Виталий Гладкий
По следу змеи
Повесть
1
Змея медленно закручивала тугие кольца, готовясь к броску. Холодные немигающие глаза полутораметрового гада неотрывно следили за человеком, раздвоенный язык часто мелькал в приоткрытой пасти, в которой угадывались смертоносные зубы-крючья. Скользкая чешуйчатая кожа переливалась при свете люминесцентных ламп яркими диковинными узорами. Тихое шуршание трущихся колец неожиданно переросло в леденящий душу треск, словно где-то рядом загремели испанские кастаньеты. Бешеная скорость оранжевой искрой вспыхнула в глубине змеиных глаз, плоская треугольная голова с еле слышимым уху свистом метнулась вперед — и тут же ее тело взмыло в воздухе, извиваясь в цепких человеческих руках: долей секунды раньше невысокий худощавый мужчина в белом накрахмаленном халате цепко схватил змею выше головы. Со злобным шипением змея вцепилась в край стеклянной чашки, струйки яда окропили ее стенки и скатились на дно. Человек ловко зашвырнул ее в большую сетчатую клетку и захлопнул дверцу-крышку.
— Ах, какая красавица эта наша африканочка! — Грузный мужчина в очках подошел к клетке, где в бессильной злобе металась змея, с силой Кидая свое мускулистое тело на стенки. — Но злюка… Кстати, Олег Гордеевич, я, как ваш непосредственный начальник, впредь запрещаю подобные трюки. Это не цирк, а серпентарий, и вы не факир, а научный сотрудник. Элементарные правила техники безопасности, коллега, нужно соблюдать неукоснительно. Мне ли вам объяснять, что эта змея чрезвычайно опасна.
— Извините, Борис Антонович, больше не повторится…
— И еще, Олег Гордеевич, там змееловы привезли партию гюрз, прошу вас проследить за их размещением. Завхоза я уже предупредил…
— Хорошо, иду…
Некоторое время после ухода Бориса Антоновича в лаборатории было спокойно, и только неукротимая африканская гремучая змея продолжала бушевать в своей клетке. Олег Гордеевич снял халат, подошел вплотную к клетке и с каким-то странным выражением на лице долго смотрел на змею.
— Соня, займись африканкой. Покорми ее как следует…
— Ой, Олег Гордеевич! Что с вами? На вас лица нет. — Круглолицая русоволосая девушка испуганно смотрела на него из-за широкого стола, уставленного пробирками, колбами, различной формы банками и прочими лабораторными принадлежностями.
— Что? А-а, пустяки. Голова… Устал… Сейчас все пройдет… Сопя, пожалуйста, скажи завхозу, пусть он меня не ждет, сам принимает гюрз. Полежу немного…
Поздно вечером Олег Гордеевич вошел в кабинет директора серпентария.
— Борис Антонович! Прошу вас, предоставьте мне пять дней отгулов в счет отпуска…
2
Просторная комната напоминала склад антиквариата. Массивное вычурное бра в углу наполняло ее таинственными полутенями; солидная бронза старинных подсвечников на резном секретере работы французских мастеров XIX века подчеркивала некоторую тяжеловесность интерьера. Несколько старинных икон висели на стенах вперемежку с картинами. В простенке между окнами высился дубовый шкаф с книгами, преимущественно старинными фолиантами в добротных кожаных переплетах. Посреди комнаты стоял круглый стол с резными ножками, покрытый бархатной скатертью с кистями. У стола сидел мужчина лет пятидесяти и курил. Небольшая бородка с проседью обрамляла крупное скуластое лицо, массивный крючковатый нос нависал над седой щетиной усов, серо-стального цвета глаза тонули среди кустистых бровей. Смуглые тонкие пальцы беспокойно выбивали на крышке стола еле слышную дробь, которая вплеталась в размеренное тиканье настенных часов. Неожиданно за плотно прикрытой дверью в соседней комнате раздался скрип кровати, покашливание. Мужчина вскочил, подошел на цыпочках к дверному проему и на некоторое время застыл, прислушиваясь.
Тихий стук в окно ворвался барабанным боем в пыльную тишину мрачной комнаты, и мужчина опрометью кинулся к входной двери.
— Почему так поздно?
— Не мог раньше, объясню потом…
— Документы принес?
— А ты как думаешь? На, возьми, старый скупердяй.
— Тише, ты!..
— Тут кто-то еще есть?
— Да. Жена… В спальне.
— Фю-у… Вот это номер… Что же ты раньше ничего не сказал? А теперь как?
— Не беспокойся, это моя забота… Что Богдан еще передал?
— Посылки твои получил в целости и сохранности.
— Спасибо. Ты, надеюсь, с машиной?
— Ясное дело. Как договорились…
— Когда уезжаешь?
— Через три дня.
— Возьми деньги — здесь пять тысяч. Пригодятся…
— Ого! Не ожидал… Пригодятся, ясное дело. Сам знаешь, у меня негусто… Благодарствую.
— День прибытия тебе сообщили?
— Там все написано. Прочтешь — сожги.
— Как твои родственники?
— Живут, что им станется. Ждут не дождутся, пока уеду. Им, видишь ли, не нравятся мои откровения. Ну и плевать! Каждый живет как может. Я не исключение…
— Ты за собой, случаем, «хвоста» не приволок?
— Обижаешь… Потому и опоздал. Все чисто. Сам знаешь, какие «университеты» заканчивал…
— Ну ладно, ладно. Береженого бог бережет…
— И то правда… Ну что, пошли?
— Не торопись. Всему свое время. Придется еще часок-другой обождать.
— Это еще зачем?
— Узнаешь… Можешь пока отдохнуть на диване.
— Ну как знаешь…
Высокий плечистый ночной гость налил себе рюмку водки, одним махом опрокинул ее в рот и, на ходу стаскивая клетчатый пиджак, направился к дивану.
— Вздремнуть успею?
— Успеешь, успеешь… Надеюсь, ты не храпишь?
— Отучили… Не беспокойся.
Хозяин, бесшумно ступая по толстому пушистому ковру, который укрывал полкомнаты-гостиной, прошел на кухню. Часы пробили полночь.
3
Лохматый пес, гремя цепью, метался по двору и тихонько скулил. Затем, усевшись у порога, поднял лобастую голову и завыл. Щелкнул замок, и на крыльцо дома выскочила хозяйка в длинной ночной рубахе.
— Рябко! Пошел вон! Гаспид лохматый! Ни днем ни ночью от тебя покоя нет…
Пес, виновато повизгивая, отбежал к сараю и прилег у бочки с водой. Предутренняя заря уже успела покрасить в малиновый цвет полнеба. В маленькой рощице, позади дома, рассыпался дробной трелью неутомимый соловей, запели горластые петухи — им тоже захотелось включиться в многоголосый предутренний хор, — где-то заблеяла коза, замычал теленок, которому не терпелось побыстрее выскочить на зеленый луг.
Хозяйка, еще раз цыкнув на присмиревшего пса, снова направилась было домой, как вдруг страшный грохот обрушился на окраину, вмиг разметав сонную вялость, раннего рассвета. Из соседнего дома полыхнул столб пламени, черный дым рваными клочьями повалил из окон.
— Ой, божечки! Ой, люденьки! Конец света! Горим! Спа-си-и-ите!
Улицу быстро заполнили полураздетые люди. Ошалевшая хозяйка вытащила на подворье мужа, который, прыгая на одной ноге, никак не мог попасть другой в штанину.
— Ой, горим! Ой, спасайте, люди добрые! Да что ж ты стоишь, Иван, бери ведра! Да не там, пьянчуга чертов, в сарае! О господи, до чего горилка довела, где ты взялся на мою голову!..
Пожарные успели к шапочному разбору. Дом уже догорал, среди шипящих черных бревен копошились почерневшие от сажи люди с баграми и лопатами.
— Ну, слава богу, прибыли соколики! — Хромой дедок сплюнул в досаде и заковылял вдоль улицы. — Едрена феня.
— Не обращайте внимания, это он у нас завсегда такой, — шагнул к смущенному пожарнику один из мужчин. — Милицию нужно вызывать. Дом взорвался… А почему — ляд его знает. Полыхнул, как спичка…
— Жертвы есть?
Толпа молча расступилась, и пожарники прошли к старому изодранному одеялу, под которым едва угадывались бесформенные останки человеческих тел.
— Двое… Муж и жена. Ковальчуки. Одни кости остались.
Через день комиссия установила причину пожара: из-за небрежности погибших хозяев дома взорвался газ.
Профессор Слипчук умирал долго и тяжело. Разметавшись на больничной койке, глухо стонал, время от времени что-то бессвязно выкрикивая. Сквозь сухие запекшиеся губы слова вылетали с трудом, со скрипом. Три профессора, врачи высочайшей квалификации, двое суток боролись за жизнь своего коллеги — и тщетно. Даже точный диагноз, к вящему стыду медицинских светил, им поставить не удалось. Все сошлись на том, что случай уникальный — внутреннее кровоизлияние. Без видимых причин. Еще два дня назад могучий бас здоровяка-профессора слышно было во всех уголках клиники, и, казалось, ничто не предвещало такой скорой кончины. Тем более что профессор готовился к заграничной командировке и совсем недавно прошел всестороннее медицинское обследование — заключение о состоянии здоровья 58-летнего ученого было вполне удовлетворительным. И вот теперь… У двери палаты рыдали безутешные жена и дочь Слипчука, толпились его ученики и ассистенты. К исходу дня жизнь оставила профессора…
В кабинете начальника УВД полковника Шумко всегда царил полумрак. Тяжелые, давно вышедшие из моды плюшевые шторы, несколько столов, составленных буквой Т, прочные чешские стулья с жесткими сиденьями, большой сейф, покрашенный «под дерево», — вот и вся весьма скромная обстановка, кабинета.
— Василий Кириллович, к вам посетительница… — Секретарша бесшумно проскользнула в приоткрытую дверь кабинета.
— Вера, я же просил всех посетителей направлять к моему заместителю. По крайней мере до завтра…
— Простите, но это жена умершего профессора Слипчука…
— Что? Проси немедленно. Все телефоны переключи на себя — я занят…
Ирина Прокоповна, жена профессора, была односельчанина полковника и даже приходилась ему какой-то дальней родственницей. Правда, встречались они очень редко, но были в хороших, дружеских отношениях уже много лет, по крайней мере с тех пор, как молодой капитан Шумко демобилизовался после разгрома японцев, где он командовал ротой, и начал работать оперативным уполномоченным уголовного розыска города, в котором вскоре поселился и молодой врач Слипчук.
— Заходи, Ира, здравствуй.
— Здравствуй, Вася…
— Садись.
— Спасибо, Вася, я к тебе по делу. Не знаю, что это может значить, но вся эта история настолько невероятна… Я прямо не знаю, что и думать…
— Что за история?
— Понимаешь, после смерти Коли я нечаянно нашла в его бумагах вот эту записку…
И Ирина Прокоповна положила на стол перед полковником измятый листок бумаги с машинописным текстом…
Начальник уголовного розыска майор Клебанов уже было собрался выйти из своего кабинета, как включилось переговорное устройство.
