Советник

– В это я, конечно, не верю, – сказал Голан Тревиз, стоя на широких ступенях Селдон-Холла и глядя сверху на сверкающий в солнечном свете город.

Терминус был мягкой планетой с высоким коэффициентом водного пространства.

Введение контроля над погодой сделало планету более комфортабельной и – как часто думал Тревиз – менее интересной.

– Я ни во что это не верю, – повторил он и улыбнулся. Его белые зубы блестели на юношеском лице. Его спутник и товарищ, советник Манн Ли Кампер, который принял среднее имя как вызов традициям Терминуса, неодобрительно покачал головой.

– Во что ты не веришь?! Что мы спасали город?

– О, в это я верю. Мы же это сделали, верно? И Селдон говорил, что мы сделаем это, что мы поступим правильно, что он знал все на счет этого пятьсот лет назад.

Кампер повысил голос и сказал полушепотом:

– Слушай, я не против, что ты говоришь такое мне, поскольку я завел об этом разговор, но если ты будешь кричать об этом и толпа услышит об этом – откровенно говоря я не хотел бы стоять рядом с тобой, когда ударят разряды.

Я не уверен в точности прицела.

Улыбка Тревиза не изменилась. Он сказал:

– Разве вредно говорить, что город спасен? И что мы сделали это без войны?

– Здесь некому было сражаться, – сказал Кампер. У него были желтые как масло волосы, небесно-голубые глаза, и он всегда противился искушению изменить эти немодные цвета.

– Ты никогда не слышал о гражданской войне, Кампер? – сказал Тревиз. Он был высок, черные волосы лежали приятными волнами, и он, как всегда, засунул большие пальцы за мягкий кожаный пояс на костюме для улицы.

– О гражданской войне на пространстве столицы.

– Этого вопроса достаточно, чтобы вызвать Кризис Селдона. Это погубило политическую карьеру Хэмиша и включило тебя и меня в Совет на последних выборах и результат замедлился… – Тревиз медленно поводил рукой, вроде уравновешивая стрелки.

Он задержался на ступенях, игнорируя других членов правительства, также как и фешенебельное общество, которое надули, пригласив стать свидетелями возвращения Селдона (или, во всяком случае, его изображения).

Все спускались по ступеням, болтали, смеялись, гордились правильностью всего и одобряли Селдона.

Тревиз стоял и пропускал толпу мимо себя. Кампер, спустился на две ступени ниже, остановился – между ними натянулась невидимая нить.

– Ты не идешь? – спросил он.

– Нечего торопиться. Совет не начнется, пока мэр Брэнно не рассмотрит ситуацию, по своему обыкновению, обстоятельно и по слогу в минуту. Я не спешу вытерпеть еще один нудный доклад. Взгляни на город!

– Вижу. Я видел его и вчера.

– Да, но ты представляешь его пятьсот лет назад, когда он был основан?

– Четыреста девяносто восемь, – машинально поправил Кампер. – Через два года будет торжество пятисотлетия, и мэр Брэнно еще будет в это время на посту, преграждая путь маловероятным, как мы надеемся случайностям.

– Мы надеемся, – сухо сказал Тревиз. – Но на что был похож город пятьсот лет назад, когда его основали? Маленький городок с кучкой людей, готовивших энциклопедию, которая так и не была кончена!

– Нет, она была закончена.

– Ты имеешь ввиду Галактическую Энциклопедию, которая у нас сейчас? Но это совсем не то, над чем они работали. Наша в компьютере и ее каждый день переделывают. Ты когда-нибудь заглядывал в неполный оригинал?

– Ты имеешь ввиду Хардин-Музей?

– Силвер-Хардин-Музей Подлинников. Давай уж называй полное название, пожалуйста, раз ты так заботишься о точных датах. Заглядывал ты туда?

– Нет. А зачем?

– Ну, большой ценности это не представляет. Но так или иначе, тогда это была группа энциклопедистов, составляющая ядро городка – зеленого городка на планете, практически не имеющей металлов, кружащейся вокруг изолированного от остальной Галактики солнца, на задворках. А теперь, пятьсот лет спустя, мы – пригородный мир. Все пространство – один громадный парк, и у нас любой металл, какой мы пожелаем. Теперь мы в пригороде, в центре всего!

– Не совсем, – сказал Кампер. – Мы все еще крутимся вокруг солнца, удаленного от остальной Галактики. Мы все еще на задворках Галактики.

