Глава 16
"Утро красит… ля-ля… цветом, стены древнего Кремля… Ля-ля-ля…", – бодро и весело напевал Саюшкин, направляясь по асфальтированной дорожке к своему дому. День и впрямь начинался прекрасно. Он хорошо выспался, затем плотно перекусил у Сурена – армянина, который держал маленькую прелестную кофейню; она работала с шести утра до часу ночи.
А после Леха зашел на вещевой рынок, где битый час точил лясы с одной хорошей девушкой по имени Валентина. Она явно была к нему неравнодушна, и беспредметный разговор, полный прозрачных намеков и завуалированных комплиментов, доставил Саюшкину истинное наслаждение.
С девушкой вор был накоротке чуть больше пяти месяцев. Знакомство состоялось как в душещипательном киносериале: пошел на вещевой рынок, чтобы купить себе брюки, а вышел из палатки Валентины едва не ее задушевным приятелем. Конечно, Леха умел втираться в доверие к людям, – "специальность" располагала к большой контактности – но здесь был не тот случай.
Они понравились друг другу с первого взгляда. Ну бывает так между людьми: едва сказали несколько слов, а уже чувствуют взаимную симпатию и притяжение. Случается и обратный вариант: стоит только посмотреть на чье-нибудь лицо (часто вполне симпатичное), как оно почему-то кажется рожей со свиными глазками, которые нередко глядят на тебя точно с такой же антипатией.
Валентина и Саюшкин виделись редко – от силы раз в неделю. И чаще всего на рынке.
Недорого, но прилично одетый мужчина – а Леха тщательно следил за своей одеждой – нравился девушке все больше и больше. Он не позволял себе грубостей и пошлостей, был весел, остроумен, немножко болтлив (но женщины любят, когда у мужчин, ко всему прочему, еще и хорошо подвешен язык) и достаточно щедр – Саюшкин иногда дарил ей цветы и милые, недорогие безделушки, купленные здесь же, неподалеку, на лотках.
В разговорах Валентина и Леха никогда не касались сугубо личной жизни друг друга. На эту тему они наложили молчаливый и единогласный запрет. Но как-то так вышло, что Валентина и Саюшкин достаточно быстро определились в главном – они были холостыми.
По крайней мере, если судить по паспортным данным. А большего им и не требовалось.
Иногда Саюшкин представлял Валентину на месте законной жены, и ему казалось, что это было бы здорово. Но потом его мысли плавно перетекали на сварливую личность своей сожительницы Верки, и он тут же, мысленно ужасаясь, отказывался от мечтаний.
Так оно все и катилось: душевные встречи с Валентиной на рынке, раз в месяц поход на концерт или в кино, а по праздникам, когда удавалось избавиться от бдительного глаза Верки, посещение ресторана или бара. Смешно, но факт – Леха ни разу не поцеловал Валентину в губы! Только в щечку – по-братски. Мало того, он никогда не входил в ее квартиру, обычно прощаясь с девушкой возле такси.
Но им хватало и этого. Такая "платоническая" любовь возвышала их в собственных глазах, делала серую будничную жизнь каждого более яркой, наполненной и привлекательной. Ведь что может сравниться с томительным ожиданием чего-то неизвестного и, по идее, прекрасного?
А постель, как размышлял Саюшкин, она и есть постель; в ней все женщины, даже пресловутые "мисс" городов и окрестностей, в особенности когда в темноте, похожи друг на дружку словно близнецы. Даже речи во время интима у всех почти одни и те же. Леха никогда не отличался повышенным целомудрием, скорее, наоборот, а потому знал об этом не понаслышке.
Саюшкин покривил душой перед Валентиной только в одном – не сказал, что уже давно занимается воровским промыслом. Даже мысль, что ей когда-нибудь станет об этом известно, приводила собачьего вора в смятение, соседствующее с чем-то подобным раскаянию.
Он представился Валентине инженером какого-то там номерного предприятия, уволенным по сокращению штатов и подрабатывающим где придется и когда придется, нередко на выездах. Так ему легче было мотивировать невозможность регулярных встреч, в особенности по вечерам, и временами случающееся безденежье. В свою очередь Валентина работала в палатке днем, с утра и допоздна, почти без выходных, потому часто встречаться они не имели никакой возможности.
Сегодня Валентина показалась ему какой-то особенной. Она так и лучилась, будто внутри у нее горел фонарь. С чего бы? – подумал озадаченный Леха.
Объяснение он получил достаточно быстро: учитывая заслуги Валентины на рыночном фронте, мужик, который держал палатку (и еще десяток других), перевел ее работать в недавно построенный магазин заведующей отделом. Что автоматически обозначало значительное повышение статуса его подружки, увеличение зарплаты, а также нормированный рабочий день и обязательные выходные.
Намек был ясен. И Саюшкин обречено вздохнул: теперь придется расставлять все точки над "i". Но в его вздохе чуткий наблюдатель мог уловить и облегчение. Леха неожиданно понял, что и дела Валентины, и она сама отнюдь ему не безразличны. Что касается Верки… А что Верка – стена? Не грех и отодвинуть. Разве можно ее сравнивать с Валентиной? А значит… Стоп! Об остальном Леха запретил себе даже напоминать. Загад не бывает богат…
Дверь квартиры почему-то была не заперта. Саюшкин недоуменно пожал плечами и тихо выругался – ох, уж эта сумасбродная Верка! У нее иногда случались такие моменты.