— Григорий Яковлевич, срочно зайди ко мне.
— Иду, товарищ полковник…
Шумко, озабоченный и не в меру серьезный, заложив руки за спину, вышагивал по кабинету.
— Слушаю, товарищ полковник.
— Григорий Яковлевич, тебе известны обстоятельства смерти профессора Слипчука?
— Да, в общих чертах.
— Ну и?..
— Криминала, насколько я знаю, нет. Правда, болезнь какая-то странная… И заключение медэкспертов довольно-таки невнятное. Но медицина ведь не всесильна. И не все тайны человеческого организма ей открыты и понятны.
— То-то и оно… Поторопились, мне кажется, медэксперты. Придется теперь нам в этих тайнах разбираться. На-ка прочти…
Ничем не примечательный измятый листок бумаги и несколько машинописных строчек: «Слипчук! Я выполнил свое обещание. Ты умрешь страшной смертью 10 июня. Я долго ждал. Час мести пробил. До встречи на том свете.
Гайворон».
— Товарищ полковник! Но ведь Слипчук действительно умер вечером десятого июня!
4
Старший инспектор уголовного розыска капитан Бикезин с пухлой папкой в руках почти бегом поднимался по лестнице на второй этаж горотдела милиции, где находился кабинет полковника Шумко, — он опаздывал к нему на доклад.
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Здравствуй, капитан. Ну что там у тебя новенького? Садись. Рассказывай.
— Машинку, на которой отпечатана записка, найти пока не удалось. Судмедэксперты тоже зашли в тупик. Говорят, что-то есть, интуитивно чувствуют, но доказать не в состоянии — случай совершенно из ряда вон выходящий. Просят откомандировать к нам из Москвы доктора Лазарева. Это один из лучших судмедэкспертов в стране.
— Набросайте текст телетайпрограммы, я подпишу.
— Пожалуйста, вот…
— Хорошо… Что еще?
— Данные по Гайворону.
Он подал полковнику листок, на котором было написано следующее:
«…Гайворон — подпольная бандеровская кличка Мирослава Баняка. Уроженец Рахова, по профессии ветеринарный фельдшер. Осенью 1945 года возглавил банду бандеровцев и был убит во время одной из операций «ястребков».
— Какое отношение он имеет к профессору Слипчуку?
— Выяснить пока не удалось. Правда, профессор тоже уроженец Рахова, но, со слов его жены, Слипчук никогда не упоминал Гайворона-Баняка.
— Это ничего не доказывает. Какова версия?
— Простите, товарищ полковник, но мы еще работаем с друзьями и знакомыми профессора. Потому одной версии…
— Плохо, очень плохо, капитан. Ты даже не можешь ответить на вопрос: убийство это или болезнь? Когда была отпечатана записка?
— Примерно пару недель назад согласно заключению НТО.
— Значит, все-таки вариант убийства не исключен?
— Думаю, что нет…
— Способ?..
— На отравление не похоже, так, по крайней мере, утверждают врачи.
— Ну что же, тогда до завтра. Надеюсь, к тому времени в конце концов что-либо прояснится…
Седой мужчина в круглых роговых очках стоял у двери кабинета Бикезина, время от времени поглядывая на часы.
— Вы ко мне?
— К вам. Вот повестка…
— Проходите в кабинет.
Усевшись на стул напротив капитана, он сказал:
— Моя фамилия Лубенец. Директор зоомагазина. Простите за нескромный вопрос: как вы узнали об этом?
— О чем?
— Ну об этой бумажке?..
— Какой бумажке?
— Вы разве не по этому поводу меня вызвали?
— Не знаю, о чем вы говорите. Просто нам нужно выяснить некоторые факты из биографии покойного профессора Слипчука, с которым, по нашим данным, вы были друзьями… Кстати, что это за бумажка?
— Вот, прошу…
Капитан Бикезин взял в руки небольшой листок — и не поверил своим глазам: точно такая же записка, что была обнаружена у профессора Слипчука. Отличалась она от первой только фамилией и датой!
Через несколько минут в кабинете полковника Шумно майор Клебанов и капитан Бикезин внимательно слушали рассказ Лубенца о событиях, тридцатилетней давности.
— …Коля хорошо знал Гайворона еще по Рахову — они учились в одной школе, затем в ветеринарном училище. Знал и я его… Да и — кто тогда в Рахове не знал старого Баняка, отца Мирослава, — мясника и лавочника? Он держал небольшую скотобойню и две или три лавки, в которых можно было купить все, что угодно, от иголки и куска ливерной колбасы до сенокосилки. Но вскоре пути Николая и Баняка-младшего разошлись, и они оказались по разные стороны баррикады: мы с Колей прошли с боями до Берлина, а Мирослав Баняк стал отъявленным бандитом… И только в сорок пятом наши дорожки волею случая перехлестнулись. Перед самой демобилизацией нашу часть отправили в Закарпатье, чтобы очистить Западную Украину от бандеровцев, которые затаились в своих «схронах» и по ночам терроризировали мирных жителей. Во время одной операции нам удалось захватить врасплох банду Гайворона и уничтожить ее…
— Когда к вам попала эта записка?
— Незадолго до смерти Николая. Я знал, что и ему кто-то прислал точно такую же — он мне позвонил на другой день. Тогда мы не придали этому значения, решили, что это чья-то недобрая шутка: об этой истории знали некоторые наши сослуживцы. Но когда Коля умер десятого июня!..
— Вы кого-нибудь подозреваете в этой, с позволения сказать, шутке?
— Нет, что вы!
— Кто-нибудь еще из ваших сослуживцев, участвовавших в разгроме банды Гайворона, живет в нашем городе?
— Да. Адвокат Михайлишин. Вы думаете?.. Нет, нет! Мы старые друзья, он и сейчас проходит курс лечения в какой-то клинике под Москвой: ожирение, астма и еще бог знает что. Это Коля направил его туда. За неделю до своей смерти.
— Понятно. Какое сегодня число?
— Пятнадцатое июня.
— А в записке дата, извините, вашей смерти обозначена семнадцатым?
— Да.
— Я не хочу вас пугать, но у меня, к вам есть просьба…
— Пожалуйста.
— Мы примем некоторые меры предосторожности на эти дни. Возможно, это серьезно… И, если вы не возражаете, у вас в доме погостит капитан Бикезин.
— Да, конечно, я понимаю… Очень вам благодарен за заботу.
— И еще, придется вам недельку побыть затворником. С вашим начальством я переговорю.
— Согласен…
5
Директор зоомагазина жил неподалеку от пивоваренного завода, на окраине города. Чистенький свежепобеленный домик, крытый оцинкованным железом, запрятался в тени старого сада, посреди которого стояло несколько пчелиных ульев. По двору суматошливо металась наседка с цыплятами, около забора, у клеток с кроликами, важно расхаживали павлины.
В уютной гостиной Лубенец и Бикезин играли в шахматы: капитан уже вторые сутки сидел взаперти вместе с хозяином дома, который оказался веселым собеседником и хорошим рассказчиком. Но вместе с тем капитан ощущал какую-то внутреннюю настороженность Лубенца, всевозрастающее беспокойство, особенно когда взгляд директора зоомагазина натыкался на старинные громоздкие часы, которые размеренно тикали над, диваном. Тогда он бледнел и подолгу задумывался над очередным ходом.
Глядя на него, и капитан тоже занервничал, сделал несколько ходов невпопад и неожиданно поймал себя на мысли, что ему очень хочется, чтобы этот день прошел как можно быстрее. Щемящее чувство неосознанной тревоги вползало в дом.
Из кухни в гостиную вошла жена Лубенца, Ольга Петровна, невысокая полная женщина в цветастом махровом халате.
— Прошу к столу! Пора уже обедать.
— Извините, Ольга Петровна, если вы не возражаете, я пока воздержусь… Если можно, сварите мне кофе.
— Хорошо, только вам придется обождать минут десять-пятнадцать.
— Спасибо, обожду.
Капитан вышел на застекленную веранду, закурил. Внимательно осмотрел подворье и кусок улицы с высокими стройными тополями. Несколько прохожих торопились по своим делам, стайка ребятишек играла в футбол на небольшой зеленой лужайке у водоразборной колонки. Бикезин включил портативную рацию, собираясь выйти на связь и тут же пронзительный крик, полный смертельного ужаса, раздался из кухни, где обедали хозяева дома. У небольшого столика около газовой плиты, стоя на коленях, взахлеб рыдала Ольга Петровна, а на полу кухни хрипел в агонии директор зоомагазина Лубенец…
Он умер в полночь семнадцатого июня. Диагноз — внутреннее кровоизлияние.
6
Судмедэксперт, кандидат медицинских наук Лазарев, высокий, слегка сутуловатый мужчина, вошел в кабинет полковника Шумко, где уже сидели майор Клебанов и капитан Бикезин.
— Добрый день, Вениамин Алексеевич. Как успехи?
— Есть кое-что… Заключение сейчас печатают.
— Я бы просил ввести в курс дела товарищей, так сказать, из первых уст.
— Хорошо, товарищ полковник. В общем результаты получены довольно, интересные и, я бы сказал, неожиданные. Дело в том, что и профессор Слипчук, и Лубенец погибли в результате отравления. В обоих случаях причиной смерти явился яд из группы контактных.
— Простите, что значит контактный яд?
— Группа контактных ядов обширна и, насколько мне известно, недостаточно изучена. По крайней мере мне в моей работе пришлось столкнуться с ними только один раз. Это яды как растительного, так и животного происхождения, которые проникают через кожу.
— Почему наши медэксперты не смогли установить причину гибели профессора и Лубенца?
— Дело в том, что для нас это было полнейшей неожиданностью. Симптомы отравления этим ядом практически едва заметны, и даже при вскрытии невозможно точно определить причину смерти. Мне помогло одно обстоятельство — скорая смерть Лубенца. Признаки отравления были еще достаточно свежи. Кроме того, удалось установить, что доза контактного яда была чрезмерно велика и, судя по всему, попала в организм через кишечный тракт.
— То есть кто-то подсыпал яд в пищу Лубенцу?
— Подсыпал — это не совсем точно… Ну, в общем, этот вариант не исключен. Правда, есть одно «но»: мы исследовали пищу, одежду, посуду, домашнюю утварь в доме Лубенца и Слипчука — и ни малейшего намека на присутствие яда. Короче говоря — в этом вопросе зашли в тупик. Мистика — и только…
— Да-а, хорошая мистика… Задали вы нам задачку, Вениамин Алексеевич. Мертвецы встают из могил и отправляют на тот свет людей дьявольскими методами, не оставляя следов…
— Товарищ полковник! Надеюсь, вы понимаете, что мы сделали все зависящее от нас. Сегодня мы еще раз продублируем наши исследования, но боюсь, результат будет прежний.
— Перечень производных для изготовления контактного яда вы составили?
— Да, в заключении это указано.
— Ну а каким конкретным ядом отравлены Лубенец и Слипчук?
— Затрудняюсь ответить правильно на ваш вопрос. Могу сказать только, что яд животного происхождения, вероятнее всего — змеиный.