– Ну вот, ты сказал, не подумав. Это был стержень маленького Кризиса Селдона. Мы не просто единственная планета Терминуса. Мы – Основание, которое протягивает свои щупальца в галактическое пространство и правит этой Галактикой из своего дальнего угла. Мы можем делать это, потому что мы не изолированы, разве что в смысле местоположения, а это не считается.

– Правильно. Согласен, – Кампер явно не интересовался разговором и спустился еще на одну ступеньку. Невидимая нить между ними натянулась сильнее.

Тревиз протянул руку, как бы подтягивая спутника снова наверх.

– Ты не видишь значения этого, Кампер? Это огромная перемена, но мы ее не принимаем. В глубине души мы мечтаем о маленьком Основании, об управлении одним маленьким миром, как в старые времена – времена железных героев и благородных святых, ныне навеки исчезнувших.

– Пошли!

– Я говорю серьезно. Посмотри на Селдон-Холл. Вначале, при первых кризисах времен Силвера Хардина, это был действительно купол времени, маленькая аудитория, в которой появлялось голографическое изображение Селдона. И только. А теперь это колоссальный мавзолей, но есть ли здесь перила силового поля? Слайдвей? Гравитационный лифт? Нет, здесь те же ступени, и мы спускаемся и поднимаемся как Хардин. В удивительные и непредсказуемые времена мы в испуге цеплялись за прошлое, – Он порывисто взмахнул рукой. – Есть ли здесь какой-нибудь структурный компонент из металла? Ни одного. И не должно быть, потому что во времена Силвера Хардина на планете не было природного метала, и он вряд ли импортировался. Мы даже использовали старинный пластик, древний от времени, когда строили это грандиозное здание, чтобы посетители из других миров останавливались и восклицали:

«Галактика! Как прекрасен древний пластик!» Скажу тебе, Кампер, это позор!

– И во что же ты все-таки веришь? В Селдон-Холл?

– И во все, что он содержит, – сказал Тревиз злобным шепотом, – Я не верю, что есть какой-то смысл скрываться здесь, на краю Вселенной, как скрывались наши предки. Я считаю, что мы должны быть не здесь, а в центре всего.

– Но Селдон сказал бы, что ты не прав. В Плане Селдона разработанно все, как должно быть.

– Знаю, знаю. Каждому ребенку на Терминусе внушают, что Хари Селдон составил План, что он предвидел все на пятьсот лет вперед, что он создал Основание и даже отметил некоторые кризисы, во время которых будет появляться его голографическое изображение и говорить нам минимум того, что мы должны знать, идя к следующему кризису, и, таким образом, он ведет нас через тысячу лет истории, пока мы сможем, наконец, построить Вторую, более великую Галактическую Империю на развалинах старого треснувшего сооружения, что пало пять столетий назад, и полностью распалось два столетия назад.

– Зачем ты говоришь мне все это, Голан.

– Потому что я сказал тебе – это позор. Это все – стыд и позор. Если это и было реально вначале, то теперь это позор! Мы не хозяева себе. Но мы следуем Плану!

Кампер испытующе взглянул на него.

– Мы и раньше говорили об этом, Голан. Но я всегда считал, что ты шутишь, чтобы расшевелить меня. Но теперь я начинаю думать, что ты говоришь всерьез.

– Конечно, всерьез!

– Не может быть. Либо это какой-то сложный розыгрыш, чтобы посмеяться надо мной, либо ты не в своем уме.

– Ни то и не другое, – сказал Тревиз. Теперь он успокоился и снова засунул пальцы за пояс, словно не нуждался более в жестикуляции, – Я размышлял над этим и раньше, признаться, но чисто интуитивно. Сегодняшний же фарс вдруг показал мне все совершенно ясно, и я намерен в свою очередь сделать это совершенно ясным Совету.

– Ты спятил! – сказал Кампер.

– Ладно. Пойдем и послушаешь.

Они пошли вниз. Они оставались одни – все остальные уже спустились. И, пока Тревиз шел чуть впереди, губы Кампера беззвучно двигались, посылая в спину друга одно молчаливое слово:

– Дурак!

Мэр Харла Брэнно призвала заседание Исполнительного Совета к порядку. Глаза ее смотрели на собравшихся без видимого интереса, однако, никто не сомневался, что она отметила всех присутствующих и всех тех, кто не явился.

Ее седые волосы были тщательно причесаны в стиле, который не был явно женским, ни имитация мужского. Это просто была манера причесываться, не более того. Ее лицо не было отмечено красотой, но каким-то образом получалось, что красоты в нем никогда не искали.

