — удивленно спросила она Кирюху.

— Надо было! — огрызнулся тот, поднялся и вышел.

— Понятно… — сказала Никитична и коротко вздохнула. — Будь моя воля, я бы этого прощелыгу и на пушечный выстрел к кафе не подпустила. С ним одна маета, право слово. А вот тебя бы я оставила. Увы.

— Да вы не переживайте. Спасибо вам за все. Прощайте. Я пойду…

— Погодь! Я сейчас…

Никитична шустро выскочила из подсобки, а когда вернулась минут через пять, то принесла довольно объемистый пакет.

— Держи, тут еда… — Она отдала пакет Тингу. — А это на первое время… пока не найдешь работу. — С этими словами Никитична, несмотря на слабое сопротивление Тинга, засунула в нагрудный карман робы несколько купюр. — Бери, бери, это наши девочки собрали. Материальная помощь. От чистого сердца.

— Не знаю, как вас и благодарить…

— Пустое, — отмахнулась Никитична. — Мы же люди, а не какое-нибудь зверье. Ты главное определись, как жить дальше будешь. По-моему, человек ты не простой — нет — нет, я не буду расспрашивать! — и уж точно не по своей воле оказался в роли бомжа. Я в этом почему-то уверена. В общем, иди, Бог тебе в помощь, Тинг вышел на улицу и обречено вздохнул. И куда теперь? В кафе было много работы, но он делал все быстро и сноровисто, будто стосковался по физическому труду, хотя к вечеру и здорово уставал. Зато у него была крыша над головой и сытная еда.

От предстоящих проблем, которые нужно решать безотлагательно, у Тинга закружилась голова, и он присел на скамейку в скверике.

— Ты что, заболел? — раздался голос над ухом. — Али пьян?

Тинг медленно повернул голову и увидел Марь Иванну.

— Почему вы так решили?

— На тебе лица нету. И шатаешься.

— Голова болит, — соврал Тинг.

— А… Тогда понятно. У меня как меняется погода, так в виски бьет словно молотом. И анальгин не спасает. Почему не работаешь?

— Кирюха вышел, — хмуро ответил Тинг.

— Вот паразит! Когда нужно, его неделями нету. И куда ты теперь?

— Не знаю. Буду искать работу.

— Правильно. Молодца. Я подскажу тебе, где можно хорошо устроиться. Ты подойди к центральному рынку, с задней стороны, там всегда народ толчется. Это гаст… гастарбайтеры, — не без труда выговорила слово Марь Иванна. — Но и наших мужиков там хватает. Ты что-нибудь смыслишь в строительных делах?

— Трудно сказать… Скорее нет, чем да.

— Это неважно, — отмахнулась Марь Иванна. — Научат. Парень ты крепкий, выносливый, и труд уважаешь. Тебя запросто возьмут в какую-нибудь бригаду. Мужики хорошие деньги получают. Строят дома и дачи для богатых. И с жильем определишься. Хоть на время.

— Спасибо за идею, — оживился Тинг. — Это вариант. — Он поднялся. — Ну я пойду…

— Одежонка у тебя, конешно, не того… — Марь Иванна окинула его критическим взглядом. — Вот что, Андрюха, ты посиди тут на скамейке чуток, подожди меня. Домой смотаюсь…

С этими словами Марь Иванна бросила метлу и поспешила к пятиэтажке, где у нее была квартира. Возвратилась она почему-то с покрасневшими глазами. В руках Марь Иванна держала большой полиэтиленовый пакет.

— Держи, — сказала она, доставая из пакета джинсы, рубаху, поношенную кожаную куртку и крепкие, почти новые ботинки. — По-моему, размер у тебя как у моего Костика…

— Что вы, Марь Иванна! — запротестовал Тинг. — Не надо. Зачем…

— Бери, коли дают! — рассердилась Марь Иванна. — Костика все равно не вернешь, а тебе нужно иметь приличный вид.

— Что с ним случилось? — осторожно поинтересовался Тинг.

— Война, — коротко ответила Марь Иванна. — Костик погиб в первую чеченскую… Младшенький мой…

Тинг потупился. Ему вдруг стало не по себе, словно это он был виноват в гибели неведомого ему Костика. Марь Иванна посмотрела на него, всхлипнула, резко отвернулась, чтобы Тинг не видел, как из ее глаз хлынули слезы, и, схватив метлу, поторопилась уйти. Он сумрачно проводил ее взглядом, затем собрал разложенные на скамейке вещи в пакет и направился к трамвайной остановке.