Глава 6

По случаю победной баталии я расщедрился и достал из своих неприкосновенных запасов бутылку превосходного мартини для Каролины и виски – для нас с Зосимой. Увидев, чем я сервировал стол, девушка поджала губы и, памятуя вчерашний ужин с самогоном, тихо бросила:

– Жлобяра…

Я деликатно промолчал. Зосима, уже освоившийся с присутствием женщины в моей холостяцкой обители, посмотрел на меня с сочувствием. Он был ярым противником противоположного пола. Впрочем, его антагонизм распространялся только на законных супруг.

За свою достаточно долгую жизнь Зосима был женат трижды. И каждый раз супружеские отношения моего приятеля заканчивались фиаско.

Жены никак не могли проникнуть в сложный внутренний мир деревенского философа, поэтому его образ жизни и поступки казались им неестественными и непонятными. Если же ко всему прочему присовокупить вопиющую безалаберность Зосимы, который бросал вещи где попало, а спать любил в фуфайке, валенках и с трубкой в зубах, то и вовсе становилось понятным, почему самая стойкая его супруга смогла прожить с ним всего лишь восемь лет. (К слову сказать, первый раз Зосима женился поздно, в тридцать четыре года).

Виски Зосиме не понравилось.

– Бурда, – сказал он категорично, и, выловив пальцами из стакана кусочки льда, выкинул их в открытое окно.

– Городские штучки… – пробурчал Зосима скептически. – Вода, она и есть вода. Крепость убивает.

– Ваше самопальное пойло, конечно же, гораздо лучше, – съязвила Каролина, которая уже налила себе вторую порцию мартини.

– Безусловно. Лучше и крепче. – Зосима был невозмутим. – Между прочим, продукт изготовлен по старинному рецепту. Тройная очистка. Такие настойки с удовольствием пивали даже дворяне. Мой дед, до революции державший винокурню, получил за свою водку медаль. Вот так-то, барышня.

– А почему бы вам не продолжить семейный бизнес? – спросила девушка с наигранной серьезностью.

– Мы – крестьяне, – гордо ответил Зосима. – Нынче у нас другие ценности.

Стараясь сдержать внезапный приступ смеха, я даже поперхнулся. В колхозе, когда он еще существовал, Зосима работал почтальоном. И к земле имел такое же отношения, как я к выращиванию страусов в условиях Нечерноземья.

Заметив, что Зосима смотрит на меня с подозрением, я принял серьезный вид. И назидательно сказал, обращаясь к девушке:

– Не все, дорогуша, замешано в этом мире на деньгах. У бывшего советского человека иные жизненные ориентиры. Мир грубой наживы ему противен.

– Я вам не дорогуша! Запомните это на будущее.

– Уже запомнил. Вот только насчет будущего… – Я скептически ухмыльнулся. – Оно у нас с вами очень короткое. Я имею в виду совместное будущее. Вот сейчас посидим маленько, погутарим – и разойдемся, как в море корабли.

Зосима смотрел на нас удивленными глазами. Шестеренки в его черепной коробке вращались в усиленном режиме, но давали только холостой ход. Он никак не мог понять уровень моих отношений с девушкой.

– И как можно скорее! – бросила Каролина, одним махом тяпнув очередную порцию мартини. – Иначе я просто перестану себя уважать, если задержусь здесь лишний час.

– Зосима, как твоя кормилица, на ходу? – спросил я у приятеля, напрочь проигнорировав выпад девушки в свой адрес.

Открытый рот Зосима захлопнулся, как мышеловка, при этом щелкнув зубами.

– Дык, Машка… завсегда… – ответил он несколько туманно.

– Тогда еще по стопарику – и пора запрягать. Отвезешь барышню к электричке. – Я посмотрел на часы. – В самый аккурат успеешь.

– Ага… – Зосима торопливо выпил и неуклюже встал. – Ну, мы… это, пошли… – Мой обалдевший приятель начал обращаться к себе как к сиятельной персоне.

– Двигай, – шутливо козырнул я Зосиме. – Только предупреди Машку, чтобы вела себя прилично и отправление естественных надобностей оставила на обратную дорогу. Чай, не дрова будешь везти. Барышня привыкла к стерильным памперсам и французским духам. Сам понимаешь… Так что не посрами родную деревню.

