XIII. Прочь с Солярии
56
Отступление было как в тумане. Тревиз собрал свое бесполезное оружие, открыл воздушный шлюз, и они ввалились вовнутрь. Пока они не оторвались от поверхности, Тревиз не знал, что Фоллом тоже оказался на корабле.
Вероятно, они не успели бы вовремя, не будь солярианские корабли такими примитивными, требующими много времени для снижения и посадки. Компьютеру же «Далекой Звезды», чтобы поднять корабль вертикально вверх, времени почти не требовалось.
И хотя независимость от гравитационного взаимодействия, а следовательно от инерции спасала от невыносимых эффектов ускорения, которые должны были сопровождать такой быстрый подъем, она не уничтожала сопротивления воздуха. Температура внешней оболочки поднималась гораздо более быстро, чем предусматривали уставы Военного Флота или корабельные спецификации по этому вопросу.
Поднимаясь, они видели, что второй корабль соляриан садится, а еще несколько на подходе. Тревиз вскользь подумал, сколькими роботами могла бы управлять Блисс, и решил, что они проиграли бы, оставшись на поверхности еще минут на пятнадцать.
Оказавшись в разреженных слоях атмосферы, Тревиз направил корабль на ночную сторону планеты. В темноте «Далекая Звезда» должна была остыть быстрее, продолжая подниматься по пологой спирали.
Пилорат вышел из комнаты, которую делил с Блисс, и сказал:
– Ребенок спокойно спит. Мы показали ему, как пользоваться туалетом, и он понял без затруднений.
– Ничего удивительного. У него должны были быть подобные условия дома.
– Что-то я не заметил ничего, как ни высматривал, – прочувствованно сказал Пилорат. – Мы так долго были вне корабля.
– Действительно. Но почему ребенок оказался на борту?
Пилорат извиняясь пожал плечами.
– Блисс не позволила отпустить его. Это как спасение жизни вместо той, что она взяла. Ей трудно перенести…
– Я знаю, – сказал Тревиз.
– Это очень странно сформированный ребенок, – заметил Пилорат.
– Как гермафродит, он и должен быть таким, – отозвался Тревиз.
– Вы знаете, у него есть яички…
– А как же без них?
– …и то, что я назвал бы очень маленьким влагалищем.
Тревиз скривился.
– Отвратительно.
– Вовсе нет, Голан, – запротестовал Пилорат. – Оно приспособлено для его нужд и только поставляет оплодотворенные яйцеклетки или крошечных эмбрионов, которые затем развиваются в лабораторных условиях, вероятно, под присмотром роботов.
– А что случится, если эта система роботов развалится? Если это произойдет, они не смогут больше производить жизнеспособных младенцев.
– В любом мире возникнут серьезные неприятности, если его социальная структура полностью разрушится.
– Я бы не стал рыдать по солярианам.
– Что ж, – сказал Пилорат, – согласен, что это не очень-то привлекательный мир… по крайней мере для нас. Но это только люди и социальная структура, совершенно непохожая на нашу. Если убрать людей и роботов, получится мир, который вполне…
– …может развалиться на части подобно Авроре, – закончил Тревиз. – Как Блисс, Яков?
– Боюсь, совершенно истощена. Сейчас она спит. Ей пришлось ОЧЕНЬ плохо, Голан.
– Мне самому было нелегко.
Тревиз закрыл глаза и решил, что сможет немного поспать, как только убедится, что соляриане не могут выходить в пространство, и как только компьютер доложит об отсутствии в космосе искусственных объектов.
Он с горечью подумал о двух планетах космонитов, которые они посетили: враждебные дикие собаки на одной; враждебные гермафродиты-одиночки на другой – и нигде ни малейшего намека на местоположение Земли. Все, что они получили в результате двух визитов, был Фоллом.
Тревиз открыл глаза. Пилорат по-прежнему сидел по другую сторону компьютера и смотрел на него.
С внезапной решимостью Тревиз сказал:
– Мы должны вернуть солярианского ребенка обратно.
