Глава 14. СПАСЕНИЕ
Жизнь на планете Земля продолжалась, но Глеб со своей уже мысленно распрощался. Он находился на дне колодца, по колени в грязи, которая и смягчила падение. Когда Глеб опомнился и встал на ноги, первым делом он посветил вверх, чтобы посмотреть, как высоко придется карабкаться. Хорошо, что фонарик у него был привязан к поясу прочным шнуром и не остался в подземном ходе. Увиденное не могло не огорчить Глеба. Ловушка была оснащена плитой-вертушкой, посаженой на ось.
Когда Тихомиров-младший провалился, вставшая вертикально плита провернулась и, снова приняв горизонтальное положение, зажала веревку, при помощи которой Глеб держал связь с отцом.
– Хана… – пробормотал Глеб.
Он не стал отчаиваться и рвать на себе волосы. Кладоискатели часто попадали в подобные передряги, поэтому Тихомиров-младший благодаря наставничеству отца был готов к любому развитию событий. Но ситуация явно была не из лучших. Глеб подергал за веревку и убедился, что она не поддается ни на миллиметр. Похоже, плита-вертушка стыковалась со стеной подземного хода почти без зазора.
Повздыхав и мысленно поплакавшись отцу в жилетку, Глеб полез по веревке вверх. Он проделал это как хороший гимнаст, без особых усилий, – годы тренировок укрепили его мышцы, а тело сделали гибким и сильным.
Добравшись до плиты, Глеб попытался ее поднять – тот край, который зажал веревку. Но все его усилия пропали втуне. Плита стояла, как влитая. Похоже, она могла поворачиваться только в одну сторону. Это значило, что держись Глеб поближе к другой стене подземного хода, он спокойно миновал бы опасное место. Умно устроено, подумал он машинально, и хитро оборудовано. Там, где он шагал, пол был ровным и гладким, а безопасная сторона вся была в буграх и ямках.
Естественно, что человек, незнакомый с месторасположением ловушки, должен был выбрать дорожку получше, чтобы не бить ноги в темноте. Безрезультатно попинав непокорную плиту, приунывший Глеб скользнул по веревке вниз. Он хотел хорошо обдумать создавшееся положение. Ведь первый порыв в таких случаях редко когда бывает правильным решением головоломки.
Для начала Глеб внимательно осмотрел стены колодца. Конечно же, он был искусственного происхождения. Мало того, древние строители вбили в пол острые колья. Но теперь они полностью сгнили, и их присутствие в виде низких пенечков Глеб ощущал только подошвами ботинок.
К своему большому огорчению Глеб понял, что яма не имеет других выходов – только вверх. А там находилась плита, разобраться с которой было под силу разве что мифическому силачу Гераклу.
– Скверно… Архискверно, парнишка… – бормотал Глеб. – В моей ситуации можно уповать только на чудо. Что само по себе не вдохновляет, так как чудеса в нашем прагматическом мире давно перевелись. По крайней мере, добрые…
Он потушил фонарик, чтобы поберечь батарейки, и стоял в полной темноте. В душе, конечно, теплилась надежда на благополучный исход его злоключений, но она была настолько слабой, что Глеб старался ее просто не замечать.
«И все равно, нужно что-то делать, – думал Тихомиров-младший. – Даже крыса, попав в западню, сражается до конца. А человек ведь существо более разумное, нежели четвероногая тварь…»
Но что придумать? Глеб еще раз включил фонарик и внимательно осмотрел веревку – то место, где ее зажала плита. Вот если бы как-то освободить ее, чтобы подать сигнал опасности отцу…
Бред! Отец и так на ладан дышит, как он может ему помочь? Нет, это нереально. А что реально? Ну, разве что народная поговорка: «Кум, не тратьте силы, спускайтесь на дно».
Может, попробовать расширить щель между плитой-вертушкой и стеной? А что это даст? Да и вообще – возможно ли это? Все равно нужно попытаться. Вдруг тогда он все-таки сможет поставить плиту в вертикальное положение и выбраться наружу.
Глеб решительно полез по веревке наверх. Снова поднявшись к самому потолку своей западни, он сделал петлю на веревке, чтобы можно было опираться на нее ногой, и начал ковырять стену своим большим охотничьим ножом (саперная лопата осталась наверху), так как плита была изготовлена из материала покрепче, нежели песчаник, основная порода холма.
Дело шло туго, но Глеб не отчаивался. Он вообще перестал думать о чем-либо другом; все его мысли были только о том, как бы не сломать нож. Хорошо закаленный клинок из отличной золингеновской стали не очень был приспособлен рубить камень, а потому Глеб орудовал им предельно осторожно.
Так прошел час, второй, третий… а может, и больше. Глеб несколько раз за это время спускался вниз, чтобы немного отдохнуть. Щель постепенно расширялась, но как же медленно двигался этот процесс! Глеб намеревался расширить щель до такого размера, чтобы можно было просунуть в нее руки и зацепиться за наружный край плиты-вертушки. И тогда она под его весом должна будет продемонстрировать свою способность вращаться вокруг оси.
Неожиданно Глеб услышал у себя над головой какие-то шорохи. Он перестал работать ножом и прислушался. Действительно, в подземном ходе кто-то ходил. Отец?.. Да нет, этого не может быть. Тогда кто? Может, это те люди, которые в них стреляли? Ведь не только они с отцом такие умные, что отыскали вход в пещеры. Не исключен вариант, что чужие проникли в подземное святилище как раз через ту лазейку, которую искал Глеб.
Что делать, что делать!? Глеб почувствовал сильное волнение. Отец там один, совершенно беспомощен. Убьют они его, точно убьют!
Нужно их окликнуть. Пусть уж лучше пустят и ему пулю в лоб, нежели сидеть в этой яме и беспомощно дожидаться, пока чужие не прикончат родителя. Ведь отец это все, что у него осталось на этом свете – мать ушла в мир иной, когда Глебу было двенадцать лет.
Глеб принял решение: если умирать, так вместе с отцом.
– Эй! – крикнул он. – Кто там? Я здесь, под плитой! Только осторожно, это западня! Плита вращается!
– Ты чего кричишь? Я и так хорошо тебя слышу.
Разверзнись перед Глебом земная твердь и появись перед ним какое-нибудь чудо, и то он не так удивился бы, чем сейчас, услышав такой знакомый и любимый голос. Отец!? Нет, это невозможно!
– Батя, ты!?
– А кто же еще. Как ты там, живой?
– Живой, здоровый, но выбраться не могу. Пока не могу, – быстро уточнил Глеб.
– Слава тебе Господи… – облегченно вздохнул Николай Данилович. – А то мне в голову разные дурные мысли полезли.
– Но как ты смог сюда добраться?
– Об этом потом. Главное тебя нужно вытащить. Ты уже знаешь, как устроена ловушка?
– Еще бы не знать…
– Расскажи.
Выслушав сына, Николай Данилович сказал:
– Понятно. Западня примитивная, но действенная. Хорошо, что колья сгнили.
– Еще бы…
Глеб говорил, как во сне. Его радости не было границ. Он едва сдерживался, чтобы не заорать какой-нибудь песенный мотив, тем самым выразив переполнявшие его чувства. Батя здесь, он рядом, совсем близко! А значит, ему уже недолго куковать в этой ямине. Вера Глеба в сверхъестественные силы и возможности отца возникла еще в раннем детстве и с годами только усилилась.
– Веревку я уже закрепил, – снова послышался голос Николая Даниловича. – Границы плиты тоже определил. Теперь буду ее постепенно нагружать, чтобы она не стала торчком, потому как потом последует немедленный возврат плиты в исходное положение. Когда появится щель, одной рукой добавь на плиту веса. Это чтобы мне поменьше таскать камней. А второй рукой крепче держись за веревку! Как только щель станет настолько широкой, чтобы ты смог в нее протиснуться, я зафиксирую плиту с другой стороны. На всякий случай… Понял?
