Глава 10. В ЗАПАДНЕ
Когда Глеб, наконец, выбрался из раскопа, то увидел неподвижную фигуру отца, который лежал на земле в неудобной позе. Звук выстрела он услышал, когда был еще на подходе к камере.
«Убит!!!» – первым делом мелькнула в голове страшная мысль. Но Глеб не стал подниматься на ноги, что было бы смерти подобно, ведь невидимый стрелок, скорее всего, готов был произвести еще один прицельный выстрел.
Им уже приходилось попадать в подобные передряги. Однажды, года два назад, за ними гнались добрых десять верст конкуренты, имеющие бандитскую «крышу». Это было близ Калининграда, бывшего Кёнисберга, столицы Восточной Пруссии.
Отступая, гитлеровцы и местные жители зарыли в окрестностях Кёнисберга немало разных ценностей. Кроме того, советская авиация разбомбила несколько музеев, и их богатые фонды оказались перемешанные с землей. Так что Калиниградская область после войны, и в особенности последние пятнадцать – двадцать лет, стала поистине золотым дном для кладоискателей и авантюристов разных мастей. Поговаривали даже, что где-то в казематах крепости спрятана приснопамятная «Янтарная комната», но Тихомировы не очень верили россказням различных «знающих» людишек, а также велеречивых дилетантов и борзописцев, изображающих из себя великих знатоков кладоискательского дела.
Николай Данилович любил конкретику и обстоятельный библиотечный поиск. Он брался за дело лишь тогда, когда почти наверняка знал, за чем идет, и где оно лежит. Наобум профессиональные кладоискатели Тихомировы никогда не действовали – берегли свое драгоценное время, силы и средства. Тогда они нашли богатую коллекцию монет, настоящий музейный раритет, и едва не потеряли головы. По ним стреляли из автоматов и пистолетов, но судьба смилостивилась над ними и они не получили ни единой царапины.
Правда, Тихомировым пришлось просидеть в жидкой болотной грязи, достававшей им до горла, часов шесть, пока не стемнело, но что значили мелкие неудобства по сравнению с конечным результатом – своими спасенными жизнями и восхитительно прекрасными, хорошо сохранившимися монетами эпохи бранденбургских Гогенцоллернов из серебра и золота. Однако теперь ситуация смотрелась гораздо хуже, потому как бежать было некуда. Так получилось, что, обустроив палатку в скалах, Тихомировы загнали себя в угол не в переносном, а прямом смысле. Но про это Глеб не думал. Главное узнать, жив ли отец. Если же он только ранен, то нужно сделать перевязку и оттащить его в укрытие. А там видно будет…
Глеб отполз немного в сторону и, спрятавшись за камнями, стал пристально вглядываться в заросли. Откуда стреляли? Это был вопрос, который мог стоить ему жизни. И на него нужно было ответить, во чтобы-то ни стало. Он заметил шевеление в кустах с левой стороны краем глаза. И среагировал мгновенно – быстро прицелившись, Глеб ударил туда сразу из двух стволов – дуплетом. Крупная дробь сбрила массу листьев и мелких веток. А вслед за грохотом выстрела раздался крик боли. Попал!
С молниеносной скоростью перезарядив двустволку, Глеб снова обстрелял кусты, и, не дожидаясь возможного ответа, мгновенно сменил свою дислокацию – переполз за другой камень, поближе к тому месту, где лежал отец. Наверное, те, что подстрелили Николая Даниловича, были ошеломлены залпами из двустволки, потому что ответных действий с их стороны Глеб так и не дождался. Скорее всего, неведомый противник латал свои продырявленные дробью шкуры.
Выждав еще немного, Глеб пополз к отцу. Когда он приблизился к нему вплотную, Николай Данилович шевельнулся. У Глеба даже дыхание от радости перехватило – все-таки жив!
– Сынок…
Язык Тихомирову-старшему повиновался плохо.
– Ты как? – через силу выдавил он из себя.
– Батя, я в норме. Что с тобой?
– Не знаю. В груди… жжет…
– Дай посмотрю…
Глеб осторожно перевернул отца на спину и почувствовал, как больно сжалось сердце – ранение было из разряда очень неприятных. Лишь бы пуля не зацепила жизненно важный орган…
– Что там? – спросил отец
– По-моему, ранение сквозное, – ответил, даже не запнувшись, Глеб. – Жить будешь, я уверен.
– Твои бы слова…
– Сейчас я перевяжу тебя, – решительно сказал Глеб, снимая с себя рубаху.
К сожалению, походная аптечка осталась под землей, в одном из рюкзаков, а идти к палатке было опасно. Поэтому оставшийся в одной майке Глеб разорвал рубаху на полосы и кое-как перевязал все еще кровоточащую рану на груди отца. Одно его радовало – он угадал, что пуля прошла навылет. Похоже, стреляли не из пистолета, а из какого-то мощного оружия, возможно, винтовки.
– И куда нам теперь? – с невольной горечью тихо спросил Глеб сам себя.
Отец услышал его шепот и сказал:
– Волоки меня… в раскоп. Укроемся под землей. Иного выхода нет… Это не случайные люди. Они пришли по наши души.
– Но…
– Никаких «но»! Плиту вернем на место… если удастся. Нет – взорвем вход. Иначе погибнем.
– Понял, батя, понял. А теперь держись…
И Глеб, крепко ухватившись жилистой рукой за ворот джинсовой рубахи отца, потащил Николая Даниловича к виднеющимся неподалеку земляным холмикам, стараясь все время оставлять между собой и зарослями валуны и булыги побольше.
Когда Глеб опустил отца, который от боли потерял сознание, в камеру и стал спускаться туда сам, на вершине холма вдруг началась самая настоящая канонада. Как определил Глеб на слух, палили из винтовок, автоматов и пистолетов. Но ни одна пуля не просвистела над раскопом, чему Глеб здорово удивился. Он не стал разбираться в событиях, происходящих возле древних курганов. Ему было просто недосуг. Ведь вооруженные люди запросто могли забросить в раскоп гранату – как баскетбольный мяч в кольцо. И тогда им точно конец. Поэтому Глеб поторопился затащить отца в подземный коридор, а сам начал с лихорадочной быстротой освобождать утопленные в пол квадраты от камней. Он сомневался, что у него что-нибудь получится, но ему очень не хотелось взрывать вход в подземный храм, дабы не остаться в святилище розенкрейцеров или кого там еще навсегда.
Но Глеб приятно ошибался. Едва был освобожден от груза последний квадрат, как раздалось знакомое шипение, и плита со скрипом медленно поползла по направляющим обратно. Мало того, скальный участок в виде широкого порога сразу за плитой начал подниматься вверх, и Глеб едва успел юркнуть во все сужающуюся горизонтальную щель. Здорово придумано, мысленно восхитился Глеб. Даже если кому-то придет в голову разрушить плиту, за нею он увидит сплошную скалу.