Зосима похлопал глазами чуток, не в состоянии понять мою заумную речь, а затем с отчаянной решимостью налил себе еще полстакана виски, выпил, крякнул и довольно шустро выскочил за дверь. Каролина смотрела на меня голодными глазами кровожадного киношного вампира. Казалось, еще немного – и она от злости вопьется зубами в мое горло.

Я изобразил вежливую улыбку, налил себе виски, набросал в стакан побольше льда, и с книгой в руках уселся в кресло, совершенно игнорируя присутствие девушки. В этот момент мне и впрямь очень хотелось, чтобы она быстрее покинула мою скромную обитель. Эта красотка, не успев появиться, уже притащила на хвосте в наши тихие патриархальные края подозрительный вертолет и не менее подозрительную компашку рыбаков.

Возможно, в ее приключениях не было ничего из ряда вон выходящего. Ну, сбежала баба от мужика – и сбежала. Эка невидаль. Такие карманные трагедии случаются сплошь и рядом.

Но я боялся во всей этой истории двух вариантов. Есть такие люди, которые притягивают несчастья как громоотвод разряды молний. Там, где появляются подобные индивидуумы, про покой можно забыть. Видно, такая у них планета, так на роду написано.

А вариант номер два… О нем лучше и не думать. Чтобы не пить корвалол прямо с утра и не шарахаться в сторону при виде нечаянно встретившейся на пути коряги. Тьфу, чур меня!

Наверное, мне не удалось скрыть обуревающие меня чувства, потому что Каролина удивленно подняла брови. Я машинально, по накату, ответил ей долгим сумрачным взглядом, в котором можно было прочитать все, что угодно, только не человеколюбие.

Девушка вздрогнула и инстинктивно прижалась к спинке стула – она все еще сидела за столом и продолжала пить мартини, закусывая солеными орешками из моих запасов. Спохватившись, я поспешно отвел глаза в сторону. Терпеть не могу, когда кто-либо пытается – пусть и нечаянно – проникнуть в мой внутренний мир.

За окном раздалось лошадиное ржанье. Я ухмыльнулся, взял из сахарницы несколько кубиков рафинада и вышел на улицу. Машка тянула голову через забор и забавно шевелила губами, любовно кося на меня большим глазом. Мы с нею дружили. Я отдал ей сахар, и Машка с хрустом начала его жевать.

Зосима топтался рядом с телегою, поглядывая то на меня, то на открытое окно, где виднелся движущийся силуэт Каролины. Девушка собирала свои вещи.

– Соломы хватит? – осторожно спросил Зосима, похлопывая ладонью по подстилке. – Может, еще чуток…

– Не нужно баловать клиента. К тому же, у нее задок, что у твоей кобылы. Девка крепкая. Выдержит.

Каролина, небрежно бросив рюкзак на телегу, уселась поверх соломенной подстилки с видом принцессы, приготовившейся к церемонии коронации на царство. Глядя на ее вздернутый кверху носик, я невольно залюбовался девушкой. Ах, хороша, чертовка…

Увы. Хороша Маша, да не наша… От переизбытка чувств я обнял за шею кобылу… и с облегчением хохотнул. Лошадь удивленно скосила на меня большой выпуклый глаз и всхрапнула.

Глупая животина. Не понимает, что женщина для мужчины сродни плохо подогнанному седлу для необъезженного жеребца, привыкшего к вольному полю. И сбросить трудно (а нередко практически невозможно), и терпеть невмоготу.

Зосима отбыл. Перед этим торжественным моментом Каролина все-таки снизошла до весьма краткого разговора со мной. Она процедила сквозь зубы скупые слова благодарности за свое спасение, – удивительная воспитанность! – а я с очень серьезной и скорбной миной на лице, чаще всего присущей людям, идущим вслед за гробом, ответил ей, что счастлив был услужить такой прелестной даме.

На этом дипломатия закончилась, причем финальным аккордом оказалось нехорошее слово "б…дь", которое в сердцах произнес Зосима в адрес кобылы Машки – что-то она не так сделала; может, начала движение не с той ноги.

Я возвратился в свою обитель и с огромным облегчением упал на диван. Хорошо! "Темницы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа…", – вспомнились мне известные строки. Снова моя отшельническая жизнь пойдет своим чередом, без приключений и стрессов. На кой они мне?..