– Понял, батя, понял.
– Ну, тогда помолясь…
Все вышло так, как запланировал отец. За одной лишь разницей – Глеб с такой скоростью рванулся вверх, когда между плитой и целиком образовалась щель нужной ширины, что разорвал одежду и сильно, до крови, оцарапался. Но что там какие-то царапины по сравнению с чувством свободы, которое хлынуло в душу Глеба животворящей хмельной волной!
– Батя…
Глеб осторожно, почти благоговейно, обнял отца.
– Как же ты смог?..
– Вот будет у тебя сын, тогда я и посмотрю, на какие жертвы ты пойдешь ради него, – пошутил Николай Данилович. – Поддержи меня, я присяду. Умаялся, знаешь ли…
Глеб сел рядом с отцом и задышал полной грудью. Все-таки в яме воздуха было маловато…
– Нужно возвращаться, – сказал он, когда отец отдышался. – Я понесу тебя.
– Еще чего! Ты совсем уж записал меня в общество доходяг. Помоги мне встать… Вот так. Бери свой рюкзак, и потопали помаленьку.
– Батя, но…
– Никаких «но»! Я уже почти здоров. Рана затянулась.
– Ты шутишь?
– Какие там шутки. Вернемся в пещеру, покажу.
– Этого не может быть!
– И я так думал. Совсем недавно. Пока ты не всучил мне в руки найденную тобой реликвию. Я, знаешь ли, после твоего ухода неожиданно задремал. И так уж получилось, что чаша, которую я рассматривал, осталась стоять на груди. А проснулся я от зуда – у меня дико зачесалось место ранения. Я не выдержал и снял повязку. Вот тогда и увидел, что от раны остался лишь розовый шрам.
– Невероятно… – пробормотал пораженный Глеб.
– Фантастично! Ты хоть представляешь, на что мы с тобой наткнулись?
– Представляю. И от этого у меня мороз по коже идет.
– С какой стати?
– Батя, такие истории добром не кончаются. Мы с тобой прикоснулись к чему-то запредельному. Я не хочу сказать, что эта чаша – продукт внеземных цивилизаций. В зеленых человечков и летающие тарелки я не особенно верю. А вот что касается магии – это другое дело.
– Ну, если ты веришь в магию, то я просто не знаю, как тебе возразить…
– Надеюсь, ты не считаешь меня полным невеждой и вообще темной личностью?
– Придется изменить свое мнение о тебе, – пошутил Николай Данилович. – Как это ни прискорбно. А что остается делать, если ты, оказывается, принимаешь на веру старушечьи россказни и суеверия.
– Батя, так называемые суеверия и даже народные сказки нередко имеет под собой реальную основу. На пустом бесплодном месте ничто не произрастает. Тебе это известно не хуже, чем мне. Не исключено, что в истории земных цивилизаций были времена, когда всем управляла магия – иногда добрая, а иногда злая.
Техника – это продукт вырождающегося человеческого мышления. Да, да, именно так! Духовная нищета человечества, которое растеряло свой дар созидать мыслью и словом на протяжении многих темных веков, воплотилась в уродливые механизмы, сам вид которых противен природе. Техническая цивилизация противоестественная, она губит все живое.
– Эка ты загнул, парнишка…
Николай Данилович довольно рассмеялся; ему нравились рассуждения сына.
– Тебе что, не нравится компьютер и теплый сортир со шведским унитазом, отделанный итальянской кафельной плиткой? – спросил он добродушно.
– Вот-вот, к этому все и сводится. Полная нищета духа и абсолютное удовлетворение все возрастающих потребностей. Люди жиреют не телом, а мозгами, которые в недалеком будущем вообще атрофируются у большей части населения. Мы скоро будем жить как стадо свиней, приготовленных на убой, – жратва от пуза, хлев теплый и сухой, дерьмо убирается автоматически, освежающий душ ежедневно, а свинарка вежлива, выдержана и наказывает лишь словесными порицаниями. А про то, что где-то в другом помещении сидит мясник и уже точит ножи для разделки туш, свиньям знать не нужно. Иначе безмозглые тупые животные сильно потеряют в весе…
Так разговаривая, они и добрались до пещеры, где был их «базовый» лагерь, выражаясь языком альпинистов.
– Немного устал… – пожаловался отец. – Нужно полежать, а затем чуток подкрепиться. Я, конечно, выздоровел, но не совсем. К тому же волнения… Когда я понял, что с тобой случилась беда, мне даже стало дурно. Поначалу. Я сильно разволновался… Ну, а потом я все же взял себя в руки и отправился тебе вслед.
– Батя… – Глеб проглотил тугой ком, который образовался в горле. – Ты это… не бери все так близко к сердцу. Я все равно найду выход!
– Мы найдем, Глебушка, мы. Вот только отдохну… Отдохну… Чуток… Я… И отец мгновенно уснул, будто сраженный молнией.
Глеб облегченно вздохнул и прислушался. Стрельба наверху совсем затихла. Интересно, что там творится?
Ответ пришел раньше, чем Глеб мог надеяться. Взрыв пиропатрона ухнул глухо, как сова в ночном лесу. Не мешкая ни секунды, Глеб бросился к динамо-машине и резко крутанул рукоятку. Большой взрыв не заставил себя долго ждать. Он потряс стены пещеры, и с потолка свалились несколько камней. «По-моему, я немного переборщил с зарядом, – подумал взбудораженный Глеб. – Как бы нас тут окончательно не похоронило…»
– Что случилось!? – мгновенно проснулся отец.
– То, что мы ожидали, – мрачно ответил Глеб. – До нас все-таки добрались.
– Ах, как скверно…
– Да уж… Хуже некуда…
Глеб решительно взял ружье, набил карманы патронами и сказал:
– Пойду, проверю…
– Только будь осторожен.
– Буду… насколько это возможно…
До завала далеко идти не пришлось. Он был весьма обширным и Глеб лишь горестно вздохнул, представив, как им придется упираться, чтобы разобрать его. Конечно, если она не найдут другого выхода на поверхность…
– Ну как? – с тревогой спросил отец, когда он вернулся.
– Совсем хреново, батя. Нас завалило капитально. Одна лишь радость, что те, кто сюда спускался, или под завалом, или убрались восвояси, не солоно хлебавши.
– Не дрейфь. Я уверен, что другой выход есть. Расстилай дастархан, будем обедать. Все меньше придется нести за плечами…
Основательно перекусив, они собрались и приготовились к поискам. И отец, и сын единогласно решили, что заберут с собой все свое имущество, благо его было совсем немного – вдруг найдется выход, чтобы в пещеру больше не возвращаться.
Глеб было заикнулся, что снова пойдет один, но Николай Данилович не захотел даже слушать его. Похоже, теперь он боялся отойти от сына даже на шаг.
– Батя, может, оставив чашу здесь? – немного поколебавшись и наступив своей песне на горло, предложил Глеб. – Ну ее… Мне кажется, от чаши у нас будут сплошные неприятности. Чересчур много охотников на нее развелось.
– Никогда! – отрезал Николай Данилович. – И оставим эти разговоры.
– Как скажешь…
Они решили проверить ход с ловушкой до конца. Только теперь были приняты все меры предосторожности; все, которые они только могли придумать.
Когда западня с вращающейся плитой осталась позади, и сын, и отец с облегчением перевели дух. Они шли, как скалолазы, привязавшись друг к другу веревкой. Ее свободный конец Николай Данилович самолично прикрепил к каменному отростку, торчащему из пола пещеры, словно рог какого-нибудь доисторического гиганта.