– Глупости, – отозвался Пилорат. – Там его убьют.
– И все же, – сказал Тревиз, – он принадлежит этому миру. Он часть этого общества и обречен на смерть, как лишний в нем.
– О, мой дорогой друг, это жестокий взгляд на проблему.
– Это РАЦИОНАЛЬНЫЙ взгляд. Мы не знаем, как следует заботиться о нем, в результате чего он может страдать более долго и все равно умереть. А что он ест?
– Я думаю, старина, то же, что и мы. На самом деле проблема в том, что едим МЫ? Много ли у нас запасов?
– Достаточно, чтобы позволить себе нового пассажира.
Однако это замечание не доставило Пилорату особой радости, и он сказал:
– Наша диета стала монотонной. Нужно было загрузить кое-что на Компореллоне… хотя их стряпню и не назовешь восхитительной.
– Мы не могли этого сделать. Если помните, мы уходили поспешно, так же как с Авроры, и особенно – с Солярии… Но монотонность не страшна. Она не доставляет удовольствия, но сохраняет жизнь.
– А сможем мы загрузить свежие продукты, если возникнет необходимость?
– В любое время, Яков. С гравитационным кораблем и гиперпространственным двигателем Галактика не так и велика. За несколько дней мы можем оказаться где угодно. Правда, половина миров Галактики высматривает наш корабль, и я предпочитаю пока побыть в стороне.
– Пожалуй, вы правы… Бэндер, кажется, не заинтересовался кораблем.
– Вероятно, он даже не осознал этого. Я подозреваю, что соляриане давно отказались от космических полетов. Их главная мечта – оказаться в полном одиночестве, а едва ли можно наслаждаться безопасностью отшельничества, если постоянно выходишь в космос и рекламируешь свое присутствие.
– Что мы будем делать дальше, Голан?
– Посетим третий мир.
Пилорат покачал головой.
– Судя по первым двум, я не очень-то рассчитываю на третий.
– В данный момент я тоже, и все-таки, немного поспав, я дам задание компьютеру рассчитать курс к этому третьему миру.
57
Тревиз проспал значительно дольше, чем собирался, но это не имело значения. На борту корабля не было ни дня, ни ночи в их обычном смысле, и они никогда не соблюдались с особой точностью. Люди занимались чем хотели и не было ничего необычного в нарушении естественного ритма приема пищи и сна.
Скобля себя (необходимость экономить воду делала разумным соскабливание пены, а не смывание ее), Тревиз прикидывал, не поспать ли ему еще час или два, как вдруг, случайно повернувшись, обнаружил перед собой Фоллома, такого же голого, как и он сам.
Фоллом с любопытством разглядывал его, указывая на пенис Тревиза. Что он при этом говорил, понять было невозможно, но вся поза ребенка свидетельствовала о неверии. Ради собственного спокойствия Тревизу ничего не оставалось, кроме как прикрыться руками.
Тогда Фоллом сказал своим высоким голосом:
– Приветствую.
Тревиза слегка озадачило использование ребенком Галактического, но слово было звуком, который можно запомнить.
Фоллом продолжал, старательно выговаривая слова:
– Блисс – сказала – ты – мыть – меня.
– Да? – сказал Тревиз и положил руку на плечо Фоллома. – Ты – стоять – здесь.
Он указал вниз, на пол, и Фоллом, разумеется, немедленно посмотрел туда, куда указывал палец. Он не выказал никакого понимания фразы.
– Не двигайся, – сказал Тревиз, крепко держа ребенка обеими руками, как бы символизируя неподвижность. Затем он торопливо оделся, натянув трусы, а поверх них брюки.
Выйдя наружу, он крикнул:
– Блисс!
На корабле было трудно оказаться от кого-то дальше, чем в четырех метрах, и Блисс немедленно выглянула из двери. Она улыбнулась и произнесла:
– Вы меня звали, Тревиз, или это легкий ветерок пронесся над волнующейся травой?
– Не шутите, Блисс. Что это такое? – Он ткнул пальцем над своим плечом.
