Глава 14
Я переночевал у родителей. Мать не отпустила меня, на ночь глядя. Да я и сам не хотел. Хорошо, когда есть кому голову положить на плечо… Я любил своих стариков, хотя сыном был, мне кажется, никудышным.
Родные пенаты действовали на меня как патентованное снотворное. Я уснул, едва голова коснулась подушки. И проспал до девяти утра. Отец давно уехал на работу – за ним приезжала шикарная черная «ауди» – а мать гремела посудой на кухне. Она, как обычно, стряпала что-то вкусненькое.
Только приняв душ, я вспомнил, что вчера вечером хотел позвонить матери Лизаветы. Ругая себя последними словами за душевную черствость, я набрал уже хорошо запомнившийся номер.
– Слушаю! – раздался на другом конце провода почти крик.
Я сокрушенно вздохнул – это была не Бет.
– Здравствуйте. Никита…
– Я узнала…
Голос матери моей подружки мгновенно стал невыразительным и безжизненным. Все понятно. Можно и не спрашивать. Елизавета еще не объявилась. Но я все-таки продолжил разговор:
– Вам… никто не звонил?
– Нет. Извините…
И телефонная трубка забибикала «отбой».
Неужели отец не ошибся в своем предсказании, думал я, холодея, и Лизавету убили? Но ведь она не живет в нашем подъезде… Значит, ее всего лишь похитили. Как ее спасти? И возможно ли это в принципе? Ведь она сейчас неизвестно где и с кем.
Мне захотелось закричать, и я стиснул зубы до скрежета. Какая сволочь ее умыкнула!? А что это так, у меня уже не было ни малейших сомнений.
Надо что-то делать, надо делать, надо…
– Ника!
– Да, мама.
– Иди завтракать.
– Уже иду…
Позавтракав, я ушел. Предостережение отца не выходило из головы. Мне казалось, что за мной по-прежнему следят, но как я ни проверялся, а топтуна все равно не заметил. Может, его и не было. Однако, нервы мои уже были не то, что раньше. Они едва не звенели от напряга, как металлические струны.
Я начал бояться. Чего? А фиг его знает. Наверное, своей тени.
Ничто вокруг меня не предвещало каких-либо мрачных коллизий. Ярко светило солнышко, клумбы радовали цветочными коврами, а скверы – молодой зеленью, юные мамаши катали своих детишек в колясках, толстый мужик в шляпе, похожий на бульдога, выгуливал крохотную болонку с розовым бантом на ошейнике (надо было видеть эту идеалистическую картину), чирикали воробьи, хлопотливо подбирая с тротуара хлебные крошки…
В общем, все было как обычно. Нормальная городская жизнь. Если зло где-то и таилось, то о нем обыватель обычно узнавал в последнюю минуту, о наступлении которой он не имел ни малейшего представления.
Но я-то знал… Я не мог не поверить отцу. Что-то должно случиться… Должно случиться! В нашем доме… Когда? Неизвестно. Скоро… Скоро – это понятие растяжимое.
Нет ничего хуже ожидания!
Возле дома меня уже встречали. Я только вздохнул – опять этот опер, Ляхов. И он был не один, а с сотрудником, судя по юному лицу, рангом пониже. Неподалеку стояла милицейская машина, откуда на меня настороженно смотрели водитель и мужик в роговых очках. Интересно, кто он? На мента вроде не похож…
– Мы вас заждались, – довольно неприветливо сказал майор. – Пойдемте…
– Куда?
– К вам домой.
– Зачем?
– У вас будет обыск.
– Вы… вы что? Зачем… С какой стати!? А у вас есть ордер?
– Конечно, – ответил Ляхов. – Вот…
Он ткнул мне под нос официальную бумагу с печатью, но я все равно не смог разобрать, что там написано – буквы расплывались. Словно у меня начали слезиться глаза.
– Что ж, коли так, никуда не денешься, – сказал я покорно, все еще пребывая в ступоре, и поплелся впереди неприятной компашки во главе с Ляховым.
Я пришел в себя и начал кое-что соображать только тогда, когда мы вошли в квартиру, и обыск начался. Катализатором моего душевного возрождения послужил Лукич, которого менты пригласили в качестве одного из понятых.