Она была самым способным администратором на планете. Никто не мог бы обвинить ее в блеске Силвера Хардина и Хобера Мэллоу, чьи истории оживляли существование Основания в первые два столетия, но зато никто не связывал ее с наследственным безумием Уидбуров, которые правили Основанием перед Мулом.

Ее выступления на заседаниях не задевали людские мозги, она не обладала даром драматической жестикуляции, но она умела выдавать спокойные решения и проталкивать их, пока она была уверенна, что права. Без какой-либо явной гениальности, она умела убеждать голосующих в тех спокойных решениях, которые должны были быть правильными.

Согласно доктрине Селдона, исторической перемене весьма трудно отклониться (этому всегда препятствует непредсказуемое, о чем большинство селдонистов забывает, несмотря на печальный опыт Мула), и Основание могло оставить свою столицу на терминусе при любых условиях. Селдон в своем точно выработанном появлении как видимость пятисотлетней давности спокойно определял эту вероятность в 37,2%.

Однако, даже для селдонистов это означало 1/8 шанса за то, что сдвиг к какой-то точке ближе к центру Федерации будет сделан и приведет к ужасным последствиям, какие обрисовал Селдон. И то, что эта одна восьмая шанса не имела места, было, конечно, заслугой мэра Брэнно.

Было ясно, что она не позволит этого. В периоды сильной непопулярности она держалась за свое решение, что Терминус – традиционное место Основания и должен оставаться им.

Ее политические враги рисовали картины, как ее крепкие челюсти поднимают гранитные блоки (с некоторой эффективностью, как признавали сами враги).

А теперь Селдон поддерживал ее точку зрения, и это могло дать ей выгодный политический перевес. В прошлом году она сказала, что если в следующем появлении Селдон поддержит ее, она будет рассматривать свою задачу удачно выполненной, выйдет в отставку и станет одной из старших государственных особ, вместо того, чтобы рисковать в сомнительных результатах дальнейших политических воин.

В сущности, никто не поверил ей. В политических сражениях она была как дома, и теперь, когда изображение Селдона пришло и ушло, на ее отставку не было и намека. Она говорила прекрасно поставленным голосом с бессовестным акцентом Основания (когда-то она служила посланником на Мандресе, но так и не усвоила старинный имперский стиль речи, который стал таким модным сейчас, как часть квази-имперского управления Внутренними провинциями). Она говорила:

– Наступает кризис Селдона, и это традиция и традиция мудрая. Никаких Репрессалий – ни словом, ни делом – не будет применено к тем, кто поддерживает ошибочное мнение. Множество честных людей считает, что имеет веские причины желать того, чего не желал Селдон. Это ничуть не унижает их, если они могут обрести самоуважение, только отказавшись от самого Плана Селдона. С другой стороны, есть крепкий и хороший обычай, что те, кто поддерживает проигравшую сторону, принимают убытки всецело, без дальнейших споров. Выход перед ними, в обе стороны, навсегда. – Она сделала паузу, посмотрела на лица собравшихся и продолжала: – Прошла половина срока, люди Совета – половина тысячелетней протяженности между империями. Бывали трудные времена, но мы прошли долгий путь. Мы теперь почти Галактическая Империя, и здесь не осталось существующих внешних врагов.

Интервал должен был длиться тридцать тысяч лет, если бы не план Селдона.

После тридцати тысяч лет дезинтеграции, возможно, не осталось бы сил на создание Империи. Могли бы остаться только изолированные и, вероятно, умирающие миры.

Всем, что мы имеем сегодня, мы обязаны Хари Селдону, и во всем остальном мы должны положиться на его давно умерший мозг. Таким образом, советники, опасность в нас самих, и отсюда следует, что не должно быть никакого сомнения официального плана в ценности Плана Селдона. Давайте же примем спокойно и твердо, что не будет ни официальных сомнений, ни критики, ни осуждения Плана. Мы должны полностью поддержать его. Он оправдал себя за пять столетий. План – это безопасность человечества, вмешиваться в него нельзя. Принято?

Раздалось тихое бормотание. Мэр даже не подняла глаза, чтобы найти видимые доказательства одобрения. Она знала всех членов Совета и реакцию каждого из них. Теперь в кильватере победы возражений быть не могло. На следующий год – неизвестно, – но не сейчас. С проблемами будущего года она будет биться в будущем году.

Но всегда бывают исключения…

– Контроль над мыслями, мэр Брэнно? – громко спросил Голан Тревиз, спускаясь в проход. Он не потрудился занять свое место, поскольку у него, как у новичка, место было в заднем ряду.

