Книга: Сплетающие сеть
Назад: Глава 35
Дальше: Глава 37

Глава 36

На это раз нашу команду не стали заводить в сторожку, а потащили прямиком под арку, где, как я и предполагал, находился вход в тоннель. Именно потащили – догнавшие нас люди, одетые в темно-серую форму, отвели душу, попинав меня и Пал Палыча ногами.
Досталось и Каролине с Зосимой. Им надавали оплеух. Зосиме разбили губы, и он всю обратную дорогу сплевывал сукровицу, а девушка слегка прихрамывала – ей попало еще и по ноге пудовым ботинком одного из уродов, принадлежащих к серой своре.
То ли он чересчур сильно приложился к ней, то ли, пользуясь моментом, нахально полез куда не следует, но вспыхнувшая, словно спичка, Каролина зафинтилила его в нос изо всей силы. Так называемый "слепящий" удар – тычком раскрытой ладонью снизу вверх – получился на славу.
Парень минуты две ничего не соображал, ничего не видел и лил слезы, пополам с соплями и кровью из расквашенного носа. А потом, оклемавшись, бросился качать права.
Каролине здорово повезло, что за нее вступился кто-то из старших; возможно, сержант, если у "серых" были звания. Иначе она так легко не отделалась бы – всего лишь одним пинком; правда, ногой и от всей души. (Это если не считать предыдущих оплеух).
Признаюсь: не будь я в таком аховом состоянии, – в этот момент "серые" считали мне ребра, а я изображал футбольный мяч, – ударивший ее боец горько пожалел бы о своем не джентльменском поступке.
Но больше всех попало Пал Палычу. Бобик, которого он шандарахнул топором, был едва жив, и хозяин несчастного ротвейлера просто озверел, увидев, что стряслось с его любимцем. Он как коршун набросился на Пал Палыча, и, повалив его на землю, начал топтать ногами и охаживать прикладом карабина. Не помешай избиению кто-то из серого начальства, нашему Рэмбо пришел бы конец.
Пал Палыч продолжал меня удивлять. Он не сопротивлялся (собственно, как и я; зачем доводить до остервенения и так обозленных донельзя преследователей?), но и не кричал, не корчился от боли, хотя удар прикладом сродни удару лошадиным копытом. Пал Палыч оказался стойким, как оловянный солдатик.
После увиденного я даже зауважал одичавшего чиновника.
Он был здорово избит. Если меня тащили под руки, – я притворялся полудохлым, намереваясь хоть так уесть своих истязателей; пусть попотеют, чтобы жизнь им медом не казалось, – то Пал Палыча несли.
Правда, только до дороги. Там нас запихнули в микроавтобус, и мы отправились в обратный путь. Как я подозревал, не только обратный, но и последний…
Тоннель был такой ширины и высоты, что в него мог свободно заехать трейлер. Освещение было скудноватым – по маломощной лампе через каждые десять метров.
Как я успел определить, сюда не доходило централизованное энергоснабжение, – скорее всего, из соображений безопасности. На подходе к арочному въезду я услышал шум работающей дизельной электростанции, а пока отворяли калитку в воротах, увидел и ее.
Она была смонтирована в автомобильном прицепе, прикрытом маскировочной сеткой. Прицеп стоял возле груды металлолома. Его и вблизи заметить было очень сложно, а с высоты птичьего полета – практически невозможно.
Рядом находился и запасная электростанция – тоже под сеткой, и тоже на колесах. Предусмотрительные, стервецы…
Мы шли минут пять. Затем сопровождавшие нас охранники свернули налево, и мы очутились в коробке просторного лифта, который опустил нас метров на десять вглубь. Внизу тоже находился тоннель, но гораздо уже – почти как обычный коридор в общественном здании, только со сводчатым потолком. В стенах коридора были прорезаны ниши, закрытые металлическими дверями сейфового типа.
В одну из таких ниш нас и затолкали, предварительно огласив подземную тишину скрипом давно не смазанных дверных петель.
Нас встретила пугающая безразмерная пустота. От неожиданности я остолбенел. Мне казалось, что за сейфовой дверью должна находится каморка размером максимум четыре на четыре метра, не более. А мы стояли на пороге зала ожиданий железнодорожного вокзала. Только он был плохо освещен, безлюден и не имел скамеек. Что меня сразу же очень огорчило.
