Глава 11. АРТУР ТИХОВ
Дубравин торопился на похороны Новосад. Они немного задержались с обыском у Басалыго, и теперь майор ехал на городское кладбище на таксомоторе.
И все же опоздал – могилу уже готовились засыпать землей.
Людей было много: артисты театра, жильцы дома – Дубравин некоторых узнавал – родственники.
Майор с удивлением отметил про себя, что здесь был и Ольховский – неестественно прямой, задумчивый, с аккуратно подстриженной бородкой, в тщательно отутюженных брюках.
Он один из немногих не торопился надеть шапку, хотя снег сыпал, не переставая, и его не по сезону легкое пальто уже изрядно промокло.
С не меньшим удивлением Дубравин узнал в мужчине, который плакал, не стесняясь окружающих, того самого симпатичного молодого человека, товарища Ольховского.
“Не Тихов ли?” – подумал майор.
И протиснулся к Ольховской – она поддерживала совершенно обессилевшую от слез Алифанову.
– Простите…
Майор дотронулся до рукава пальто Ольховской.
– Это Артур Тихов? – спросил он актрису.
И кивком головы указал на плачущего молодого человека.
– Он…
К Тихову майор так и не подошел, хотя сначала намеревался.
Дубравин лишь посетовал на себя – он вызвал его сегодня повесткой к концу дня в управление. Но что можно было спрашивать у него в таком состоянии?
Впрочем, менять что-либо было уже поздно, да и не хотелось – неумолимо подстегивали сроки.
Положив на могильный холмик букет живых цветов, Дубравин направился к автобусной остановке…
Тихов все же явился в управление, правда, с получасовым опозданием.
– Извините… Я вот…
Он нервно хрустел пальцами.
– Ничего… – сказал Дубравин.
И с пониманием ободряюще кивнул.
– Раздевайтесь, – сказал майор. – Садитесь…
Тихов, сумрачно посмотрев на Белейко, – тот начал копаться в бумагах, – снял черный кожаный плащ с меховой подстежкой, повесил его на спинку стула и сел, безвольно опустив руки на колени.
Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был очень красив. До неприличия красив, с неожиданным неприятием подумал Дубравин.
Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках Тихова никогда не касалась бритва.
Резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой.
Прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз.
Светлые глаза (Дубравин никак не мог понять, какого они цвета; временами глаза казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками) смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами.
С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.
– Артур Вениаминович, насколько мне известно, вы знали Новосад, как никто другой…
Майор начал осторожно и издалека.
– Она была моей невестой, – просто ответил Тихов.
– У нее были враги? Или, скажем точнее, недоброжелатели?
– Сложно ответить на ваш вопрос… Недоброжелатели, в общем-то, были. Мир артистов – это сложный мир. Высока конкуренция всегда предполагает конфликты – явные или тайные. Но враги, и чтобы так…
– В тот день она была у вас?
– Да. После того, как я уехал от Ольховского – надеюсь, вы помните нашу первую встречу? – мы с ней виделись. Она забежала ко мне на квартиру буквально минут на десять, а затем ушла. И больше я ее не видел.
– В котором часу это было?
Тихов задумался.
– Нет, точно сказать не могу, – сказал он спустя некоторое время.
– Хотя бы приблизительно.
– Кажется… где-то около двух часов дня…
В голосе артиста слышалось сомнение.
– Странно…
– Что именно? – спросил Тихов.
– Алифанова утверждает, что в это время они были еще в театре. По-моему, так… Сейчас проверю…
Майор полистал папку с делом.
– Да, все верно, я не ошибся.
– Честное слово, не помню. Может, немного позже. Если бы я знал, что это когда-нибудь понадобится…
– Если бы…
Дубравин сокрушенно вздохнул. Все мы сильны задним умом, подумал он.
– Артур Вениаминович, а как она выглядела? Я имею в виду не внешний вид, а настроение. Не была ли она взволнована, встревожена?
– Нет. Даже наоборот – смеялась, шутила.
– Может, таким образом Новосад маскировала свое истинное состояние?
– Ни в коем случае. Она не умела притворяться. Что на уме, то и на языке – так говорят про подобных людей.
– О чем вы говорили?
– Разве теперь вспомнишь… Я угостил ее чаем…
Тихов в задумчивости потер висок.
– Ах, да, она говорила мне что-то о своей новой роли. В тот день режиссер театра предложил сыграть ей главную героиню в одной из пьес репертуарного плана на будущий сезон, и Валя была на седьмом небе от счастья. Помнится, я ее поздравил…
– Значит, она ушла, а вы? Что потом делали вы?
– Вскоре мне позвонил Ольховский, и я поехал к нему.
– Зачем?
– Тогда вы, простите, нам помешали. Мы собирались сыграть в преферанс, ждали еще одного товарища. Но – увы…
– Каким транспортом вы ехали?
– Извините, но я не понимаю, зачем вам это нужно?
– Артур Вениаминович, у нас работа такая; знать по возможности все, что касается обстоятельств дела.
– То есть, вы хотите сказать, что проверяете мое алиби? Вы… меня… подозреваете!?
– Ни в коем случае. С какой стати? Но все-таки, как я говорил ранее, для нас все нужно и важно. Мы ведь как сборщики часов: пока на место не будет поставлен последний винтик, стрелки не закрутятся. Думаю, вам ясно.
– Если так…
Тихов успокоился.
– Я хотел поймать такси, но погода помните, какая была… Поэтому пришлось ждать троллейбус. Затем я пересел в автобус. Вот так и добрался к дому, где живет Ольховский.
– Игра состоялась?
– Конечно.
– Сколько времени она длилась?
– Закончили мы часов в одиннадцать…
Тихов ушел.
Дубравин посмотрел на задумчивого Белейко, за время допроса не проронившего ни единого слова, и спросил:
– Что ты о нем думаешь, Бронек?
– Холеный парнишка. Артист, одним словом.
– Считаешь, что и здесь играл?
– Не похоже. Переживает здорово.
– Еще бы. Потерять невесту. И какую…
– Как ты насчет чаю? – спросил Белейко.
И включил чайник.
– С удовольствием, – ответил Дубравин. – У меня, кстати, бутерброды есть.
– Не откажусь…
Друзья налегли на бутерброды с сыром и ветчиной.
В окно кабинета вместе с метелью заглянули ранние сумерки.