— Ну что же, Вениамин Алексеевич, спасибо. Не смею больше вас задерживать…
— Кстати, товарищ полковник, если вам понадобится высококвалифицированный эксперт-консультант по змеиным ядам, я могу одного порекомендовать. Однажды уже обращались к нему, он приезжал к нам. Это кандидат медицинских наук Гостев. Диссертацию защищал именно по змеиным ядам. Правда, это очень сложный человек…
— Почему?
— Пристрастился к спиртному…
— Где он живет?
— В Средней Азии. У меня есть его адрес.
— Большое спасибо, Вениамин Алексеевич. Адрес Гостева вы нам, пожалуйста, оставьте…
Как только за Лазаревым закрылась дверь, полковник сказал:
— Должен вам сообщить, что оперативно-розыскные мероприятия будем осуществлять мы с вами. Будем работать… В загробную жизнь мы не — верим — это уже плюс. Значит, изощренное, жестокое преступление. И убийца пока па свободе. Сидит где-то в своей норе и радуется: лапши нам, видите ли, на уши навешал. Посмотрим. Как у пас на Украине говорят: «Не кажы гоп…» Итак, майор, с чего начнем?
— Дело сложное, товарищ полковник… В помощь Бикезину думаю дать напарника — старшего лейтенанта Кравцова. Кроме этого, нужно срочно встретиться с Михайлишиным… И будем отрабатывать план розыскных мероприятий — есть у меня кое-какие соображения. Вечером доложу.
— Ладно. А вот капитану придется съездить к Среднюю Азию, к Гостеву. Время не терпит. Пусть медэксперты приготовят все необходимое — и вперед.
7
Средняя Азия встретила Бикезина неимоверной жарой. Капитан терпеливо переносил тряску и клубы пыли, которые то и дело заползали в салон полупустого автобуса. Зелень оазисов постепенно уступала место чахлым кустарникам, среди которых перекатывались пушистые шары колючек. Затем и вовсе вид из окна автобуса стал безрадостным: желто-серые пески волнами уходили к горизонту, и только колея дороги нарушала скудное однообразие пустыни.
В серпентарий автобус пришел под вечер. К небольшим стандартным домикам примыкала высокая сетчатая изгородь, на которой висел выгоревший под солнцем транспарант с надписью «Осторожно — змеи!». В одном из домиков Бикезин нашел директора серпентария. В кабинете, кроме него, сидел молодой быстроглазый брюнет и что-то строчил бисерным почерком, время от времени заглядывая в папку-скоросшиватель.
— Вы ко мне?
— Да. Старший инспектор уголовного розыска капитан Бикезин,
— Романов Борис Антонович. А это старший лейтенант милиции Ахмедов, наш участковый.
— По какому делу? — полюбопытствовал Ахмедов, крепко пожимая руку Бикезина. — Если не секрет, конечно…
— Мне нужно видеть Гостева. Насколько я знаю, он работает здесь.
— Что?! Гостева? — в один голос воскликнули Ахмедов и директор.
— Извините, что вас так удивило?
— Дело в том, что Гостев пропал, — волнуясь, ответил Романов, снял очки и принялся тщательно протирать стекла куском фланели. — Я виноват… Поздно спохватились…
— Как пропал? — Теперь пришла очередь удивиться капитану.
— Он отпросился у меня, чтобы съездить в Москву, к сыну с женой. Гостев развелся года два назад… Сказал мне, что сын в больнице и его присутствие в Москве крайне необходимо. Когда он в срок не возвратился обратно, я решил не поднимать шума: мало ли почему человек задерживается. Но когда он не появился и через неделю, я, знаете, разозлился: работы невпроворот, а начальник лаборатории где-то разгуливает и даже не возьмет на себя труд хотя бы сообщить о причинах задержки. Заказал переговоры с Москвой, и представляете, Гостева там и близко не было. Мало того, оказалось, что и сын его в полном здравии. Значит, он меня обманул? Вот тогда я и позвонил в милицию…
— Плохо, очень плохо, — в сокрушении покачал головой капитан. — Это же надо так неудачно…
— Извините, зачем вам понадобился Гостев? — спросил Романов.
Бикезин коротко рассказал директору серпентария и Ахмедову суть дела, которое его привело сюда, а именно: для консультации по поводу определения наименования яда. Подробности, связанные с убийством профессора Слипчука и Лубенца, он Опустил…
— Я думаю, что мы в состоянии вам помочь даже в отсутствие Гостева. Здесь работают очень способные и опытные специалисты. Так что, если не возражаете, мы проведем экспресс-анализ. Надеюсь, результаты будут положительные…
К обеду следующего дня данные экспресс-анализа были в руках Бикезина.
— Скажите, откуда это у вас? — сдерживая нетерпение, спросил директор, серпентария.
— Почему это вас так заинтересовало?
— Дело в том, что это контактный яд. Вот состав, тут все расписано: ферменты, альбумины, глобулины, вода, соли… Но это не главное. Главное заключается в следующем: в качестве антикоагулянта применен яд гремучей африканской змеи!
— Что же здесь необычного?
— Видите ли, это особый подвид гремучих змей, водится только в определенных районах Южной Африки и в крайне, незначительных количествах. И, самое главное, яд этих змей в Советском Союзе имеется только у нас. В мизерных количествах. Мы лишь недавно начали его исследовать…
Когда директор серпентария рассказал об исчезновении Гостева, Бикезин вначале не придал этому значения: мало ли причин может быть у человека, чтобы вовремя не появиться на работе! И уж тем более капитану не приходило в голову, что это исчезновение может быть как-то связано с порученным ему расследованием. Но стоило Романову упомянуть о яде гремучей африканской змеи, как он заволновался, почувствовал: вышел на след. Он принялся детально изучать биографию Гостева, его образ жизни, привычки, личные контакты, пытаясь найти какую-либо связь с событиями в их городе. И все было впустую: судя по полученным данным, Гостев никогда и ни при каких обстоятельствах не мог встречаться со Слипчуком и Лубенцом. Оставалось только предположить, что он передал яд неизвестному преступнику, который и воспользовался им, чтобы убить профессора и директора зоомагазина. Но из каких побуждений? Кому?
Только перед самым отъездом удалось установить интересный факт: оказалось, что Гостев несколько раз звонил по телефону в город, где работал Бикезин. Абонента установить было нетрудно — некий Ковальчук.
8
Полковник Шумко встретил Бикезина довольно прохладно.
— Вот что, Алексей, принимай отдел. Клебанову сделали сложную операцию, и дай бог., чтобы он приступил к работе хотя бы через полгода.
— Но я пока не смогу совмещать…
— Никаких «но», — перебил его полковник, хлопнув для убедительности ладонью по столу — Другой кандидатуры у меня нет Работу ты знаешь отлично, придется попотеть, дружище. Ну а теперь давай выкладывай, с чем приехал…
Он внимательно выслушал Бикезина и туг же позвонил в справочное.
— Ковальчук Федор Антонович… Ковальчук… Что-то знакомое… Постой, да это же лучший дантист нашего города!
Теперь вспомнил Ковальчука и капитан — ему случилось года четыре назад встречаться с ним. И убедиться, что слава лучшего зубного врача города вполне заслуженна, — пломбы, которые поставил ему Ковальчук, стояли до сих пор.
— Интересно… — Полковник задумчиво потер ладонью подбородок. — Слушай, капитан, как твои зубы? В порядке? Ну что же, придется искать в горотделе сотрудника, который нуждается в срочной зубопротезной помощи… — Вдруг лицо его приобрело жесткое и сосредоточенное выражение. — Старею, Алеша, старею, — сказал он, не глядя на Бикезина. — А ведь мне докладывали… Забыл. Помер Ковальчук намедни. При весьма странных обстоятельствах, вместе с женой — взорвался газ в доме. При весьма странных — теперь это можно сказать с уверенностью. Прохлопали мы тогда, доверились пожарной инспекции, а теперь вон оно как оборачивается. Еще одна загадка в деле Слипчука и Лубенца.
— Неужели Гостев?..
— Будем искать Гостева. И трудно детально разобраться в истории со взрывом… И еще одно, пожалуй, самое главное в теперешней ситуации — Михайлишин. Сейчас он под контролем наших московских товарищей. Должен вернуться домой завтра — время прибытия уточним. Нужно смотреть в оба. Если и эта ниточка оборвется, грош нам с тобой цена, капитан.
Адвокат Михайлишин жил в пятиэтажном доме недалеко от автовокзала. Жена его умерла три года назад, дети — сын и дочки — проживали в других городах.
В квартиру адвоката Бикезин вошел почти сразу же после его приезда. Тот стоял в прихожей и просматривал корреспонденцию, накопившуюся в его отсутствие.
— Если вы ко мне по делам судейским, я пока не работаю. Приходите через неделю.
— Нет, товарищ Михайлишин. У меня дело несколько иного порядка. Прошу, — капитан протянул адвокату свое удостоверение.
— Ну что же, тогда проходите. Я к вашим услугам. Извините за беспорядок в квартире — долго отсутствовал… Садитесь сюда, пожалуйста. Если вы не возражаете, поставлю чайник и просмотрю корреспонденцию — не терпится. Это займет две-три минуты.
Адвокат принялся бегло просматривать содержимое конвертов. Он был выше среднего роста, плечистый, волосы светло-русые, лицо загорелое и слегка усталое с дороги, руки крепкие, жилистые, с хорошо ухоженными ногтями. «Крепкий мужик», — подумал капитан и невольно обратил внимание на костюм адвоката — он висел на нем нелепыми складками, словно был с чужого плеча и размера на два больше.
— Удивлены? — засмеялся адвокат, подметив недоумение Бикезина. — Лучше комплимента для меня сейчас не придумаешь. Вы посмотрели бы на мою фигуру месяц назад — пуговицы этого пиджака застегивал с трудом. Не верите? Ей-ей! Лечился голоданием — и вот результат. Даже астма сдалась. Теперь буду бегать, в бассейн ходить — знаете, как это прекрасно — чувствовать себя здоровым? А, что я вам об этом говорю! Завидую вашей молодости, по-хорошему завидую.
Адвокат раскрыл еще один конверт, прочитал письмо и неожиданно с раздражением протянул его капитану.
— Черт знает что! Ахинея какая-то! Вы только посмотрите. Кто мог написать такую чушь?..
Капитан взглянул на листок бумаги и похолодел — еще одна записка! Число! Дата смерти — двадцать второго июня… Но ведь сегодня двадцать пятое! Капитан пристально, в упор, посмотрел на Михайлишина. В глазах адвоката светилось искреннее недоумение и неподдельное негодование.