Посмотрев туда, Блисс ответила:
– Это похоже на молодого солярианина, которого вы привели на борт вчера.
– ВЫ привели на борт. Почему вы хотите, чтобы я вымыл его?
– Я думала, вы захотите этого. Это очень смышленое существо. Он подхватывает слова Галактического на лету и никогда не забывает того, что я ему объясняю. Разумеется, я помогаю ему в этом.
– Конечно.
– Да, я поддерживаю его в спокойном состоянии. Я продержала его в ошеломлении большую часть тревожных событий на планете. Когда он уснул на корабле, я попыталась отвлечь его разум от потерянного робота Джемби, которого он, по-видимому, очень любил.
– И в конце концов он полюбил это место.
– Надеюсь. Он хорошо приспосабливается, потому что молод, и я помогаю ему, по мере возможности влияя на его разум. Я хочу научить его говорить на Галактическом.
– Тогда ВЫ вымоете его. Понятно?
Блисс пожала плечами.
– Если вы настаиваете, я сделаю это, но мне хочется, чтобы он подружился с каждым из нас. Нам всем должно пойти на пользу исполнение родительских функций.
– Но не в такой степени. Как закончите мыть, избавьтесь от него. Я хочу поговорить с вами.
– Что значит: «избавьтесь от него»? – спросила Блисс с внезапной враждебностью в голосе.
– Я не имел в виду вышвыривание через воздушный шлюз. Отправьте его в свою комнату, и посадите там в угол. Я хочу поговорить с вами.
– Я буду к вашим услугам, – холодно ответила она.
Он смотрел ей вслед, борясь со своим гневом, затем прошел в рубку и включил экраны.
Солярия была темным диском с изогнутым светлым полумесяцем слева. Тревиз положил руки на панель, вошел в контакт с компьютером и обнаружил, что гнев его тут же улегся. Для более полного соединения разума с компьютером требовалось спокойствие и в конце концов у него выработался рефлекс, связывающий управление со спокойствием духа.
Вокруг корабля не было никаких искусственных объектов, вплоть до самой планеты. Соляриане (или их роботы, что более вероятно) не преследовали их.
Что ж, в таком случае он мог покинуть тень планеты. Если он продолжит движение в ней, она все равно исчезнет, когда диск Солярии станет меньше более далекого, но и более крупного солнца, вокруг которого она вращается.
Тревиз поручил компьютеру вывести корабль из плоскости вращения планет, поскольку это позволяло ускоряться с большей безопасностью. Так они должны были быстрее достичь района, где искривление пространства уменьшалось настолько, что можно было безопасно прыгать.
Как часто делал в таких случаях, он принялся изучать звезды. Они были почти гипнотическими в своей почти полной неизменности. Вся их непокорность и нестабильность были сглажены расстоянием и остались только точки света.
Одна из этих точек могла быть солнцем, вокруг которого вращалась Земля – солнцем, под лучами которого возникла жизнь, благодаря которому развилось человечество.
Если миры космонитов вращались вокруг ярких и заметных звезд и тем не менее не были внесены в галактическую карту компьютера, то же самое могло произойти и с ЭТИМ солнцем.
Или же это было только с солнцами миров космонитов, выброшенными согласно давнему соглашению, предоставляющему их самим себе? Возможно, солнце Земли включено в галактическую карту, но не выделяется среди мириад похожих на него звезд, похожих на Солнце, и только вокруг одной из тысячи вращались пригодные для заселения планеты. Одним словом, могли существовать тысячи пригодных для жизни миров в пределах сотен парсек от их нынешнего местонахождения. Неужели ему придется проверять все солнцеподобные звезды одну за другой?
А может, нужная звезда расположена вообще не в этом районе Галактики? Сколько таких районов были убеждены, что это солнце находится рядом с ними, что они были заселены первыми…
Ему нужна информация, а пока ничего не было.
Тревиз весьма сомневался, что даже детальное изучение тысячелетних руин Авроры дало бы сведения о нахождении Земли. Еще больше сомнения были у него относительно Солярии.