Дальше спуск стал более пологим. Ступеньки закончились, ход сузился, его своды опустились ниже, и теперь приходилось идти, согнувшись. Здесь уже было совсем сыро. Под ногами плескалась вода, стекающая по стенам. Николай Данилович даже начал опасаться, не образовывают ли ручейки водяную линзу внизу, что означало конец всех надежд. Но тут ход опять начал расширяться и пошел вверх. А вода исчезала в многочисленных трещинах, напоминающих канализационные решетки.
– Это тоже древние строители сделали? – спросил Глеб. – Как ты думаешь?
– Похоже на то, – ответил отец. – Они поступили мудро – не стали бить глубокие шурфы для осушения подземного хода, за них сама природа постаралась.
– Но если строители святилища расстарались на водосток, – а они явно это сделали, нижняя часть хода точно искусственного происхождения – значит…
– Ничего пока не значит, – перебил его Николай Данилович. – Не спугни удачу, сын.
– Все, вопрос с повестки дня снимается.
Вскоре ход привел их в небольшую пещеру. Глеб воскликнул:
– Мы рядом с поверхностью! Видишь, земля.
Действительно, стена в дальнем конце пещеры состояла из обломков породы с землей. Мало того, она была пронизана корнями, которые образовали бахромчатую занавеску.
– Есть! – радовался Глеб, едва не танцуя. – Батя, мы победили!
– Погоди круги по воде пускать, – остановил его душевный порыв умудренный житейским опытом
Николай Данилович. – Может, до поверхности метров десять.
– Откопаемся! – твердо заявил Глеб.
– Да и земля здесь вперемешку с камнями, – невозмутимо продолжал отец.
– Можешь ты, батя, опустить ниже бордюра самую лазурную мечту, можешь, – сказал раздосадованный Глеб. – Но я уверен, что копать придется не более двух метров. Притом с небольшим наклоном вверх – чтобы земля легче сыпалась, а камни скатывались сами.
– Почему ты считаешь, что длина лаза будет два метра?
– А как ты думаешь, почему здесь так свежо? Ведь, по идее, мы в тупике глубоко под землей.
– Верно. Слона-то я и не заметил…
– То-то же… – Довольный Глеб радостно ухмыльнулся. – Посмотри вверх… не туда, левее. Что ты видишь?
– Эй, да ведь там трубы! – удивленно воскликнул Николай Данилович.
– Что и следовало доказать. Это душники, батя. Трубы, кстати, из обожженной глины. Так что отсюда до поверхности два метра – не более того.
– Сдаюсь. Начнем?
– И даже без полагающегося нам перекура, – бодро заявил Глеб. – Но копаю только я. И не спорь со мной на эту тему!
– Не буду… – Николай Данилович тепло улыбнулся. – Все-таки, хорошо иметь сына. А? Как ты думаешь?
– Хорошо, – весело подтвердил Глеб.
– Вот и я так считаю. Так что, друг ситцевый, если доберемся домой, я лично тебя женю, притом на девушке, в семье которой преобладают мужчины. Хочу внука. А если будешь спорить и упираться, лишу тебя наследства.
– Куда денешься… – обречено вздохнул Глеб. – Аргумент у тебя железный. Лучше быть богатым женатиком, нежели нищим холостяком.
Оба дружно рассмеялись. До Николая Даниловича только сейчас дошло, какой ему сегодня подвалил фарт – ведь он достал сына буквально из преисподней. А Глеба не мог нарадоваться, что отец пошел на поправку, хотя и с помощью колдовской чаши.
Глеб взялся за работу с неистовым напором. Откуда и силы появились. Так обычно бывает с уставшей ломовой лошадью, когда она почует запахи родного хлева. Тогда взмыленная лошадка показывает чудеса прыти, удивляя хозяина.
Он оказался прав. Даже более, чем прав, потому что сегодня удача явно была на стороне Тихомировых, несмотря на коленца, которые выкидывала судьба.
Рыться Глебу пришлось совсем недолго, потому что дерево, выросшее на склоне, повалила буря, и его корневище вывернуло добрых два куба земли, тем самым оставив над заваленным входом в пещеру сущий пустяк – корку толщиной с метр. Когда отвалился последний камень, облепленный глиной, и в пещеру хлынул солнечный свет, у Глеба даже в глазах потемнело от радости. Живы!!! Опять они обманули старуху с косой!
– Батя, выходи! – подал он руку Николаю Даниловичу.
– Умерь свой пыл, – строго осадил его отец. – И говори тише. Возможно, где-то неподалеку те…
Кто такие «те», Глебу объяснять не нужно было, и он упрятал свою буйную, неистовую радость поглубже – до лучших времен.
Они очутились почти у подножья холма, в лесных зарослях. С одной стороны находились обрывы, а с другой – уже знакомая им старинная лестница, сглаженная временем, к которой подходила не менее древняя дорога. А на дороге стоял вездеход. Возле него находился парень в темно-синем комбинезоне с пистолетом, заткнутым за пояс. Видно было, что он сильно волнуется. Скорее всего, это был водитель вездехода, если судить по пятнам на одежде и рукам, испачканным в мазуте. Наверное, его оставили – и правильно сделали – охранять вездеход и самую удобную тропу наверх. Сейчас он пытался связаться по мобильному переговорному устройству со своим начальством, находившимся на вершине холма. У него это не получалось, он уже совсем замаялся бубнить в микрофон одно и то же, а потому безостановочно сновал вдоль длинной кабины вездехода взад-вперед как ткацкий челнок.
– Что будем делать? – шепотом спросил Глеб.
– А ты как думаешь?
– Батя, мне что-то неохота ноги бить… Да и ты не в полном здравии.
– Ты мне брось эти диверсантские штучки, – строго сказал Николай Данилович. – Я не учил тебя людей убивать.
– Я что, я ничего… Кстати, не мы первыми начали свару. И кто сказал, что его нужно замочить? Но как подумаю, сколько придется километров отмахать…
– Нет! Обойдем вездеход лесом. Пусть ищут нас под землей.
– Ежели там есть, кому искать, – с невинным видом заметил Глеб. – Это я к тому, что одним сукиным сыном больше, одним меньше – какая разница?
– А вдруг где-то поблизости они оставили еще двух-трех человек со стволами?
– Это возможно, – неохотно согласился Глеб.
Он хотел еще что-то сказать, – наверное, продолжить дискуссию – но тут совсем потерявший голову водитель, достав из кабины автомат, начал карабкаться вверх по лестнице, напоминающей потерянную на склоне стиральную доску великанов.
– Рискнем? – возбужденно прошептал Глеб, когда парень исчез за деревьями. – Другого такого момента может и не быть.
– А, была, не была! – махнул рукой Николай Данилович. – Вдруг повезет.
– Пойду я, – подхватился Глеб.
– Конечно, ты, – ответил отец. – Только дай сюда ружье, я буду тебя прикрывать. А ты возьми нож. И смотри в оба!
– Буду смотреть… – пообещал Глеб.
Большую часть пути он прошел, низко пригибаясь к земле и бесшумно раздвигая ветви кустарника. А последние десять-двенадцать метров прополз, тая дыхание и стараясь унять сильное сердцебиение. Но ни возле вездехода, ни внутри никого не было. Похоже, все те, кто на нем приехал, включая и водителя, находились на вершине. Глеб смело поднялся во весь рост и махнул отцу. Николай Данилович так торопился, что даже запыхался. Его лицо все еще было бледным, но передвигался он довольно шустро и без особых усилий.
На место водителя сел Глеб. Ему была хорошо знакома эта модель гусеничной машины, и он, нимало не теряясь, взялся за рычаги управления. Мотор завелся сразу, – пришлось соединять зажигание напрямую, так как ключ ушел вместе с водителем – и Глеб добавил газу. Вездеход недовольно фыркнул, как ленивый конь, и начал набирать скорость.