Он, как обычно, слонялся без дела по двору, не выпуская изо рта длинную сигарету, распространяющую окрест ароматы свободолюбивой Кубы. На моей памяти Лукич был понятым семь или восемь раз. По-моему, со временем это стало его хобби.
Впрочем, старика можно было понять – он жил один-одиношенек, что вредно сказывалось на его энергичной жизнелюбивой натуре. Поэтому Лукич успевал за день потрепать языком как минимум с двадцатью человеками, куда обязательно входил дворник, уборщица нашего подъезда, тоже большая любительница дискуссий, экипаж мусоровоза, почтальон и бездомный пес Жук, которого прикармливали всем двором.
Это была ласковая и очень симпатичная псина неизвестной породы, черная, как смоль, и лохматая. Жук знал всех жильцов дома, а для детей, игравших в песочнице, был охранником.
Никто из чужаков не мог к ним даже приблизиться, потому что на его пути тут же появлялся злобный оскал Жука. За это пса любили все молодые мамаши, так как они могли болтать, сколько душе угодно, зная, что дети под присмотром такого бдительного и ответственного сторожа.
– Что они ищут? – шепотом спросил Лукич, приблизившись ко мне на расстояние шага.
– Не знаю.
– Как это не знаешь!? Ну ты даешь. Спроси. Обязаны ответить. Ну!
Я понимал Лукича. Ему очень хотелось знать все подробности происходящего. Он не мог себе простить, что не поучаствовал в обыске на квартире убитого Хамовича. Это для него стало трагедией.
Когда приехала милиция, Лукич был на рынке. Он ходил туда с утра пораньше, чтобы опередить спекулянтов, скупавших у крестьян все подряд, а потом повышавших цены раза в два. Лукич перехватывал деревенские машины, стоявшие в очереди на въезде в рынок, и, как ни странно, ему не отказывали, продавали все, что он просил.
Короче говоря, когда он возвратился с покупками, поезд уже ушел. Команду понятых набрали с других подъездов.
И впрямь, подумал я, в чем меня обвиняют? Лукич прав, нужно узнать. Я подошел к майору, который в это время давал какие-то указания мужику в роговых очках (как оказалось, это был эксперт), и спросил каким-то деревянным голосом:
– В чем я провинился?
– Вы обвиняетесь в убийстве гражданина Чарнецкого, – сухо ответил Ляхов.
– Кого!?
– Чарнецкого Вацлава Казимировича, – повторил майор, добавив имя-отчество.
Я был сражен наповал. Меня обвиняют в убийстве! Да что же это такое творится!? С ума сойти…
Чарнецкий… Кто это? Я не знаю такого. Постой, постой… Вацлав Казимирович… Нет, не может быть!!! Не верю!!!
Это был Князь. По фамилии мы вообще его звали чрезвычайно редко (я узнал ее, только просмотрев – по случаю – списки членов городского общества нумизматов), а что касается имени-отчества, то они звучали лишь на наших торжествах, которые случались раз или два в год.
Дед убит… Я тупо посмотрел на опера и, не удержавшись на ногах, буквально рухнул в кресло. Ляхов посмотрел на меня с каким-то странным выражением и отошел в сторону. Его место тут же занял Лукич.
– Ну, чего? – спросил он нетерпеливо.
– Лукич, меня сватают на роль киллера… – произнес я непослушным языком.
Меня поразило то, что Лукич даже не удивился. Он лишь сказал с мстительными нотками в голосе:
– Менты есть менты, что там говорить… Для них найти крайнего – первое дело. Кому хочешь, дело сошьют. Уж я-то знаю… Козлы! А ты молчи, не дай себя расколоть. Только так можно отмазаться.
– Лукич! – возопил я трагическим шепотом. – Ты что мелешь!? Разве я похож на убийцу!?
– Конечно, нет, – поспешил меня «успокоить» Лукич. – Ты хороший мальчик. Воспитанный. Но, знаешь, бывает всякое…
– Спасибо тебе за доверие, – буркнул я обиженно.
И начал усиленно ворочать мозгами. В голове немного прояснилось, и я начал соображать более-менее здраво.