Брэнно, не поднимая глаз сказала:

– А ваша точка зрения советник Тревиз?

– Правительство не может налагать запрет на свободу слова; все индивидуумы, включая, конечно, леди и джентльменов советников, избранных для этой цели, имеют право спорить о проблемах дня; и не политическим выводом, возможно, будет отход от Плана Селдона.

Брэнно сложила руки и посмотрела на Тревиза. Лицо ее ничего не выражало.

Она сказала:

– Советник Тревиз вы выступили с этими дебатами вне уставного порядка. Тем не менее, я прошу вас обосновать точку зрения, а потом отвечу вам.

– В контексте Плана Селдона свободное выражение мнения не ограниченно, но нас ограничивает сама природа Плана. Есть много способов интерпретировать события до того, как изображение даст окончательное решение, но, как только это решение дано, оно больше не обсуждается в Совете. Оно не обсуждается и заранее, чтобы кто-то не сказал: «Если Хари Селдон установил так-то и так-то, то он, возможно, ошибся». А если этот кто-то честно думает так, мадам мэр?

– Он может так говорить, если он – частное лицо и спорить о деле в частном разговоре.

– Значит, вы хотите сказать, что ограничение свободы слова, какие вы предлагаете, относятся целиком и полностью к правительству?

– Именно. Это не новый принцип закона Основания. Сначала он относился к мэрам всех партий. Личная точка зрения ничего не значит; официальное выражение мнения имеет вес и может быть единым. И мы не хотим рисковать этой опасностью теперь.

– Позвольте мне уточнить, мадам мэр, что этот ваш принцип применяется изредка и случайно специальными актами Совета. Он никогда не относился к чему-то столь обширному и бесконечному, как План Селдона.

– План Селдона больше всего нуждается в защите, потому что именно для него подобные сомнения могут оказаться наиболее роковыми.

– Вы не учитываете, мэр Брэнно, – Тревиз повернулся, обращаясь теперь к членам Совета, которые, казалось, все до единого затаили дыхание, словно в ожидании исхода дуэли, – вы не учитываете, члены Совета, что есть все основания думать, что Плана Селдона вообще нет?

– Мы все были свидетелями, как он работал сегодня, – сказала мэр Брэнно спокойно, в то время как Тревиз стал говорить громче и по-ораторски.

– Именно, поэтому, что мы видели, как он работал сегодня, леди и джентльмены – советники, мы могли видеть, что План Селдона, в который нас учат верить, не может существовать.

– Советник Тревиз, вы вне регламента и не можете продолжать в том же духе.

– У меня это должностная привилегия, мэр.

– Эта привилегия отведена, советник.

– Вы не можете отвести привилегию. Ваше заявление, ограничивающее свободу слова, само по себе не может иметь силы закона. Официального голосования в Совете не было, мэр, а даже если бы оно и было, я имел бы право поставить вопрос о его законности.

– Отвод, советник, не имеет отношения к моему заявлению, защищающему План Селдона.

– А к чему же относится отвод?

– Вы обвиняетесь в измене, советник. Я хочу оказать Совету любезность и не арестовывать вас в зале Совета, но сотрудники Безопасности ждут за дверью и возьмут вас под стражу, когда вы выйдете. Я просила бы вас выйти спокойно.

Если вы сделаете какое-нибудь злонамеренное движение, тогда, конечно это будет рассматриваться как угроза, и Безопасность войдет в зал. Но я Уверенна, что это не понадобится.

Тревиз нахмурился. В зале стояла абсолютная тишина. Неужели все ждали этого – все, кроме него и Кампера? Он никого не видел, но не сомневался, что мэр Брэнно не блефует. От ярости от начал заикаться.

– Я пред… представитель большого числа избирателей, мэр Брэнно…

– Не сомневаюсь, что они разочаруются в вас.

– На каком основании вы выдвигаете это дикое обвинение?

– Это будет предъявлено должным порядком, и будьте уверенны, что у нас есть все, что нужно. Вы очень несдержанный молодой человек; вы поймете, что кое-кто может быть вашим другом, но не желает следовать за вами по пути измены.

Тревиз крутанулся, чтобы встретиться с голубыми глазами Кампера. Они были как каменные.

Мэр Брэнно спокойно сказала:

– Я могу засвидетельствовать перед всеми, что когда я сделала свое последнее заявление, советник Тревиз повернулся и посмотрел на советника Кампера. Теперь вы уйдете, советник, или вынудите нас пригласить арестовать вас в Зале?