Спустя какое-то время Глеб свернул со старой каменки, которая вела в никуда, на заброшенную лесную дорогу. Судя по карте, она должна была вывести их к железнодорожной станции, где Тихомировы решили бросить вездеход и дальше передвигаться привычным способом – на электричке. Ни Глеб, ни его отец не могли видеть, как над холмом вдруг образовалась фиолетово-красная туча. Она висела над ним, как атомный гриб, никуда не двигаясь. На местность возле Трех Могил упала оранжево-серая тень.
Проницательному наблюдателю с острыми глазами, обладающему живым, хорошо развитым, воображением, могло показаться, что надвигается какой-то катаклизм.
Отступление 6. ВРАТА СУДЕБ
Ротгер волновался, как никогда прежде. Он будет охранять во время церемонии освящения храма розенкрейцеров членов Коллегии Святого Духа! О таком доверии посвященный ордена Креста и Розы его ранга мог только мечтать. Это значило лишь одно – ему светит повышение, предполагающее значительное увеличение денежного содержания, чего так страстно желала его молодая супруга.
Сарацын, руководивший строительными работами, уже отбыл, – его созидательный талант срочно понадобился в каком-то другом месте – и Ротгер остался единственным начальником охраны монастыря и святилища на холме с тремя курганами. А первым помощником Ротгера стал Чтан из Бискупиц, что вызывало ревность и ненависть у Гуго, который готов был удавить польского рыцаря в его собственной постели.
Чтобы не допустить конфликтной ситуации, Ротгер благоразумно удалил своего вассала из крепости, приказав ему снова почистить окрестные селения от разбойников и бандитов. Гуго, оскорбленный в своих лучших чувствах, словно сошел с ума. Его отряд рубил всех подряд и сжигал все, что могло гореть, без разбору, особенно одиноко стоящие мызы, полагая, что именно они являются рассадниками зла и убежищами для лесных братьев.
К Ротгеру уже не раз являлись ходоки из представителей местного населения с подношениями и нижайшими просьбами, чтобы он обуздал своего кровожадного вассала. Рыцарь дары принимал, – это почти всегда были продукты – но жалобщиков отправлял к Чтану.
Поляк, в совершенстве владеющий местными языками и диалектами, долго и с внимательным видом выслушивал ходоков, а затем с холодной вежливостью и не дрогнувшей рукой накладывал на крестьян очередную контрибуцию.
Брат Теофраст по причине большой занятости своими исследованиями совсем отдалился от компании, которую составляли приор Алоизий, Ротгер и Чтан из Бискупиц. Если он и приходил иногда на обеды, то ел быстро, пил мало, в разговорах участия почти не принимал и исчезал, едва насытившись. Теперь вход в его лабораторию был заказан даже Ротгеру. И не потому, что Парацельс не доверял рыцарю. Просто однажды он продемонстрировал Ротгеру некоторые свойства чаши, открытые им за последнее время. Это были уже не невинные опыты с превращением воды в розовую жидкость и извлечением из нее неизвестного металла.
После этой демонстрации рыцаря нельзя было заманить в лабораторию брата Теофраста даже калачом. Он лишь читал доклады слуги Парацельса и, по совместительству, своего шпиона о том, что творится в лаборатории. Но и мазур был напуган тем, что ему доводилось видеть, поэтому в его записях царила неразбериха и большая нервозность, и Ротгер с большими трудами докапывался до истины – насколько хватало у него ума и образованности.
Конечно, сам он, по своей доброй воле, никогда бы не сунулся разбираться с магией и алхимией (которые для человека средневековья были тождественны). Но от него ждал отчетов об исследованиях Теофраста вышестоящий брат из посвященных, один из руководителей «невидимых». А это уже было очень серьезно. О том, чтобы не выполнить указаний, исходящих из самого таинственного органа братства Креста и Розы, Ротгер даже не помышлял.
Ему уже не раз приходилось работать на «невидимых», и он знал, какая кара может настигнуть отступника, притом везде, где бы он ни находился. Но особенно не любили в братстве Крестовой Розы лазутчиков, принадлежащих к вездесущему ордену иезуитов. Их участь была ужасна.
Что касается шпиона, действующего в монастыре, то после неудачной попытки поймать его он затаился, лег на дно, и потуги Ротгера найти негодяя любой ценой были бесплодны. Однако рыцарь не успокаивался, и теперь его воины были всегда настороже и следили не только за окрестностями, но и за внутренней жизнью монастыря и крепости, в особенности ночью.
В это утро Ротгер проснулся очень рано и со странным томлением в груди. Это неприятное чувство, присущее, как он считал, только прекрасному полу, посещало его очень редко.
Последний раз оно вползло к нему в душу несколько лет назад, и тоже на рассвете, когда рыцарь с отрядом наемников усмирял взбунтовавшихся жмудинов. Тогда он спасся лишь благодаря некоему предчувствию беды, сконцентрированному в чисто женском томлении духа и тела.
Ротгер вышел из шатра за секунду до того момента, когда на его походное жилище обрушился град дротиков и стрел. Все те, кто тогда спал вместе с ним в шатре, погибли, так же, как и боевое охранение – стоявшим на часах наемникам бесшумно и сноровисто перерезали глотки. Собрав оставшихся в живых воинов, рыцарь в отчаянной рубке сумел найти брешь в боевых порядках жмудинов и ушел на соединение с основными силами Ливонского ордена. С той поры он всегда прислушивался к своему внутреннему состоянию и немедленно принимал защитные меры, даже если не было видимой опасности.
Вот и сейчас, едва томление подняло его с постели, рыцарь с завидной расторопностью натянул на себя кольчужную рубаху, подпоясался ремнем, на котором висел меч, схватил малый щит и даже надел мисюрку. А еще он совсем не удивился, когда раздался стук, дверь опочивальни отворилась, и на пороге появился Гунд.
– Нападение на монастырь? – быстро спросил Ротгер.
– Хуже…
Слова Гунда, который явно был не в себе, озадачили рыцаря.
– Что может быть хуже осады? – спросил он, хмуро ухмыляясь. – Ну, разве что смерть. Да и то когда из-за голода приходится есть кошек, собак, крыс и даже земляных червей, переход в мир иной иногда кажется наилучшим выходом из сложившейся ситуации.
– Гуго у ворот…
– Что же здесь необычного? Вернулся из похода отряд, пусть охрана откроет ворота, а повара готовят завтрак. Уже пора.
Ротгер посмотрел на небо за окном, где занималась алая, как свежая кровь, заря.
– Все мертвы…
– Что ты сказал!?
– Я говорю, они все убиты…
Гунд на всякий случай отступил назад – он уже знал, каким бывает его сеньор в гневе.
– Это невозможно, – сказал Ротгер, глядя на Гунда остановившимся взглядом. Но он уже точно знал, что Гунд говорит чистую правду.
Ротгер выскочил во двор крепости как вихрь. Он увидел, что большинство его воинов стоят на стенах и отчаянно жестикулируют, а остальные, одеваясь на бегу, торопятся к ним присоединиться.
Когда рыцарь поднялся по лестнице в сторожевую башню, его встретил растерянный до невозможности Чтан с бледно-желтым лицом, на котором резко выделялись совершенно сумасшедшие глаза.
– Матерь божья, матерь божья… – с надрывом несколько раз повторил польский рыцарь по-немецки, перекрестился и молча ткнул указательным пальцем вниз и немного в сторону.
Ротгер проследил взглядом, где заканчивается условная линия, началом которой служил палец Чтана – и невольно отшатнулся от перил, ограждающих наблюдательный пост. Ему вдруг показалось, что он видит кошмарный сон.
Внизу, на обочине дороги, ведущей к воротам крепости, шеренгой стоял отряд кнехтов в количестве сорока человек. Он был неподвижен и молчалив. А с правого фланга, на коне, возвышался Гуго. Но это был не его горячий чистокровный жеребец, а какая-то старая унылая кляча, привязанная к вкопанному в землю копью. В картине на первый взгляд не было ничего необычного. За исключением единственного, но очень важного обстоятельства – все воины были мертвы. Для того, чтобы мертвецы стояли вертикально, их привязали к невысоким деревцам. А Гуго, вдобавок ко всему, держал свою собственную голову в руках.