9
Полковник Василий Кириллович. Шумко в последнее время чувствовал себя неважно. Застарелая язва все больше и больше давала о себе знать тупой неутихающей болью и спазмами в желудке. По ночам полковник ворочался, кряхтел, то и дело поднимался с постели, шел на кухню и глотал очередную порцию лекарств. Но это мало помогало. И тогда он одевался и выходил на улицу. Побродив часок-другой по пустынному ночному городу, снова ложился в постель и только тогда засыпал тревожным сном. Ко всему прочему его угнетала пустота в квартире: дочка забрала внуков и уехала л мужу в Магадан, а жену направили в двухмесячную заграничную командировку. Потому полковник дольше обычного задерживался на работе. Правда, последние две недели дело Слипчука и Лубенца отнимало почти все время. Но пока что оно не сдвинулось с нулевой отметки. Гостев словно в воду канул, даже объявленный всесоюзный розыск ничего не давал. Повторная экспертиза обстоятельств гибели Ковальчука с женой с привлечением самых опытных специалистов тоже не добавила ничего нового. Заключение прежнее: взрыв газа вызван электрической искрой при включении выключателя. Дом сгорел дотла, что еще больше усугубило и так многотрудные изыскания экспертов-криминалистов. Не лучше было и с одним из главных вопросов следствия — каким образом яд попал в организм профессора и Лубенца…
Полковник Шумко, тяжело вздохнув, нажал кнопку селектора:
— Капитан Бикезин! Зайди с материалами ко мне…
Бикезин, как всегда подтянутый, в ладно скроенном костюме стального цвета, молча раскрыл папку и протянул Шумко несколько листов с машинописным текстом.
— Это все?
— Пока да. Но здесь есть кое-что интересное. Вот. — Он открыл один листок.
«…Ковальчук Ф.А., 1923 года рождения, уроженец города Ивано-Франковска, беспартийный, профессия — зубной врач. В городе с 1958 года. Родители умерли, детей нет… Судим не был. Родственников за границей нет…»
— Данные проверены?
— В настоящий момент уточняем.
— Ну так что же здесь примечательного?
— А вот здесь, ниже…
Ковальчук был взят на заметку ОБХСС в связи с незаконными занятиями частной зубоврачебной практикой. Но потом он приобрел патент, и все обвинения по этому поводу в его адрес отпали.
— На каком основании ему был выдан патент?
— История темная и чрезвычайно запутанная. Работаем и в этом направлении.
— Ясно. Что еще?
— Затем он опять попал в поле зрения ОБХСС, на этот раз в связи с золотом. По некоторым косвенным данным, Ковальчук скупал золото, которое затем применял в своей зубоврачебной практике. Доказать это не удалось, но свой патент он потерял и опять пошел работать в городскую стоматологическую поликлинику…
— Почему отобрали патент?
— Дело в том, что ему было запрещено ставить зубы и коронки из золота клиентов. А он этим запретом пренебрег. Криминала, в общем-то, здесь большого не нашли, тем более что его клиенты в один голос твердили о непричастности Ковальчука к махинациям с золотом.
— Криминала, говоришь, не нашли? М-да… Ладно, придется поднять и это дело из архива…
— И самое главное — опять-таки по косвенным данным — Ковальчук занимался скупкой антиквариата, в частности старинных икон. И притом ворочал большими суммами.
— Вот это уже кое-что!
— Да, товарищ полковник, я тоже так думаю. И занимаюсь в настоящее время отработкой его связей среди антикваров.
— Что у Лазарева?
— Все то же… Изменений в лучшую сторону пока никаких.
— Плохо, Алексей, очень плохо…
— Товарищ полковник! Я сейчас ума не приложу, что мне предпринять по отношению к Михайлишину.
— Ты предполагаешь, что он замешан в убийстве?
— Трудно сказать… Меня очень волнует записка. Почему он остался жив? Ведь до сих пор убийца был весьма точен в свои обещаниях.
— Предполагаешь, что Михайлишин сочинил себе такое оригинальное алиби?
— Алиби у него стопроцентное. Это мы уже проверили.
— Михайлишина, я знаю много лет, и очень сомневаюсь в его причастности к убийству. А вот записка. Я считаю, это все-таки очень серьезно. Боюсь, что жизнь адвоката под угрозой.
Полковник, тяжело вздохнув, поднялся из-за стола и подошел к окну. Солнце уже закатилось, оставив после себя золотисто-розовые следы на курчавых облаках, которые толпились у края темно-фиолетовой тучи. Зигзаги молний кромсали ее тяжелое тело, настойчиво подгоняя поближе к городу. Ночь обещала пролиться живительной влагой на иссушенную зноем землю.
10
Маленький антикварный магазин находился в полуподвальном помещении старого особняка, приспособленного под различные учреждения. Обшарпанные ступени привели Бикезина в просторный зал с серым, в ржавых разводах потолком. Вдоль стен стояли обломки мраморных колонн, какие-то горшки самых разнообразных форм и размеров, деревянный резной столик на причудливо изогнутых ножках, огромные канделябры с искорками облупившейся позолоты. В глубине магазина, у длинного застекленного прилавка, стояли две женщины, рассматривали красивый фарфоровый сервиз. Под стеклом витрин уютно расположились старинные фолианты с застежками, маленькие иконки, разнообразные поделки из яшмы, малахита, сердолика и других камней, бронзовые статуэтки, пепельницы, старинный письменный прибор, портсигары, бумы, гребни, кучи всякой антикварной мелочи.
— Вы что-то хотели купить? — Невысокий полноватый человек в старом потертом халате неопределенного цвета приветливо улыбнулся Бикезину из-за прилавка.
— Нет, нет, я совсем по другому делу. — Капитан протянул свое удостоверение.
— Опять милиция! Месяц назад — милиция, вчера — милиция, сегодня тоже. Бог мой, что такое? Чем провинился этот несчастный магазин?..
— Извините, с кем имею честь?
— Либерман, Давид Моисеевич. Директор, продавец, грузчик, уборщица и еще бог знает кто в одном лице…
— Мне нужно с вами побеседовать.
— О, я так и знал. Сначала беседуют, потом забирают… А потом извиняются и выпускают. Что можно иметь с этого барахла? Кроме неприятностей?..
— Давид Моисеевич! Я к вам пришел, представьте себе, на консультацию.
— На консультацию? Это меняет дело! Вы правильно пришли, молодой человек. Простите, товарищ капитан… Давида Либермана многие знают. Он может ответить на любой вопрос касательно антиквариата, оценить правильно любую вещь…
— Во-первых, Давид Моисеевич, этот разговор должен остаться между нами…
— Ой вей! О чем речь?! Я буду нем как могила.
— Во-вторых, насколько мне известно, через ваш магазин вместе с различной дребеденью иногда проходят вещи большой исторической ценности, которые, естественно, и стоят приличную сумму.
— Да, вы правы. Но что вас конкретно интересует?
— Иконы. Как производится купля-продажа, цены и кто покупает?
— Если на комиссию поступают иконы, то прежде всего их осматривает эксперт художественного фонда. Некоторые из них, имеющие большую ценность, покупают по рекомендации эксперта музеи. Остальные идут в продажу.
— А цены?
— В пределах от пятидесяти рублей и до пяти тысяч.
— Да-а, приличные суммы… И покупают?
— Вы спрашиваете!..
— А кто постоянно скупает иконы высокой стоимости?
— У меня есть квитанции, но я могу и так назвать, если это вам нужно.
— Пожалуйста…
— Колядко, Зильберштейн, Козлов, Брагин… Ну и еще, пожалуй, Сосновский.
— А Ковальчук у вас покупал иконы?
— Товарищ капитан! Так бы, вы сразу и сказали, что вам нужен Ковальчук. О-о, это был великий человек! Он сюда и не заходил, его наш хлам не интересовал. Ковальчук знал толк в иконах, он имел большие деньги и большие связи. За одну икону из своей коллекции он мог безбедно дожить до глубокой старости…
— Откуда вам это известно?
— Либерман все знает! Одну из его икон я держал в руках. Это такая икона!.. Нет, вы себе не можете представить…
11
Старший лейтенант Кравцов долго стучал в калитку ворот соседей Ковальчука. Здоровенный пес лаял взахлеб, кидался на сваренные из стальных прутьев ворота, угрожающе щелкая белыми клыками почти на уровне лица инспектора уголовного розыска. Наконец дверь отворилась, и на крыльцо вышел худой взъерошенный хозяин дома в полосатых пижамных брюках и линялой тенниске.
— Вы ко мне?
— Да, к вам. Уберите, пожалуйста, собаку.
— Рябко! Пошел вон! Сейчас я его закрою в будке.
Уютная небольшая комната встретила истомившегося от полуденного зноя Кравцова приятной прохладой. Торопливо смахнув с полированной крышки стола невидимые пылинки, хозяйка усадила его на стул у окна и выскочила на кухню.
Вошел хозяин, переодетый в новые брюки и рубаху.
— Вы как раз кстати — мы только обедать собрались. Сейчас Мотря на стол накроет.
— Спасибо, я не хочу. Мне нужно кое-что спросить у вас…
— Э-э, нет, нет! У нас так не водится! — Хозяйка постелила скатерть и принялась торопливо ставить на стол все возможные закуски, соленья, салаты. — Уж коль вы в гости к нам пожаловали — будьте добры к столу.
— Незваный гость хуже татарина, — пошутил Кравцов. — Да еще из милиции.
— Ну не скажите! Мы люди честные, это пусть у других поджилки трясутся при виде милиционера, у тех, кому есть что скрывать. А гостя не приветить — грех большой, так меня еще мама учила, царство ей небесное…
После обеда, уютно устроившись в тени небольшой беседки в глубине сада, Кравцов начал расспрашивать гостеприимных хозяев о их бывшем соседе Ковальчуке.
— А что можно сказать о нем? Человек простой, обходительный, муху не обидит. Но денежки у него, конечно, Водились… Да вы сами посудите — зубной врач! И притом хороший, люди к нему валом шли, отбоя не было. Ну и, ясное дело, не бесплатно…
— Да ты что, Иван, заладил! — вмешалась хозяйка. — Что ты о нем знаешь?! Вам, мужикам, главное — если не отказывается рюмку за компанию опрокинуть, значит, хороший человек. Изверг он был! Оно и нельзя про покойника плохое говорить — так ведь правда же. Жена его, Ксюшка, через день в синяках ходила, взаперти ее держал, как собаку цепную. А ты — обходительный…
— Скажите, а вот в ночь, когда пожар у Ковальчуков случился, вы, ничего не заметили необычного: шум, может, какой-нибудь, кто-либо приходил к ним или еще что? — спросил Кравцов.
— Нет, не заметили, — ответил хозяин, закуривая.
— Иван, тебе что, память отшибло? Про машину забыл?
— Что за машина? — насторожился Кравцов.
— Вот чертова баба! При чем здесь та машина? Тебя же спрашивают про Ковальчуков…
— А все-таки о какой машине речь?
— Да с работы я, со второй смены возвращался — работаю тут неподалеку, дом строим — напрямик шел, через посадку. Вот и приметил — стоит в кустах машина легковая. Я еще подивился: на нашей окраине ни у кого нет машин, только мотоциклы. Чья бы это могла быть? Подошел поближе — никого. Ну и пошел домой.
— Какой марки машина?
— «Запорожец» старой модели.
— Номер случайно вы не запомнили?
— Номер? Нет, не посмотрел…
— И какого цвета — тоже не помните?
— Трудно сказать, темно было…
Вечером того же дня Кравцов докладывал капитану Бикезину.