Если вся информация о Земле исчезла из величайшей Библиотеки Трантора, если никакой информации о Земле не осталось в огромной Коллективной Памяти Геи, имелось мало шансов, что какие-то сведения существовали на затерянных мирах космонитов.
А если он найдет солнце Земли, а затем и саму Землю, сможет ли что-то заставить его не понять этого факта? Была ли защита Земли абсолютной? Была ли ее решимость остаться ненайденной непреклонной?
Что он в таком случае ищет?
Существует ли Земля? Или же его уверенность, что он должен найти ее, просто недостаток Плана Сэлдона?
Этот План действовал уже пять столетий и должен был привести род человеческий в безопасную гавань Второй Галактической Империи, более великой, чем Первая, более благородной и смелой… И все-таки он, Тревиз, высказался против нее – за Галаксию.
Галаксия должна была стать одним огромным организмом, тогда как Вторая Галактическая Империя, несмотря на свои размеры, была просто союзом отдельных организмов, микроскопических по сравнению с ней. Вторая Галактическая Империя должна стать вторым видом союза личностей, который человечество образует с тех пор как стало человечеством. Она должна быть лучшим и более крупным видом, но все же только одним из них.
Чтобы Галаксия – совокупность совершенно разных видов организмов – была лучше Второй Галактической Империи, в Плане Сэлдона должен быть какой-то изъян, что-то, что просмотрел сам великий Хари Сэлдон.
Но если это что-то пропустил Сэлдон, как может заметить это Тревиз? Он не был математиком и не знал абсолютно ничего о деталях Плана, более того, он ничего не понял бы, даже если бы ему объяснили.
Все, что он знал, состояло из двух предположений: что в дело вовлечены огромные массы людей, и что они не сознают, чем все должно кончиться. Первое предположение было очевидной истиной, если вспомнить о населении Галактики, а второе было истиной потому, что только члены Второго Основания знали детали плана, и хранили их в абсолютной тайне.
Это предполагало дополнительное предположение, о котором никогда не говорили и не думали, и которое все же могло быть ошибочным. Предположение это (если оно было фальшивым) должно было изменить все итоги Плана и сделать Галаксию предпочтительней Империи.
Но если это предположение было таким очевидным, что о нем даже никогда не упоминали, как оно могло оказаться фальшивым? И если никто никогда не упоминал его и не думал о нем, как мог Тревиз узнать об этом и предполагать его природу, даже если сделал вывод о его существовании?
Был ли он не ошибающимся Тревизом, человеком с безупречной интуицией, как утверждала Гея? Знал ли он правильное решение, даже если не знал, почему принял его?
Сейчас он посещает все миры космонитов, которые ему известны… Верно ли это? Могут ли эти миры содержать ответ? Или по крайней мере начало ответа?
Было ли на Авроре что-то кроме руин и диких собак? (И, вероятно, других одичавших животных: разгневанных быков? огромных крыс? охотящихся из засады зеленоглазых кошек?) Солярия была жива, но что было там, кроме роботов и преобразующих энергию людей? Почему эти миры терпели План Сэлдона, если они не хранили секрета нахождения Земли?
А если это так, почему Земля терпела План Сэлдона? Может, все это просто безумие? Может, он слишком долго и серьезно верил в свою непогрешимость?
Сокрушительная тяжесть стыда обрушилась на него, придавив так, что он с трудом мог дышать. Тревиз взглянул на звезды – далекие, беззаботные – и подумал: я самый большой глупец в Галактике.
58
Голос Блисс привел его в себя.
– Итак, Тревиз, почему вы хотели видеть… Что-то не в порядке? – В голосе внезапно появились нотки заинтересованности.
Тревиз взглянул вверх и на мгновение ему показалось, что дурное настроение овладело им навсегда. Затем он сказал:
– Нет, нет. Все в порядке. Просто… просто я задумался. – Тут он с беспокойством вспомнил, что Блисс может чувствовать его эмоции. У него было только ее слово, что она не изучает.