– Проклятые схизматы! Это они… – с ненавистью процедил сквозь зубы паж Чтана, юный белобрысый шляхтич с пухлыми розовыми губами и первым юношеским пушком на подбородке. – От них все наши беды!
Его слова вернули Ротгера к действительности.
– Вепрь! – рявкнул он так, что в конюшне заржали испуганные лошади. – Возьми людей – и за Ворота. Позаботьтесь о ваших товарищах.
Ротгер повернулся к Чтану:
– Готовь отряд, рыцарь! Нужно примерно наказать схизматов, чтобы им не повадно было впредь нападать на наших людей. Огнем и мечем!
Он понимал, что нужно срочно дать выход гневу и ненависти, переполнивших сердца его кнехтов. Злобные псы лишь тогда хорошие сторожа, когда хозяин не только их кормит, но и время от времени спускает с цепи, чтобы они ощутили, что такое настоящая свобода и стали еще более преданными своему господину, от которого она зависит.
Ротгер был мудр. Но не все в этом мире происходит так, как планируешь…
Когда все кнехты были занесены в крепость и Ворота закрылись, к Ротгеру подошел Вепрь. В Руках он держал копье.
– Чего тебе? – грубо спросил рыцарь.
– Вот… копье…
– Вижу, что копье. Дальше что?
– Оно наше. Его унес схизмат. Ну, тогда…
Вепрь был не очень большой мастак произносить длинные речи. Да и говорил он не очень внятно, сильно робея перед начальством.
Но Ротгер понял кнехта. Сердце в его груди вдруг заколотилось со страшной силой, а лоб покрылся испариной.
– Дальше можешь не объяснять, – сказал он Вепрю. – Иди…
Дождавшись, пока его подчиненный присоединится к группе своих товарищей, Ротгер повернулся к Чтану, который стоял рядом, и спросил:
– Ты все понял?
– Да, – угрюмо ответил польский рыцарь. – Копье – это предупреждение и вызов. Узнаю манеру
Вишневецкого. Этот проклятый схизмат будет нам мстить.
– Не совсем так, – возразил Ротгер. – Лично мы тут ни при чем. Он нацелился на крепость и монастырь.
И давно. А я, осел, позволил ему провести разведку. Теперь этому коварному схизмату известно все: и количество воинов, и сколько у нас пушек, и где они стоят, и даже как долго мы сможем продержаться в осаде с имеющимися у нас припасами.
– Ну, этого он знать не может…
– Может, – отрезал Ротгер. – Эта хитрая скотина – теперь я в этом абсолютно уверен – хорошо знает немецкий язык. Он слушал все наши разговоры и мотал на ус. А ведь и я, и брат Теофраст могли бы сообразить, что тот, кто смог выучить латынь и греческий, не считая других языков, должен владеть и немецким.
– Тогда дело совсем худо.
– К сожалению, ты прав.
– Но зачем ему наш монастырь? Где Украина, а где эти места.
– Скорее всего, князь Вишневецкий все-таки служит или Московии, или великому князю литовскому.
– Зачем ему это? – возразил Чтан. – Вишневецких никак нельзя назвать бедными, и до сих пор Байда еще никому не продавал свою саблю. Он чересчур свободолюбивая натура, чтобы кому-то подчиняться, а тем более быть холопом.
– Байда очень похож на нас с тобой, брат Чтан. Он авантюрист. И, ко всему прочему, не исключено, что сюда вмешалась большая политика.
– Вполне возможно.
– Но есть еще более неприятный вариант – кто-то из властелинов мира сего копает под наше братство Креста и Розы.
– Это вряд ли, – уверенно заявил Чтан. – Мы слишком далеки от цивилизованных мест.
– Вспомни, что я говорил тебе насчет шпиона, затесавшегося в наши ряды. Вот первой объяснение, сразу пришедшее на ум
– Нужно сообщить об этом инциденте Коллегию Святого Духа, – подумав, не очень уверенно посоветовал Чтан.
– Несомненно, в первую голову, – согласился Ротгер. – А пока свой приказ о посылке карательного отряда под твоим началом я отменяю. Мы не можем ослаблять защиту монастыря и крепости.
– И я так думаю. Возможно, Байда как раз и рассчитывал, что мы бросимся мстить.
– Не знаю. Что у этого проклятого схизмата в голове, одному отцу небесному известно. Но теперь нам нужно быть постоянно настороже, так как перед собой мы имеем не местный сброд, а хорошо вооруженных украинских казаков, воинская доблесть и выучка которых не подлежат сомнению.
– Для начала нужно удвоить сторожевые посты.
– Особенно в ночное время. А еще я попрошу магистра Ливонского ордена, к которому я все-таки принадлежу официально, прислать нам подкрепление. Кроме всего прочего, в его обязанности входит и защита истинной веры. А монастырь – ее форпост среди схизматов.
– Вряд ли он сейчас положительно откликнется на твою просьбу.
– Почему?
– Среди земгалов начались волнения. Они взбунтовались и могут поднять вооруженное восстание в любой момент. Орден собирает силы, чтобы усмирить их и заставить платить оброк, который им почему-то кажется непомерно большим.
– Дьявол! – с жаром воскликнул Ротгер. – Все оборачивается против нас. А если учесть, что вот-вот прибудут члены Коллегии Святого Духа, то нам и вовсе не позавидуешь. Как обеспечить им надежную охрану в такой обстановке?
– Не думаю, что они явятся сюда без военного отряда, – сказал Чтан. – Но предупредить их нужно.
– Обязательно. Этим займусь я. А тебе предстоит еще раз проверить, все ли заготовлено для длительной осады – есть ли в достаточном количестве продовольствие и сухие дрова, булыжники, смола, крючья, котлы, как обстоят дела с навесами для стрел… Ну и так далее. Не мне учить тебя ратному делу.
– Можешь не сомневаться, все будет как должно, – ответил польщенный поляк.
С тем они и расстались.
Тем временем события в монастыре развивались своим чередом – монахи и послушники шли к заутренней, а неугомонный и неутомимый Парацельс, для кого и сон, и религиозные мировоззрения были категориями отвлеченными и не суть важными, уже колдовал над своими приборами и ретортами.
Так получилось, что никто из монастырской братии еще не знал о случившемся, потому что крепостные Ворота, перед которыми выстроились покойники во главе с Гуго, можно было видеть лишь с одной сторожевой башни. А поскольку боевые рожки кнехтов молчали и не объявляли тревогу, то и монастырская жизнь текла своим размеренным чередом согласно уставу и распорядку дня, утвержденному начальством. Сам Алоизий, так же как и Ротгер, проснулся с чувством надвигающейся непоправимой беды, вызывающим холодный озноб. Приора трясло, как в лихорадке, хотя спал он под одеялом, а температура воздуха в его опочивальне была даже выше, чем обычно.
Это состояние он впервые испытал, когда надзиратель католического коллегиума, где прошли годы учения Алоизия, поймал его и еще одного очень симпатичного юношу (имя этого розового и хорошо упитанного херувимчика давно выветрилось из памяти приора), за весьма предосудительными утехами, которые влекли за собой большие кары и даже изгнание из учебного заведения. Но тогда неприятности обошли «шалунишек» стороной, потому как надзиратель о том, что видел, никому не обмолвился ни единым словом. Это было удивительно и необъяснимо.
Лишь спустя годы патер Алоизий понял, почему его не наказали и не лишили права получить сан католического священника. Дело в том, что ни он, ни его партнер не были одиноки в своих неестественных играх. Однако выгонять из коллегиума всех, имеющих нестандартную сексуальную ориентацию, значило уменьшить число будущих духовных наставников почти на треть.