Тревиз повернулся, снова поднялся по ступенькам, и за дверью два вооруженных человека в униформе встали у него по бокам.

А мэр Брэнно, бесстрастно поглядев ему в след, прошептала почти сомкнутыми губами:

– Дурак!

Лиско Кодил был директором Безопасности администрации мэра Брэнно. Это была не пыльная работенка, как он любил говорить, но лгал он или нет никто, конечно, не мог сказать. Он не выглядел лжецом, но это еще ничего не означало.

Он казался спокойным и дружелюбным; вполне возможно это и требовалось для его работы. Он был роста ниже среднего, веса выше среднего, имел густые усы (весьма необычные для граждан Терминуса), теперь сильно побледневшие, блестящие карие глаза и характерную заплату первоначального цвета на нагрудном кармане его потускневшего коричневого комбинезона.

– Садитесь, Тревиз, – сказал он. – Давайте держаться на дружеской ноге, если сможем.

– На дружеской? С изменником? – Тревиз засунул пальцы за пояс и остался стоять.

– С обвинением в измене. Мы еще не дошли до точки, когда обвинение даже исходящее от мэра – эквивалентно убеждению. Я уверен, что мы не дойдем до нее. Мое дело – обелить вас, если я смогу. Я предпочел бы сделать так, чтобы не причинить вреда – разве только вашей гордости, – а не быть вынужденным выносить все на суд общественности. Надеюсь, вы согласны со мной в этом?

Тревиз не смягчился. Он сказал:

– Давайте без заискивания. Ваша работа – заставить меня расколоться, как будто я и есть изменник. Я не изменник. И возмущен необходимостью доказывать это для вашего удовольствия. Почему бы вам не доказать свою преданность для моего удовольствия.

– В принципе – так. Но, к сожалению, сила на моей стороне, а не на вашей.

И, следовательно, задавать вопросы мое право, а не ваше. Если какое-либо подозрение в нелояльности или в измене падет на меня, я окажусь снятым с должности, и меня будет допрашивать кто-то другой, кто, как я горячо надеюсь, отнесется ко мне не хуже, чем я намеревался отнестись к вам.

– А как вы намеренны отнестись ко мне?

– Как друг и как равный, если и вы отнесетесь ко мне так же.

– Не стану ли я выпивать с вами? – ядовито спросил Тревиз.

– Позднее – возможно, но сейчас, пожалуйста, сядьте. Я прошу вас как друг.

Тревиз поколебался, но сел. Дальнейшее недоверия вдруг показались ему не нужными.

– Что дальше? – спросил он.

– Дальше – могу ли я попросить вас ответить на мои вопросы правдиво и полно, и без утаивания.

– А если я не отвечу? Какая угроза стоит за этим? Психический зонд?

– Уверен, что нет.

– Я тоже уверен, что нет. Нет – для советника. Зонд не влияет на измены, а когда я буду оправдан, в моих руках будет ваша политическая голова, да и голова мэра, очень возможно. Вам дорого обойдется попытка применить Психический Зонд.

Кодил нахмурился и покачал головой.

– О, нет. О, нет. Слишком велика опасность повредить мозг. Иногда это делают очень осторожно, и с вами это не стоит труда. Но иногда, знаете, когда Зондом пользуются в раздражении…

– Угроза, Кодил?

– Констатация факта, Тревиз. Не ошибайтесь во мне, советник. Если мне придется воспользоваться Зондом, я воспользуюсь, и даже если вы невиновен, выхода у вас не будет.

– Что вы хотите знать?

Кодил нашел кнопку на столе и сказал:

– То, что я спрошу, и то, что вы ответите, будет записано – и изображение, и звук. Я не хочу никаких самопроизвольных высказываний от вас, или чего-то безответственного. Я уверен, что вы это понимаете.

– Я понимаю, что вы хотите записывать только то, что вам нравится, презрительно сказал Тревиз.

– Это правильно, но опять-таки – не ошибитесь во мне. Я не буду искажать ничего из того, что вы скажете, я запишу или не запишу, вот и все. Но вы будете знать, что я записываю, и не станете тратить мое и свое время.

– Посмотрим.

– У нас есть основания думать, советник Тревиз, – налет официальности в голосе Кодила показал, что он записывает, – что вы утверждали открыто и неоднократно, что не верите в существование Плана Селдона.

Тревиз медленно сказал:

– Если я утверждал это открыто и неоднократно, чего же вам еще надо?