— …Машину мы разыскали, что, впрочем, особого труда не представляло. Оказывается, в ту ночь ее угнали из гаража некоего Костюка, который проживает в деревне Тихая Долина — это примерно в тридцати километрах от города.
— Почему он не заявил в милицию?
— В том-то и дело, что заявил. Да только под вечер ее разыскали в целости и сохранности неподалеку от деревни. Решили, что местные пацаны угнали ради баловства — такое уже случалось.
— А куда и зачем ездил угонщик?
— Удалось установить примерный маршрут. Если следовать версии, что угонщик выехал из деревни около полуночи в должен был во избежание недоразумений справиться со своим делом к рассвету, то получается, что он, возможно, заехал в город, а затем отправился на железнодорожную станцию.
— Кого-то отвозил?
— Не исключено. Потому и не поставил машину в гараж. Если, конечно, предположить, что он из местных жителей. К тому времени уже рассвело.
— Замок гаража взломан?
— Открыт отмычкой. А замок довольно сложный. Тут требуется незаурядная сноровка.
— Специалисты подобного профиля в деревне и окрестностях не числятся?
— Нет, проверено.
— Нужно срочно отправить людей на станцию; и пусть поспрашивают водителей — может, кто заметил в ту ночь «Запорожца» где-нибудь на трассе. Распорядись:
— Хорошо. И еще одно, Алексей Иванович, НТО нам сюрприз преподнес. Читай…
«…Все три записки отпечатаны на пишущей машинке системы «ундервуд»; владельцем которой является адвокат Михайлишин Б.С.».
12
— Адвокат Михайлишин? Это действительно сюрприз… — Полковник Шумко долго вчитывался в акт экспертизы, затем отложил его в сторону и задумался… — Неужели все-таки Михайлишин? Нет, здесь что-то не вяжется. Понимаешь, Алексей, не вяжется.
— Но факты — упрямая вещь…
— А если нам эти факты кто-то подсовывает? Вроде наживы. Пока заглотнем да переварим, гляди, время упущено, ищи, свищи ветра в поле. Ну скажи, с какой стати это ему понадобилось? Мотивы? Нет их, понимаешь, нет! И потом — каким образом он достал яд и как сумел, будучи за тридевять земель от города, отравить Слипчука и Лубенца?
— Значит, вы считаете, что Михайлишин вне подозрений?
— Что ты меня за горло берешь? Это мое личное мнение. А его к делу не пришьешь.
— Кстати, товарищ полковник, поступили новые сведения от экспертов, которые исследовали пожарище.
— Опять сюрприз?
— Похоже. Один из простенков дома во время пожара завалился, и под ним удалось отыскать полуистлевшие остатки икон. Установлено, что они не имеют практически никакой ценности, хотя Либерман утверждал обратное. Возникает вопрос: где самые ценные иконы из коллекции Ковальчука? Сгорели? Тогда почему остались все эти дешевые поделки, тем более что, по словам того же Либермана, и не только его, Ковальчук пренебрегал такой рухлядью и приобретал лишь действительно ценные экземпляры?
— То-то и оно, Алеша. Еще один узелок на память… Так что же, напрашивается вывод: кто-то ограбил Ковальчука, а затем имитировал взрыв газа, чтобы замести следы? Тем более что факты налицо: угнанная машина, ночной рейс от дома Ковальчука на станцию…
— Тогда получается, что мы отрабатываем не тот след.
— Опять всплывает Михайлишин?
— Похоже на то…
— Ну что же, капитан, принимайся за него вплотную.
Адвоката Михайлишина было не узнать. В элегантном темно-синем костюме с искрой, стройный, подтянутый, он выглядел значительно моложе своих лет.
— Вот и опять встретились, — заулыбался он, крепко пожимая руку Бикезину. — Что, не узнаете? То-то же…
— Да, признаться, вас трудно узнать…
— Диета, мой друг, диета. И спорт. Бегаю, прыгаю, плаваю — как в молодые годы. Только вот беда — я ведь все-таки чревоугодник. Ан, нельзя. Питаюсь теперь, как балерина, каждую калорию по косточкам разложу, прежде чем откушать. Как видите, результат налицо.
— С чем вас и поздравляю…
— Нуте-с, что там у вас стряслось? Признавайтесь, капитан, сразу. Надеюсь, вы меня вызвали в управление не чаи гонять?
— Конечно, нет, Богдан Станиславович. Все дело в той записке. которую вы получили по приезду из клиники.
— Опять записка! Бред сумасшедшего, и только.
— Не скажите… Мне ли вам говорить об этом!
— Ну что же, я весь внимание…
— Богдан Станиславович, у вас есть пишущая машинка?
— Да, есть.
— Вы давно ею пользовались?
— Признаться честно, очень давно.
— Когда примерно последний раз?
— Почему примерно? Могу сказать абсолютно точно. В конце марта этого года я печатал квартальный отчет о своей работе в юридической консультации.
— И никому ее после этого не давали?
— Конечно, нет. Она у меня дома стоит, в шкафу. А в чем дело?
— Дело в том, что та злополучная записка отпечатана на вашей машинке, Богдан Станиславович. Притом в последних числах мая — начале июня,
— Как вы сказали? На моей машинке? Не может этого быть!
— Богдан Станиславович, вы адвокат., поэтому, я думаю, не нужно вам объяснять, что мое заявление отнюдь не голословно. Вот заключение экспертов НТО.
— Минуточку… Так… Так… «Ундервуд»… Постойте! При чем здесь «ундервуд»?! У меня сейчас новая югославская пишущая машинка. А свой старый «ундервуд» я еще в прошлом году, осенью; отдал пионерам на металлолом…
13
Шумко встретил капитана Бикезина в дверях кабинета и, не говоря ни слова, протянул ему лист бумаги. Текст Бикезин схватил буквально одним взглядом. Ответ на запрос о Ковальчуке был ошеломляющим.
«…Ковальчук Ф.А. умер в апреле 1939 года в г. Львове. Сведения о его кончине удалось обнаружить в церковных записях. Гражданские акты о смерти Ковальчука были уничтожены в период оккупации. Кроме того, факт смерти Ковальчука подтвержден свидетельскими показаниями… Родственников Ковальчука Ф.А. разыскать не удалось…»
— Ну, что скажешь?
— Кто же на самом деле этот Ковальчук?
— С таким же успехом и я могу задать тебе этот вопрос.
— Гайворон?
— Нет, Алеша, слишком много свидетелей его кончины. Живых и уже мертвых… Подчеркиваю — уже мертвых. Это не Гайворон, но ниточка тянется, судя по всему, к нему. Вернее, не к Гайворону, а к его последышам…
Замигало световое, табло переговорного устройства.
— Товарищ полковник! — послышался голос секретарши. — Старший лейтенант Кравцов просит принять его по неотложному делу.
— Пусть войдет…
Кравцов был взволнован.
— Если по делу Слипчука и Лубенца — выкладывай.
— Товарищ полковник, в последнее время Михайлишин стал заметно нервничать. Складывается впечатление, что он чего-то боится.
— Может, твои ребята «засветились»? Он ведь неплохо ознакомлен с методикой нашей работы.
— Не думаю. В оперативной группе опытные сотрудники.
— Твои предположения?
— Не знаю, что и думать… Продолжаем исследовать его биографические данные, но результаты пока неутешительны.
— Меня тоже не покидают сомнения, правда, несколько другого порядка. Записка… Что-то в этом кроется, но что — просто ума не приложу. Интуитивно чувствую, что записка — это не блеф, а опасная реальность. Но почему она не сработала? Причастен он или нет к этому делу, мы в конце концов выясним. Но как бы не было поздно…
— Не знаю, может, я что-то упустил из виду во время допроса адвоката… В беседе я осторожно подвел Михайлишина к гибели Ковальчука — просто так, невзначай, как бы случайно. Он охотно откликнулся на предложенную тему, мы поговорили несколько минут о нем. На том все и закончилось. Но, прощаясь с ним, я заметил некоторые странности в его поведении, которые не наблюдались до упоминания о Ковальчуке. Какое-то недоумение, может быть, задумчивость или даже тревога… Все это, конечно, в какой-то мере домыслы…
— Дыма без огня не бывает? Так я тебя понял? Интуиция. Алексей Иванович, в нашей работе стоит не на последнем месте — это сплав опыта и таланта оперативного работника. Не каждому это по плечу… Кстати, пусть твои ребята проверят, не поступали ли за этот период сведения об исчезновении, лиц мужского пола. Как в городе, так и в близлежащих городах и селах…
— Проверим…
— Что нового слышно о Гостеве?
— Пока все то же, товарищ полковник.
14
В кабинет Кравцова вошел розовощекий лейтенант Лукьянов из ОБХСС, которого в управлении ласково называли Бутончиком.
— Привет, Бутончик! Все цветешь?
— Костя, вызову на дуэль, предупреждаю…
— Договорились. Но учти — оружие выбираю я. Заходи сегодня вечером в гости, жена как раз собралась котлеты жарить. Вот и сразимся за столом.
— Э-э нет, уволь. Женюсь, потренируюсь, вот тогда пожалуйста.
— Подождем. А пока с какими новостями пожаловали, дорогой коллега?
— С тебя причитается. Кружкой пива не отделаешься.
— Между прочим, в твоем младенческом возрасте медицина рекомендует пить только разбавленное водой молоко.
— Зануда ты, Костя!
— Ладно, что там у тебя?
— Мы тут одного типчика прихватили, провизора. История, в общем-то, обычная — хапнул лишку, возмечтав о шикарной жизни, а теперь слезами полы моет: «Дети, семья, не знал, виноват…» Короче, знакомые вариации на тему о заблудшей овце. Так вот на одном из допросов он упомянул некоего Ковальчука. Насколько я знаю, он по вашему ведомству сейчас проходит…
— Этот провизор сейчас у тебя? — обрадовался Кравцов.
— В кабинете дожидается…
Провизор Головинский, заплывший Асиром человек, с красными, словно у ангорского кролика, глазами, сидел на стуле и поминутно сморкался в огромный носовой платок.
— Он пригрозил, что пойдет к вам и все расскажет. Я боялся… Я не хотел, честное слово!
— Честное слова здесь ни при чем, Головинский, — сказал Кравцов и, чуть помедлив, спросил: — Откуда Ковальчук узнал о ваших махинациях с дефицитными лекарствами!
— Не знаю, не знаю, гражданин следователь! Однажды он зашел ко мне, принес «Уголовный кодекс» и прочитал статью. И сказал, что мне не отвертеться, он рассказал мне такое про меня самого… Я поверил…
— И что дальше?
— Ковальчук пообещал, что никому об этом не расскажет, и даже предложил свои услуга.
— А именно?
— Ему нужны были дефицитные лекарства, не помню какие.
— Придется вспомнить, Головинский. У вас для этого время будет…
— Я вспомню, обязательно вспомню, гражданин следователь.
— За лекарствами Ковальчук приходил сам?
— Всегда сам. Только один раз…
— Ну, ну, вспоминайте.