Глеб взял отца на закорки и, согнувшись в три погибели, понес его вниз, в большую пещеру. Николай Данилович не подавал признаков жизни. Глеб был в отчаянии, но ничего не мог поделать. Нужно было быстрее добраться до рюкзака с аптечкой. Но узкий неосвещенный ход не позволял развить большую скорость, и Глеб с тяжелой ношей на спине полз как улитка. Но вот, наконец, он увидел впереди голубое свечение и едва не заплакал от радости. Пещера! Быстрее! Еще Быстрее!!!
Отец, батя, дорогой мой, любимый, как ты? Держись… Держись!
Глеб в мгновение ока распотрошил рюкзак, достал из аптечки шприц с антидотом и сделал укол. А затем наложил антисептическую повязку на обработанную уже по всем правилам рану. Аптечка у Тихомировых была особая. Она предназначалась для любых случаев жизни. В том числе и для тех, когда эта самая жизнь висит на волоске. Лекарства в ней были сплошь заграничные и дорогие. Ну, разве что за исключением бинтов, ваты, йода, зеленки и еще кой чего – по мелочам. Николай Данилович никогда не жалел денег на качественное оснащение своих кладоискательских экспедиций.
Мало того, и он, и сын шесть лет назад прошли по блату курс «молодого бойца», как шутливо назвал Тихомиров-старший ускоренные фельдшерские курсы при мединституте, где готовили медбратьев-контрактников для службы в «горячих» точках страны и мира. Так что, при большой необходимости, каждый из них мог вполне профессионально сделать в полевых условиях даже несложную операцию; например, удалить пулю, неглубоко засевшую в мягких тканях тела.
Глеб, который тогда только начинал бегать по девкам, а потому времени у него всегда было в обрез, долго противился такой идее отца. Но затем привычка к повиновению старшему взяла верх (тем более, что переупрямить Николая Даниловича было невозможно), и он закончил курсы с блеском, лучше, чем родитель. Однако только теперь он понял и мысленно согласился, что отец в этом вопросе был прав на все сто процентов…
Николай Данилович очнулся быстро. Организм у него действительно был железным. Даже большая потеря крови не ввергла его в коматозное состояние.
– Как у нас обстоят дела со входом в пещеру? – спросил он, едва открыв глаза.
Обрадованный Глеб поведал отцу, что механизм, на их удачу, сработал как должно. Рассказал он и про поднимающийся порог.
– Это дело рук розенкрейцеров, – с удовлетворением констатировал Николай Данилович. – Можно в этом не сомневаться. Я уже говорил, что в их братстве всегда было много великолепных механиков и ученых. Достаточно назвать Леонардо да Винчи, который по косвенным данным тоже поклонялся Крестовой Розе. Или Розовому Кресту, что одно и то же.
– А если они все-таки проломят стену взрывом? – тревожился Глеб.
– Не исключен и такой оборот…
Николай Данилович устало прикрыл веки.
– Эти люди пришли сюда не просто так, на экскурсию, – сказал он спустя несколько секунд. – Возможно, им известно и про план, и про пещеру. Так что вряд ли они остановятся на пороге. Глеб поторопился промокнуть носовым платком испарину, выступившую на лбу отца, и доложил отцу о перестрелке наверху.
– Ну вот, видишь… – Николай Данилович болезненно поморщился. – С автоматическим оружием простые кладоискатели не ходят.
– Что будем делать? – спросил Глеб.
– Нужно заминировать проход… где-нибудь посредине, – ответил Николай Данилович. – Если они сюда сунутся, будем взрывать.
– Но тогда мы останемся здесь навсегда!
– Не думаю.
– Ты считаешь, мы сможем потом быстро убрать завал? Сомневаюсь. А ты ведь ранен, тебе нужно в больницу как можно быстрее.
– Обо мне не думай. Выкарабкаюсь. Не впервой. А что касается завала, то нам вряд ли удастся его раскидать. Даже если бы я был здоров.
– Не понимаю…
– Глебушка, здесь должен быть еще один выход. Разве ты не заметил, что воздух в пещере свежий, не спертый?
– Да как-то не придал этому значения, – растерянно ответил Глеб.
– И напрасно. В этом и заключаются тонкости нашей профессии.
– Но его еще нужно найти, этот запасный выход.
– Найдем.
– А если там не выход, а просто отдушина, какая-нибудь расщелина, куда только летучие мыши могут залетать?
– Ни в коем случае, – уверенно ответил отец.
– Почему ты так думаешь?
– На самом деле все очень просто. Если это подземный храм, значит, где-то должен быть и вход в него. Парадный вход.
– Так ведь мы его уже нашли!
– Чудак человек…
Николай Данилович пошевелился, меняя позу, и сделал попытку улыбнуться, что у него не очень получилось.
– Кто входит в храм сверху? – спросил он со снисходительностью умудренного опытом человека. –
Даже подземный. Святое место должно быть выше входа. Или находится с ним на одном уровне. А камера наверху всего лишь запасный, тайный ход. Розенкрейцеры всегда отличались осторожностью и предусмотрительностью.
– Ты воодушевил меня. Теперь точно прорвемся. Батя, тебе нужно чуток перекусить. Нет-нет, не спорь! Глотни для поддержания сил немного спирту, съешь шоколадку. И выпей горячего чаю. Термосы еще полны. Ты знаешь, что это надо.
– Да знаю, знаю… Но не шибко хочется…
– Никаких отговорок!
– Сдаюсь…
После еды Николай Данилович немного оживился. Ему даже дышать стало легче. Наверное, подействовал спирт. Ни старший, ни младший Тихомировы спиртным особо не злоупотребляли, поэтому выпитая Николаем Даниловичем крохотная рюмашка стала для него настоящим допингом.
– Пойду, займусь взрывчаткой, – сказал Глеб, поднимаясь на ноги. – Не скучай тут без меня. Я быстро…
Глеб и впрямь управился минут за двадцать, хотя и не спешил. Со взрывчатыми материалами шутки плохи, поэтому Тихомиров-младший был предельно осторожен. Он нашел в одном месте по бокам прохода два глубоких кармана, заложил в них динамит, поставил электродетонаторы, подвел проводку и укрыл взрывчатку под слоем камней. Кроме минирования, Глеб соорудил еще и сигнальную систему растяжек с пиропатроном. Он установил его чуть ближе к выходу, чтобы эта хлопушка предупредила их о прибытии незваных гостей.
Закончив работы, Глеб прислушался. Наверху все еще шла перестрелка, хотя она уже начала постепенно стихать, словно эпицентр событий начал сдвигаться за пределы холма.