Встав с постели, Алоизий первым делом потребовал принести подогретого вина с пряностями, чем здорово удивил послушника, прислуживающего приору. Выпив горячий хмельной напиток и согревшись, Алоизий оделся и вышел на монастырский двор. Став приором, он не всегда посещал обязательные для каждого монаха службы, изображая очень загруженного делами руководителя, хотя на самом деле Алоизия постоянно одолевала скука от ничегонеделания. И не занимайся приор алхимией и опытами над людьми, он совсем бы потерял вкус к жизни.
Да, он добился высокого места на иерархической лестнице католической церкви, но одно дело управлять делами монастыря, который находится в цивилизованной Европе, а другое дело – здесь, в окружении полудиких варварских племен и схизматов.
Неожиданно Алоизий услышал крик или просто громкий возглас.
Он был едва слышен, и, наверное, в другое время и в ином настроении приор не обратил бы на него внимания – мало ли что могло случиться с послушниками иди монахами, занимающимися хозяйственными работами; может, кто ударил молотком по пальцам или уронил на ноги поленья, а возможно, они просто дурачатся. (Несмотря на строгости монастырского устава, Алоизий, в отличие от бывшего приора, позволял своим подопечным, особенно молодым, время от времени расслабляться). Но сегодня все его чувства были обострены, а настроение Алоизия оставляло желать лучшего. Поэтому он решительно развернулся и пошагал к зданию, где размещалась лаборатория брата Теофраста. Крик доносился именно оттуда.
Он не дошел до входной двери всего несколько шагов, когда оттуда выскочил брат Бенедикт. Приор даже несколько растерялся, а потому сразу не окликнул монаха. Тот же, словно не замечая своего начальника, быстро прошел мимо, держась левой рукой за бок.
Возмущенный такой неучтивостью Алоизий уже открыл рот, чтобы окликнуть брата Бенедикта, как тут в дверной проеме появился кнехт, один из двух стражей, охранявших лабораторию Парацельса. Его лицо было окровавлено.
– Стой! Держите его! – закричал кнехт, указывая на монаха.
Дальнейшие события развивались столь стремительно, что Алоизию показалось, будто он видит дурной сон. Обернувшись, брат Бенедикт сунул руку за пазуху, и вслед за этим движением в воздух вспорхнула серебристая рыбка. Она оказалась ножом, который воткнулся кнехту в горло.
Остолбеневший и онемевший приор видел, как солдат упал, опрокинувшись навзничь. Затем ему хорошо запомнился злобный взгляд брата Бенедикта, которым он буквально пригвоздил к земле Алоизия. А потом совсем потерявший способность мыслить и что-либо соображать настоятель монастыря некоторое время наблюдал фантастическую картину превращения монаха в паука. Нет, брат Бенекдикт не превратился в огромное насекомое; он всего лишь подбежал к монастырской стене и полез по ней вверх с невероятной скоростью и сноровкой.
Приор очнулся от столбняка лишь тогда, когда монах исчез с его поля зрения. Похоже, Бенедикт спрыгнул в ров с водой с внешней стороны монастырских стен, потому что Алоизий услышал всплеск.
– Сюда-а!!! – завизжал обретший дар речи приор. – Все сюда! Быстрее, бездельники!
Его пронзительный голос прозвучал как боевой рожок. Монахи полезли во двор со всех щелей словно тараканы. Вскоре возле Алоизия уже была целая толпа его подчиненных. И все они были вооружены.
Монахи любых религий в те смутные времена в молитвах просили милостей у своих богов, но больше надеялись на свою силу и воинскую выучку.
– За мной! Туда! – указал приор.
И все ринулись вслед ему к лаборатории брата Теофраста.
Дверь помещения, где проводил свои опыты Парацельс, была распахнута настежь. Алоизий увидел лежащего на полу в луже крови слугу алхимика и самого брата Теофраста, который склонился над ним с куском белой ткани. Видимо, в этот момент он намеревался перевязать своему помощнику рану.
– Что случилось!? – воскликнул приор.
– Змея нанесла свой удар, – коротко ответил Парацельс.
– Езус-Мария…
Приор непослушной рукой перекрестился.
– Уведите отсюда монахов и сообщимте брату Ротгеру, – приказным тоном сказал Теофраст.
Алоизий не стал мешкать. Он еще до конца не знал всех обстоятельств чрезвычайного происшествия, но сразу понял, что ситуация очень серьезная. Ротгер появился в монастыре быстрее, нежели можно было предположить. Он как раз шел сюда потайным ходом, чтобы сообщить приору печальные новости.
Едва Алоизий начал говорить, как рыцарь уже все понял.
– Чаша?.. – прохрипел он изменившимся голосом.
– Не знаю, – честно признался приор.
Ротгер, не обращая внимания на Алоизия, вихрем помчался в лабораторию Парацельса. Приор потопал за ним, смешно переваливаясь со стороны в сторону, – как старый селезень.
Когда рыцарь забежал в лабораторию, слуга уже лежал на топчане, а на его перевязанной груди стояла чаща. Облегченно вздохнув при виде древней реликвии, Ротгер спросил:
– Он будет жить?
– Хотелось бы надеяться… – Теофраст сокрушенно покачал головой. – Но его жизнь держится на тонкой нити, и боюсь, что ему даже магическая сила чаши не поможет. Чересчур серьезная рана…
– Как это случилось?
– Брат Бенедикт принес дрова для камина (хотя никто его об этом не просил), а когда он вошел в лабораторию и закрыл за собой дверь, то сразу же набросился с ножом на этого несчастного. Но он оказал серьезное сопротивление и даже ранил монаха. Что, собственно говоря, меня здорово удивило – я никогда не замечал за ним больших способностей в обращении с оружием…
Ротгер удивлялся другому: какую же тогда выучку имел монах-шпион, если сумел справиться с таким мастером владения клинком, как «глухонемой» слуга Парацельса?
– Наверное, шпион надеялся быстро покончить с моим помощником, иначе он действовал бы по-другому. Но тут завязалась драка, раздался звон разбитой посуды и крики, и в помещение вбежали воины охраны. Этот монашек – сукин сын! – мало того, что он тяжело ранил моего парня, так он еще сумел убить и кнехта. Вон он лежит.
– Но почему, убегая, лжемонах не забрал чашу?
Парацельс хмуро улыбнулся и ответил:
– Сие не так просто, брат Ротгер. Я принял кое-какие меры для защиты ее от воров. Мне удивительно другое – как это у монаха не оторвало руки, когда он попытался снять стеклянный колпак, под которым хранится чаша. В общем, как бы там ни было, а этот негодяй ушел отсюда живым и невредимым. Его ищут?
– Он перелез через стену, – сказал Алоизий из-за спины Ротгера.
И патер рассказал о событиях, разыгравшихся на его глазах.
– Невероятно… – Теофраст посмотрел на Ротгера.
– Искать его уже нет смысла, – заявил рыцарь. – Будем надеяться, что этого иезуитского выкормыша поймают в лесах схизматы и посадят на кол.
– Ты думаешь, он из ордена Игнатия Лойолы? – спросил Парацельс.
– Не сомневаюсь в этом. Я не забыл о твоих подозрениях на его счет, которые ты однажды высказал в разговоре и послал запрос «невидимым». Увы, они не сообщили о нем ничего предосудительного, однако этот «брат Бенедикт» получил самые хорошие рекомендации из окружения епископа. А это что-нибудь да значит.
– Мне он тоже не нравился, уж больно скрытен, – вступил в разговор и Алоизий.
Ротгер поморщился.
– В данный момент ваше мнение, святой отец, не более чем пустое сотрясение воздуха, – сказал он грубо. – Раньше нужно было смотреть – тогда, когда он появился в монастыре. И навести о нем справки по своим каналам. Отныне нам остается лишь уповать на то, что ему мало что известно.