– Давайте не будем тратить время на увертки, советник. Вы знаете, что я хочу открытого признания, сделанного вашим собственным голосом, со свойственными ему оттенками, при условии, что вы полностью владеете собой.

– Потому, я полагаю, что использование какого-либо гипно-эффекта, химического или иного, изменяют оттенок голоса?

– Очень заметно.

– И вы боитесь продемонстрировать, что пользовались незаконными методами при допросе советника? Не порицаю вас за это.

– Рад, что вы не порицаете меня, советник. Во всяком случае, продолжим. Вы утверждали открыто и неоднократно, что не верите в существование Плана Селдона. Вы признаете это?

Тревиз медленно произнес подбирая слова:

– Я не верю, что так называемый План Селдона имеет то значение, какое мы придаем ему.

– Неопределенное утверждение. Вы стараетесь усложнить?

– Обычную концепцию, что Хари Селдон, пятьсот лет назад, воспользовавшись математической наукой психоисторией, разработал курс человеческих событий в мельчайших деталях, и что мы должны следовать курсу, начертанному, чтобы, вести нас от Первой Галактической Империи ко Второй по линии максимальной вероятности, я считаю наивной. Такого не может быть.

– Не означает ли это, что, по вашему мнению, Хари Селдон никогда не существовал?

– Отнюдь нет. Конечно, он существовал.

– Что он никогда не развивал науку психоисторию?

– Нет, я, конечно не имел ввиду ничего подобного. Видите ли, директор, я объяснил бы это Совету, если бы мне позволили, и я объясню вам. Истина, которую я собираюсь высказать, так очевидна…

Директор безопасности спокойно и совершенно очевидно выключил аппарат.

Тревиз сделал паузу и нахмурился.

– Зачем вы это сделали?

– Вы тратите мое время, советник. Я не просил вас произносить речи.

– Вы просили меня объяснить мою точку зрения, нет?

– Не совсем так. Я просил вас отвечать на вопросы и не добавлять ничего, о чем я не спрашивал. Поступайте так и это займет много времени.

– Вы хотите сказать, что намерены вытянуть из меня то, что подкрепит официальную версию якобы совершенного мною.

– Мы просим вас сделать правдивое заявление и только, и, уверяю вас, мы ничего не исказим в нем. Разрешите мне попытаться снова. Мы говорили насчет Хари Селдона. – Записывающий аппарат пришел в действие и кодил спокойно повторил: – И он никогда не развивал науку психоисторию?

– Конечно, он развивал науку, которую мы называем психоисторией, сказал Тревиз, уже не скрывая нетерпения и раздраженно жестикулируя.

– Которую вы определяете – как?

– О, Галактика! Ее обычно определяют как отрасль математики, которая имеет дело с общими реакциями большой группы людей на данный стимул в данных обстоятельствах. Иными словами, это предположительно предсказывает социальные и исторические перемены.

– Вы говорите «предположительно». Вы заключаете это с точки зрения математической экспертизы?

– Нет, – ответил Тревиз, – я не психоисторик. Ни один член правительства Основания, ни один гражданин Терминуса, ни один…

Рука Кодила поднялась. Он Мягко сказал:

– Советник, прошу вас!

И Тревиз замолчал.

– Есть ли у вас основание, – сказал Кодил, – предполагать, что Хари Селдон не сделал необходимого анализа, когда комбинировал, насколько возможно, эффективнее, факторы максимальной вероятности и кратчайшей продолжительности пути от Первой Империи ко Второй путем Основания?

– Меня там не было, – ехидно ответил Тревиз, – откуда мне знать?

– Вы знаете, что он этого не делал?

– Нет.

– Может быть, вы отрицаете, что голографическое изображение Хари Селдона, которое появлялось в каждом случае кризиса в течении пятисот лет, в действительности изображение самого Селдона, сделанное в последний год его жизни, незадолго до организации Основания?

– Предполагаю, что не могу отрицать.

– Вы «предполагаете». Не хотите ли вы сказать, что это обман, мистификация, придуманная кем-то в прошлом для какой-то цели?

Тревиз вздохнул.

– Нет, я не утверждал этого.

– Утверждаете ли вы, что сообщения, которые дает Хари Селдон, вообще подтасованы?

– Нет. Не имею основания думать, что такая подтасовка возможна и нужна.

– Понятно. Мы были свидетелями самого последнего появления Селдона. Нашли ли вы, что его анализ, сделанный пятьсот лет назад, не согласуется с реальными сегодняшними условиями.

– Наоборот, – сказал Тревиз с неожиданным ликованием, – он очень точно согласуется.