Противоположный конец бокса – назовем "зал ожидания" более подходяще – терялся в полумраке. Стены и свод в дальнем конце, освещенные только плафоном у входа, будто таяли, казались размытыми, и чудилось, что мы стоим в коридоре, ведущем в другие миры.
Но лязг закрывающейся за нами двери быстро вернул меня к жестокой, отнюдь не фантастической, действительности. Скорее всего, мы и впрямь уйдем отсюда в другой мир. Только он находится не на далекой планете, расстояние до которой исчисляется тысячами световых лет, а гораздо ближе – ровно в двух метрах ниже уровня земли.
– Располагайтесь, – сказал я устало, и отправился обследовать нашу последнюю, как я предполагал, земную юдоль.
За мной похромала и Каролина. Зосима и Пал Палыч, которых мы усадили возле двери, угрюмо отмалчивались.
– Как ты? – спросил я участливо, с невольной нежностью глядя на ее бледное осунувшееся лицо с синяком под левым глазом.
– Могло быть и хуже, – ответила она и вымученно улыбнулась.
– На всякий случай открою тебе тайну. Вдруг больше не будет такой возможности. Я с первой нашей встречи знал, что все окончится печально.
– Ты хочешь таким образом подбодрить меня?
– Разозлить. Когда ты злая, то способна горы своротить.
– А это уже комплимент.
– Ни в коем случае. Просто в любой миг ситуация может кардинально измениться. И ты должна быть не амебой, а пружиной, готовой к моментальному действию. Мне совсем не хочется изображать барана, которого ведут на бойню. Умирать надо красиво, дорогая. Это мое жизненное кредо. Ты нужна мне, Каролина…
Она посмотрела на меня долгим взглядом и сумрачно кивнула.
– Ты считаешь, что это наша конечная остановка? – спросила она изменившимся голосом.
– Лучше не заблуждаться. Иллюзии расхолаживают. И подавляют способность к сопротивлению.
Нам с Каролиной повезло. Мы нашли целую гору поломанных кресел и стульев. Оторвав у них спинки и сидения, я соорудил "вертолет", как мы называли в армии деревянный лежак на гауптвахте, только не одноместный, а широкоформатный и в мягком варианте.
Несмотря на огромное нервное напряжение, мы уснули, едва коснувшись импровизированного ложа.
Страшная, нечеловеческая усталость сразила нас наповал…
Долго отдыхать нам не дали. Мысленно задав вопрос своему внутреннему будильнику, я получил ответ, что спали мы не более часа. Это могло быть правдой, а возможно и нет. Подтвердить или опровергнуть свое предположение я не имел возможности.
Нам связали руки за спиной и повели к лифту (уже другому), чтобы поднять наверх, но не в главный тоннель, а выше. Похоже, здесь находились кабинеты руководящего персонала, потому что лифт – громыхающее доисторическое чудище с решетчатой дверью и топорно сработанным кнопочным пультом – доставил нас прямо в большую квадратную приемную.
Там, за вполне современным столом, сидел строгий молодой человек в костюме и при галстуке. Возле него, на приставных тумбах, стояли разнообразные телефоны, компьютер с лазерным принтером, ксерокс и еще какая-то электронная аппаратура неизвестного мне назначения.
Нам пришлось ждать около десяти минут. Конвоир дышал мне прямо в затылок, и я был на пределе. Меня просто тошнило от его зловонного дыхания и очень хотелось закрыть ему гнилозубую пасть хорошим ударом кулака.
Но вот одни двери (самые большие, явно импортные, изготовленные из дерева ценных пород) отворились, и оттуда вышла группа "яйцеголовых", как назвали бы их американцы, – человек пять-шесть, почти все лысоватые, некоторые в очках, а двое в накрахмаленных белых халатах. Ну, чисто тебе солидное лечебное учреждение…
Они мгновенно рассосались по другим кабинетам; на нас "яйцеголовые" даже не посмотрели, занятые своими разговорами. Наверное, в этой весьма подозрительной шарашкиной конторе шеф проводил вечернюю оперативку.
Нас завели в кабинет, где только что проходило совещание, спустя минуту. Это я уже знал точно, так как прямо передо мною находились большие электронные часы, висевший над столом секретаря. Стало известно мне и время – без двадцати восемь. Вот только непонятно – утра или вечера.