Зосима, как обычно, появился вечером. Поставив кнут у двери, он с тайным недовольством снял сапоги и важно прошествовал к креслу.

– А не принять ли нам по пять капель? – произнес я дежурную в наших дружеских отношениях фразу – для завязки разговора.

Мне почему-то не понравился вид Зосимы. Мой приятель хмурился и избегал встречаться со мной взглядом.

С чего бы?

Выпили, посидели, помолчали. Покурили. Потрепались ни о чем: соседская сука не ко времени ощенилась, в лесу полно клещей (и откуда такая напасть?), вчера вечером хорек забрался в чей-то там курятник и покусился на кудахтающую живность…

Затем Зосима, как всегда, попытался подбить меня на дискуссию о внешней и внутренней политике президента нашей страны, но я не поддался на его хитрые маневры и скомкал разговор. Опять выпили. И снова закурили. Зосима отрешенно смотрел в окно. Похоже, он никак не мог решиться начать обычный наш базар-вокзал и ждал, что я возьму слово первым.

– Ладно, дружище, колись, – наконец я смилостивился, чтобы выручить приятеля. – Не трави душу ни себе, ни мне.

– Дык, я что… Оно конечно… кхе, кхе! – Зосима закашлялся, стыдливо прикрывая рот заскорузлой ладонью.

– Минздрав предупреждает – курение опасно для вашего здоровья.

– Ага, – согласно кивнул Зосима. – Так говаривал и мой дед Трофим… царство ему небесное!

Он поднял щепоть ко лбу и по инерции поискал глазами икону в красном углу избы. Наткнувшись взглядом на голые стены, сокрушенно вздохнул, и одним быстрым движением начертал в районе живота какой-то каббалистический знак, лишь отдаленно похожий на крестное знамение.

– И оказался прав, – продолжил Зосима. – Дед сам курил, а потому прожил всего лишь девяносто один год.

– Помер считай что в отроческом возрасте, – едко заметил я, доставая очередную сигарету.

– Дык, он и впрямь… того, раньше времени… – невозмутимо сказал Зосима, будто и не расслышав в моем замечании неприкрытого сарказма. – Прадед сто шестой разменял, когда пришла его очередь отправиться на погост.

– А отец?

– Ну, батя – это другой разговор. Ему еще и сорока не было, когда нас раскулачили и в Сибирь сослали. Гдето там он и сгинул. В котором году помер, мне так и не сказали… Госп… – снова начал он, забывшись, свое обращение к несуществующим в моем жилище иконам, но, опомнившись, лишь притронулся к груди, где под рубахой у него был дешевенький крестик на ширпотребовской цепочке.

Зосима к вере относился своеобразно. Он и на дух не переносил попов, практически никогда не посещал церковь (до нее от нашего "острова" было полсотни верст), но мог где-нибудь в лесу, в укромном месте, став на колени, самозабвенно молиться добрый час.

Правда, это случалось редко и в основном после двух-трех рюмок самопальной настойки, которую мы принимали на охоте, чтобы снять усталость. И его, с позволения сказать, "молитва" скорее напоминала философские рассуждения о смысле бытия, монолог с незримым собеседником, нежели церковные каноны.

Зосима верил в царство небесное, рай, ад, леших, русалок, ведьм и прочую нечисть, но по ночам преспокойно спал под открытым небом в глухих урочищах, где и днем ходить боязно. А из библейских заповедей знал только те, которые мог выполнять. И был уверен, что их гораздо меньше, чем на самом деле.

По моему уразумению, Зосима в своих представлениях о вере был скорее варваром, нежели христианином.

Я знал, что в глухомани у него есть заветное дерево, настоящий лесной патриарх в три обхвата. Под ним он время от времени совершал языческие обряды жертвоприношения каким-то лесным божествам (каюсь, однажды по пьяной лавочке спровоцировал своего приятеля на откровенность), сжигая на костре кусочки мяса и кости животных и поливая все это смесью молока, меда, муки и водки.

Кроме дерева, у Зосимы имелись и другие "алтари", более мелкого калибра, на разных охотничьих маршрутах. Один из них я видел собственными глазами. Это был кусок скалы, напоминающий рог. Он торчал посреди болотистого редколесья как диковинный гнилой зуб.

Кто и в какие времена его сюда воткнул, было загадкой. И по цвету, и по фактуре скала даже близко не напоминала каменные выходы на поверхность, коими изобиловали окрестности деревеньки. Скорее всего, скальный обломок притащил в эти места ледник миллионы лет назад.