Князь убит… Кем? За что? Это вопросы к следствию. В убийстве я точно не виноват. Если только на некоторое время я не сошел с ума. В таком случае и впрямь ни за что ручаться нельзя. Но этот вариант лежит в мистико-фантастической области.
А вот время, когда свершилось преступление, это уже зацепка. У меня есть шанс соскочить с крючка. Но в этом случае я должен предъявить оперу серьезное алиби.
– Майор! – позвал я Ляхова.
– Слушаю вас, – сказал опер, который в этот момент с интересом рассматривал мою коллекцию монет.
Естественно, ключи от сейфа, где я хранил коллекцию, мне пришлось отдать его помощнику.
– Скажите мне, когда я убил Кня… извините, Чарнецкого?
– А вы уже не помните? Странно. Такой умный молодой человек, а страдаете провалами памяти…
– Вам никто не говорил, что вы обладаете юмором висельника?
– Ну-ну! Не забывайтесь.
– Я всего лишь хочу услышать ответ на свой вопрос. Это для меня очень важно.
– Вообще-то, задавать вопросы – это моя прерогатива…
– Знаю, – ответил я, с вызовом глядя прямо в глаза Ляхову. – Мы академий ваших не проходили, но кое-что читали. Однако на этот вопрос ответить вам все равно придется. Рано или поздно. Иначе я откажусь с вами разговаривать вообще.
– Ничего страшного. Посидите месячишко в нашем СИЗО, пока у вас голос не прорежется. Я человек терпеливый. Подожду. Там у нас атмосфера, я бы сказал, раскрепощающая.
– Майор, не забывайте, что я не бомж из подворотни. В беде меня не оставят. И не нужно мне хамить.
Ляхов готов был сожрать меня. Глазами. Но нужно отдать ему должное, мой весьма прозрачный намек он понял сразу. Конечно, по своему статусу я не принадлежал к сильным мира сего, но у отца были очень серьезные связи. И не только в нашем городе.
Естественно, опер этого не знал, но предполагал нечто подобное. Наверное, ему уже не раз приходилось сталкиваться с «телефонным» правом. Поэтому майор хорошо понимал, что в таком случае недолго и погоны потерять.
Он принял мудрое решение – перестал собачиться и изображать из себя крутого полицейского, непреклонно стоящего на страже закона.
– Извините, – буркнул он, отводя глаза в сторону. – Чарнецкий был убит вчера, примерно в семнадцать часов.
– Плюс-минус?…
– Плюс-минус час.
У меня сразу отлегло от сердца – в это время я беседовал с Паташоном. Вот оно, алиби! Лучше не придумаешь.
Но я сдержал свой радостный порыв и уже почти спокойно спросил опера:
– А как вы определили, что убийца Чарнецкого – это я?
Ляхов иронично ухмыльнулся и ответил:
– Пальчики…
– То есть?…
– Вы здорово наследили в квартире Чарнецкого.
– А конкретней можно?
– Пожалуйста. Мы нашли следы ваших пальцев на дверной ручке, на рюмке… и еще где-то. Про то нужно спросить эксперта. Он может уточнить. Но для меня этого вполне достаточно – отпечатки пальцев на рюмке самые свежие. Похоже, вы со своей жертвой ликеры распивали.
– Настраивался на злодеяние, – сказал я с вызовом. – Какая чушь!
– Это не чушь, гражданин Бояринов. Совсем не чушь.
– Да, я гостил у Чарнецкого. В какой-то мере он мой наставник, учитель. Я был с ним в очень хороших отношениях. Ну разве можно предположить нечто подобное!?
– То, что вы были в его квартире, подтверждают не только следы ваших шаловливых пальчиков. Есть и свидетели. А насчет того, что человек не способен убить своего учителя, вы здорово ошибаетесь. Тем более, когда на кону сотни тысяч долларов.
– Вы о чем?
– Об очень ценной коллекции золотых и серебряных монет Чарнецкого.
– Она… украдена!?
– Не переигрывайте, – поморщился Ляхов. – Все вы знаете… Не повезло вам. Вы так и не смогли выбить из Чарнецкого шифр замка сейфа. Какая жалость…
– Выбить… шифр… – Я смотрел на опера, как баран на новые ворота.