– Ты как тут, живой? – возвратившись в пещеру, с деланной бодростью спросил он отца, наливая себе чаю из термоса.
Ему тоже не мешало подкрепиться. Слишком много потерял он сил и нервной энергии за последний час.
– Твоими молитвами…
– Хочешь еще чего-нибудь? Может, воды…
– Воду давай. Как там наверху?
– Бой продолжается. Такое впечатление, что сюда сбежалась вся окрестная братва.
– Вполне возможно. Конкуренты… Но я все же предполагаю, что всех их интересуют результаты наших раскопок. Возможно, за нами даже следили.
– Может быть, – согласился Глеб. – Признаюсь, иногда я чувствовал себя как-то неуютно. Как будто на меня пристально смотрели чужие глаза. Такой, знаешь ли, холодок между лопаток гулял.
– Почему не сказал?
– Если честно, было немного стыдно, – признался Глеб. – Боялся, что ты подумаешь, будто я профнепригодный. Ведь поначалу, когда ты стал меня брать в экспедиции, я и впрямь немного трусил. Но я старался не подавать виду. Ну, а здесь подумал, что ко мне вернулся мой детский мандраж.
– Бывает… А вообще ты молодец. Хорошо придумал с ловушками. Не сработай пиропатрон, наши шкуры уже сушились бы на веревочке. Похоже, наверху серьезные люди. Такие не любят оставлять следы.
– Интересно, их просто интересуют раскопки в районе Трех Могил, или?..
– Скорее всего, «или», – ответил отец. – Об этом мы уже говорили. Вспомни грабеж в музее и убитого сторожа. И этого… Крюгера.
– Но что может храниться в подземных пещерах?
– Вопрос чисто риторический. Однако, часть ответа на него у нас уже есть.
– Ты о чем?
– Следуя логике, можно заключить следующее: здесь что-то спрятано, оно имеет огромную ценность (уж неизвестно какую именно – материальную, моральную или колдовскую), за этой вещью (или кладом) идет серьезная охота, люди, которые в ней участвуют, ни перед чем не остановятся, и самое главное – в ситуации замешанный орден розенкрейцеров. Скорее всего, данные о том, что братство Креста и Розы давно прекратило свое существование, несколько преувеличены. А эта организация умела добиваться своих целей.
– Из этого исходит, что нам кырдык.
– Не факт, – живо возразил Николай Данилович. – До нас еще нужно добраться.
– А нам – выбраться отсюда. Иначе мы сами станем раритетами этого подземного храма в виде мощей.
– Выберемся, – ответил отец.
Он постарался, чтобы его ответ прозвучал уверенно и обнадеживающе, но у него это плохо получилось.
Может, потому, что по телу снова пошла волна слабости.
В ответ Глеб лишь тяжело вздохнул.
– Кстати, – сказал Николай Данилович, – ты заметил, что мы уже давно не включали фонарики, а свет не гаснет? Мало того, он даже усилился.
– Интересно… – отстранено пробурчал Глеб, занятый своими мыслями.
– Еще как интересно. Если бы мое предположение не было столь фантастично, можно сделать вывод, что интенсивность свечения зависит от человеческих эманаций.
– Ну, это ты точно загнул. Хотя…
– Странное здесь место, – задумчиво сказал Николай Данилович.
– Что да, то да…
– Ты забрал веревку?
– Забрал.
– Она тебе еще может здорово пригодиться.
– Понятное дело… Так я пошел?
– Не торопись. Поешь, и немного отдохни. Нужно дождаться, пока наверху все закончится. А потом победители (если таковые окажутся) начнут гадать, куда мы девались. Неплохо бы подслушать из-за стены их разговоры в раскопе – кто они, что им от нас нужно и планы на будущее. Не сомневаюсь, что слышимость будет хорошей. Но даже если эти неизвестные догадаются, что мы под землей, проникнуть вглубь холма им быстро не удастся. Я не думаю, что они таскали с собой полста килограммов взрывчатки. Пока найдут ее, пока доставят сюда, пройдут как минимум сутки. Так что у нас в запасе есть примерно сорок – пятьдесят часов. – Плюс время, которое они потратят на разбор завала после нашего взрыва. Если его вообще можно будет разобрать.
– Взрывать проход нужно только в крайнем случае.
– Ты говоришь – если неизвестные догадаются, что мы под землей… Им и гадать ничего не нужно. Они ведь видели, куда мы нырнули.
– Видели. Но только то, что два человека спрыгнули в раскоп. Не более того. Пока шел бой, мы запросто могли куда-нибудь сбежать. И не обязательно под землю. Весь холм покрыт деревьями и кустарником. Спрятаться есть где. А когда шла перестрелка, я уверен, что противоборствующим сторонам было не до нас.
– Тоже верно, – согласился Глеб. – Там такая пальба поднялась, будто где-нибудь в Чечне.
– По-моему, ты тоже внес свою лепту в этот кавардак… Или это мои бредовые видения?
– Нет, батя, не видения. Шарахнул пару раз. И даже, как мне кажется, попал. А вот в кого – не заметил. Но знаешь, внутри очень неприятное чувство… Словно я совершил какой-то мерзкий поступок. Впрочем, если идти по букве закона, то так оно и есть.
– Не бери в голову. Не мы первыми начали. Нас заставили защищаться. И вообще – все твои грехи в этом случае я беру на себя. Так что успокойся…
Николай Данилович умолк, откинув голову на импровизированную подушку, которой служил один из рюкзаков. Его лицо было бледно-серым. Он неожиданно уснул.
Глеб обхватил голову руками, и тихий стон вырвался даже не из его груди, а из сердца. Зачем он показал отцу этот проклятый план!? Ведь сразу было ясно, что Николай Данилович не упустит такой интригующий случай. Если бы он тогда знал… Если бы знал!
Отступление 4. ТАЙНЫЕ ВРАГИ
Ротгер шел в лабораторию алхимика. Он не любил торчать за спиной Теофраста, когда тот занимался какими-то опытами, совершенно непонятными для рыцаря, который не настолько был образован, чтобы разбираться в исследованиях брата по вере. В помещении стояли запахи серы, нашатыря и еще каких-то совершенно отвратительных ингредиентов – как в аду. Кроме того, в плохо освещенной и слабо проветриваемой лаборатории всегда было жарко и душно, поэтому Ротгер предпочитал охоту на свежем воздухе на диких зверей и двуногих животных – несмотря на постоянные карательные экспедиции, разбойники в окрестных лесах все еще пошаливали.