Я все-таки не удержался в рамках приличия и подсмотрел, чем занимался Зосима возле своего скального "алтаря". Бес любопытства попутал.

Мой приятель, пританцовывая, несколько раз обошел вокруг скалы, затем, раскинув руки, прильнул к ней и минуты две стоял совершенно неподвижно, что-то бормоча себе под нос. А после воткнул в расщелину сухую ветку с привязанной красной ленточкой и, кланяясь, пятился метров десять.

Таких лент – самых разных цветов, выцветших от непогоды и времени – на скале было множество. Алые – похоже, самые фартовые – Зосима нарезал из знамени, некогда красовавшимся над почтовым отделением.

Не скрою, я не стал делать вид, что ничего не заметил. На мой вопрос, чем он там, возле скалы, занимался, Зосима не без смущения ответил:

– Дык… это… Ну, чтобы, значит, удача охотничья от нас не отвернулась.

– Ты и вправду веришь во все это? В наш просвещенный век – и какие-то шаманские штучки.

Мое удивление было неподдельным.

– Бог на небеси, ему до наших земных охотничьих забав нету никакого дела. А они… кгм! – Зосима запнулся, пытаясь правильно сформулировать объяснение – чтобы не обидеть своих идолов. – Они, – с многозначительным нажимом продолжил мой приятель после небольшой паузы, – рядом, всегда с нами.

Смотрят, наблюдают. Если ты правильный человек, могут и помочь.

– Что значит "правильный"?

– Ну, значит, чтобы не жадный был, не бил зверя без разбору и крайней надобности. Чтобы в лесу не мусорил и костры не жег где попадя.

– А кто такие "они"? – не отставал я, хотя и видел, что Зосиме разговор не нравится.

– Дык, это… – Он смущенно потупился и потянул из кармана походную трубку. – Ну, в общем… – Зосима жалобно посмотрел на меня и беспомощно развел руками.

Я решил больше не напрягать своего приятеля и сказал:

– Понял. Будешь просить у них удачи, не забудь и про меня.

– Это мы завсегда! Для тебя – с дорогой душой, – обрадовался Зосима и облегченно вздохнул.

У меня тоже посветлело в мыслях. Оказывается, я не совсем уж плохой человек, если Зосима и меня записал в разряд "правильных"…

– Так что там у тебя? – спросил я Зосиму, когда он оприходовал еще одну рюмку и в очередной раз начал развязывать свой кисет, чтобы набить трубку. – Не томи, выкладывай.

Зосима наклонился ко мне и тихо, с придыханием, сказал:

– Она осталась…

– Не понял… Это ты о ком?

– Дык, чего здесь непонятного? Девушка в деревне осталась.

– Что-о!? Не может быть!

– Еще как может. Заставила вернуться с полдороги.

– И ты согласился!?

– Ну… – Зосима опасливо отодвинулся от стола; наверное, ему не понравилось выражение моего лица. – Она настаивала. Ругалась. Я не хотел, ей Богу!

– Эх, ты, бирюк… – Я в досаде покрутил головой. – Разве непонятно, что от нее можно ждать только неприятностей? Не успела она здесь появиться, как, наверное, сам черт принес трех оборзевших козлов с электроудочкой. А что будет дальше – можно лишь предполагать.

– Так ведь я пытался с нею по-доброму… А она ни в какую. Говорит, не ваше собачье дело. Где хочу, там и живу. У нас теперь, говорит, свобода и демократия. О тебе нехорошо отзывалась…

– Неужто материлась? – Я невольно ухмыльнулся.

– Ну, не так чтоб уж очень… Грамотно ругалась. Даже по-иностранному.

– Это обнадеживает. Все-таки гораздо приятнее иметь дело с образованным человеком, нежели с полным дебилом. Но это обстоятельство, тем не менее, твоей вины не умаляет. Нужно было высадить ее к чертям собачьим среди леса, указать дорогу и пусть топает до станции своими прелестными ножками.

– Дык, я как-то не сообразил. К тому же, она женщина…

– Ну да, ты ведь большой дока по этой части. Запомни: в нашем мире все неприятности из-за женщин.

Ладно, если и не все, то большинство – точно.