— Один раз он был с кем-то. Тот, другой, остался на улице, но я видел — здоровый такой. И разговор слышал. Он его Мироном называл. Про море говорили, кажется, про Новороссийск…
15
Море плескалось о набережную, мириадами солнечных зайчиков, отражаясь на бетонных парапетах. Чайки неутомимо пикировали в зеленовато-серебристую воду. Центральный городской пляж шевелился под ласковым летним солнцем золотисто-бронзовой узкой лентой. Изредка за красными буйками ограждения проскальзывал юркий катерок, а иногда чуть поодаль торжественно проплывал и черный сухогруз или сахарно-белый лайнер, направляясь в очередной рейс к далеким островам и странам. Тогда безмятежное спокойствие водной равнины нарушалось — тяжелые волны шли на берег, откатывались назад, вызывая смех и визг застигнутых врасплох пляжников, унося неосторожно оставленные у самой воды вещи.
В пивбаре, выполненном в виде огромной деревянной бочки, было столпотворение: подвезли свежее холодное пиво, и, толпы отдыхающих брали входную дверь приступом. Бикезину и Кравцову удалось проскочить к стойке одними из первых, и теперь они удовлетворенно потягивали терпковатое пиво, слегка отдающее соленой, морской водой,
Покусывая серебристую чехонь, которую раздобыли гостеприимные коллеги из Новороссийского угрозыска, капитан внимательно присматривался к Мирону Сергачу, сидевшему за соседним столиком. Неземное блаженство светилось в рачьих глазах Сергача. Но Бикезин уже достаточно хороша знал этого человека, чтобы поверить в его медлительную простоту. Иногда в глазах Мирона появлялся хищный настороженный проблеск, и острые буравчики покалывали толпу. В такие моменты рыхлый студень откормленного туловища напрягался, и сквозь выгоревшую на солнце тенниску начинали проглядывать внушительного размера мышцы. Сила в его коротких пальцах-обрубках была необычайная — об этом капитана предупредили в первой же день. Мирон шутя ломал подковы и на спор, под «пузырь», гнул пятаки. И хитрости ему было не занимать.
Тем временем толпа страждущих прибывала. Бикезин с Кравцовым одолели по два бокала пива, а Мирон все так же невозмутимо вливал в свое бездонное брюхо кружку за кружкой. Неожиданно один из оперативников, помогавших капитану, подал ему знак — к столику Мирона направился коренастый крепыш с татуировкой на груди. Широко улыбаясь золотым зубом, он втиснулся в человеческий частокол у столика, одним махом опрокинул в себя кружку пива и что-то скороговоркой шепнул Мирону. Тот, не оборачиваясь, чуть кивнул головой, допил очередную кружку и, слегка помедлив, начал пробираться к выходу.
— Это Фиксатый, — успел шепнуть Бикезину оперативник. — Бывший борец…
Солнце уже окунулось в море, и длинные вечерние тени легли на горячий асфальт. По улицам сновали озабоченные курортники с авоськами, бойкие торговки с корзинами цветов наперебой предлагали букеты прогуливающимся парочкам, у бочек с квасом все еще толпились ошалевшие от дневного зноя жители города с бидонами и бутылями — запасались впрок, на следующий день.
Небольшой дом, посеревший от цементной пыли, к которому привели оперативников Мирон и Фиксатый, затаился среди многочисленных пристроек и заборов. К нему вел один-единственный узкий переулок, поросший чахлой, истоптанной травой, среди которой проглядывали россыпи галечника и щебенки. Незаметно подобраться вплотную к дому не представлялось возможным, потому оперативники пристроились поодаль, ожидая темноты.
16
Деньги лежали на покрытой бурыми винными пятнами скатерти в окружении бутылок с водкой и коньяком. Трое мужчин пересчитывали купюры, раскладывая их на три кучки. Самая большая кучка денег лежала перед Мироном, который своими пальцами-коротышками на удивление ловко и быстро тасовал ассигнации. Фиксатый изредка обнажал в хищном полуоскале свои золотые коронки, с завистью бросал быстрые взгляды на Мирона, но, наталкиваясь на его мутные глазища, снова принимался слюнявить пальцы, еще и еще раз пересчитывать свою долю. Третий, хозяин дома, бывший музыкант филармонии, пианист Смуриков, которого выгнали с работы за пьянку, суетился, словно хорек в курятнике: порывисто хватал хрустящие купюры, бестолково совал их в свою кучку, которая, когда он жадно проглатывал содержимое очередной рюмки, снова рассыпалась. Под столом затаилась небольшая собачонка с грязно-белой свалявшейся шерстью. Ворча и обиженно потявкивая, когда кто-либо из участников дележа наступал ей на хвост или лапы, она проворно хватала острыми зубами остатки рыбы, которую гости кидали под стол. Комнату освещала лишь одна лампочка, повисшая на мохнатом от пыли электрошнуре. Видно было, что здесь давно не убиралось: в углу валялись пустые бутылки, по занавескам ползали скопища мух, на запыленном пианино, около окна, стояли немытые тарелки и закопченный чайник.
— М-мирон Степаныч, почем-му м-мне так м-мало, — жалобно промычал отставной музыкант.
— Мурик, не мельтеши, — отмахнулся от него Мирон. — Деньгу шшитать надо, она шшет любить. Понял?
— Так я считаю…
— Плохо шшитаишь! Месяц назад ты стольник у меня брал? Брал… Потом шло полета и четвертак. Секешь? А твоих баб в кабаке кто поил? Я! За три захода пять сотенных как корова языком слизала… Мне от этих девок какая корысть? Вот я с тебя и вышшитал — эт те наука будеть, Мурик…
— Га-га-га! — заржал Фиксатый. — Женщины теперь тоже с умом пошли — тугой кошелек за версту чуют. Берут нашего брата на живца: чуть зазевался — и за жабры…
— Во! — поднял палец вверх Мирон. — Золотые слова! Учись у Фиксатого, музыкант, человеком станешь!.. Сгоняй-ка, Мурик, в погребок, винца плесни — там у тебя ишшо имеется…
Иннокентий Смуриков, которого за его легкое заикание на букве «м» прозвали Мумуриком, а для краткости Муриком, сгреб свои деньги в сумку из мешковины, на которой были нарисованы какие-то длинноволосые хиппи с гитарами — последний крик моды — и вышел во двор. За ним прошмыгнула и белая собачка, на прощание цапнув за ногу Фиксатого.
— У-у, зараза! — заорал тот. — Попадешься ты мне, стервоза…
— Собака знаить, каво кусать… — ухмыльнулся Мирон, распихивая деньги по карманам. И застыл прислушиваясь.
Звонкий собачий лай, рассыпавшись по подворью, вмиг разметал вялое благодушие Мирона и Фиксатого. С закаменевшим лицом Сергач поднялся из-за стола и быстро прошел к входной двери. За ним, слегка пригнувшись, словно борец на ковре перед схваткой, заспешил и Фиксатый. Дверь скрипнула, и на пороге появился взъерошенный Мурик с кувшином в руках.
— Братва! Там-м кто-то ходит!
— Тихо, ты, клепало! Кто ходит?
— Не знаю…
— Может, соседи?
— Нет, на соседей Бем-моль не лает.
— Та-ак, понятно… Ну-ка посторонись, Мурик. Побудьте в доме. Я сейчас.
Через несколько минут Сергач появился в дверном проеме и угрюмо посмотрел на своих дружков.
— Мурик, запри двери.
— Ну что?
— Хана, вот что! Менты бродят около дома.
— Ты их видел?
— Мне их видеть необязательно. Я их на нюх чую…
— Что делать будем?
Неожиданно щелкнул замок, отворилась дверь одной из комнат, и глуховатый мужской голос произнес:
— Мирон! В чем дело?
Фиксатый оторопел:
— К-кто это? — заикаясь, спросил он.
— Чта за шум, Мирон? — опять переспросил человек, уставившись на Сергача.
— Менты шуруют вокруг дома… — буркнул тот.
— «Хвоста» приволокли? Я тебя предупреждал, Мирон, или нет? Ну!
— Да. Виноват… Кто знал…
— Слышь, Мирон, что за тип?! — озлился Фиксатый и подошел вплотную к вошедшему. — Ты кто такой?
— Ша, Фиксатый! — Лапа Мирона легла ему на плечо» и тот, повинуясь медвежьей силе, отшатнулся. — Тебе это знать ни к чему. Свой человек…
— Свой, свой, — заворчал Фиксатый. — Знаем мы таких своих.
— Зови меня Богданом… — примирительно сказал человек и спросил у Мирона: — Так что будем делать?
— А черт его знаеть! Уходить надо…
— Каким образом?
— Помозговать нужно…
— Чего уходить? — вмешался Фиксатый. — Они что, нас на деле застукали? Деньги не пахнут, а товар мы без лишних свидетелей толкнули. Все чисто.
— Помолчи! — взорвался Сергач, недобрым взглядом окидывая его с ног до головы. — Не про тебя разговор.
— А если не про меня, тогда я лучше пойду! Покеда!
— Я те пойду! Шустрить начал?! — Мирон закрыл своей квадратной тушей дверной проем. — «Стукачом» решил стать или как?
— При чем здесь это?
— Притом, Фиксатый. Мы с тобой одной веревочкой повязаны! Если нас из-за тебя менты в «воронок» запихнут, то я исповедаюсь про то, как ты «нечаянно» воткнул «перо» обэхээснику два года назад…
— Ах ты ж, бога душу!.. — заматерился Фиксатый и шваркнул со всего размаху по губам Мирона.
И тут же, посерев лицом, с тихим стоном опустился на колени, — короткие пальцы-обрубки Мирона клещами впились в его запястье.
— Землю грызть будешь, падла! — Бешеная злоба искривила лицо Сергача, и он медленно начал отводить вторую свою руку для удара!
— Мирон! Оставь его! — резко и повелительно приказал ему Богдан. — Нашел время! Будем уходить… Прорвемся. Иннокентий! Подойди сюда. Окна моей комнаты открываются?
— Да. Только нужно вторую раму выставить.