– Я бы не обольщался на сей счет, – сказал Теофраст. – Теперь я понимаю, почему так часто ему выпадала очередь убирать коридоры в этом здании.
– Как я был слеп! – трагическим тоном воскликнул Алоизий.
– В каждой неприятности есть и обратная – светлая – сторона, – философски заявил Парацельс. – По крайней мере, мы избавились от очень коварного и хитрого папского шпиона. К тому же, пока он передаст сведения своему руководству, – если, конечно, выживет, – чаши здесь уже не будет.
– Бегство этого иезуита не самая большая неприятность, – хмуро молвил Ротгер.
Он набрал в легкие побольше воздуха, и на одном дыхании кратко – по-военному – доложил о событиях возле ворот крепости.
– Нужно ждать осады, – резюмировал его рассказ Парацельс.
– Несомненно, – кивнул рыцарь. – Вопрос лишь в том, как скоро это случится.
– Да, нам нужно время, – согласился Теофраст.
И бросил быстрый взгляд в сторону чаши, которая стояла на груди тяжело раненного слуги.
– Его уже почти не осталось, – сказал Ротгер. – Завтра прибывают члены Коллегии Святого Духа. Я получил сообщение…
– Они едут сюда, в монастырь? – быстро спросил Теофраст.
– Нет, – ответил ему рыцарь. – Мы должны встречать их на переправе. Членов Коллегии доставят на боевых судах.
– Разумное решение, – одобрил алхимик. – Путешествие по воде самое безопасное в этих краях. Что ж, встретим…
Они с пониманием переглянулись.
Приор Алоизий, который тоже был не дурак, заволновался. Он сразу сообразил, что на какое-то время монастырь останется беззащитным перед лицом смертельной угрозы со стороны банд схизматов.
А потому Алоизий моментально решил, что он просто обязан ехать вместе с отрядом, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение посвященным самого высокого ранга, хотя его присутствие на освящении подземного храма было не обязательным. После первой и единственной поездки к Вратам Судеб приор дал себе слово, что больше туда он ни ногой.
По возвращении бедный Алоизий от пережитых треволнений слег на неделю в постель, и лишь целительные снадобья брата Теофраста помогли ему преодолеть душевный кризис, который вылез наружу отвратительной красной сыпью. Но теперь приор свое мнение резко изменил. Лучше еще раз пережить разные страхи под защитой закованных в броню кнехтов, а потом немного поболеть, нежели точно так же трястись за ненадежными стенами монастыря, ежеминутно и ежечасно ожидая нападения разбойничьих шаек.
– Я тоже еду с вами, – решительно заявил Алоизий.
– Ваше преподобие, кто-то из посвященных должен остаться, чтобы руководить, – возразил Ротгер. – Вы – самая подходящая кандидатура, сие бесспорно. Ведь монахи слушаются только вас.
– Это решено, – отрезал приор тоном, не терпящим возражений. – На время моего отсутствия монастырем будет управлять эконом. Он надежный человек.
– Что ж, коли так…
Рыцарь пожал плечами и направился к двери.
– Пойду, – сказал он на ходу, – отдам приказ, чтобы отряд готовился к походу.
С этими словами он исчез в сумраке коридора. За ним потянулся и Алоизий.
– Ваше преподобие! – остановил его Парацельс. – Погодите.
– Я вас слушаю, брат Теофраст, – сухо сказал приор.
Он думал, что алхимик будет отговаривать его от путешествия к Вратам Судьбы – уже как лекарь. Но Алоизий ошибался.
– У вас найдется надежный тайник, чтобы спрятать вот это?
Теофраст показал приору большую книгу в кожаном переплете.
– Найдется…
Глаза Алоизия загорелись зеленым светом, как у мартовского кота.
– Это мои лабораторные записи, – поторопился развеять его иллюзии Парацельс. – Мне не на кого оставить лабораторию, а я не исключаю, что среди братии может быть еще один шпион иезуитов. Ни в коем случае нельзя позволить, чтобы описание моих опытов попало в чужие руки. А с собой таскать этот тяжелый том я опасаюсь. В дороге все может случиться…
– Я все сделаю, как надо, – заверил приор.
Возвратившись в свои апартаменты, он первым делом вызвал эконома.
– Спрячешь эту книгу вместе с самыми ценными раритетами и моими записями в тайник. Ну,Ю тот, под полом библиотеки. Только сам! Не передоверяй этого дела никому.
– Слушаюсь и повинуюсь, ваше преподобие…
На следующий день сильный воинский отряд во главе с Ротгером вышел из ворот крепости и углубился в лес. На стене крепости стоял хмурый, как грозовая туча, рыцарь Чтан из Бискупиц. Он очень хотел тоже примкнуть к отряду Ротгера, однако ему пришлось остаться.
Чтан отдавал себе отчет в том, что иначе нельзя, – охрана крепости и монастыря должна осуществляться опытным в ратном деле человеком – но его самолюбие все же было уязвлено. Этим тевтонам всегда отдается предпочтение, думал польский рыцарь, злобясь на весь белый свет.
Ну, ничего, он себя еще покажет…
Суда появились из-за небольшого островка точно в назначенное время. (Ротгер даже удивился такой невиданной в условиях бездорожья пунктуальности). Это были шведские парусно-весельные струги, похожие на драккары викингов. Рыцарь насчитал из пять штук. Свой отряд он выстроил на деревянной пристани, которую соорудил все тот же сарацин. От нее до холма вела прямая дорога, вымощенная камнем. Ротгер криво ухмыльнулся, вспомнив, сколько схизматов легло здесь костьми, чтобы построить дорогу в срок. Да, жестокости и напору сарацина мог позавидовать любой из тевтонских рыцарей…
Едва суда причалили, на берег тут же высыпала охрана членов Коллегии Святого Духа. Воины были весьма многочисленны и хорошо вооружены. Ротгер заметил на стругах даже кулеврины, готовые к бою.
Когда воины охраны образовали заграждение, на берег выгрузили две закрытые повозки. В них немедленно впрягли четверых сильных жеребцов-тяжеловозов, которых доставил к реке рыцарь. Распоряжение насчет лошадей он получил по голубиной почте. А затем появились и восемь посвященных ордена Креста и Розы самого высокого ранга. Они были одеты в длинные простые плащи без каких-либо знаков отличия, их лица скрывали капюшоны, да так, что были видны лишь подбородки. Медленным, где-то даже торжественным, шагом члены Коллегии направились к повозкам, в которых и расселись с помощью командира охранного отряда, гиганта в черном панцире. Его приветствие Ротгеру, можно сказать, хозяину этих мест, отграничилось коротким кивком и неопределенным жестом руки в железной перчатке.
Постепенно наливаясь желчью, Ротгер и его воины следили за приготовлениями к шествию по дороге к Вратам Судеб. О них как будто забыли. Лишь Теофраст на своем резвом коньке не был подвержен негативным эмоциям, сидел, небрежно поигрывая рукоятью кривого турецкого кинжала в оправе из золоченого серебра работы венгерских мастеров. Он имел право быть независимым, потому что его исследования и были тем гвоздем программы, ради которого Коллегия Восьми отправилась в далекое путешествие. И Ротгер это знал.
Но вот занавеска одной из повозок отодвинулась, и командир охранного отряда получил какое-то распоряжение. Поклонившись, он быстрым шагом направился к Ротгеру.
– Тебя зовут, брат, – сказал Черный Рыцарь, как мысленно прозвал его Ротгер.
Рыцарь спешился и подошел к указанной повозке. Из окошка на него глядело бледное лицо мужчины в годах с аккуратной седой бородкой и удивительно острыми, живыми глазами.
– Мы довольны твоими трудами, рыцарь, – сказал один из руководителей ордена Креста и Розы. – Ты заслуживаешь благодарности всех братьев. После нашего отъезда сдашь дела рыцарю Чтану из Бискупиц.