– Эка ты загнул… – Зосима неодобрительно поморщился. – По-твоему, женщины виноваты и в том, что нынче браконьеров расплодилось видимо-невидимо?

– Несомненно! Тебе нужна соболиная шуба? Или норковый палантин? Нет. А перо страуса для шляпки?

Или, к примеру, высушенная и растертая в порошок предстательная железа тигра?

– А это еще зачем? – удивился Зосима.

– Чтобы муж любил ночь напролет. Китайская медицина. Говорят, сильная штука. Ну, как, убедил?

– Убедил. Вот чертовы бабы! – Зосима скрылся в дымном облаке. – Кхе, кхе! Я так полагаю, что и табак они придумали.

– Не исключено. В древних народов земледелием и природой обычно заведовали женские божества. Так что, скорее всего, они и к распространению этой отравы руку приложили.

– Да-а, ишь как оно выходит… – Зосима неторопливо посасывал трубку и глядел сквозь меня задумчивым взглядом. – Надо было эту девку в лесу оставить. Ты прав.

– Не горюй, – утешил я своего приятеля. – Чему быть, того не миновать. И, кроме всего прочего, я так думаю, что эта подруга вернулась бы в деревню при любом раскладе. Даже пешком.

– Почему?

– Она еще не успела здесь всю посуду разбить. Эта девица из тех, которые на достигнутом не останавливаются.

– А ты вроде как испугался. – Зосима смотрел на меня с хитрым прищуром, будто целился. – Или я не прав?

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, – продекламировал я с пафосом строку из древнегреческого эпоса. – А казачок-то засланный.

– Это как понимать?

Я не стал читать Зосиме лекцию о взятии греками Трои и рассказывать сюжет старого приключенческого фильма. Я лишь растолковал ему свои слова в приемлемом варианте:

– Так ведь она к нам с неба свалилась. Никак, знамение. Вот только хорошее оно или плохое – трудно сказать. Поживем – увидим.

– Эт точно…

– И куда ты определил ее на постой? Неужто в свою "гостиницу"?

Самочинно захватив помещение почты, Зосима, тем не менее, не стал его обживать. Он лишь прорубил дверной проем, соединив таким образом обе половины избы, убрал барьер, отделявший работников почты от клиентов, повесил на окна линялые ситцевые занавески и поставил в образовавшейся горнице две кровати, которые нашел в давно заброшенном развалившемся доме. Вместо матрацев он положил на них сенники.

Кроме кроватей в помещении находились стол, три табурета и оцинкованный бак с краником – для питьевой воды. На столе красовался пузатый самовар – дореволюционный, а стены были украшены разнообразными поделками из бересты, лыка и корневищ (иногда на Зосиму нападал такой стих). Пол прикрывали пестрые домотканые дорожки – памятный подарок одной из жен моего приятеля. В общем, горница, невзирая ни на что, получилась просторной и достаточно уютной.

Я так понял, что Зосима, несмотря на свою лениво-созерцательную натуру и неприятие новых демократических реалий, все же решил ступить на непроторенную и непонятную для него тропу бизнеса.

Судя по всему, он предполагал устроить в почтовом отделении некое подобие гостиницы для любителей деревенской экзотики.

Но городскому люду, избалованному зарубежным сервисом, "остров" был до лампочки, а немногочисленные грибники и сборщики ягод из простонародья, изредка забредающие в нашу глушь, торопились покинуть окрестности деревеньки засветло.

Однако клиент все же нашелся. Это был странный тип, явно из чиновного сословия, и, ясное дело, при деньгах. Я видел этого человека только два раза. Он был невысок ростом, лысоват и хорошо упитан. Его привозил в деревню гусеничный вездеход, нанятый чиновным господином на близлежащей станции – у геологоразведчиков.

Сгрузив привезенные с собой ящики с продуктами и спиртным, дачник закрывался в отведенном ему помещении, и полмесяца пил горькую что называется до упора, не подпуская к себе даже Зосиму. Похоже, по нужде постоялец выходил только в темное время суток, так как днем его никто не видел.

По истечении двухнедельного срока затворник выходил на свет ясный только для того, чтобы уже налегке забраться в вездеход и отбыть восвояси. При этом он был похож на язвенника, только что покинувшего реанимацию: тощий, с серым мятым лицом и с неверной походкой.

Похоже, он почти ничего не ел, только пил, потому как продукты оставались практически не тронутыми.