Однако она, казалось, принесла его объяснение и сказала:
– Пилорат учит Фоллома фразам на Галактическом. Похоже, ребенок ест то же, что и мы, без особых возражений… Так зачем вы хотели видеть меня?
– Поговорим в другом месте, – сказал Тревиз. – Компьютер мне сейчас не нужен. Давайте пройдем в мою комнату, где вы сможете сидеть на моей постели, а я на стуле или, если хотите, наоборот.
– Это не имеет значения. – Они прошли небольшое расстояние до комнаты Тревиза, и девушка сказала: – А вы вовсе не кажетесь разгневанным.
– Проверили мой разум?
– Вовсе нет. Ваше лицо.
– Я не разгневан. Я могу мгновенно выходить из себя, но это не то же, что гнев. Если не возражаете, я хочу задать вам несколько вопросов.
Блисс села на кровать, держась прямо и с торжественным выражением на лице и в темно-карих глазах. Ее спадающие на плечи черные волосы были изящно уложены, а тонкие руки обхватили колени. Вокруг нее не было даже малейшего аромата духов.
Тревиз улыбнулся.
– А вы хорошо выглядите. Подозреваю, вы считаете, что я не стану громко кричать на молодую хорошенькую девушку.
– Можете кричать и вопить сколько угодно, если это позволит почувствовать вам себя лучше. Я только не хочу, чтобы вы кричали на Фоллома.
– Я и не собирался. Фактически я не собирался кричать и на вас. Разве мы не решили оставаться друзьями?
– Гея никогда не испытывала к вам ничего, кроме дружеских чувств, Тревиз.
– Я говорю не о Гее. Я знаю, что вы часть Геи, и что вы – Гея. И все же в вас есть какая-то часть личности, и я говорю с личностью. Я говорю с существом по имени Блисс, не касаясь – или касаясь как можно меньше – Геи. Разве мы не решили оставаться друзьями, Блисс?
– Да, Тревиз.
– Тогда скажите, почему вы медлили с управлением роботами на Солярии после того, как вы покинули особняк и шли к кораблю? Меня унизили и причинили физическую боль, а вы ничего не делали. Даже когда должны были появиться дополнительные роботы в превосходящем нас числе, вы не делали ничего.
Блисс серьезно посмотрела на него и заговорила, как будто собираясь объяснить свои поступки, а не защищать их:
– Я не бездействовала, Тревиз, а изучала разумы Охранных Роботов, стараясь найти способ управлять ими.
– Я знаю, что вы делали это. По крайней мере по вашим словам. И все-таки не вижу в этом смысла. Зачем управлять разумом, когда можно уничтожить его – что вы в конце-концов и сделали?
– Вы думаете; так легко уничтожить разумное существо?
Тревиз скривился, выражая отвращение.
– Минуточку, Блисс? Разумное существо? Это же был просто робот.
– Просто робот? – В голосе ее зазвучал гнев. – Всегда этот аргумент – просто. Просто! Почему солярианин Бэндер должен был пощадить нас? Мы были просто людьми без преобразовательных долей. Почему должны быть какие-то колебания относительно предоставления Фоллома его судьбе? Это просто солярианин, к тому же недоразвитый. Если вы начинаете относиться к тому или другому, как к просто тому или просто этому, вы можете уничтожить все, что захотите, и этому всегда найдется оправдание.
– Не доводите совершенно законного утверждения до крайности, чтобы высмеять его, – сказал Тревиз. – Робот был просто роботом, вы не можете отрицать этого. Он не был человеком, и не имел разума в нашем понимании. Это была машина, изображающая видимость разума.
– Как легко вы говорите о том, чего не знаете, – сказала Блисс. – Я – Гея. Да, я и Блисс тоже, но я – Гея. Я – мир, который считает каждый свой атом драгоценным и значительным, а каждое скопление атомов еще более драгоценным и значительным. Я/мы/Гея неохотно разрушаем организмы, хотя с удовольствием превращаем их в нечто более сложное, если это не наносит вреда целому.
