Глава 22
Подземный ход из кабинета Микиты Москаленко был длинен, узок и извилист, высотой в человеческий рост. Его почти не копали (за исключением коротких участков), а соорудили, используя старые и новые подвалы многоэтажек, в которых просто сложили фальшивые стенки, чтобы замаскировать отверстия, прорубленные в фундаментах.
И теперь можно было достаточно быстро драпать по тайному ходу, совершенно не опасаясь, что кто-то может заметить беглеца или помешать ему. Правда, улепетывающий изо всех ног Леха испытывал некоторые неудобства – ход не был освещен, и вор набил несколько шишек, натыкаясь на стены в местах поворотов.
Но за все свои страхи и неудобства он вскоре был вознагражден, как написано в одной умной книге (название которое Саюшкин забыл еще в детстве), "лучом света в темном царстве". Этот луч – почти световой столб – вырывался, как показалось совсем потерявшему голову вору, прямо из потолка и вонзался в кучу разнообразного мусора. Не веря собственным глазам, счастливый Леха поднял голову и увидел где-то высоко голубой круг. Это было небо. Небо!
Саюшкин ухватился за одну из скоб, приваренных к внутренней части широкой металлической трубы, и быстро полез вверх, млея душой: а вдруг соскользнет нога или сварка окажется непрочной?
Оказалось, что боялся он напрасно. Благополучно совершив подъем на высоту двенадцати-пятнадцати метров, Леха оказался неподалеку от какой-то эстакады, представляющей собой невероятное переплетение железобетонных и стальные конструкций. Труба была обложена красным кирпичом, и от нее до эстакады кто-то соорудил достаточно хлипкий дощатый трап.
Впрочем, при желании, он мог спуститься на землю и по лестнице, напоминающей пожарную. Она была прикреплена к кирпичной кладке трубы (скорее всего, оставшейся от старой полуразрушенной котельной) толстыми металлическими штырями.
Оказавшись внизу эстакады, Саюшкин не стал рассматривать эту недостроенную "достопримечательность" и гадать для чего она предназначена. Еще сверху он заметил настежь распахнутые ворота – въезд на огороженную металлической сеткой территорию строительства.
Поэтому Леха, едва его ноги ступили на светло-серую от затвердевшей цементной пыли землю, немедленно побежал к дороге, которая начиналась сразу за воротами. Там его подобрала попутная машина, и спустя час он уже находился возле дома, где проживала Жужа…
В квартиру своей школьной подруги Саюшкин рискнул зайти только в темноте. Она дала ему запасные ключи, поэтому Леха звонить не стал. Не решился он и зажигать свет в прихожей – на всякий случай; вдруг его преследователи узнали, где он залег и за квартирой Виолетты уже установлена слежка.
Первым делом Саюшкин нырнул на кухню. От переживаний и долгого бдения в засаде напротив дома Жужи он так проголодался, что мысль о еде напрочь вышибла из его головы все опасения и здравые соображения. В квартире царила тишина, и Леха решил, что Виолетта легла спать или где-то шатается.
В кухне темнота не была такой густой, как в прихожей. Света уличных фонарей вполне хватало, чтобы увидеть накрытый стол с остатками еды и спиртным.
"Наверное, у Жужи были гости", – подумал Саюшкин и жадно набросился на холодную телятину. Выплеснув из бокала прямо на пол остатки какого-то прохладительного напитка, он наполнил его почти доверху светлой жидкостью из литровой импортной бутылки, на белой этикетке которой был нарисован мужик во весь рост. Определив по запаху, что это алкоголь, Леха опрокинул бокал в рот одним махом – как за плечи бросил.
– Господи! Какая мерзость… – пробормотал он, вздрагивая. – С виду водка, а воняет можжевельником.
Насытился Саюшкин быстро. Он хватал со стола все подряд. По окончании трапезы Леха все же мысленно отдал должное похожему на водку спиртному. Оно его согрело, взбодрило и даже несколько успокоило.
Конечно, не водка, думал вор, но и не абсолютное дерьмо. Крепость присутствует. А что касается запаха… Да фиг с ним, с этим запахом! Ему приходилось пить такие смеси, после которых можно стать огнедышащим драконом. Довольно похлопывая себя по туго набитому животу, Саюшкин встал с намерением отправиться на боковую – и застыл, как вкопанный.
Откуда-то из глубины квартиры раздался длинный протяжный стон, который практически мгновенно сменился коротким, как выдох, жутким криком. Леха заледенел.
