Глава 5
Верно говорится, что ничего случайного в жизни нет. Все в этом мире взаимосвязно, хотя на первый взгляд жизнь хаотична и неупорядочена.
Когда по пути случается что-то нехорошее, человек думает «Какого лешего я поперся именно этой дорогой!? Поверни я в другую сторону, и беда обошла бы меня стороной».
Ах, до чего же мы заблуждаемся на сей счет! Как писал великий Булгаков в одном из своих романов, «Аннушка уже разлила подсолнечное масло…» И кто-то обязательно поскользнется в масляной луже и упадет на рельсы, которые находятся рядом, и ГДЕ-ТО уже известно КТО ИМЕННО, и что в этот самый момент там будет проходить трамвай, и вагоновожатая не сможет его остановить…
А дальше… Дальше все и так понятно. Дальнейшие события малоинтересны. Они не ЗНАКОВЫЕ.
Вся наша жизнь состоит из ключевых точек – точек невозврата. А судьба напоминает большой рыбацкий невод с двумя тросами-концами – вход и выход.
Каждая ячейка сети связана узелками с несколькими другими, и в своем движении к выходу по дорожкам-нитям ты можешь многократно менять направление. Поэтому путь к концу может быть и короче (если идти прямо) и несколько длиннее (если рыскать со стороны в сторону).
Но в итоге ты все равно придешь в тот пункт, который для всех живых существ запрограммирован точно и однозначно. И уж этот момент изменить никак нельзя. Какое горе для богатых и сильных мира сего…
Электричка от пассажиров постепенно освобождалась. Я держал путь почти до конечной станции, а люди, путешествующие по этому маршруту, большей частью жители пригорода и деревенские, так далеко не забирались.
В конечном итоге вагон почти опустел, когда мне приспичило выйти в тамбур, чтобы покурить. Еще немного, думал я мечтательно, доставая из кармана сигареты, и мне предстоит встреча с моим недавним прошлым, когда я наслаждался простой деревенской жизнью и свободой от обязательств перед кем бы то ни было.
Можно ли вступить в одну и ту же реку дважды? На этот вопрос мне и предстояло ответить в скором будущем.
В том месте, куда я ехал, находилась маленькая выморочная деревенька, где я, уйдя на пенсию, прикупил себе домишко на берегу озера, и оборудовал его в соответствии со своими понятиями целесообразности и комфорта.
Там я жил как у Бога за пазухой. Тишина, спокойствие, охота, рыбалка, неспешные беседы по вечерам с моим другом, дедом Зосимой, свежий утренний воздух, как живительный бальзам на мою израненную разными приключениями душу…
В общем, это был настоящий праздник, пир для моих нервов, которые за год окрепли, очистились от разных наслоений и запели, словно струны божественной арфы.
Увы, все хорошее в жизни быстро заканчивается. Почему это так, сам не знаю. В мою судьбу ворвался тайфун по имени Каролина и разрушил на хрен все воздушные замки, которые я успел соорудить, будучи отшельником…
Докуривая сигарету, я бросил нечаянный взгляд через стекло двери в следующий вагон электрички. И едва не поперхнулся дымом.
Вот те раз… Там сидел, одетый в неприметную робу, мой шапочный знакомый-американец, которого я встретил у Венедикта! По всему было видно, что этот путь ему незнаком, потому что янки не отрывал взгляд от окна, жадно впитывая пробегающие мимо пейзажи.
Ну и ну… Любитель и большой энтузиаст российского искусства на прогулке… А где же его спутники? Что-то не видать.
Похоже, этот закордонный гусь решил самостоятельно, без разрешения властей, прошвырнуться в глубинку, чтобы втихаря прикупить какой-нибудь раритет, например, старинную икону или донце от прялки, расписанное дореволюционным мастером.
Ха-ха-ха! И еще раз трижды ха-ха. Иво, разуй глаза.