В общем, рыцарю до смерти не хотелось зря переводить время в обществе Теофраста, хотя тот и был компанейским парнем и превосходным рассказчиком. Но приказ магистра ордена Креста и Розы был ясен и недвусмыслен – по возможности никогда не выпускать из виду алхимика и слать голубиной почтой отчеты о проделанной Теофрастом работе. Следить за братом по вере было очень неприятной и тягостной обязанностью, поэтому Ротгер подсунул Теофрасту слугу, который разбирался в алхимических премудростях и был по-собачьи предан рыцарю, выкупившему его из литовского плена, где за какие-то серьезные прегрешения ему грозила виселица. Правда, перед этим пришлось убрать прежнего помощника алхимика. Но этим делом Ротгер не занимался.
Проблему сняли «невидимые» – тайная служба ордена розенкрейцеров. За два дня до поездки помощник Теофраста вышел погулять и свалился в крепостной ров. Потом нашлись свидетели, которые рассказали, что он перед прогулкой наливался вином в какой-то харчевне. На том дело и закончилось. Впрочем, Теофраст не сильно убивался по своему помощнику. Тот и раньше отдавал должное Бахусу и не отличался пунктуальностью и прилежанием.
Новый слуга Теофраста, исполняющий роль подмастерья алхимика, имел несколько несомненных достоинств: был немым, потому что в плену ему вырвали язык, притворялся перед всеми, кроме Ротгера? глухим и имел острый, аналитический ум, столь несвойственный бывшему школяру-недоучке, которого когда-то выгнали из учебного заведения за лень и пьянство.
Наезжал Ротгер и к Вратам Судеб. Правда, воины втихомолку называли холм с курганами Седлом Дьявола, но суть того, что там происходило, не менялась.
Холм преображался. Сотни пленников мостили дорогу, насыпали террасы, делали лестницу и какие-то другие работы, о которых не стоило знать даже Ротгеру. Полная информация о фронте работ по обустройству Врат Судеб была только у Теофраста. Однако, на эту тему он не распространялся. Но Рогтгар за это не держал на него обиды. Он понимал, что Теофраст всего лишь неукоснительно исполняет приказ Коллегии Святого Духа, обязательный для всех посвященных без исключения. Тем, кто такие приказы нарушал, – вольно или невольно – нельзя было позавидовать…
К работам на холме и охранным мероприятиям Ротгер не касался. Магистр ордена Креста и Розы для руководства работой прислал какого-то темнолицего сарацина, который был угрюм, необщителен, разговаривал только на латинском языке, и то из рук вон плохо.
Ему дали большой отряд кнехтов, вольнонаемных мастеров – преимущественно немцев и итальянцев – и пригнали откуда-то пленников. Но не литовцев и не поляков, а жителей каких-то дальних стран, общаться с которыми мог только сарацин, судя по всему, тоже посвященный, притом высокого ранга.
Кнехты, не занятые охраной пленников, рыскали по окрестностям. Надо отдать им должное – их действия были более эффективные, нежели вылазки отряда Ротгера под руководством Гуго. Они отличались свирепостью и нечеловеческой жестокостью, и спустя какое-то время местное население начало бояться их как чумы. Кроме того, вокруг холма с тремя курганами на вершине специальный отряд мастеровых установил различные ловушки – капканы, ямы, самострелы, петли, западни, ловушки с копьями и падающими бревнами, и еще кое-что, уже из арсенала алхимиков ордена Креста и Розы.
Благодаря этим приспособлениям ничто живое не могло без смертельного риска для жизни подойти к Вратам Судеб на расстояние ружейного выстрела ни днем, ни, тем более, ночью.
Сегодня Ротгер не стал спускаться в подземелье крепости, чтобы пройти в монастырь тайным ходом. В последнее время ему стало казаться, что за ним кто-то следит. Это неприятно чувство усиливалось, когда он приходил в лабораторию Теофраста. Рыцарь даже хотел послать сообщение Коллегии Святого Духа, чтобы они направили сюда опытных ищеек, но вовремя передумал. Получалось так, что он не справляется со своими обязанностями главного охранителя монастыря. А это было чревато многими неприятными последствиями для Ротгера и его дальнейшего продвижения по длинной лестнице для посвященных, поднимающейся к сияющей вершине братства Креста и Розы.
Рядом с Ротгером шел оруженосец Гунд. Это был добрый малый, обладающий отменной реакцией, несомненной отвагой и поразительной способностью спать двадцать четыре часа в сутки. В то время как его сеньор отключился от восприятия окружающего мира и витал мыслями в эмпиреях, Гунд предавался более приземленным плотским мечтаниям.
Дело в том, что когда он просыпался, на него нападал зверский аппетит, и оруженосец трескал все подряд, пока его снова не одолевал сон и он не погружался в сладкую негу. Гунд шел и гадал, выполнит ли его просьбу монах-пекарь, обещавший приготовить сегодня к обеду лично ему большой пирог с мясом куропаток. Вчера оруженосец специально ходил в близлежащий лесок, где тайком от всех ставил силки, и возвратился со знатной добычей – четырьмя жирными птичками, при одном взгляде на которые у оруженосца текла слюна.
Жизнь прекрасна, думал Гунд, безмятежно улыбаясь утреннему солнцу и подставляя свое юношеское лицо с пухом на подбородке вместо мужской щетины под ласковые прикосновения легкого ветерка. Ему здорово повезло, что он не остался в родовом замке Ротгера исполнять капризы взбалмошной жены рыцаря, большой любительницы заниматься рукоприкладством. Он так и не понял, почему его заинтересовал куст на повороте тропы. Гунд посмотрел в его сторону более пристально – и с ужасом увидел, что прямо в его господина летит стрела!
Все внимание бедного юноши сконцентрировалось на ее острие, надвигающемся неотвратимо, как сам рок. Гунду вдруг показалось, что полет стрелы резко замедлился, и теперь он увидел, что это вовсе не стрела, а арбалетный болт.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, оруженосец, как сомнамбула, медленно-медленно, – по крайней мере, ему так показалось – сделал шаг в сторону и закрыл своим телом Ротгера.
Гунд с непередаваемым ужасом наблюдал, как болт приближается к его груди, словно тихо плывет по невидимым волнам, как он протыкает кожаную безрукавку, входит в тело, разрывая мышцы и связки, и погружается почти по самое оперение. Затем появилась кровь. Она била не фонтаном, а сочилась по капле. И только потом пришла боль. В отличие от замедленного полета болта, она была резкой, одномоментной и всепоглощающей. Гунд в шоке тихо вскрикнул и упал на землю уже без сознания…
Ротгер поначалу ничего не понял. Он бессмысленно глядел на тело юноши, лежащее возле его ног. Слишком уж резким был переход от мыслей возвышенных, даже где-то государственных, до голой житейской прозы. Но годы, проведенные на полях брани, где засады само собой разумеющееся дело, автоматически – пусть и с небольшой задержкой – включили все его двигательные функции, отвечающие за личную безопасность.