Кодил, казалось, безразлично отнесся к эмоциям Тревиза.

– Однако, советник, после появления Селдона вы все-таки считаете, что Плана Селдона не существует?

– Конечно, считаю. Он не существует как раз потому, что анализ так отлично сходится.

Кодил выключил запись.

– Советник, – сказал он, покачивая головой, – вы заставляете меня стирать запись. Я спросил вас, Поддерживаете ли вы еще свою странную уверенность, а вы начали выдавать мне причины. Позвольте мне повторить мой вопрос: однако, советник, вы все-таки считаете, что Плана Селдона не существует?

– Откуда вы это знаете? Ни у кого не было возможности поговорить с моим другом-доносчиком Кампером после появления Селдона.

– Допустим, вы угадали, советник. Допустим вы уже ответили: «Конечно, считаю». Если вы это скажете еще раз, но без добавочной информации, мы можем на этом кончить.

– Конечно, считаю, – иронически сказал Тревиз.

– Хорошо, – сказал Кодил, – я выберу из этих «конечно, считаю» то, которое звучит наиболее естественно. Благодарю вас, советник.

И записывающий аппарат снова был выключен.

– Все? – спросит Тревиз.

– Да. То, что мне нужно.

– Совершенно ясно. Вам нужен комплект вопросов и ответов, который вы можете представить Терминусу и всей Федерации и показать, что я полностью принимаю легенду о Плане Селдона. Так что любое отрицание его, какое я сделал позднее, выглядит донкихотством или полнейшим безумием.

– Или даже изменой в глазах возбужденной массы, которая считает План главным спасением Основания. Возможно, публиковать это не будет необходимости, советник Тревиз, если мы придем к некоторому взаимопониманию; если же понадобится, мы позаботимся, чтобы об этом услышала вся Федерация.

– Неужели вы настолько глупы, сэр, – сказал хмуро Тревиз, – что совершенно не интересуетесь тем, что я на самом деле хочу сказать?

– Как человеческое существо, я заинтересован, и в свободное время выслушал бы вас с интересом и некоторой долей скептицизма. Как директор Безопасности, я в настоящее время имею то, что хотел.

– Надеюсь, вы понимаете, что это плохо обернется для вас и для мэра. – Как ни странно, я другого мнения. А теперь вы можете уйти. Под стражей, конечно.

– Куда меня отведут?

Кодил улыбнулся.

– До свидания, советник. Вы не очень сотрудничали, но надеяться на обратное было бы нереально. – Он протянул руку.

Тревиз, игнорируя ее, встал, разгладил морщинки на поясе и сказал.

– Вы только отсрочиваете неизбежное. Другие, наверное, думают так же, как и я, или будут думать позднее. Посадите вы меня в тюрьму или убьете это вызовет удивление и, возможно, ускорит появление таких мыслей. В конце концов, истина и я восторжествуем.

Кодил опустил руку и медленно покачал головой.

– В сущности, Тревиз, – сказал он, – вы дурак.

Около полуночи два охранника пришли вывести Тревиза из роскошной – он должен был признать это – комнаты штаб-квартиры Безопасности. Роскошной, но закрытой. Тюремная камера, иначе не назовешь.

Тревиз провел здесь четыре часа, с горечью пересматривая собственные мнения, и большую часть этого времени без устали расхаживая по комнате.

Почему он доверил Камперу?

А почему нет? Он, казалось, явно был согласен. Нет, не то. Вроде бы он готов был дать убедить себя. Нет, и это не так. Он казался таким тупым, легко поддающимся влиянию, у него так явно не хватало ума и собственного мнения, что Тревиз радовался случаю воспользоваться им как удобной звуковой панелью. Кампер помогал Тревизу улучшать и оттачивать мнения. Он был полезен, и Тревиз доверял ему просто потому, что это было удобно.

Но теперь бесполезно роптать, следовало разглядеть Кампера. Надо было следовать единственному общему правилу: не верь никому.

Но может ли человек прожить жизнь, никому не веря?

Очевидно, должен.

И кто бы мог подумать, что у Брэнно хватит нахальства выкинуть советника из Совета, и что никто из других советников не вступится за него? Пусть они никак не соглашались с Тревизом; пусть они готовы отдать свою кровь, каплю за каплей за право Брэнно; но все-таки, в принципе, они должны были возражать против такого насилия над их прерогативами. Бронзовая Брэнно, как ее иногда называли, действовала, конечно с металлической жесткостью…

Если только она сама не была уже в тисках…

Нет! Этот путь ведет к паранойе!