"Они уже здесь! Жужу убили! Мне конец!!!" Эти мысли буквально взорвали черепную коробку вора. Он стоял посреди кухни, как вкопанный, не в силах ни сдвинуться с места, ни принять какое-либо разумное решение.
Некоторое время в квартире царила тишина. А затем послышались шорохи и шаги.
Саюшкин и вовсе обмер. Теперь он просто не смог бы добежать до входной двери: все тело вора вдруг стало мягким, словно в нем не было ни костей, ни мышц – будто его слепили из пластилина.
В спальне кто-то ходил и слышался тихий разговор. Шаги приблизились, и в гостиной вспыхнул свет. У Лехи волосы встали дыбом – кто-то шел на кухню! Темная фигура появилась в дверном проеме, щелкнул еще один выключатель, и…
И перед Саюшкиным, ярко освещенный кухонным плафоном, появился совершенно голый и мохнатый как обезьяна мужик!
Он испугался не меньше, чем Леха. Испуская какие-то булькающие звуки, мужик сначала попятился, а затем, зацепившись за половик, со всего маху грохнулся голой задницей о пол.
– Что там случилось, Игорек? – раздался из спальни голос Виолетты.
– М-м… Б-бе… – замычал, заблеял обалдевший от неожиданности мужик.
– Ты что, упал? – В голосе Жужи появились заботливые нотки. – Не ушибся?
Ее взгляд был прикован к лежащему мужику, а потому Саюшкина она заметила не сразу.
И только когда "Игорек", которому перевалило за пятьдесят, все так же испуская мычащие звуки, начал тыкать в сторону Лехи указательным пальцем, она, наконец, подняла голову.
– О, это ты? А я думала, что уже не увижу тебя. – Жужа совершенно не удивилась и не испугалась; она была само спокойствие.
Наверное, в жизни Виолетты такие ситуации случались довольно часто и никак не влияли на ее уравновешенность. Она тоже, как и мужик, была голой, но улыбалась Лехе так радостно и сердечно, будто и не было между ними мохнатого Игорька, который все никак не мог прийти в себя от изумления.
"Вот стерва… – подумал с огромным облегчением Саюшкин. – Из-за ее слабого передка у меня мог родимчик приключиться".
– Ну ты, блин, даешь, – сказал он и опустился на табурет – потому что ноги не держали.
– Не сердись, Люсик. А что я должна была думать? Ты ушел, забрав все свои вещи. И даже не простился. Между прочим, я могла и обидеться.
– Могла, – легко согласился Саюшкин. – Извини. Вставай, Игорек. Будем знакомиться.
– Это… т-твой муж? – спросил, заикаясь, мужик.
– Что ты, милый! – не без кокетства ответила Виолетта. – Мужа у меня отродясь не было.
Это… это постоялец. Мой бывший одноклассник. В командировку приехал, а остановиться негде. Так ведь, Люсик?
– Ну, – согласно кивнул значительно повеселевший Леха. – Вы бы оделись, голубки, – посоветовал он, посмеиваясь.
– Отличная идея, – сказала Жужа и потащила Игорька в гостиную, где в полном беспорядке валялась их одежда.
Когда они возвратились на кухню, Саюшкин уже полностью восстановил душевное равновесие. Наконец он осознал всю пикантность создавшегося положения, и теперь с его лица не сходила улыбка. Впервые за долгое время он полностью расслабился.
В одежде мужик оказался очень даже ничего – широкоплечий, статный. Его весьма импозантный внешний вид несколько портило лишь солидное брюшко, наползающее на брючный ремень. Похоже, ситуация, в которую он попал по вине Саюшкина, теперь его забавляла.
– Виолетта, сообрази нам что-нибудь, – сказал он, обращаясь к Жуже и широким жестом обводя захламленный огрызками и пустой посудой стол. – После нашей нечаянной встречи… – Мужик обернулся к Лехе, подмигнул и засмеялся. – В общем, жрать хочется так, будто у меня во рту, по меньшей мере, двое суток ни крошки не было.
– Момент… – Жужа сноровисто принялась за дело.
Вскоре они уже общались как старые закадычные друзья. Шел обычный застольный базар-вокзал и компания веселились, как будто в них вселился смешливый бес. Игорек, а точнее Игорь Семенович, ушел в половине второго ночи. Жужа и Леха проводили его до вешалки в прихожей. И только когда он начал одеваться, у Саюшкина обмерло сердце:
"Игорек" носил погоны с двумя большими звездами и оказался сотрудником милиции!