Кабинет оказался просто шикарным. Странно было видеть в глухомани вполне европейский офис с мягкими кожаными креслами и дорогой итальянской мебелью.
Все это еще больше утвердило меня во мнении, что хозяева таинственного комплекса – люди очень богатые и пользующиеся поддержкой в верхах. Пусть не столичных, но областных – точно.
Но больше всего меня поразило то, что кабинет имел окна. Комнаты верхнего этажа вырубили в скале, а оконные проемы при необходимости маскировались специальными ставнями.
Сейчас ставни (или жалюзи) были открыты, и перед нашими глазами предстал во всем своем великолепии малиновый закат. Засмотревшись на чудное зрелище, я как-то не обратил внимания на хозяев кабинета.
Они расположились за громадным столом. Их было двое. Один из них имел потрясающие уши: большие, оттопыренные и прозрачные. Казалось, что сквозь них просматривается закатное небо.
Второй, в отличие от первого, худосочного, был плотный, с широкой шеей и сломанным носом профессионального боксера. Он смотрел исподлобья каким-то отсутствующим взглядом, словно мыслями был очень далеко от этих мест.
Что их роднило, так это цвет волос и смуглая кожа. Оба были чернявыми и носили усы. Этническая принадлежность хозяев кабинета не вызывала разных толкований. Это были представители так называемой "кавказской национальности". Но какой именно, определить с кондачка не представлялось возможным.
– Они? – спросил ушастый, глядя куда-то в сторону.
– Да, – раздался знакомый голос, и тут я увидел, что возле стены слева, на узкой оттоманке, сидит рыжий, допрашивавший нас в сторожке. – Это они.
Куда и подевалась его наглая самоуверенность большого босса. Теперь он напоминал шавку, подобострастно заглядывающую хозяину в глаза в ожидании, когда ей бросят кость.
– И эти… задохлики завалили Чеха и двух охранников? – В голосе ушастого явно слышалось сомнение.
– Вы сами просматривали видеозапись запись слежения… – глухо ответил рыжий, опуская глаза.
– Там мало что можно разобрать.
– Я докладывал о необходимости установки дополнительных видеокамер… где-то месяца два назад.
– Ну и?..
– Получил отказ.
– Разберемся. Но это не снимает с тебя ответственности за побег этих… – Ушастый не нашелся, как нас обозвать, запнулся, но мысль все-таки закончил: – И за смерть наших людей. Ты обязан был предусмотреть подобный поворот событий.
Рыжий виновато промолчал. Но в его красноречивом взгляде, который он бросил в нашу сторону, плескалась дикая ненависть вперемешку с мстительностью. У меня даже мурашки побежали по коже: это же надо было нажить себе такого врага. Теперь ждать пощады не приходится.
Я был знаком с типами, подобными рыжему. Они меняют ради денег веру и убеждения с такой же легкостью, как перчатки. Из таких в свое время фашисты вербовали полицаев, карателей для зондеркоманд, диверсантов, орудовавших в глубоком тылу.
Да и сейчас их немало. За время двух чеченских войн некоторые умудрились не только принять ислам, но и стать более "правоверными", чем истинные мусульмане.
Патологическая жестокость подобных отщепенцев не знает себе равных. Чтобы прослыть своими среди волчьей стаи, они льют кровь бывших соплеменников с ужасающей легкостью и невероятным садизмом. Их даже людьми назвать трудно.
– Почему вы пытались сбежать? – спросил ушастый, ощупывая нас взглядом потревоженной змеи.
Поскольку он обращался ко всем, пришлось отвечать мне. Ушастый говорил с едва уловимым акцентом, но я никак не мог точно определить его национальность. За то время, пока он разговаривал с рыжим, я лишь перевел его из категории "кавказец" в категорию "восточный человек". Худосочный ушастик мог быть арабом, турком, курдом и еще хрен знает кем.
– Нам не понравилось ваше гостеприимство, – сказал я как можно вежливей.
– Пусть так, – с подозрительной легкостью согласился ушастый; судя по всему, он и был здесь главным боссом. – Но зачем же было убивать охранников?