Князя пытали! Господи…
– Именно так. Поэтому у меня есть все, что нужно: мотив преступления, свидетель, который видел убийцу, и наконец, отпечатки пальцев. Все, круг замкнулся. Пора признаваться. Признание смягчит вашу участь.
Я огрызнулся:
– Спасибо за совет!
– Рад стараться.
– А где вы взяли для сравнения отпечатки моих пальцев?
Ляхов посмотрел на меня, как на малыша-несмышленыша, сморозившего глупость.
– Я вам как-то говорил, – ответил он, – что мы не зря государственные харчи едим. Эксперты сняли ваши пальчики с бутылки минеральной воды, которую я любезно предложил вам после посещения квартиры Хамовича.
«Вот сволочь ментовская! – подумал я негодующе. – Доброхот хренов… Ну да ладно, что теперь скажешь. Все равно мне деваться некуда. Был я у Князя? Конечно, был. Зачем мне темнить? Но что он сейчас скажет, когда я сообщу ему о своем алиби?»
– Лихо, – сказал я и широко улыбнулся.
Заметив улыбку, майор нахмурился. Я знал, что Ляхов сейчас думает, словно опер был монитором, на котором высветился текст: «Сукин сын! Почему он лыбится!? Неужели в своих рассуждениях я где-то допустил ошибку?»
Допустил, и еще какую…
– Должен вас огорчить, – сказал я спокойно и немного с ленцой. – Я никак не гожусь на роль убийцы Чарнецкого. При всех ваших так называемых «фактах».
– Объясните, – сурово нахмурил брови опер.
– Дело в том, что в тот момент, когда убийца вошел в квартиру Чарнецкого, я был на другом конце города. Всего лишь.
– Ложь!
– Это легко проверить. Почему вы не спрашиваете про алиби? Вы ведь такой крутой профессионал…
– Насчет моего профессионализма поговорим позже, – сдержанно ответил майор, хотя внутри у него все кипело; это было видно, что называется, невооруженным глазом. – А что касается алиби… Это мы проверим.
– В этом у меня нет никаких сомнений. То, что я невиновен в убийстве Чарнецкого, вам может подтвердить водитель такси, который вез меня в Подлипки, а также… – Тут я назвал фамилию Паташона. – Что касается таксиста, то найти его будет несложно.
– Ловко… – сказал Ляхов, криво ухмыльнувшись.
– Вы о чем?
– Ловко вы пытаетесь уйти от ответственности…
– Почему вы мне не верите!? Я ведь не какой-то там прожженный негодяй, рецидивист, на котором клеймо негде ставить.
– В том-то и все мои трудности. Вы человек с головой. Поэтому я уверен, что преступление было совершено продуманно, а не под влиянием сиюминутного порыва. А касательно алиби… Как же без него? Вы человек грамотный, начитанный…
– То, чем вы сейчас занимаетесь, называется «шить дело»! Только я хочу сразу вас предупредить – ко мне эта грязь не пристанет. Я такой же убийца, как вы проповедник буддизма.
– Ну, в риторике мне с вами трудно тягаться…
– Причем тут риторика? Если я совершил убийство не спонтанно, то как тогда можно объяснить мои следы в квартире Чарнецкого, которых, по вашему утверждению, не было только на потолке? Получается, что вы сильно ошибаетесь во мне. Выходит, я полный идиот, коль не допер, что нужно тщательно пройтись везде тряпочкой, чтобы стереть отпечатки. Потом этот ваш свидетель… Ну разве умный человек будет светиться всем подряд, когда идет на такое дело?
– Лихо…
– Что значит – лихо?
– Аргументация у вас железная. Наверное, вы считаете себя крепким орешком.
– А вы попробуйте ее опровергнуть.
– Это мой хлеб. – На этот раз улыбка Ляхова была просто зловещей. – Но сейчас мне недосуг. Поговорим в управлении.
– Значит, все-таки, вы решили посадить меня в СИЗО…
– Непременно.
– Могу я сделать один телефонный звонок?
– Зачем?
– Странный вопрос… Поставьте мысленно себя на мое место и вы сразу поймете, откуда у меня появилось такое желание.