И все-таки…

Голова шла кругом, он не мог вырваться из ненужного повторения мыслей, когда вошли охранники.

– Пойдемте с нами, советник, – сказал старший из двух с равнодушной серьезностью. Он имел значки отличия лейтенанта. У него был небольшой шрам на правой щеке. Выглядел он усталым, как будто работал очень долго, а сделал очень мало – таким и должен быть солдат, когда народ уже больше ста лет живет в мире.

Тревиз не шевельнулся.

– Ваше имя, лейтенант?

– Лейтенант Ивандор Сапилер, сэр.

– Вы понимаете, что нарушаете закон, лейтенант Сапилер? Вы не можете арестовывать советника.

– У нас прямой приказ, сэр.

– Неважно. Вам не могут приказать арестовать советника. Вы должны понимать, что в результате попадете под трибунал.

– Но вы не арестованы, советник.

– Выходит, я не пойду с вами, так?

– Нам приказано провести вас до вашего дома.

– Я знаю дорогу.

– И защищать вас по дороге.

– От чего? Или от кого?

– От толпы, которая может собраться.

– Среди ночи?

– Поэтому мы и ждали до полуночи, сэр. А теперь, сэр, ради вашей защиты мы просим вас идти с нами. Могу сказать – не для угрозы, а для информации – что нам приказано использовать силу, если понадобится.

Тревиз знал о нейтронных хлыстах, которыми они были вооружены. Он встал – как надеялся – с достоинством.

– Ну что ж, пошли к моему дому. А вдруг я обнаружу, что вы ведете меня в тюрьму?

– Нам не приказывали лгать вам, сэр, – с гордостью сказал лейтенант. Тревиз начал понимать, что перед ни профессионал, который потребует прямого приказа прежде чем солжет, и даже в этом случае выражение его лица и тон голоса выдадут его.

– Прошу простить меня, лейтенант, – сказал Тревиз. – Я не хотел сказать, что сомневаюсь в вашем слове.

Снаружи их ожидал наземный кар. Улица была пуста, не было признака хотя бы одного человека, не то что толпы – но лейтенант был искренен. Он не говорил, что снаружи толпа, он упомянул о толпе, которая может собраться.

Только «может».

Лейтенант позаботился, чтобы Тревиз был между ним и каром, так что Тревиз не мог отступить или убежать. Лейтенант вошел в машину вслед за Тревизом и сел рядом на заднем сидении.

Кар двинулся.

Тревиз сказал:

– Как только я окажусь дома, я, вероятно, смогу заниматься своими делами, смогу тут же уйти, если захочу?

– У нас нет приказа мешать вам, советник, но нам предписано защищать вас.

– Что это значит в данном случае?

– Мне приказано сказать вам, сэр, что, прибыв домой, вы не сможете уйти.

Улицы не безопасны для вас, а я отвечаю за вашу безопасность.

– Вы хотите сказать, что я под домашним арестом?

– Я не юрист, советник. Я не знаю, что это означает.

Он смотрел перед собой, но его локоть касался бока Тревиза. Тревиз не мог шелохнуться, чтобы лейтенант не почувствовал этого.

Кар остановился у домика Тревиза в предместье Фликснер. В настоящее время у Тревиза не было сожительницы – Фловела устала от беспорядочной жизни, к какой принуждало Тревиза членство в Совете, – так что он надеялся, что его никто не ждет.

– Теперь я могу идти? – спросил он.

– Я выйду первым, советник. Мы проводим вас в дом.

– Для моей безопасности?

– Да, сэр.

За входной дверью оказалось еще двое охранников. Ночь была светлая, но в окнах были матовые стекла, и снаружи ничего нельзя было разглядеть.

Тревиз возмутился было вторжением, но затем махнул рукой. Если Совет не мог защитить его в зале Совета, значит, его дом тем более не мог служить крепостью.

– Сколько же вас тут у меня? Целый полк?

– Нет, советник, – сказал твердый и ровный голос. – Кроме тех, кого вы видите, есть еще только одна особа. И я жду вас уже достаточно долго. В дверях гостиной стояла Харла Брэнно, мэр Терминуса. – Вы не думаете, что нам пора поговорить?

– Все это пустой треп…

Но Брэнно произнесла низким властным голосом:

– Спокойно, советник. А вы, четверо, можете идти. Идите! Здесь все будет в порядке.

Четверо охранников откозыряли и повернулись на каблуках. Тревиз и Брэнно остались одни.