Растолкуй сам себе, с какой стати приличному цивилизованному человеку, родом из пупа земли (почти все янки считают, что Ной во время всемирного потопа приплыл не к горе Арарат, а в Америку, откуда и произошла жизнь), изображать «рашен замухрышка» в поношенной одежонке и кепке (которую носит лишь знаменитый на всю страну московский мэр и деревенские деды), венчающей небритую как минимум три дня физиономию?
Что там толковать. Тут и ежу понятно. Фраер на задании. В чем оно заключается, это, конечно, вопрос. Но то, что этот сукин сын едет в глубинку отнюдь не для того, чтобы сеять доброе и вечное, я мог бы побиться об заклад с кем угодно и на любую сумму.
И что мне теперь делать? Я чувствовал, как во мне взыграло ретивое. Так случается со старым охотничьим псом, которого хозяин вывез к реке на прогулку.
Уже немощная псина, потерявшая былую силу и прыть, вдруг учуяла в камышах жирного селезня и невольно, по привычке, сделала стойку. А хозяин-то без ружьишка, да и стрелять почти разучился; мало того – стал непротивленцем, превратившись в простого обывателя с нарушенной психикой и отвратительными вазомоторными реакциями.
М-да… Видит око… Близок локоть, да не укусишь.
Может, проследить, куда он направит свои стопы? А если у него есть прикрытие? Не исключено. И тогда, друг мой ситцевый, твоя жена останется вдовой раньше, чем сбегает в ЗАГС за документами о разводе.
Впрочем, возможно это и к лучшему. Для нее, по крайней мере.
Положит Каро на могилку букетик цветов, горестно всхлипнет под черной вуалью – для прессы, и пометется дальше копытить денежки. Для чего и для кого? А фиг его знает. Спросите у маньяка, зачем он каждый день покупает новую веревку для удавки.
Стоп! Что-то меня повело в другую сторону. Вернемся к нашим баранам.
Допустим этот американец и впрямь шпион. Ну и что? Да сейчас, во времена развитой демократии, столько «рыцарей плаща и кинжала» шастает по всей России, что «контора», которая в Москве, на Лубянке, давно махнула на них рукой.
А пусть себе бегают. Какие тайны еще могут узнать и высмотреть многочисленные американские и натовские шныри (что в принципе одно и то же)? По-моему, все уже давно продано им по сходной цене нашими главными боссами во времена перестройки и последовавшей за ней перестрелки.
Большие были «патриоты»… И все с партбилетом в кармане. Как там они себя называли – «ум, честь и совесть эпохи»? И это я за таких ублюдков сражался на невидимом фронте… Идиот!
Нет, с меня хватит! Достаточно. Пусть с этим «туристом» разбираются те, кому положено по долгу службы. Я всего лишь пенсионер, которого выперли из армейских рядов за то, что не потрафил начальству.
Выперли в свет, что называется, во чисто поле, где у меня не было ни квартиры, ни постоянной работы, ни надежд на будущее. Выживайте, Арсеньев, номер в штатном расписании такой-то, псевдоним Ястреб, как можете.
И не окажись я очень предусмотрительным человеком, который сначала не погнушался дернуть у вражеских шпионов чемоданчик с долларами, а затем утаил этот уголовно наказуемый факт от начальства, гнить бы мне сейчас на какой-нибудь мусорной свалке, ковыряясь в отходах жизнедеятельности нормальных людей.
Что поделаешь, юные годы, проведенные в детдоме, без отца-матери, научили меня полагаться лишь на самого себя, на свой здравый смысл и собственные силы. Я был подкидышем, а значит, тот факт, что мне не судилось умереть сразу, еще в колыбели, предполагал длинную жизнь, за которую я всегда цеплялся как рыба-прилипала за кровожадную акулу…
Электричка остановилась на нужном мне разъезде. Больше не думая о «почитателе русской культуры» в соседнем вагоне, я с трудом бросил себе на горб здоровенный рюкзак с продуктами, на которые ушли почти все деньги, полученные в качестве выходного пособия от Каролины, и вышел на перрон.
Сумку со шмотками и кларнет я оставил у Венедикта. Зачем мне в глуши фрак и лакированные штиблеты? Все свои носильные вещи, простые и удобные в отшельнической жизни, я оставил под присмотром Зосимы, так же, как и ключ от избы-бунгало над озером. Надо же кому-то присмотреть за моим хозяйством.