– Фу-у… – сказал Леха, когда за любовником Жужи закрылась дверь. – Ну и денек сегодня…
– Неужто приревновал? – Виолетта зажала его в угол и горячо задышала на ухо.
– Не будь он ментом, убил бы.
– Врун ты, ох, врун.
– Чья бы корова мычала…
– Люсик, я ведь женщина. Заметь – свободная женщина. Я не вру, а фантазирую.
– Твои фантазии чересчур реальны.
– Нет, точно ревнуешь. Я польщена. Люсик, пойдем в постель. Клянусь, я искуплю свою вину.
– О-о, в этом я ни капельки не сомневаюсь.
И они дружно расхохотались, довольные друг другом…
Утром Саюшкин едва поднялся. Болело все тело – будто его ночь напролет черти колошматили. Быстро перекусив, он достал из своего "тайника" в квартире Виолетты героин и отсыпал немного порошка в пластиковый мешочек. Подручные Микиты обшмонали Леху капитально, и он снова остался без денег. Виолетта даже в постели не забыла ему напомнить, – словно ненароком – что пора бы и честь знать. Бесплатная любовь тоже денег стоит, и чаще всего гораздо больших, нежели продажная. Саюшкин это прекрасно понимал, а потому на Жужу не обижался.
Он направился по уже знакомому адресу, на квартиру Косичкиных. Последние события, как это ни странно, добавили Лехе не опасений за свою жизнь, а храбрости. Теперь он шел по улицам почти спокойно, только старался по возможности смешаться толпой.
Дверь квартиры Косичкиных снова была не заперта. Саюшкин храбро переступил порог и сразу же прошел на кухню. Тонька сидела возле плиты и тихо, без слез, скулила. Ее глаза были пусты и темны, без единого проблеска живой мысли.
– Антонина! – позвал ее Леха.
Нуль внимания.
– Тонька!!! – гаркнул вор и с силой тряхнул женщину за плечо.
Она очень медленно повернула к нему лицо и сказала:
– А, это ты, Алик…
– Я. Где Гера?
– Он ушел…
Саюшкин про себя тихо выругался – не было печали; как теперь искать Бабулю?
– Давно?
– Ночью.
– А когда вернется?
– Никогда.
– Вы что, развелись!? – удивился Леха.
– Нет.
– Извини – не врубаюсь. Куда он ушел?
– Туда, – показала Тонька на потолок.
– Гера умер!? – наконец догадался Саюшкин.
– Да. Умер.
И она снова заскулила, как побитая собака, совершенно не обращая внимания на Леху, смущенного такой печальной новостью.
Саюшкин, потоптавшись на месте, все-таки решился пройти в гостиную. Там он увидел Геру, который лежал на полу со сложенными на груди руками. Он был в джинсах и чистой рубахе в крупную клетку. Рядом, в пол-литровой банке, стояла зажженная свеча.
– Вот незадача, – пробормотал опечаленный Леха. – Царство ему небесное…
Неловко перекрестившись, он возвратился на кухню. Нужно было что-то предпринимать, но что именно, Саюшкин не знал. Положение сложилось – хуже некуда. Героин жег карман, а толку? Как найти этого сукиного сына Бабулю с его мошной?
– Закрой рот и послушай! – грубо сказал он воющей Тоньке. – Дело есть. У меня имеется героин, нужно толкнуть. И тебе кое-что обломится. Если поможешь.
Слово "героин" оказалось для Тоньки выключателем, который убрал звук. Она прекратила скулеж и посмотрела на Леху совершенно осмысленно.
– Сколько дашь? – деловито спросила Тонька.
– Две дозы.
– Пять.
– Ладно. Учитывая горестные обстоятельства… – Он бросил выразительный взгляд в сторону гостиной, где лежал покойник. – Получишь пять.
– Что я должна сделать?
– Мне нужен Бабуля. Срочно. Может, тебе известен его адрес? Бабуля говорил, что Гера знает, где его искать.
– Гера, может быть, и знал. Ну, а я… если, конечно, удастся вспомнить…
Видно было, что Тонька сожалеет о своей опрометчивости; похоже, она сообразила, что за информацию о местонахождении Бабули можно было запросить и более высокую цену.
– А ты вспомни. Иначе я, как говаривал партайгеноссе Ульянов-Ленин, пойду другим путем, – безжалостно отчеканил Саюшкин. – И тогда героина тебе не видать как собственных ушей.
– У Геры есть записная книжка. Я сейчас…
Тонька скоренько подхватилась и, переваливаясь словно утка с туго набитым зобом, пошла в спальню. Вскоре она вернулась и протянула Лехе несколько сложенных вчетверо и разрезанных тетрадных листков, только без обложки, которые были сшиты с одной стороны черными нитками.