Первым делом рыцарь развернулся к зарослям боком, затем в его руках появился венгерский тарч, висевший на спине, которым он тут же закрыл лицо и грудь, потом Ротгер выхватил меч и зычным голосом, похожим на рев иерихонской трубы, прокричал:
– Тревога-а-а!!! Нападение!!! Все ко мне!!!
Нужно отдать должное страже на стенах. Еще не успело отзвучать эхо, как кнехты сообщили о нападении на господина своим товарищам, свободным от дежурств, и спустя очень малый промежуток времени первые два десятка кнехтов выбежали из ворот крепости и закрыли Ротгера павезами.
Пока совершался этот маневр, арбалетчики, не медля ни минуты и не дожидаясь дополнительных приказов, начали из сторожевых башен стрелять по кустам, возле которых находился их сеньор. Вскоре к ним присоединились и пехотинцы с ружьями, и началась такая сильная пальба, как будто монастырь осадил отряд схизматов. Но кусты не отвечали, и тогда, дождавшись еще одного отделения своих воинов, Ротгер рявкнул:
– Вперед! Найти!
В длинных объяснениях, кого нужно искать, кнехты не нуждались…
Едва они скрылись в лесу, Ротгер склонился над Гундом. И с облегчением констатировал, что тот еще дышит.
– В монастырь! – указывая на Гунда, приказал он Гуго, прибежавшему на место происшествия с десятком пехотинцев. – Только несите осторожно.
Ротгер очень надеялся на Теофраста, обладающего выдающимися по тем временам познаниями в медицине. Алхимик, увидев раненного юношу, встревожено спросил:
– Что случилось? На нас напали?
– Не на нас, а на меня, – хмуро ответил Ротгер. – Из засады. Брат Теофраст, спаси этого молодца. Век буду тебе признателен. Я обязан ему жизнью.
– Посмотрим…
Теофраст прикоснулся к болту, все еще торчащему в груди юноши, и Гунд болезненно простонал. Похоже, его сознание балансировало на тонкой грани между светлой стороной бытия и мраком забвением.
– Плохо дело, – констатировал Теофраст. – Если вытащить болт, он может мгновенно умереть. Но и оставить его в теле, конечно же, нельзя.
– Тогда как нам быть? – с беспомощным видом спросил рыцарь.
– Будем спасать мальчика, – решительно ответил Теофраст. – Он и мне симпатичен.
– Но как? Я знаю такие раны, от них почти никто выживает.
– Остается лишь надеяться на Всевышнего. И на ЭТО.
Взгляды алхимика и Ротгера обратились к большому стеклянному колпаку, которым была накрыта небольшая чеканная чаша необычной для средневековья формы из неизвестного белого металла. Она была немного похожа на древнегреческий канфар, но имела более короткую и толстую ножку, и не две ручки, а четыре. Они доставали до стола, и создавалось впечатление, что чаша имеет пять ножек.
Поначалу и приор Алоизий и сам Теофраст считали ее Граалем – уж больно необычными свойствами обладала эта чаша. Она всегда была теплой и слабо светилась во тьме. Но в процессе ее изучения, поначалу воодушевленный алхимик испытывал все большее и большее разочарование. Единственным успехом, который Теофраст достиг в своих опытах с чашей, было оживление мотыльков, ящериц и выловленных в монастырском рву лягушек, умерщвленных в сосуде, откуда был откачан воздух. Но это мелкое открытие никак не поколебало мнение ни Ротгера, ни Парацельса, что чаша никакой не Грааль, а всего лишь один из раритетов древних эпох, сработанный безвестным, но гениальным, мастером. Правда, Теофраст открыл еще одно свойство чащи – она обеззараживала раны и способствовала быстрому их заживлению.
Однако, он не был до конца уверен, что примитивный и совсем не волшебный металлический сосуд поможет умирающему оруженосцу, потому как знал – диагноз рыцаря абсолютно точен. После таких ран оставалось лишь исповедаться, если человек был в сознании, и, получив отпущение грехов, брать курс на небеса.
Но надежда умирает последней, а Теофрасту, несмотря на их и так приятельские отношения, очень хотелось угодить Ротгеру, чтобы тот был ему обязан. Никогда нелишне иметь хороших друзей среди сильных мира сего, тем более человеку его весьма опасной профессии. Уж кто-кто, а Теофраст хорошо знал, скольких алхимиков сожгли на кострах, и сколько их погибло под пытками вельмож, пытающихся завладеть философским камнем и узнать тайну превращения свинца в благородные металлы.
– Горячую воду и бинты! – приказал Теофраст своему помощнику.
Тот якобы научился читать распоряжения Парацельса по губам, но алхимик подтверждал свои слова жестикуляцией – азбукой глухонемых.
Приказание было исполнено мгновенно – наступила ранняя осень, которая принесла росные туманы поутру и ночную прохладу, в помещении стало совсем сыро, а потому огонь в камине горел, не затухая, денно и нощно, и кипяток всегда был под рукой.
Подождав, пока рыцарь срежет деревянное оперение болта, Парацельс крепко ухватил большими щипцами стальной наконечник, который пронзил Гунда насквозь и торчал из спины, и стал сквозь стиснутые зубы читать начальные слова молитвы:
– Pater noster…
Читая, он медленно тащил орудие убийства из раны, стараясь как можно меньше повредить и так разорванные ткани тела. Когда, наконец, болт вылез наружу весь, Гунд вскрикнул от пронзившей его боли, и кровь ударила фонтаном. Перевязку Теофраст наложил с профессиональной сноровкой. Он был доволен – несмотря на болевой шок, юноша все еще был жив.
– Будем надеяться, – сказал он взволнованному Ротгеру.
Рыцарь вместе с помощником алхимика прижимали тело Гунда к топчану – чтобы он не дернулся во время «операции», тем самым еще более усугубив свое и так аховой состояние.
Парацельс снял стеклянный колпак, достал чашу и, опрокинув ее, поставил на грудь юноши.
– Contra spem spero, – сказал он. – Теперь его жизнь в руках Господа нашего. Я сделал все, что мог.
Мне пришлось пожертвовать даже остатками мази, которую нужно готовить месяц, притом с компонентов, имеющихся только на Востоке.
– Спасибо тебе, брат Теофраст, – растрогано (что было для него совсем не свойственно) и проникновенно ответил Ротгер.
– Лечить людей – мой долг, – смутился Парацельс.
– Вина, – жестом потребовал рыцарь, обращаясь к слуге.
Он тяжело опустился на скамью и, морщась, потер виски.