– К глубокому сожалению, случилось недоразумение. – Я бросил выразительный взгляд на Пал Палыча. – Наш друг подумал, что мы попали в руки вооруженных бандитов. А сейчас сами знаете, какие времена.
Погорячились маленько…
Я сдал Пал Палыча со всеми потрохам. И вовсе не потому, что я такой эгоистичный и трусливый сукин сын.
Причина моего "предательства" лежала, что называется, на виду.
Я совершенно не сомневался, что его (и мои) подвиги запечатлены почти в полном объеме, так как во время схватки мы находились на своего рода центральной аллее, ведущей к тоннелю. Скорее всего, запись не отражала всех перипетий заварухи, но суть и последовательность событий определить можно было.
А это значило, что я никого не предавал. Наоборот: я теперь должен был выглядеть в глазах босса честным, прямодушным малым, который совершил большую ошибку. С кем не бывает…
– Это вас не оправдывает, – сказал босс вдруг потускневшим голосом; его жгуче-черные глаза словно потухли и стали невыразительно-серыми. – Вы убили трех человек. Нам пришлось потратить уйму денег и времени, чтобы отыскать вас. Мало того, вы еще, ко всему прочему, испортили двух псов. Один уже на последнем издыхании, может, и не выживет, а второй по заключению кинолога покалечен и не способен к работе. А вы говорите – недоразумение. И, наверное, ждете, чтобы вас помиловали. Но не слишком ли обширен перечень ваших "заслуг"?
– Не спорю, это так. Но нас извиняет то, что мы, заблудившись, почти две недели бродили по лесам. Мы были истощены до предела. И не столько физически, сколько морально. Мы просто не осознавали, что делали. С нами приключилось временное помешательство. Разве можно судить человека, если он, по независящим от него причинам, стал невменяемым?
– У вас хорошо подвешен язык. – Во вновь оживших глазах ушастого промелькнуло нездоровое любопытство. – Вам он скоро пригодится.
– Вы хотите сказать, что нас отдадут под суд, и нам придется защищаться?
Неожиданно раздалось самое настоящее куриное кудахтанье. Я даже вздрогнул. И посмотрел в сторону нелепых в таком шикарном кабинете звуков.
Смеялся второй хозяин кабинета, "боксер", о котором я как-то забыл, заговорившись с главным боссом. (А может и не совсем главным, кто их разберет?) Он откинулся на спинку кресла и хохотал, показывая нам идеально белые фарфоровые зубы.
– Махмут, хватит дурака валять, – насмеявшись вдоволь, сказал "боксер".– Нужно было бы пустить их в расход, но у нас проблемы с живым материалом. Поэтому отправляй их в "обезьянник".
– Ты прав, Эртан. Нужно с ними заканчивать. К тому же я чертовски устал. Видит Аллах, не жди мы приезда Первого, я уже был бы в нашем "гареме". Там такие умелицы, что мертвого поднимут.
– Это точно. Мне тоже не помешали бы баня и хороший массаж…
Я стоял оглоушенный. Они разговаривали на турецком языке! Вот это номер…
Боясь показать, что понимаю, о чем идет речь, я стоял со скорбной миной на постном лице и пялился в пол, застеленный модерновым ковром с яркими геометрическими фигурами. А в голове работал компьютер, просматривающий списки имен и фамилий, личные дела и фотографии.
Думай, Иво, думай! Вспоминай… Вспоминай! Сайн бейлер, бэн Тюркиеи чоктан бери зиярет этмек истиердум. Да на кой хрен она мне нужна! Что я там забыл?
Ладно, разговор не о делах давно минувших дней. Замнем для ясности. Но что забыли эти турецкие фраера в русской глубинке? Какую пакость готовят Махмут и Эртан для русских Иванов? А в том, что это именно так, я совершенно не сомневался. А иначе на кой ляд забираться под землю и держать солидный штат головорезов, вооруженных до зубов?
– Уведите их, – приказал охранникам, которые стояли позади, ушастый Махмут, снова заговорив по-русски.
– Пусть поместят наших "гостей"… – он коротко хохотнул, – в санитарный блок. Там у них будет достаточно времени для разговоров на самые разные темы. – Махмут снова рассмеялся.
Но выполнить приказ конвоиры не успели. Стремительно распахнулась дверь, и в кабинет буквально ворвался невысокий крепкий мужчина с удивительно широкими мохнатыми бровями. Его нос смахивал на орлиный клюв, а в фиолетовых глазах плескалось бешенство и, если хорошо присмотреться, сумасшествие.