Особенно когда Верка покупала какую-нибудь обновку. Тогда она старалась побыстрее добраться до большого зеркала в спальне, где можно было увидеть себя во весь рост, а закрыть на замок входную дверь забывала.
Хорошее настроение улетучилось мгновенно. Нет, нужно заканчивать трали-вали с этой заразой! Хватит! Понежилась в тепле и сытости, попила кровушки, – и будя. В конце концов, он не давал ей торжественного обещания дожить вместе до гробовой доски. И тем более, не клялся на кресте хранить супружескую верность.
Как сошлись, так и разойдемся, решил Леха, постепенно ожесточаясь. Продам, думал он, наркоту, заберу Валентину – и куда-нибудь на юга, где потеплей. Квартирку прикупим, тачку, а там гляди и дети… Валюха баба молодая, да и он еще вполне… чтобы замастырить, например, близняшек.
Да, точно – пора! И об этом он скажет Верке прямо сейчас, не откладывая тягостное объяснение в длинный ящик.
Саюшкин решительно пнул дверь ногой и зашел в прихожую. Ну, конечно, подумал он, в доме, как всегда, бардак. Вещи лежат на полу – вешалка оборвалась, обувь тоже разбросана. Блин! Ногу некуда поставить…
Разозлившийся Леха ворвался в гостиную, и едва открыл рот, чтобы высказать сожительнице все, что он о ней думает, а также затеять финальную в их совместной жизни ссору, как тут же его и захлопнул, щелкнув зубами. Картина, представшая перед его внезапно обезумевшим взглядом, могла вызвать шок у кого угодно.
Верка сидела посреди комнаты на стуле в одних трусиках. Она была привязана бельевой веревкой к спинке. На голову ей кто-то натянул прозрачный колпак из полиэтиленового пакета. Обнаженный торс сожительницы был весь в ножевых ранах. Кровь из порезов давно вытекла и на полу образовалась темно-красная, а местами почти черная лужа. Вся комната представляла собой свалку вещей, распоротых диванных подушек и разных безделушек. Похоже, квартиру тщательно и достаточно бесцеремонно обыскивали, швыряя все на пол.
Саюшкин застыл как вкопанный. Ноги просто отказались ему повиноваться. Выпучив глаза, он пытался что-то сказать, – возможно, закричать, позвать на помощь – но язык прилип к гортани и казался чужеродным предметом, каким-то образом очутившимся во рту. Голова вдруг освободилась от всех мыслей и стала такой звонкой, что любой, даже малейший, шум производил в черепной коробке настоящий тарарам.
Трудно сказать сколько длилась эта вынужденная пауза. Но вот, наконец, кровь прихлынула к совершенно белому лицу вора, а с нею пришел и страх. Он заполнил все тело Саюшкина без остатка, рассыпался мелкими иголочными уколами по ногам и нижней части туловища.
Бежать!!! Немедленно! Прочь отсюда, прочь!
Леха выскочил за дверь и помчался вниз по лестничному пролету. Бежать, исчезнуть, спрятаться – где-нибудь, пусть даже у чертовой бабушки за пазухой. Бежать? А тайник с героином!?
Саюшкин резко остановился. Страха как не бывало. Сволочи! Они его обокрали!!! Леха был абсолютно уверен, что к нему приходили хозяева героина.
Тайник! Нужно проверить, что с ним.
Нимало не колеблясь, больше ни о чем не думая, только про свою заначку, совершенно обалдевший Саюшкин рванул вверх с такой же скоростью, с какой бежал к парадному. В квартире он первым делом закрыл входную дверь на засов, потом заскочил на кухню и вооружился топориком для рубки мяса. А затем обследовал спальню, куда еще не заходил.
Как Леха и предполагал в своей безрассудной отваге, в спальне никого не оказалось. Но разгром был учинен точно такой же, как и в гостиной. Тогда Саюшкин притащил кухонный стол и осмотрел антресоли.
Убийцы тоже не обошли их вниманием. Но хорошо замаскированный тайник за кучей всякого хлама они не нашли.
Трясущимися руками Леха отвинтил четыре шурупа, удерживающие панель, которая маскировала дверку тайника, отодвинул ее в сторону, затем достал заветный ключ и открыл замок.
Героин был на месте. Саюшкин быстро запихнул в карман лежавший в тайнике конверт с небольшой суммой денег, оставленных на черный день, затем достал из-под выпотрошенного дивана старый рюкзак и сложил в него пухлые пакеты с желтоватобелым порошком. Голова по-прежнему была пуста, и вор двигался как робот – без мыслей, совершенно автоматически, подчиняясь лишь какой-то программе.