– Вот, – сказала Тонька с тоскливой покорностью. – На пятой странице. Но там только номер телефона.
– Этого вполне достаточно… – Саюшкин, не долго думая, вырвал нужный листок и положил его в нагрудный карман. – Соболезную, – сказал он, изобразив скорбь. – Все, я пошел. Пока.
– Постой! – Тонька цепко схватила его за рукав. – А где обещанное?
– Извини. Чуть не забыл. Дай ложку…
Отвернувшись, чтобы Тонька не видела его манипуляций, он на глазок зачерпнул ложкой героин прямо из пакета и отдал несчастной. Ее потухший взгляд засветился алчностью, она бережно взяла наполненную ложку и высыпала порошок на блюдечко. Тонька мгновенно определила, что там было несколько больше, чем пять доз, потому она поторопилась заслонить свое нечаянное "сокровище" телом – чтобы Саюшкин, случаем, не передумал и не отнял лишнее, а то и все.
– Ты тут не плачь, а сходи к соседям, – посоветовал Леха. – Они помогут с похоронами. Я, к сожалению, пока пустой. А вообще лучше бы тебе завязать с этим делом. Подлечиться.
Иначе скоро пойдешь вдогонку за Герой.
Тонька ничего не ответила, только горестно потупилась…
Бабуля жил с родителями в самом центре, неподалеку от Троицкой площади. Дом был из престижных, потому Саюшкин весь издергался, пока миновал припаркованные возле здания дорогие импортные машины. Практически возле каждой из них торчал или шофер, или охранник, провожавшие его острыми подозрительными взглядами. Леха позвонил Бабуле из автомата и тот сонным голосом сказал, что выходить на улицу ему лень, а потому сделка состоится у него на квартире, благо предки в отъезде.
Миновав вооруженного мента-консьержа, который уже получил соответствующие указания, он поднялся на нужный этаж и минуты три торчал у двери квартиры, пока, наконец, она не отворилась и на пороге не появилась тощая, неприятно белая фигура Бабули в одних "семейных" трусах. Саюшкин узнал его с трудом. Заросшая юношеским пушком физиономия наркомана была опухшей и перекошенной, руки дрожали, а на груди виднелись глубокие царапины. Похоже, у Бабуля была "ночь любви".
Сторговались быстро. Получив деньги, довольный и почти счастливый Леха поторопился покинуть жилище Бабули, которое походило на мини-музей – так много было в нем всякого антикварного барахла и картин. Уже в лифте он с сожалением подумал, что выбрал не ту воровскую профессию. Одна такая квартира могла обеспечить ему безбедное существование как минимум год.
Он уже свернул в пустынный переулок, когда его остановили трое попрошаекбеспризорников – два пацана и девочка.
– Дяденька, дайте копеечку, – заныла девчушка, старательно выжимая из себя слезу. – Мамка померла, батя пьет, кушать нечего… Дайте копеечку на хлеб. Дяденька…
Не отличавшийся особой сердобольностью, Леха все еще пребывал в состоянии эйфории от удачной сделки, а потому сразу полез в карман за деньгами. Эти несчастные голодные дети вызвали у него приступ умиления, и вор на какое-то время забыл об осторожности, уже вошедшей в привычку.
Все дальнейшее произошло так быстро, что он не успел опомниться, как очутился распростертым на земле. Пока Саюшкин искал червонец, пытался на ощупь определить достоинство купюры, – показывать все деньги беспризорным огольцам не хотелось – один из пацанов зашел ему за спину и присел на корточки, а второй резким и сильным движением толкнул его в грудь. Беспомощно взмахнув руками, Леха шлепнулся на мостовую словно куль.
Подняться ему не дали. Один из пацанов приставил к горлу Саюшкина остро отточенное лезвие складного ножа, а второй вынул пистолет и, нехорошо ухмыляясь, нацелил его прямо в лоб вора.
– Лежи тихо, – с угрозой сказала девчушка. – Иначе тебе хана.
Теперь она уже не выглядела робкой и беспомощной. Встретившись с нею глазами, Леха невольно содрогнулся – столько в них было совсем не детской беспощадной жестокости.
Долго прохлаждаться на земле ему не дали. Спустя некоторое время к ним подъехала "мазда" с затемненными стеклами, дюжие молодцы залепили ему клейкой лентой рот, связали руки и, запихнув в багажник, повезли Леху в неизвестном направлении.