Он явно был не в себе.
Я услышал, как стоявшая рядом Каролина тихо ахнула. Наверное, испугалась, подумал я, пристально разглядывая вновь прибывшего. Мне показалось, что я где-то его видел.
– Какой идиот приказал вызвать вертолет поддержки?! Теперь у военных есть данные маршрута! Вы понимаете, что это значит!? – Он говорил на турецком языке.
– У нас не было иного выхода, – виновато сказал Мехмет.
– Да что тут у вас, в конце концов, стряслось, черт побери!?
– Нам попались чересчур шустрые обезьяны… – Махмут умолк, колеблясь, но все-таки продолжил: – Они сбежали, убив Чеха и еще двоих. Мы обязаны были вернуть их.
– Что верно, то верно. – Мужчина грозно посмотрел на "боксера". – Эртан, охрана подчинена тебе. Как случилось, что Чех так опростоволосился?
– На него напали из засады. Есть запись…
– Это все равно тебя не оправдывает. Второй прокол за два месяца, – не много ли? Сначала побег подопытного, теперь смерть охранников. Клянусь Аллахом, мое терпение не безгранично.
– У каждого бывают ошибки. Но я с тобой согласен – моя вина. Не все предусмотрел. Даю слово, что такое больше не повториться.
– Смотри, ты сказал, я услышал. – В голосе Первого (видимо, это был он, как я понял из разговора) прозвучала незамаскированная угроза; Эртан невольно поежился. – А для начала, как говорят русские, ударим рублем. Ты будешь оштрафован. Все, больше никаких возражений! Вопрос решен. – Первый обернулся к нам. – Это те самые обезьяны? – Он все еще говорил по-турецки.
– Те самые… – Это уже ответил Махмут, и тоже на своем родном языке. – Может, все-таки, отдать их нашим парням, пусть потешаться? Уж очень они на них злы. Ну, а девке охранники обрадуются до потери штанов.
Если ее отмыть, прилично одеть и хорошо покормить с неделю, то она будет очень даже ничего…
– Девка, говоришь? – Первый впился взглядом в Каролину, которая стояла, низко опустив голову. – Смотри на меня! – приказал он резко, словно бичом хлестнул. – Ну!
Каролина выпрямилась. Я взглянул на нее и испугался. Она была бледна, как сама смерть, а в ее глазах таился даже не страх, а ужас. Неужели?..
Додумать внезапно возникшее предположение я не успел. При взгляде на Каролину у Первого неожиданно отвисла челюсть. Он судорожно сглотнул и сказал тихо, почти шепотом:
– Каролина… Глазам своим не верю… Не может быть! Ты… здесь? Или я сплю? Тогда разбудите меня. Нет, точно, она. Вот это удача… Здравствуй, девочка! Давно не виделись.
– Здравствуй… Ильхан, – прошелестела в ответ Каролина.
Ильхан! Мать твою… Час от часу не легче. Вот влипли, так влипли…
– А я уже тебя обыскался. Что же ты подводишь компаньона? Дела запутала, сам черт ногу сломит, и улетела, упорхнула пташкой. Нехорошо. Банки по твоей милости отказываются платить по нашим счетам, бывшие партнеры бегут от меня как черт от ладана… Катастрофа. Что молчишь?
– Я все сказала еще полгода назад. Надеюсь, память у тебя не девичья. – Каролина постепенно приходила в себя.
– Что касается памяти, то по этому пункту у меня пока жалоб нет. – На смуглом лице Ильхана (где я его видел, черт возьми!?) появилось выражение злобного коварства. – Ну, а если я что и забыл, то ты мне напомнишь. Нам есть о чем поговорить…
Он с минуту смотрел на Каролину, упиваясь своей неограниченной властью, а затем повернулся ко мне.
Теперь, стоя лицом к лицу, мы узнали друг друга сразу. У меня будто пелена упала с глаз. Ну конечно же, Ильхан! А я все гадал, откуда мне известно это имя, почему оно так неприятно царапало по сердцу, когда Каролина упоминала его в наших разговорах?
Мы узнали друг друга.
Назад: Глава 35
Дальше: Глава 37