Высшая форма организации, известная нам, приводит к разуму, и решение уничтожить разум требует чрезвычайной ситуации. Машинный это разум или биохимический, не имеет значения. Фактически солярианский робот представлял вид разума, с которым я/мы/Гея никогда не сталкивались. Изучение его было замечательно, а уничтожение немыслимо… за исключением момента крайней опасности.
Тревиз сухо сказал:
– На карту были поставлены три других, более важных разума: ваш собственный, Пилората, человека, которого вы любите и, если вы не возражаете против этого, мой.
– Четыре! Вы забыли включить еще Фоллома… Однако, как мне кажется, они не были поставлены на карту. Судите сами. Допустим, вы стоите перед картиной, великим художественным шедевром, существование которого означает для вас смерть. Все, что вам нужно сделать, это наугад мазнуть по картине кистью, и она будет уничтожена навсегда, а вы окажетесь в безопасности. Но, допустим, вместо этого вы внимательно изучите картину, добавите мазок здесь, пятно там, соскоблите немного в третьем месте и так далее, и тем самым измените ее достаточно для того, чтобы избежать смерти и все же сохранить этот шедевр. Разумеется, все это нужно делать чрезвычайно старательно. Это требует времени, но, разумеется, если это время у вас есть, вы предпочтете сохранить и картину и свою жизнь.
– Возможно, – сказал Тревиз. – Но все-таки вы уничтожили эту картину во имя спасения. Широкие мазки краски уничтожили все восхитительные оттенки цветов и утонченность форм. И вы сделали это сразу, как только возникла угроза маленькому гермафродиту, тогда как угроза нам и вам самой не тронули вас.
– Нам, как пришельцам, не угрожала немедленная опасность, как Фоллому. Мне пришлось выбирать между Охранными Роботами и ребенком, и не теряя времени, я выбрала Фоллома.
– Все действительно было так, Блисс? Быстрый расчет значимости одного разума в сравнении с другим, быстрая оценка сложности и ценности?
– Да.
– Мне кажется, – сказал Тревиз, – все дело в ребенке, который стоял перед нами, ребенке, которому угрожала смерть. Интенсивные материнские чувства заставили вас действовать, спасая его, тогда как раньше, когда на карте стояли три взрослые жизни, вы все рассчитывали.
Блисс слегка покраснела.
– Возможно, было что-то подобное, хотя и не совсем так, как вы описали. За всем этим стоял и расчет.
– Сомневаюсь. Если бы за всем этим крылся расчет, вы должны были понять, что ребенка ждет обычная судьба, неизбежная в его обществе. Кто знает, сколько тысяч детей было уничтожено, чтобы сохранить низкую численность соляриан?
– В этом есть кое-что еще, Тревиз. Ребенка должны были убить потому, что он слишком молод, чтобы стать Преемником, а этому причиной то, что его родитель умер преждевременно, к тому же умер от моей руки.
– Да, в момент, когда вопрос стоял так: убить или быть убитым.
– Это неважно. Я убила его родителя, а потому не могла стоять в стороне и позволить, чтобы ребенка убили из-за моего поступка… Кроме того, это дает для изучения мозг, которого Гея никогда прежде не встречала.
– Мозг ребенка.
– Он не всегда будет мозгом ребенка. Со временем у него разовьются преобразовательные доли по обе стороны мозга. Эти доли дают солярианину возможности, с которыми не может состязаться вся Гея. Простое поддержание освещения и активирование устройства, открывающего дверь, совершенно вымотало меня. А Бэндер снабжал энергией все свое поместье, большее по размерам, чем город, который мы видели на Компореллоне. И делал это даже во сне.
– Значит, вы смотрите на ребенка, как на важную часть фундаментальных исследований мозга, – сказал Тревиз.
– Да.
– Я смотрю на это несколько иначе. Мне кажется, что он представляет опасность для корабля. Большую опасность.