— Займись… А теперь давайте потолкуем…
Бикезин от досады ругнулся про себя. Ну кто просил этого парня из оперативной группы Лезть под окна?! Да еще со стороны подворья… Он видел, как Мирон медленно, словно прогуливаясь, прошелся по двору, заглянул за сарай, па улицу и скрылся в доме. Ситуация была хуже некуда. Операция явно срывалась: Мирон заподозрил неладное. Капитан лихорадочно соображал, что предпринять в сложившейся обстановке. Теперь наблюдать за Сергачом не имело никакого смысла — с таким же успехом с сегодняшнего вечера можно было следить за причальной тумбой. И главная беда заключалась в том, что Мирон мог, затаившись, ждать сколько ему заблагорассудится, тогда как им такую роскошь не позволяло неумолимое время. А его и так уже было потеряно предостаточно. Брать? А если это пустой номер? Полнейший провал операции, на которую было столько надежд, тщательно подготовленную и отработанную в нескольких вариантах. И теперь все эти варианты, которые казались логичными и неотразимыми, превратились из-за ошибки неопытного оперативника в прах. Что же делать? Обыскать дом? На каком основании? Где разрешение прокурора? Капитан ругал себя последними словами за то, что не сумел правильно скоординировать действия оперативников, хотя и отдавал себе отчет в том, что большой его вины в этом нет — просто были вопреки приказу нарушены элементарные правила наблюдения. И теперь нужно было искать выход из создавшегося положения…
Минуты тянулись медленно, настороженная тишина царила в переулках и на подворье. Что задумал хитроумный Мирон? В том, что он сейчас готовится предпринять какие-то действия, Бикезин почти не сомневался. Детально ознакомившись в управлении с делом Сергача, капитан хорошо представлял себе всю сложность борьбы с таким сильным противником. Чего стоило опергруппе сегодняшнее наблюдение за Сергачом и Фиксатым: добрых три часа плутали по Городу и окраинам, пока наконец добрались до этого дома. Как успел уже выяснить капитан у местных сотрудников угрозыска, они впервые вышли на этот адрес, и, судя по их данным, за хозяином дома не наблюдалось что-либо противозаконное. Уже одно это. обстоятельство подсказывало капитану, что след верный, и если бы не оплошность!.. Что делать, что предпринять, чтобы спасти операцию? Оставался единственный шанс — открыть дорогу Мирону и Фиксатому, оставить их без внимания и наблюдения в расчете на то, что они все-таки поверят в беспочвенность своих опасений и успокоятся. В данной ситуации наблюдать за ними — задача архисложная, и малейшая ошибка будет провалом операции, окончательным и бесповоротным.
Бикезин включил рацию, готовясь выйти на связь с Кравцовым, который с оперативниками перекрыв-л переулок, но в это время скрипнула дверь, и во двор вышли Мирон и Фиксатый. Фиксатый шел чуть сзади, загребая ногами камешки. Они миновали Бикезина, затаившегося в маленьком тупичке напротив дома, и зашагали по переулку.
Все дальнейшее произошло молниеносно. У выхода из переулка, на скамейке, сидели два оперативника, изображавшие подвыпивших парней, которые сообразили на двоих и теперь, пользуясь поздним временем, распивали бутылку прямо из горлышка, закусывая сигаретным дымком. Чуть поодаль, в переулке напротив, находился и Кравцов… Беззвучно, не сговариваясь, Мирон и Фиксатый бросились на оперативников. Шум драки вмиг разрушил хрупкую тишину южной ночи. В домах начали зажигаться огни, захлопали двери, залаяли собаки, кто-то истошным голосом стал сзывать соседей, чтобы унять драчунов. Мимо Бикезина стремглав пробежали еще два оперативника, прикрывающие дом с тыла, и вклинились в клубок тел, который грузно ворочался в, переулке. Капитан тоже хотел было последовать их примеру и тут же остановился. С какой стати Мирон и Фиксатый затеяли такую шумную потасовку? Где логика? Ведь они знали практически наверняка, что парни из милиции. Спровоцировали драку? Зачем? И, уже ни секунды не мешкая, капитан метнулся на подворье дома. Дверь была заперта, в доме тихо. Стараясь не шуметь, Бикезин проскользнул мимо окон и заглянул за угол дома. Никого… И тут он расслышал слабый скрип несмазанных окопных петель. Кто-то открывал окно. Подтянувшись на руках, Бикезин бесшумно перевалил через забор и. увидел в соседнем переулке человеческую фигуру. Прижимаясь к заборам, человек крупными прыжками убегал в сторону порта. Бикезин ринулся вслед за ним. Забор, чье-то подворье, еще забор…
Нога подвернулась, и капитан с разбегу рухнул на груду щебенки. Когда вскочил, то уже не увидел беглеца. «Упустил!» — ужаснулся капитан, чувствуя, как лоб покрылся неприятной холодной испариной. Изо всех сил рванул вперед, выскочил из переулка и наконец снова заметил убегавшего человека. Тот уже взбирался на дорожную насыпь с намерением перехватить такси, зеленый огонек которого приближался со стороны пригорода. Такси остановилось и тут же снова рвануло с места. На дороге ворочался человек, стараясь встать на ноги.
— У-у, гад! — Человек с трудом поднялся. Из рассеченного виска струилась кровь.
— Документы!
— Таксист я, Ваулин Николай, — протянул тот права.
«Машину, срочно машину!» — Бикезин выскочил на проезжую часть. Первая же — «Лада», истошно взвизгнув тормозами, остановилась буквально в двух шагах от него.
— В чем дело? — открыв дверцу, спросил водитель.
— Уголовный розыск! Мы преследуем опасного преступника! Он угнал такси и уехал в сторону города!
— Садитесь!
— И я! — подскочил таксист и нырнул вслед за капитаном в салон «Лады».
Такси они настигли уже на улицах. Машина на полном ходу проскочила центр города и запетляла по переулкам. Вскоре «Лада» пристроилась в каких-то двадцати метрах позади нее.
— Что будем делать? — спросил водитель.
— Попробуйте обогнать. Только поосторожнее.
— Хорошо. Сделаем…
«Лада», стремительно набрав скорость, почти поравнялась с такси. Но такси дернулось влево, загораживая проезжую часть. Наконец на одном из поворотов «Лада», въехав на тротуар, сумела вырваться вперед. Преступник резко крутанул баранку, пытаясь достать «Ладу» бампером, и не рассчитал: проскочив тротуар, машина снесла небольшой застекленный киоск и, чирканув боковиной о фонарный столб, уткнулась в кустарник.
Когда Бикезин выскочил на дорогу, преступник уже успел нырнуть в подворотню дома. Он кинулся следом, и как раз в этот момент прогремел выстрел. Ваулин прыгнул за большой мусорный ящик. Снова громыхнул выстрел, и пуля, срикошетив от стены, впилась в землю рядом с капитаном.
Слегка высунувшись из-за своего укрытия, Бикезин выстрелил, целясь выше вспышки. Ответного выстрела не последовало. Преступник, который укрывался за трансформаторной будкой — Бикезин успел заметить его фигуру, — попал в западню: позади высился каменный забор, перескочить через который тот не мог при всем желании. Капитан включил свою портативную рацию, пытаясь выйти на связь с опергруппой, и тщетно — видимо, при падении он ее повредил.
«Нужно брать!» — решил Бикезин и посмотрел на своих помощников. Ваулин лежал на дороге, а водитель «Лады» переползал за угол дома, к капитану. Бикезин привстал, пытаясь прикинуть расстояние от будки, и едва успел отпрянуть за ящик: еще одна пуля разнесла в щепки доску над головой. «Интересно, какой системы у него оружие? — подумал капитан, считая выстрелы. — По звуку — калибр крупный, явно не дамская хлопушка, но вот сколько патронов в обойме?..» Нащупав камень, он отшвырнул его в сторону — снова удар пули о стенку ящика. Бросил второй камень, и опять прогремел выстрел. На третий раз уловка не удалась — выстрела не последовало. «Сколько же у него патронов в обойме? Семь? Девять?» — думал Бикезин, наблюдая за действиями преступника, который переползал за старый «Москвич», стоявший в глубине двора. «Неужели «вальтер»? Девятизарядный… Тогда еще три в запасе. Или наган? Звук похож… Проверим еще раз». Бикезин снял пиджак, повесил его на палку, которая лежала у стены, и приподнял над головой. Выстрел не заставил себя ждать. «Так, похоже, что «вальтер», патронов не бережет, — удовлетворенно констатировал Бикезин. — Еще одну пулю — мне, а последнюю — себе? Не исключено. И даже очень похоже. Как видно, ему терять нечего… Ну что же, нужно рискнуть спровоцировать его опустошить обойму. Даже если есть запасная, перезарядить не успеет… Брать только живым!..» Подобравшись, капитан метнулся вперед, к трансформаторной будке. Выстрел, второй! Пуля обожгла предплечье, но капитан снова ринулся вперед, к «Москвичу». Преступник побежал к забору, нож сверкнул в его руке. Бикезин отбил удар ногой в высоком прыжке. Следующий удар преступник нанести не успел — мгновенный захват с подсечкой оторвал его от земли, и он со всего размаха грохнулся на камни. Все! Теряя сознание, Бикезин всем телом навалился на преступника, пытавшегося вывернуться…
Очнулся капитан от запаха нашатыря. Ему помогли подняться. Вокруг толпились люди, видимо, жильцы близлежащих домов. Чуть поодаль сидел на земле со связанными руками и тот человек, который так нужен был капитану только живым. Бикезин подошел к нему.
— Ковальчук? Или как тебя там?.. Вот и встретились… пришелец с того света.
Бикезин спокойно посмотрел в его холодные, полные страха и ненависти глаза и медленно пошел навстречу милицейскому «газику», который заруливал во двор.
17
В кабинете было душно. Капитан подошел к окну, отдернул штору. Ветерок ворвался в комнату и вымел назойливую духоту.
— Как здоровье, Алексей Иванович? — В кабинет вошел Кравцов с перебинтованной рукой на перевязи.
— А я только что 6 тебе подумал. На здоровье уже не жалуюсь, заштопали меня врачи по всем правилам. Как у тебя, Костя?
— У меня еще не скоро гипс снимут… Зудит…
— Да, поработал-таки своими «рычагами» Мирон Сергач.
В дверь кабинета постучали.
— Войдите!
— Извините, я вам не помешал? — Адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.
— Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…
В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. И сегодня — тем более. Перед ним сидел старый, испитой, заросший щетиной человек. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами… И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, которое все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза адвоката, подслеповато щурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже словно бы что-то внутри себя.
— Я слушаю вас.
— Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид. Мне стыдно… Я виноват…
— Что случилось?
— Скажите, капитан, вы представляете, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат… Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади Родина. Смерть — не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей — твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей… Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку — но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и бог знает сколько мелких царапин — все выдержал. Верил в жизнь… в будущую прекрасную жизнь. А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете, трус!..
— Успокойтесь, Богдан Станиславович! Что с вами?
— Со мной? Со мной пока ничего. И это самое страшное! Пока ничего. Пока…
— Так все-таки скажите же наконец, что с вами происходит?
— Капитан, я знаю, от чего умерли Слипчук и Лубенец. Нет, не перебивайте меня! Давно знаю…
— Откуда?
— Алексей Иванович, я уже четверть века работаю адвокатом… Записка. Все дело в ней… Я понял, все понял. Это не блеф.
— Да, вы правы.
— Вот! Я испугался… Смерти испугался! Чего ради? В мои годы? Запаниковал. Это я — то, полковой разведчик, старший сержант Михайлишин! Да какой я после этого!.. Ходил в штыковую — не боялся, «языка» брал — не боялся, сколько раз прикрывал отход разведгруппы — не боялся! А теперь вот… струсил. По ночам не сплю… Стыдно! Опустился!..
— Я просто затрудняюсь что-либо вам ответить. Все это очень сложно. Мое сочувствие вам не поможет. Но я думаю, что вы совершенно напрасно себя изводите.
— Да, да, может, вы и правы. Может быть… Послушайте, Алексей Иванович! Мне помнится, вы однажды спросили у меня про Ковальчука.
— Просто, в разговоре…
— Не-ет, не просто! Я понимаю: идет следствие, и вы не вправе мне что-либо рассказать. Служебная тайна… Вот я после этого разговора и задумался. Почему именно Ковальчук? И кое-что вспомнил! Не знаю, насколько это вам интересно, но поведение Ковальчука в тот день было какое-то странное…
— В какой день?