– Ваша начитанность вас погубит. Мы не в Америке, гражданин Бояринов. Так что я не могу вам это позволить.
– А как насчет адвоката?
– Нет возражений. Но несколько позже. После первого допроса. Мне хочется, чтобы нам никто не мешал.
«Вот сука! – подумал я с чувством, близким к ненависти – Чтоб ты обгадился! Прямо сейчас… законников хренов…»
В следующую минуту случилось то, чего просто нельзя было даже предположить. Лицо Ляхова вдруг покраснело, словно ему стало сильно жарко, затем он сделал чисто инстинктивное движение, знакомое всем тем, у кого хоть раз в жизни был понос, – схватился за живот, а потом майор, круто развернулся и, едва не сбив по дороге молодого опера, ринулся в направлении туалета.
Пробыл он там довольно долго. Гораздо дольше, чем я приходил в себя от изумления. Это что же получается – я обладаю даром внушения!? Все выходило на то. А иначе, с каких таких радостей Ляхов исполнил мое самое заветное желание на тот момент?
Удивительно, но майор, как мне показалось, что-то понял. Возвратившись после длительной отсидки на толчке, он больше ко мне не подходил и начал посматривать на меня с опаской. Неужто ему что-то привиделось в поносном ажиотаже?
Я поискал глазами Лукича и нашел его выходящим из кухни. Этот старый сукин сын, воспользовавшись отсутствием главного начальника ментов, нырнул в мой бар и причастился там по полной программе.
Я этого, по идее, не мог знать, но мои чувства были настолько обострены, что действия Лукича проплыли перед моим внутренним взором как замедленная киносъемка.
Заметив мой осуждающий взгляд, Лукич понял, что мне известно его маленькое кухонное приключение. Нимало не смутившись и помогая себе руками, он изобразил на заплетающихся ногах некое подобие танцевального па, таким образом передав сообщение, которое, если перевести его с языка жестов в человеческую речь, гласило: «Никита, век свободы не видать, прости меня, фраера, за мной не заржавеет».
Интересно, сколько он выпил? Судя по тому, что Лукич мгновенно окосел, мой дорогой армянский коньяк приветливо помахал мне крылышками.
В этом деле Лукич прослыл большим мастером. У него был козырный номер для спора – он выпивал бутылку водки из горлышка, не сделав ни единого глотка. Просто лил спиртное в горло – и все.
Естественно, спор велся только на бутылку…
Я позвал Лукича кивком головы, и он, стараясь не шататься, поспешил на мой зов. В своих предположениях я не ошибся – от него разило коньяком как из винной бочки. Но меня сейчас это мало волновало.
– Лукич, меня забирают в СИЗО. Позвонить не дают. Срочно звякни моим старикам. Номер знаешь?
– Спрашиваешь… ик! – Лукич икнул, с некоторым опозданием стыдливо прикрыв рот. – У меня все записано. Ик!…
– Трубку, скорее всего, поднимет маманя. Ты ничего ей не объясняй. Скажи, пусть срочно даст тебе рабочий номер отца. Если будет спрашивать, зачем тебе он нужен, что-нибудь соври. Понял?
– Ну.
– Смотри. Главное – маманя. У нее сердце слабое. Не испугай ее. Отцу расскажешь все. Майора, который ведет следствие, зовут Ляхов. Запомнил?
– Чего этих ментов запоминать? Все они… ик!…
– Понятой! Отойдите от него! – Это подал голос молодой опер. – Не положено.
– Все, все, командир, я уже линяю… – Лукич порулил к противоположной стене, где ему заманчиво предлагал свои услуги мягкий диван.
Обыск, как и следовало предполагать, не дал никаких результатов. Интересно, что Ляхов хотел найти в моей квартире? Наверное, длинный мясницкий нож по рукоятку в крови невинных жертв. Или зловещую черную маску, которую я надевал, выходя на свою страшную охоту.
Идиот… Тупая скотина… Жандарм!
С такими нехорошими мыслями меня посадили в милицейского «козла», и я отбыл под конвоем в то место, от которого, как и от сумы, никогда нельзя зарекаться.