Что касается кларнета, то лучшей музыки, нежели та, которую выдают весенней порой различные птички в лесу, я еще не слышал. Так нужно ли портить самому себе и деревенским аборигенам вечный кайф?
Электричка тронулась, увозя мои сомнения и колебания дальше, а я сошел с насыпи и углубился в лес.
Должен сказать, что до моей (да, теперь моей) деревушки нужно было чесать по бездорожью и болотцам километров пять и часов… а это, как придется. В зависимости от времени года и прогнозов погоды.
Но в данный момент было сухо, дожди не поливали здешние леса как минимум месяц (это я определил по состоянию тропы), а значит, путь мой не будет чересчур тяжелым и длинным, несмотря на рюкзак, под тяжестью которого рухнула бы даже лошадь Пржевальского.
Я шел короткими переходами с привалами по пять-семь минут. Можно, конечно было и подольше наслаждаться лесной тишиной и ароматом разогретой на солнце живицы, но солнце уже клонилось к горизонту, чтобы уйти на отдых, а топать ночью даже по знакомым лесным тропам – хорошего мало.
В один из таких привалов я вдруг ощутил непонятный дискомфорт. Что-то как бы кольнуло меня в обнаженную шею, словно некие невидимые лесные божества разом выпустили в мою спину мириады крохотных стрел.
Я не стал резко оборачиваться, но мои уши вдруг превратились в чуткие локаторы. И я услышал чье-то дыхание. Кто-то стоял за деревьями и вел за мной наблюдение.
Нет, я не испугался. Чай, не на задании во вражеском тылу, где меня мог подстерегать, например, снайпер с хорошей оптикой.
Но все равно ощущение незащищенности было малоприятным. В этом лесу (я это знал точно) иногда бегают дурики со стволами. Вдруг такому хмырю захочется использовать меня вместо мишени? Интересно ведь…
Из оружия я имел только нож с выкидывающимся лезвием. Конечно, ножик был классный. И управлялся я с ним вполне сносно. Однако, это в ближнем бою.
А если сейчас по мне пальнут, то нож вместе с моей шкурой пойдет кому-то как охотничий трофей.
Неторопливо – буквально по миллиметру – я сменил позу и быстро встал на ровные ноги, мгновенно забросив рюкзак за плечи. Теперь я мог не бояться выстрела в спину. Пробить такую массу всякой всячины, спрессованную в одну большую галету, можно разве что с помощью гранатомета.
Я шел как по канату над пропастью. Чужой взгляд не отставал, он преследовал меня с назойливостью мошкары. Нет, с этим делом нужно кончать! Иначе у меня может родимчик приключиться.
Место для засады я выбрал самое, что ни есть, подходящее. Впереди по пути следования протекал неширокий топкий ручей, но он журчал, как маленькая речка, заглушая все звуки. Что и следовало доказать – если мой преследователь и имеет изощренный слух, все равно ему не разобрать, продолжаю я идти прямо, или свернул в сторону.
Спрятавшись за поваленным бурей деревом, я снял рюкзак и проворно нырнул в чащу. Теперь я не шел, а скользил между деревьев как бесплотный дух. Этому меня научили в спецшколе, а дошлифовал мое мастерство в скрадывании дичи дед Зосима, старый опытный охотник, дока в этом деле, каких мало.
И дичь появилась! Она попалась на удочку, как глупый карась. Хотя, наблюдая за своим преследователем со стороны, я невольно отдал должное его умению ходить по лесным тропам – он передвигался практически бесшумно.
Интересно, где это сукин сын прошел такую школу? Явно не на городских мостовых, сразу видно.
Человек был высок, худ и облачен в просторную черную хламиду с капюшоном, скрывающую очертания его фигуры. Если бы не цвет, можно было принять его верхнюю одежду за армейскую плащ-палатку.