И только на пороге квартиры, которую Леха решил покинуть навсегда, он вдруг остановился, сраженный наповал одной очень простой мыслью: когда обнаружат мертвую Верку, главным подозреваемым в убийстве окажется он! А это значило, что на него будут охотиться как бандиты, так и менты. И лучше не попадать в руки ни тем, ни другим.
Вор неторопливо вернулся в гостиную, снял рюкзак, зашел в ванную и долго держал голову под струей холодной воды. Затем нашел на кухне начатую бутылку водки и выпил полный стакан, не закусывая. Горячая волна вырвалась из желудка и волной пробежала по телу. В пустую голову начали возвращаться мысли – большей частью какие-то вялые, словно примороженные.
Но главное билось в мозгах словно инопланетная тварь, попавшаяся в ловушку: ему конец; конец в любом случае. Поймают менты – все равно сдадут бандитам. В этом Саюшкин не сомневался ни на миг. Пусть не впрямую сдадут, а подсадят к нему в камеру какого-нибудь уголовника, который намотает Лехины кишки на кулак, но узнает, где хранится героин. Ну, а если его след возьмут мафиози, то тогда лучше сразу вырыть себе могилу, завернуться в саван и приставить пистолет к виску.
Ну и что теперь, козел? Так спросил себя мысленно Саюшкин, глядясь в зеркало, которое Верка повесила на кухонной стене возле холодильника – чтобы даже во время стряпни наблюдать за своим отражением и разучивать разные эффектные позы. Да, его сожительница была натурой артистической…
Была! Это слово резануло по сердцу как бритвой. Леха неожиданно ощутил даже нечто наподобие раскаяния. Зачем он вообще с Веркой повелся? Зачем приютил под своей крышей? Вот дурень! Жила бы она сейчас ни клятая, ни мятая, кадрила бы мужиков… Эх!
Надо в церкви свечку поставить за упокой, мелькнула мысль. И тут же уступила другим, всполошенным и мятущимся.
А если за квартирой следят? Похолодев от дурных предчувствий, Саюшкин бросился к окну, из которого был виден подъезд, и, прячась за шторой, внимательно осмотрелся.
Будто бы ничего, все спокойно, но кто может дать гарантию, что в многочисленных машинах, стоявших у обочин, не сидят коротко остриженные братки, дожидаясь приказа босса? И тогда его, дурака, возьмут тепленьким и с уже упакованным товаром.
Ноги, Леха, ноги! Нужно уносить ноги отсюда, и чем скорее, тем лучше, в полном отчаянии подумал Саюшкин. Но как быть с Веркой?
Тупик. Вор оказался в тупике. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед злым роком, который настиг его в самый неподходящий момент. Еще никогда ему не было так худо.
Леха погрузился в странное оцепенение…
Очнулся он от своего сомнабулического состояния где-то через десять-пятнадцать минут из-за каких-то странных звуков, доносившихся со стороны входной двери. Стараясь не шуметь, Саюшкин выскочил в прихожую, приник к дверному глазку… и тут же отскочил назад, как ошпаренный, – кто-то снаружи закрыл глазок и, скорее всего, ладонью!
В замке ковырялись отмычкой. А может и ключом. Но потуги воров (воров ли!?) были тщетны – открыть дверь им мешал прочный кованый засов. Леха бессмысленно топтался в прихожей, гадая, кто к нему пожаловал, но ничего так и не придумал. А проверять, спросив, кто там, или выглянуть на лестницу, ему почему-то не хотелось.
Саюшкин в безумной тоске заметался по квартире. Он не знал, кто стоит на лестничной клетке – бандиты или милиция – но то, что неизвестные пришли по его душу, у вора сомнений не было.
Бежать, бежать! Но как? Ведь у него нет крыльев. С этажей можно улететь разве что на жесткий асфальт, но не в пушистое мягкое небо. Леха заскочил в спальню, окна которой выходили на противоположную сторону дома, открыл оконные створки, глянул вниз… Брр! Костей не соберешь. Он почему-то был уверен, что с этой стороны никто не удосужился поставить на него засаду, но от этого ему легче не стало.
И тут его осенило! Можно сказать, пробило – как электрическая искра прохудившуюся обмотку кабеля. Веревочная лестница! Предусмотрительный Саюшкин после одной неприятной истории, когда к нему приходили братки выколачивать карточный долг, заказал ее на такой или подобный случай лет пять назад. С той поры она валялась под шифоньером, прикрытая тряпкой. Те, кто обыскивали квартиру, не стали выволакивать ее на свет ясный, лишь прощупали и сдвинули в сторону.
Леха достал лестницу, прикрепил специальные крючья к радиаторной батарее и ступил на подоконник. В надежности своего "спасательного средства" он не сомневался – все было проверено надлежащим образом и в его присутствии. Тонкая веревка из нейлона могла выдержать вес в полтонны. Закинув за плечи рюкзак и бросив последний взгляд на свое жилище, вор начал спускаться вниз, нащупывая веревочные ступени дрожащими от напряжения и вполне объяснимого страха ногами.
Поднявшийся ветер посвистывал, словно закипающий чайник. Свист слагался в варварскую мелодию, которая смахивала на траурную. По щекам совсем отчаявшегося Саюшкина катились мелкие бисерные слезы.