— Понимаете, у меня зубы, в общем-то, пока на удивление неплохие. Нельзя сказать, что я чересчур много уделяю им внимания, но в мои годы иметь такие зубы… У нас в роду у всех зубы отличные. Только два зуба у меня отсутствуют — в одном из поисков встретились с немецкой разведкой, и в рукопашной фриц автоматом заехал по зубам… Так вот, не помню с какого времени у меня стояли обычные, металлические зубы. Но с некоторых пор ко мне на работу зачастил Ковальчук. — мы с ним были просто знакомыми. Он обращался ко мне с просьбой посодействовать в возвращении патента. И вот однажды он намекнул мне, что хорошо бы поставить вместо моих старых протезов новые, золотые. Я сначала отказался, а потом подумал: а почему бы и нет? Денег жалко, что ли? И согласился… Записался в очередь — желающих вставить золотые зубы и коронки очень много, очередь длинная, года два ждать нужно. И забыл, представьте себе, об этой затее. И вот однажды, перед моим отъездом на лечение, ко мне зашел Ковальчук. Домой. Сказал, что подошла моя очередь и что мне нужно срочно явиться в стоматологическую поликлинику. Я пришел туда, и он мне изготовил два отличных протеза…
— Так что же здесь необычного?
— А то, что оказалось, моя очередь не подошла и до сих пор — я недавно проверил! Вот тогда я и вспомнил, что Ковальчук мне сказал на прощание, когда поставил протезы: «Вам они очень к лицу. Думаю, что вы скоро убедитесь в этом. И вспомните… лучшего зубного врача города»… При этом он так посмотрел мне в глаза, что я невольно содрогнулся. Вам когда-нибудь приходилось видеть вблизи глаза змеи? Именно с такими глазами мне и запомнился Ковальчук в тот день…
— Постойте, постойте, Богдан Станиславович! Минуту…
«Вспомнил! Наконец-то! Неужели!» Бикезин схватил со стола папку с делом об убийстве Слипчука и Лубенца и принялся лихорадочно листать ее. Фотографии судмедэкспертиз… Есть! Как же это он раньше не догадался об этом? Нельзя медлить ни минуты!.. И капитан включил селекторную связь — срочный вызов дежурной машины…
18
Ковальчук отмалчивался уже два дня. Серые глаза равнодушно смотрели куда-то вдаль и только изредка вспыхивали злобой, которая превращала лицо в маску ненависти. Односложные «да» и «нет» — вот все, что иногда удавалось добиться Бикезину на допросах.
— Ну что же, будем по-прежнему молчать?.. Тогда придется мне говорить. Посмотрите сюда! Это фоторобот, притом довольно удачный, как видите, это вы собственной персоной… Нам удалось проследить ваш путь вплоть до Новороссийска — вот свидетельские показания кассира железнодорожной станции, проводниц вагона, вашей попутчицы… Корешок авиабилета, паспортные данные — Домич Богдан Михайлович. «Липа». Хорошо сработанная, явно не кустарщина… К этому вопросу мы еще возвратимся… Скажите, вы знакомы с Гостевым Олегом Гордеевичем?
— Нет…
— Странно… Вот его фотография, а это еще один фоторобот — со скульптурного слепка. Так каким образом, гражданин Ковальчук, этот самый Гостев очутился под обломками вашего дома?
— Не знаю.
— Зато мы знаем… Но и об этом чуть позже. Кто вас отвез на станцию?
— Какая разница…
— Есть разница! Мирон Сергач. А теперь ответьте, Ковальчук, где ваши знаменитые иконы?
— Сгорели во время пожара.
— Ну не скажите… Вот заключение экспертов, фотографии икон. А где остальные?
— Не знаю!
— Ну что же, придется освежить вашу память, коль вы позабыли свой тайник в Новороссийске. Прошу! Вот они!
Бикезин открыл небольшой ящик, в котором лежали иконы, аккуратно завернутые в бумагу и полиэтиленовые мешочки.
— Как видите, в целости и сохранности. Между прочим, самые ценные из вашей коллекции. Побоялись отправить посылкой через знакомых Мирона Сергача? Правильно сделали, Ковальчук. Иконы действительно представляют собой большую историческую и художественную ценность и вскоре займут по праву надлежащее им место в наших музеях. Это единственное доброе дело, которое, сами того не ведая, вы совершили… А теперь перейдем к следующему вопросу. Ваша настоящая фамилия?
— Ковальчук.
— Вот заключение о вашей смерти, свидетельские показания и прочее… Достаточно?
— Да.
— Так в чем же дело?
— Мне все равно, под какой фамилией я буду значиться в ваших списках расстрелянных…
— Расстреляют вас или нет, решит суд. Прошу это учесть в дальнейшем и не упорствовать отмалчиваясь. Пусть я еще раз повторюсь, но чистосердечное признание суд не оставит без внимания, и вы это обязаны знать.
— Возможно…
— Итак, ваша фамилия?.. Опять не хотите отвечать? Тогда посмотрите на эту фотографию. Ну что, узнаете? Семейство Баняков в полном составе! А рядом с Мирославом, в будущем — главарем банды Гайвороном, стоите и вы, сын младшего брата старого лавочника Баняка — Степан Баняк!
— Предположим. Ну и что из этого?
— Так предположим или вы подтверждаете, что ваша фамилия Баняк?
— Да… Подтверждаю.
— Это уже хорошо… Из этого кое-что следует… Поскольку вы Степан Баняк, значит, хорошо знали Гайворона. Надеюсь, вы не будете отрицать этот факт?
— Гайворона я не знал.
— Ну как же — разве Мирослав Баняк не ваш двоюродный брат?
— Мирослав — да, а Гайворона я не знаю, и вообще впервые слышу эту кличку… или фамилию…
— Так и запишем… У вас была пишущая машинка?
— Нет, не было.
— А вот соседи утверждают обратное. Читайте… — Ошибаются…
— И грузчик приемного пункта Вторчермета, Сулименко, который продал вам пишущую машинку системы «ундервуд», тоже ошибается?
— Было такое дело… Только я ее вскоре выбросил на помойку из-за неисправности.
— Значит, и этот факт вы подтверждаете. Тогда скажите, из каких побуждений вы отпечатали и отправили Слипчуку, и Лубенцу, и Михайлишину вот эти три записки?
— Я их впервые вижу.
— Вот заключение экспертов, что они отпечатаны на «ундервуде», который вы купили у Сулименко.
— Повторяю, я не имею к этим запискам ни малейшего отношения!
— И к угрозам, которые составляют содержание этих, записок, тоже?
— Да! Не имею!..
— Спокойнее, Баняк. У меня тут кое-что есть… Вот посмотрите. Этот золотой зуб-протез изготовили вы лично, гражданин Баняк. Вот свидетельские показания адвоката Михайлишина.
— Михайлишина?!
— А что вас так удивило? Да, Михайлишина. Вы с ним еще встретитесь… попозже… Так вы не отрицаете, что зубной протез для Михайлишина изготовлен вами?
— Н-нет…
— Взгляните на фотографию. Это зубной протез, увеличенный в двадцать раз. Хорошо просматривается внутреннее строение. И вот здесь, вверху, у режущей части зуба есть небольшая пустота, заполненная ядом. Через определенный, строго рассчитанный промежуток времени яд попадает в полость рта, потому что во время еды режущая часть зуба деформируется и истирается. На этом снимке видно, что золотая пленка, предохраняющая каверну с ядом от контакта с полостью рта, истончилась до нескольких десятков микрон. Еще день-два — и спасти жизнь адвокату Михайлишину было бы невозможно… Что вы на это скажете?
— Я ничего не знаю! Какой яд? Выдумки! Еще одно дело шьете? Не на кого спихнуть?
— Гражданин Баняк! Перестаньте разыгрывать комедию! Вы что же, не верите фактам? Тогда вот еще документы, подтверждающие, что яд, который находится в зубном протезе… — из группы контактных ядов. И изготовлен он вами. Яд южноафриканской гремучей змеи вам достал Гостев. А другие компоненты контактного яда, сам не ведая для каких целей, предоставил вам провизор Головинский. Поскольку они входят в состав некоторых дефицитных лекарств, которые вы заполучили с аптечного склада. Посмотрите показания Головинского и заключение фармацевтов…
— Сволочи! Гады! Ненавижу! Всех… всех… убивать! Не доживу… Не до-жи-ву!.. А-а-а!!
19
Из протокола допроса Степана Баняка:
«…СЛЕДОВАТЕЛЬ. Расскажите о Гостеве.
БАНЯК. Я с ним познакомился в 1970 году, в доме отдыха. Мы жили в одной комнате. Он много рассказывал о свойствах различных ядов, о змеях… Я еще не знал тогда, что все эти сведения мне когда-либо понадобятся. Но Гостева на всякий случай «привязал» к себе — одолжил ему крупную сумму. Потом еще давал денег. Так он стал моим должником.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Кто изготовил контактный яд?
БАНЯК. Гостев.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Он интересовался, для каких целей вам нужен этот яд?
БАНЯК. Он долго не хотел мне его делать. Но потом… Короче говоря, я напомнил ему о долге.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Что случилось в последний приезд Гостева к вам?
БАНЯК. Мне нужно было уходить… И выиграть какой-то промежуток времени, чтобы не вызывать подозрений. Тогда у меня возник план… оставить его вместо себя…
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Из каких соображений Сергач вам помогал?
БАНЯК. Во время войны Сергача немцы отправили было в Германию, но по дороге ему удалось бежать. — Некоторое время он скрывался в горах, пока не наткнулся на боевиков Гайворона… Его хотели повесить, но я вступился за него с условием, что он примет нашу присягу и вступит в отряд. Мирон согласился… А через полгода после этого, во время одной из операций, Сергач сбежал… Только в шестьдесят девятом году я встретил его ее Львове. Напомнил ему о прошлом, и он согласился мне помогать.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему вы решили мстить именно Слипчуку, Лубенцу и Михайлишину? Боялись, что они вас опознают?
БАНЯК. Так уж получилось, что после окончания института я поселился здесь. Когда однажды случайно встретил Слипчука и Лубенца, то очень испугался: мы ведь земляки, и они знали хорошо моего старшего брата Богдана, потому что учились вместе. Я отпустил усы и бороду, старался не попадаться им на глаза, даже подумывал о перемене места жительства. Но по истечении некоторого времени убедился, что мои опасения беспочвенны… До встречи с Гостевым я не имел намерения мстить, поскольку это было мне не по силам. Да и нельзя было привлекать к себе внимание. А тут подвернулся такой удобный случай. Я все рассчитал. Опыт у меня большой по изготовлению зубных протезов… Лубенец сам пришел в стоматологию, а Слипчука и Михайлишина пришлось уговаривать… Не могу только понять…
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Почему Михайлишин остался жив? Могу сказать. Он месяц лечился голоданием и, естественно, ничего не ел. А значит, соответственно, процесс истирания зубных протезов у него замедлился…»
notes