– День начался – не соскучишься, – продолжил Ротгер, когда осушил полный кубок. – Такой наглости от разбойников я не ожидал. Подойти к самой крепости, на виду у дозорных…
– Брат Ротгер, позволь возразить. Не знаю, кого там найдут твои кнехты (да и найдут ли вообще), но на разбойников это совсем не похоже.
– Почему ты так думаешь?
– Взгляни на болт. Оперение на нем не прямое, а спиральное, под углом к оси древка в пятнадцать градусов; или чуть меньше. Ты знаешь, что такие стрелы в полете вращаются и более точно попадают в цель.
– Это верно. И что выходит из этого?
– Подобные арбалетные болты – новинка. Они сложны в изготовлении и просто не могут быть у примитивных варваров. Да ты это и сам знаешь. Поэтому, я считаю, что засаду устроили СВОИ. И если бы не мужество и отменная реакция твоего оруженосца, пришлось бы тебя отпевать.
– Но кто это? И почему решили убить меня, а не приора, к примеру?
– Приор…
Теофраст коротко засмеялся.
– Несмотря на то, что его преподобие, в отличие от нас, является духовным лицом, что особенно противно местным язычникам и схизматам, приора они убили бы лишь вслед за тобой, – сказал он, прогнав улыбку с лица. – А вот ты, брат Ротгер, для всех очень желанная цель. Без тебя и мои шансы выжить в этой глуши стали бы мизерными. Пока дойдет до магистра печальная весть, пока пришлют другого военачальника с соответствующим опытом – да и найдут ли такого? – от монастыря может камня на камне не остаться.
– Глупости. Не такая уж я важная шишка. Гуго вполне справится, пока мне не пришлют замену. Разбойников мы пощипали, разогнав их по медвежьим углам, крестьян усмирили, крепость оборудовали, валы и стены отремонтировали, продовольствия запасли на три месяца осады – что еще нужно?
– Все это верно. Но только в том случае, если бы опасность исходила извне. Но у нас другая беда. Враг ВНУТРИ крепости… или монастыря. Вот это самое страшное и опасное. В чем ты сегодня и убедился.
– Кто он? – спросил Ротгер, не очень надеясь на положительный ответ.
– У ордена Креста и Розы много врагов, как явных, так и тайных. Сразу, с налета, ответить невозможно. Но в этих краях присутствует только одна серьезная организация, способная на решительные и эффективные действия…
– Выкормыши Игнатия Лойолы, – с ненавистью закончил рыцарь мысль алхимика.
– Именно, – утвердительно кивнул Теофраст.
– Надо их разоблачить! – загорелся идеей Ротгер. – Я давно подозревал, что иезуиты свили тут гнездо. И хотел заняться ими вплотную. Да все никак руки до этого дела не доходили. Мне они казались не очень опасными. Будем искать!
– Проще найти на ощупь в мешке с ужами единственную змею, нежели вычислить в своем окружении иезуита. У них поразительная способность к мимикрии, предписанная, кстати, уставом ордена.
– Закуем в железо, будем пытать огнем… – запальчиво продолжал рыцарь, не слушая Теофраста.
– Прежде чем заковать, нужно поймать, – с иронией ухмыльнулся алхимик. – Что само по себе является трудно выполнимой задачей. Ты ведь не будешь калечить всю монастырскую братию, чтобы определить кто есть кто? А если предатель среди воинов?
– Я ручаюсь за своих кнехтов!
– А как насчет пехотинцев? Они ведь не твои вассалы.
– Да… Положение хуже некуда.
– На первый взгляд. Просто мы еще не занимались из-за ограниченности времени чисткой наших рядов.
– Но как, как вычислить эту гнусь!?
– Поди-ка, братец, посторожи за дверью, – раздельно и медленно сказал Теофраст, обращаясь к своему «глухонемому» подмастерью, якобы умеющему читать по губам. – И гляди в оба, чтобы ни единая душа не околачивались возле лаборатории. Да не забудь прихватить саблю! А если тебе вздумается оставить пост, я брошу тебя в яму с голодными волками.
Испуганный слуга, истолковав жестикуляцию алхимика, как должно, смиренно кивнул и вышел. Ротгер наблюдал эту картину со смешанным чувством любопытства и удовлетворения. Знал бы Теофраст, как этот умный и смелый до безумия увечный мазур дерется на ножах…
– В принципе, вычислить шпиона не так уж и сложно, – сказал Парацельс, наливая себе вина. – Если только я не ошибаюсь.
– У тебя есть план?
– Скоре, предположение.
Алхимик с видимым удовольствием присосался к кубку.
– И в чем оно заключается? – нетерпеливо спросил рыцарь.
– Тебе известно, что самое главное в работе шпиона?
– Что?
Ротгер тупо уставился на брата по вере.
– Доставить вовремя полученную во вражеском стане информацию.
– Возможно, – с сомнением сказал рыцарь, который пока не понимал, куда клонит Теофраст.
– Не возможно, а точно. Это значит, что наш змей подколодный должен как-то связываться с внешним миром. Гонец отпадает – все дороги перекрыты нашими конными отрядами. Да и чересчур наглядно. К тому же, отправлять гонцов имею право только два человека в нашей маленькой колонии – ты и приор.
– Но предатель мог прятать сообщение в тайнике за стенами монастыря. Ведь днем мы не контролируем постоянное движение между обителью и нашим скромным фортом. Не исключено, что тот, кто в меня стрелял, как раз и был связным, который пришел за тем, что ему оставил шпион.
– Вряд ли он избрал бы такой ненадежный способ. Здесь много случайностей.
– Каких именно?
– Об одной я уже говорил. Гонец может попасть в руки нашей стражи.
– Ну, это как сказать. Весь лес сетью не накроешь.
– Тоже верно. Есть и вторая неприятная особенность, связанная с передачей сообщения через третьи руки. Мне донесли, – а тебе это известно давно, хотя ты почему-то ничего мне об этом не говоришь – что за монастырем и крепостью кто-то постоянно наблюдает. Этот «кто-то» невидим и вездесущ. Я не ошибаюсь?
– Все точно, – угрюмо кивнул Ротгер. – Какая-то неуловимая сволочь все время шныряет по окрестностям, при этом никак себя не обнаруживая и почти не оставляя следов. Но мои следопыты определили, что этот человек невысокого роста, малого веса, плавает в воде и под водой, словно рыба, и лазает по деревьям, как обезьяна. Лошадью он не пользуется, далеко от монастыря не уходит. Возможно, он не один.
– Интересно, как так получается, что об этом я узнаю от других?
– Не хотелось смущать твой дух, потому что столь неприятное сообщение могло помешать твоей работе.
– Резонно, – согласился Теофраст. – И каков твой вывод?
– Соглядатай из местных. Он отлично знает окрестные леса.