Одно меня немного успокоило – в руках он держал лишь длинный посох с резным навершием. И никакого оружия. Ну разве что под плащом-хламидой у него был спрятан пистолет. Но его еще нужно достать…
Я появился перед ним как черт из табакерки. Это я умел. В этом заключался особый шик моей военной профессии, в частности, когда мы, еще совсем юные спецы, демонстрировали свое умение проникать через все препоны во вражеский лагерь зубрам внешней разведки.
– Здравствуйте, дяденька! – сказал я с беззаботным видом, быстро, на глаз, определив, что мужику стукнуло никак не меньше пятидесяти. – И что это вы тута делаете?
Нужно сказать, что он оправился от испуга очень быстро. Его замешательство длилось считанные секунды. А затем аскетическое лицо черноризца стало невозмутимым и очень серьезным, а черные, глубоко посаженные глаза полыхнули недобрым огнем, от чего у меня по спине побежали мурашки.
Ну, блин, и глазищи…
– Иду по лесу, – ответил он низким, но звучным голосом.
– Это и ежу понятно… вон тому, – показал я на маленького зверька, который тащил на своем колючем горбу белый гриб; надо же, подлатался, работяга, несет себе запас на зиму. – Но мне очень не нравится, когда идут по МОИМ следам, притом тайно, скрадком, – сказал я с нажимом. – Или вы тут работаете в качестве лесного сторожа?
– Возможно, – коротко ответил мой собеседник.
– Тогда я Робин Гуд. И прошу больше со мной такие фортели не выкидывать. Я, знаете ли, человек нервный…
– Зарежете меня? – Что-то дрогнуло на его лице-маске, а в глазах появилось какое-то новое выражение – будто в глубине зрачков нарисовался злобный шут, который начал кривляться и корчить смешные рожи. – Не упустите на землю ножик, который вы прячете в рукаве.
Ух ты! Надо же, Зоркий Сокол в наших краях появился. Может, сразу снять с него скальп, чтобы потом не мучиться, гоняясь за ним по лесам?
Эта дикая мысль пришла мне в голову совершенно спонтанно, словно кто-то подсказал. Я даже вздрогнул, представив себя на месте злобного индейца-сиу, охотника за скальпами.
– А это как придется, – ответил я жестко; мне уже надоело с ним церемониться. – Надеюсь, мы с вами договорились. Прошу, – указал я на тропу, которая вела к деревушке. – Я так понял, вам туда.
– Да, туда, спасибо, – ответил он вежливо, и широким размашистым шагом направился в ту сторону, где были остатки мостков, по которым можно было перебраться на другой берег ручья.
Я облегченно вздохнул – теперь этот странный (чтобы не сказать больше) черноризец не будет сверлить взглядом мой затылок. А уж про то, чтобы он не сделал крюк и снова не зашел мне в тыл, я позабочусь – следы в лесу я научился читать не хуже Зосимы, моего наставника и учителя в охотничьих премудростях.
Но он так и не свернул с тропы, шел прямо, как по маршрутной карте. Значит, я не ошибся – этот черный братэла топает в гости к кому-то из деревенских. Уж не к Зосиме ли?
Нет-нет, это невозможно! Зосима здорово разбирался в людях. А этот угрюмый тип и вовсе не мог вызвать доверия у старого хитреца. Не тот склад характера, не те повадки. Уж я-то хорошо знаю Зосиму.
Я шел, по ходу пьесы читая следы черноризца, тащил свою неподъемную поклажу, мысленно проклиная собственную жадность, – на кой ляд было скупать полмагазина!? – а перед глазами стоял посох этого странного типа, вернее, его навершие.
Оно было очень мастерски вырезано в виде головы какого-то демона, оскалившего клыки. Они оказались настоящими, кажется, волчьими; с близкого расстояния это определить несложно. А вместо глаз неведомой твари были вставлены небольшие бриллианты.
На почти черном фоне обожженного на костре посоха глаза демона сверкали как живые. Бр-р!…
Все-таки нервы лечить надо! С этим твердым убеждением я и вступил на старую, но вполне приятную для передвижения дорогу, которая вела прямиком к деревне.