Это обстоятельство вызывало у Зосимы эйфорию – клиент вместе с пустыми бутылками оставлял ему и все остальное.

За постой странный дачник расплачивался своеобразно. Уже возле вездехода он совал руку в карман, цеплял энное количество купюр и, не считая, всучивал их Зосиме. А тот, чтобы подчеркнуть свое уважение к постояльцу, снимал шапку (или кепку – в зависимости от сезона) и кланялся, будто перед ним стоял важный барин.

Сумма варьировалась произвольно; все зависело от содержимого кармана. Однажды странный клиент вместе с рублевыми бумажками зацепил и две сотенных "зеленью". Когда честный сверх всякой меры Зосима сказал ему об этом, постоялец лишь небрежно отмахнулся – мол, не приставай с разными мелочами.

Судя по этому факту, денег у клиента было что в лесу палых листьев осенней порой.

Мы с Зосимой не сошлись во мнениях по поводу странного постояльца. Он считал, что мужик таким образом лечится от излишней полноты. Действительно, после "процедур" клиент здорово терял в весе.

Притом без всяких там патентованных заграничных чудо-пилюль – только благодаря чисто русской методе.

Но мне все-таки казалось, что чиновный затворник таким макаром снимает стресс, или, в крайнем случае, является тайным алкоголиком, время от времени удаляющимся от нескромных глаз, дабы предаваться любимому пороку. Наверно, он занимал слишком высокий и денежный пост, чтобы надираться до положения риз в кабаке или в теплой компании, среди которой обязательно найдется стукач.

– Ты что! Фу!.. – Зосима забавно взмахнул руками, будто отгоняя привидение. – На кой она мне. Скоро сюда пожалуют Пал Палыч. Звонил намедни.

Пал Палычем звали странного постояльца.

– И то… – согласился я с пониманием. – Твой постоянный клиент – мужик при деньгах. А эта девица разве что натурой может расплатиться. У нее этого добра больше чем нужно, притом высшего качества.

– Дык… я бы и не против… – Зосима хитро ухмыльнулся. – Гляди, все и сладилось бы. Мы еще… ого-го! – Он вдруг пьяненько хихикнул. – Шучу… Ну, а насчет денег ты не прав. Денег у нее много. Она и впрямь просилась на квартиру и пыталась всучить мне доллары… двести или триста, я не успел сосчитать. У нее в кармане цельная пачка была.

– Да ну!? Значит, правду о себе рассказывала.

– Какую правду? – Заинтересованный Зосима, чтобы лучше слышать, приставил к левому уху ладонь.

– Житейскую. Говорит, что сбежала от богатого муженька. (Вот только где она хранила целую пачку "зелени"? В карманах комбинезона денег точно не было. В рюкзаке? Возможно. То-то Каролина держится за него как нечистый за грешную душу).

– Да-а, нынче бедным достается только полова… – Зосима сокрушенно покачал головой. – Вот в наше время…

– Стоп, стоп! Это мы уже слыхали. В ваше время и сахар был слаще. Согласен. Ты лучше скажи, кто ей предоставил угол?

– Коськины.

– А почему ты не отвез ее к бабке Дарье?

– Дык, она хотела, чтобы у нее была отдельная комната. Притом с видом на озеро. А у Дарьи отдельно только сенцы.

– Понятно… Так говоришь, у Коськиных появились квартиранты? Я рад за них.

Мы переглянулись, а затем дружно расхохотались. И было от чего.

Коськины – это местная достопримечательность. Супружеская чета – дед Никифор и баба Федора – исполняли в деревеньке роль информационного бюро. У них был достаточно мощный импортный радиоприемник (подарок сына-москвича), и старики ночь напролет слушали новости, а днем ходили по избам, удовлетворяя любопытство остальных деревенских жителей.

Супруги Коськины обладали хорошо подвешенными языками и могли заболтать кого угодно. Однажды по неопытности (в самом начале моей деревенской жизни) я имел неосторожность поддержать беседу со стариками, и с той поры начал бегать от них как от чумы. Поэтому и Зосима, и я достаточно хорошо представляли, что ждет Каролину в обозримом будущем.

– Ну ты и фрукт, – сказал я, переводя дух. – Ладно, пусть ее…

Зосима согласно кивнул и выразительно покосился на опустевшую бутылку.

Я не стал возражать.