– Правильно. Значит, никакого отношения к нашему шпиону он не имеет.
– Скорее всего, – глубокомысленно кивнул Ротгер. – Иначе он держал бы где-нибудь поблизости лошадь.
– Именно так – поблизости! Потому что ее может задрать медведь, коих в этих лесах пропасть, могут сожрать волки или умыкнуть разбойники.
– И каким образом тогда шпион связывается со своими хозяевами?
– Очень просто…
Теофраст принял эффектную позу и закончил свою мысль:
– С помощью голубиной почты!
– Но это исключается!
– В этом мире ничего невозможного нет. Уж поверь мне на слово. Но я хотел бы послушать твои доводы.
– За почтовыми голубями следит мой доверенный человек, птицы все на счету, так что пропажа хотя бы одной сразу станет мне известна. Нет, ты ошибаешься.
– Отнюдь. Разве в монастыре существует лишь одна голубятня?
– Это я как-то выпустил из виду… Не помню, не знаю…
Ротгер выглядел растерянным.
– Нужно проверить, – сказал с нотками превосходства в голосе Теофраст. – Я могу поклясться спасением своей души, что почтовые голуби есть еще где-то. Чердаков и разных укромных мест в монастыре хватает.
– Пойду, распоряжусь, чтобы эту дыру обыскали от подвалов до крыш! – подхватился Ротгер.
– А вот это как раз и не нужно делать, – остановил его алхимик.
– Почему?
– Поспешишь – людей насмешишь.
– Я не понимаю тебя…
– Твои дуболомы, конечно, могут найти тайную голубятню. Но прожженный хитрец, ее хозяин, уверен, минует все ловушки. И мы ничего никому не докажем. Разве что лишим его на некоторое время связи. А это для нас не играет никакой роли, потому что мы просто обязаны как можно скорее обезвредить преступную руку, готовую вонзить нам нож в спину.
– Что ты предлагаешь?
– У тебя есть хорошие стрелки из лука?
– Все мои кнехты стреляют отменно, – с вызовом ответил рыцарь. – Я немало потратил времени и сил, чтобы научить своих вассалов обращаться с луком и арбалетом так же легко и непринужденно, как они спят, едят и дышат. Зато теперь могу гордиться их успехами.
– Нужны настоящие специалисты, великие мастера этого дела, которые стреляют, как герой английских баллад разбойник Робин Гуд.
– И такие есть… пять-шесть человек.
– Пусть следят за воздухом. Днем и ночью, посменно. И чтобы тетива лука была натянута, стрела наготове, а в глазах должен светиться азарт. Понятно?
– Понятно. Я пообещаю им хорошую награду. Ты хочешь, чтобы они сбили почтового голубя, отправленного без моего ведома.
– Угадал. Пусть замечают, откуда он вылетит, и бьют без лишнего шума и не сразу, а когда голубь уйдет с поля зрения того, кто его выпустил. Нам нужно перехватывать сообщение шпиона, чтобы узнать, какое у него задание и что замыслили иезуиты или кто там его сюда заслал. Это важнее, нежели поимка самого шпиона.
– Хочешь оставить его на свободе, чтобы он по-прежнему делал свое черное дело? Ну, это уже чересчур…
– Кто предупрежден, тот вооружен. Это первое. И второе – кто может дать гарантии, что шпион только один? Если он из ордена иезуитов, то можно не сомневаться, что у этого мерзавца есть и глубоко законспирированный резерв – дублер, который начнет работать сразу же, как только мы схватим его товарища.
– Под пыткой он нам все расскажет, в том числе и про своего напарника.
– Считать врага глупее себя – большое заблуждение, брат Ротгер. Если их тут двое или даже трое, я уверен, что они не знают о существовании друг друга. Так что никакие пытки не помогут установить истину. Лучше держать действующего шпиона под контролем, по возможности не спуская с него глаз. Главное вычислить его.
– Да-а, голова ты, брат Теофраст…
– И еще одно – нужно поставить возле лаборатории надежную охрану из твоих кнехтов. Мой помощник здесь днюет и ночует, но одного его мало. Если иезуитам станет известно о чудесных свойствах чаши, они найдут способ, как ее умыкнуть. Уж поверь мне.
– Верю, – буркнул рыцарь. – Сделаем…
– Кстати, как там наш раненный?
Оба одновременно повернулись и посмотрели на топчан, который служил постелью для подмастерья.
– Дышит нормально, – с приятным удивлением отметил Ротгер.
– Это уже хорошо…
Парацельс встал и подошел к раненому.
– Чудо это или нет, – сказал он удивленно, – но у парнишки даже слабый румянец на щеках появился, несмотря на большую потерю крови.
– Значит, он будет жить? – с надеждой спросил рыцарь.
– Уверенно сказать не могу. Нужно время. Но должен отметить, что парень спит, а не просто в забытьи, характерном для такого ранения.
– Выходит, чаша все же обладает чудодейственными свойствами?
– Отчасти.
– Что значит – отчасти?
– Как бы тебе это объяснить, брат Ротгер…
Теофраст беспомощно пожевал губами, подыскивая нужные слова.
– Понимаешь, чашу нужно хотя бы раз в день подзаряжать, чтобы у нее появилась энергия. Состояние подзарядки сравнимо с действиями человека за обедом, которому надо есть и пить, чтобы двигаться и мыслить.
– И чем ты ее подзаряжаешь?
– Похоже, пришла пора, брат Ротгер, открыть тебе одну из самых больших тайн ордена Креста и
Розы. Клятву свято хранить тайну и никому не выдавать ее даже под пытками я с тебя брать не буду. Ты посвященный, и этим все сказано. Но должен сказать следующее, это ты обязан крепко запомнить: если по твоей вине сей секрет станет достоянием гласности, твой род закончится на тебе. Умрут и все твои родичи.
– Тогда лучше мне ничего знать.
– А вот здесь ты ошибаешься. Ты УЖЕ знаешь. Многое знаешь. Но главное другое – в случае моей наглой смерти ты обязан спасти реликвию ордена и вернуть ее Коллегии Святого Духа.
– Я это сделаю, – торжественно ответил Ротгер.
– А я и не сомневаюсь…
С этими словами Парацельс снял с шеи ключ на прочной цепочке, открыл окованный железными полосами сундук, стоявший в дальнем углу помещения, и достал оттуда небольшую шкатулку.
– Смотри… – Теофраст театрально медленно поднял крышку шкатулки, и в глаза рыцаря брызнули сверкающие искры.
– Адамас! – воскликнул Ротгер.
Потрясенный до глубины души, он тряхнул своей остриженной под «горшок» головой, словно прогоняя наваждение.
– Какой огромный… Да ему просто нет цены! – Рыцарь смотрел на камень, как завороженный.