Мы ждем тебя в главной обители, чтобы достойно наградить. А сейчас пусть твой отряд возглавит нашу процессию. Иди. Ротгер, вне себя от радостного возбуждения, поклонился и едва не бегом возвратился к своим кнехтам. Член Коллегии открыл перед ним свое лицо! Это означало, что Ротгер допущен в круг самых доверенных лиц Коллегии Святого Духа, что автоматически поднимало его вверх на несколько ступеней по иерархической лестнице братства Крестовой Розы.
Как сладок этот миг!
К холму с тремя курганами на вершине добрались быстро. Несмотря на эйфорию, которая охватила его с ног до головы, Ротгер все-таки подметил в повозках одну странную особенность – они ехали по вымощенной булыжниками дороге почти бесшумно.
Присмотревшись, он понял причину столь тихой и комфортной езды. Мало того, что у повозок имелись рессоры, так еще на колеса были надеты шины из какого-то упругого материала, совсем не похожего на железо. Вверх по лестнице поднялись лишь члены Коллегии, брат Теофраст с чашей в руках и десяток воинов во главе с Черным Рыцарем. Остальные, в том числе и приор Алоизий, остались ждать у подножья холма.
Ожидание затянулось надолго. Но закованные в броню воины охраны членов Коллегии терпеливо несли свой крест, стояли, как истуканы. Глядя на них, кнехты Ротгера тоже подтянулись и не стали выражать недовольство тем, что им не дали возможности немного расслабиться и отдохнуть, сидя на зеленой траве. Но вот, наконец, на ступеньках лестницы показались закутанные в плащи фигуры посвященных высшего ранга, а за ними и Парацельс с Черным Рыцарем. А где же воины, которые были с ними?
Ротгер благоразумно промолчал, хотя вопрос так и вертелся у него на кончике языка. Колонна построилась, и все двинулись в обратный путь. Только теперь кнехты Ротгера охраняли тыл. Воины были безмолвны, словно все вдруг стали глухонемыми. Парацельс тоже был молчалив и угрюм. Похоже, чашу он оставил в подземном храме, так как руки его были пусты.
За какие-то два-три часа алхимик осунулся, и даже, казалось, постарел на несколько лет. Его явно что-то угнетало. Но что именно?
Высокие гости погрузились и отплыли без суеты и лишнего шума. Вскоре струги исчезли из виду, и лишь тогда Ротгер сказал Парацельсу:
– Не знаю, как ты, а я не прочь выпить вина. У меня в горле пустыня. А заодно перекусим и дадим нашим парням немного отдохнуть.
– Согласен, – коротко ответил Теофраст.
Что касается приора Алоизия, то ему не хотелось ни есть, ни пить. Он пребывал в горестном недоумении: почему его не пригласили на освящение подземного храма? Мало того, с ним никто из членов Коллегии не перекинулся ни единым словом.
- Что случилось? Неужели руководству ордена Креста и Розы стало известно о его промахе со шпионом иезуитов, который был под личиной монаха его монастыря? Но ведь все знают, что иезуиты продали свои души дьяволу, а потому могут пролезть куда угодно и под любым обличьем.
Горестные размышления бедного приора прервал свист дозорного, который забрался на дерево и следил с высоты за окрестностями, охраняя трапезничающих товарищей.
Бывалые воины в мгновение ока оказались на ногах. Еще миг и они уже ощетинились копьями и прикрылись щитами, образовав закованный в броню квадрат, внутри которого находились Ротгер, Теофраст и Алоизий.
Спустя какое-то время послышался топот лошадиных копыт. А затем на поляну возле причала вылетел на взмыленном коне… рыцарь Чтан из Бискупиц! Ротгер глазам своим не поверил. Что он здесь делает!? Ведь его место в крепости, во главе воинов.
– В чем дело!? – рявкнул Ротгер. – За тобой что, бесы гонятся!?
– Крепость пала! Монастырь разорен! Все убиты!
– Стоп! – снова громыхнул Ротгер. – Объясни толком, и не торопясь, что случилось?
– Байда, этот проклятый схизмат, привел под стены монастыря сотни хлопов! Да, да – сотни, тысячи!
Мы не смогли выстоять. Все погибли! Всё пропало, всё пропало… – повторял он тупо, как заклинание. – Все погибли… Все! – истерически выкрикнул Чтан.
– А почему ты остался жив? – в неожиданно наступившей тишине резко спросил Ротгер.
– Я?
– Да, ты. Как так вышло, что командир оставил своих солдат на произвол судьбы и бежал с поля боя?
– Мы пытались прорвать оцепление, вышли из крепости… но их было слишком много, слишком много… Все мои пехотинцы пали смертью храбрых.
– Святая пятница! Ты вывел солдат за стены!? Большей глупости нельзя было совершить.
– Да он просто пытался бежать, оставив монахов на растерзание схизматам, – брезгливо скривившись, сказал Теофраст. – Спасал свою шкуру.
– Нет! Это не так!
– Дадим в этой ситуации разобраться Господу нашему, – с постной миной на побледневшем от ярости лице сказал Ротгер и поднял глаза вверх. – Ибо наш ум слаб и не готов рассудить ближнего. Вепрь!
– Слушаюсь, господин!
– Командуй!
Вепрю больше ничего не нужно было объяснять. Слишком долго он сражался в боях бок о бок со своим сеньором, чтобы не понимать его приказы с полуслова.
– Ты, ты и ты, – указал Вепрь толстым пальцев на арбалетчиков. – Два шага вперед. Товсь! Пли!
Польский рыцарь, пронзенный тремя арбалетными болтами, умер, даже не поняв, что происходит. Ротгер проследил за его падением с седла на землю и снова обратился к Вепрю:
– Предайте его тело земле. Все-таки он был добрым католиком…
Похоронив рыцаря Чтана из Бискупиц, отряд построился. Ротгер сказал, обращаясь к приору и Парацельсу:
– Хочу с вами держать совет. Что будем делать?
– Монахам мы уже не поможем, – глухо ответил Алоизий. – Упокой их, Господи, их души…
– А себя загубим, – подхватил его мысль Теофраст. – У нас слишком мало воинов, чтобы сражаться с отрядами этого схизмата, Байды Вишневецкого.
– И я так мыслю. Эх, если бы не глупость этого шляхтича!
Ротгер в бессильном гневе скрипнул зубами.
– Все, решено, – сказал он, – уходим из этих мест. Но ненадолго. Мы просто обязаны сюда вернуться, и навести порядок. А также восстановить монастырь.
– Верное решение, – воспрянул духом приор Алоизий.
– Я тоже за, – молвил Теофраст. – Тем более, что нельзя оставлять подземный храм и Врата Судеб без должного присмотра. Иначе быть беде.
Все невольно повернулись и посмотрели в ту сторону, куда вела дорога. И все трое одновременно вздрогнули.
С того места, где они находились, холм едва просматривался. Над ним стояла черная грозовая туча, опушенная снизу сизыми облаками. Она была разделена пополам прозрачным бело-синим лучом, который исходил из вершины холма. Луч ритмически пульсировал, посылая световые волны в космические дали.
– Матерь божья… – в страхе прошептал Алоизий.
Парацельс криво улыбнулся и сказал:
– Помолитесь, ваше преподобие, за десятерых невинно убиенных воинов. Вот они точно выполнили свой долг. Честь им и слава.
Больше он не стал ничего объяснять. А напуганные невиданным зрелищем Ротгер и приор не стали спрашивать. Колонна гремящих железом кнехтов во главе с рыцарем медленно двинулась вдоль реки к ближайшей переправе, которую в свое время разведал покойный Гуго. Загремел гром, и на землю упали первые капли дождя. Природа словно торопилась смыть следы пребывания человека в своих владениях.