В шкатулке на черном бархате лежал невероятно большой бриллиант. Он был размером с грецкий орех. Цвет камня менялся от светло-желтого до нежно-розового – в зависимости от того, под каким углом на него смотреть. Казалось, что в гранях бриллианта отражается свет всех свечей и солнца за окном.
– Верно, – сказал Теофраст. – Он бесценен. И не только потому, что адамас. Подойди сюда.
Он взял бриллиант, закрепил на специальной подставке и направил на него посредством бронзового зеркала световой пучок. Камень будто взорвался радугой. Невероятное свечение наполнило не очень хорошо освещенную лабораторию, заставив Ротгера зажмуриться.
– Что в этой колбе? – спросил Парацельс, указывая рукой на полку с лабораторной посудой.
– Вода, – не очень уверенно ответил рыцарь.
– Верно, вода. Для чистоты эксперимента можешь ее попробовать. Она свежая и без всяких примесей. Да ты не бойся, пей.
Совсем замороченный Ротгер машинально сделал глоток и убедился, что Теофраст говорит правду.
– А теперь наблюдай…
С этими словами алхимик поставил колбу на огонь и направил на нее один из переливающихся всеми цветами радуги лучей, испускаемых бриллиантом. Какое-то время не происходило ничего. Ротгер так пристально смотрел на колбу, что у него даже глаза начали слезиться. Хорошо зная магические способности брата Теофраста, он с невольным страхом ждал, что из колбы вот-вот выскочит гомункулус или что-то еще в этом роде. Но, вместо рождения какого-нибудь отвратительного уродца, вода в колбе вдруг окрасилась в темно-красный цвет и стала похожей на доброе вино.
– Это… вино!? – спросил приятно пораженный Ротгер.
– Не совсем, – снисходительно улыбнулся Парацельс. – Это всего лишь безвкусная алая жидкость, по составу мало чем отличающаяся от воды. Конечно, если не подвергать ее более серьезным исследованиям.
– Фокус… – буркнул разочарованный рыцарь.
– Для простого обывателя – да. А для ученого – невероятный факт, потрясающий воображение. Но это еще не все.
Теофраст отмерял небольшое количество белого порошка и всыпал его в колбу. Вода в ней сразу же забурлила и постепенно осветлилась до прозрачного розового цвета. Когда реакция закончилась, алхимик вылил воду в керамическую миску, и Ротгер увидел, что на дне лежит кусочек металла, похожего на серебро.
– Без адамаса ничего подобного не получилось бы, – сказал Парацельс.
– Как будто аргентум, – осторожно заметил Ротгер, блеснув познаниями в химии, которые он получил, общаясь с Теофрастом.
– Вот именно – как будто. Но с серебром этот металл не имеет ничего общего.
– Извини, брат Теофраст… Кгм!
Рыцарь прокашлялся, чтобы скрыть внезапное смущение.
– Извини… э-э… а не может ли этот чудодейственный адамас превращать другие металлы в золото?
– Для таких целей нужен философский камень, – серьезно ответил Парацельс. – Коим адамас никак не может быть. Хотя… Он заколебался.
– Мы так мало знаем о природе окружающих нас вещей… – продолжил он в раздумье. – Будь у человека десять жизней, и то он не смог бы постичь великую мудрость Творца всего сущего. Поэтому нельзя исключить того, что сказания и легенды, в которых говорится о мудреце, способном одним движением волшебной палочки превращать воду в молоко, а простой бычий рог – в Рог Изобилия, правдивы.
– Хотелось бы этому верить. Но, судя по всему, нам до золотого века не дожить.
– Верь, брат мой, ибо только вера дает человеку силы в его борьбе за выживание и способность активно влиять на свое будущее. А теперь давай выпьем. Что-то у меня в горле пересохло после этой лекции…
Утолив жажду, Теофраст спросил:
– Где сейчас схизмат?
– Ты о ком? – встрепенулся Ротгер.
Он в этот момент был погружен в мечтательное состояние, навеянное демонстрацией возможностей адамаса.
– О пленном казаке. Что-то я давно о нем ничего не слышал.
– А, вон ты про что… По твоему предложению, я снял с него кандалы и поместил в более сухой и светлый каземат. Что касается доверительных бесед, то они у меня не получаются. Он вежлив, немногословен, но сам себе не уме. Не хочет раскрываться. Ведет себя как опытный фехтовальщик, который готовит свой коронный разящий удар.
– Это тебя пугает?
– Больше забавляет. Вернее, забавляло. До сегодняшнего дня. Как ты думаешь, тот, кто стрелял, не может быть воином отряда, к которому принадлежит и наш схизмат?
– Глупости! – сердито ответил Теофраст. – Зачем этим «послам» обнаруживать себя раньше времени, если они задумали что-то очень серьезное? Я больше грешу на неуловимого соглядатая. Вот он может быть как-то связан с твоим пленником.
– Хорошо бы поймать этого невидимку… – мечтательно прищурился Ротгер.
– Для начала его нужно спровоцировать.
– Как?
– Вывести пленного казака на прогулку за стены крепости. Это возможно?
– Возможно, но опасно, – ответил рыцарь. – Если он задумает бежать, нам придется его убить.
– Невелика беда…
Теофраст ухмыльнулся.
– Но, думаю, что казак никуда не денется, – сказал он рассудительно. – У него, как мы уже говорили, скорее всего, другие планы. А вот соглядатай, увидев товарища, любой ценой попробует привлечь его внимание к своей персоне и даже попытается выйти с ним на связь. Нужно только не мешать ему в этом, наблюдать со стороны.
– Нужно попробовать, – задумчиво сказал Ротгер.
– Попробуй…
Парацельс посмотрел на спящего Гунда.
– Прикажи своим людям отнести его в хорошо проветриваемую келью, – сказал он заботливо. –
Только положите парня не на голые доски, а на мягкий сенник. И пусть его преподобие приставит к нему сиделок. Целебные отвары ему будет готовить мой помощник. Лично я не смогу уделить раненному много времени. Думаю, он уже и без меня выкарабкается.
– Это мы сделаем…
Рыцарь поднялся.
– Пойду заодно проверю посты и узнаю результат поисков, – бросил он, затягивая пояс потуже.
Ротгер вышел, многозначительно переглянувшись с помощником Теофраста – так, чтобы алхимик не видел. Но Парацельсу было не до тайных отношений рыцаря и подмастерья. Сдвинув брови к переносице, он сосредоточенно глядел на чашу, которая все еще покоилась на груди спящего Гунда. На нее падал луч света, испускаемый бриллиантом, и она словно сплела вокруг себя плотный воздушный кокон, смазывающий ее строгие, удивительно пропорциональные очертания.