– Опасность в чем? Он отлично приспособится… с моей помощью. Он высокоразумен, и уже сейчас выказывает признаки любви к нам. Он будет есть то, что едим мы, пойдет туда, куда пойдем мы, а я/мы/Гея получим бесценное знание относительно его мозга.
– А если он произведет на свет младенца? Ему не нужен партнер, он сам будет своим партнером.
– Он не достигнет возраста деторождения еще много лет. Космониты жили веками, к тому же соляриане не хотят увеличивать свою численность. Задержка воспроизведения, вероятно, заложена во всей популяции. Фоллом еще долго не сможет иметь детей.
– Откуда вы знаете это?
– Я не ЗНАЮ. Это просто логический вывод.
– А я говорю, что Фоллом опасен!
– Вы тоже не знаете этого. К тому же ваш вывод нелогичен.
– Я чувствую это, Блисс, не знаю почему… Кстати, именно вы утверждали, что моя интуиция безупречна.
Блисс нахмурилась, и на лице ее появилось озабоченное выражение.
59
Пилорат остановился у двери в пилотскую рубку и неуверенно заглянул вовнутрь, пытаясь определить очень занят Тревиз или нет.
Тревиз держал руки на столе, как делал всегда, соединяясь с компьютером, а взгляд его был прикован к экрану. Пилорат решил, что он работает, и стал терпеливо ждать, стараясь не шевелиться, чтобы не отвлекать его.
Наконец, Тревиз взглянул на Пилората. Глаза его, когда он был связан с компьютером, казались остекленевшими, как будто он смотрел, думал и жил иначе, чем обычные люди.
Он медленно кивнул Пилорату, словно зрение его работало с натугой, а потом как бы с трудом переключился на оптические доли мозга. Прошло еще несколько секунд, Тревиз поднял руки, улыбнулся и вновь стал самим собой.
Пилорат сказал извиняясь:
– Боюсь, что помешал вам, Голан.
– Ничего страшного, Яков. Я просто хотел проверить готовы ли мы к Прыжку. Мы готовы, но думаю, нужно подождать еще несколько часов, просто на счастье.
– Счастье… или случайные факторы… разве можно что-то сделать с этим?
– Это просто так говорится, – улыбаясь ответил Тревиз, – но теоретически со случайными факторами можно кое-что сделать. Как по-вашему?
– Можно мне сесть?
– Разумеется. Впрочем, идемте лучше в мою комнату. Как Блисс?
– Очень хорошо. – Он откашлялся. – Она снова спит. Вы знаете, ей нужно много спать.
– Я отлично понимаю это. Это гиперпространственное разделение.
– Вот именно, старина.
– А Фоллом? – Тревиз прилег на кровать, предоставив Пилорату стул.
– Помните книги из моей библиотеки, которые ваш компьютер напечатал для меня? Народные сказки? Он читает их. Конечно, он очень мало понимает, но, похоже, ему нравится, как звучат слова. Он… мне хочется называть его мужским местоимением. Как по-вашему, старина, отчего это?
Тревиз пожал плечами.
– Возможно, потому, что вы сами мужчина.
– Возможно… Вы знаете, он пугающе разумен.
– Наверняка.
Пилорат заколебался.
– По-моему, вы не очень любите Фоллома.
– Я ничего не имею против него лично, Яков. У меня никогда не было детей, и я никогда особо не любил их. Насколько я помню, у вас есть ребенок?
– Да, сын… Помню, было приятно возиться с ним, когда он был маленьким. Может, поэтому я и хочу пользоваться местоимением мужского рода для Фоллома. Это возвращает меня на четверть века назад.
– Я не против вашего желания, Яков.
– Вы тоже полюбите его, если дадите себе шанс.
– Я уверен в этом, Яков, и может, когда-нибудь дам себе шанс сделать это.
Пилорат вновь заколебался.
– Еще я вижу, что вы устали спорить с Блисс.
– Не думаю, чтобы мы спорили много, Яков. Вообще-то мы с ней ладим довольно хорошо. Мы даже поговорили с ней – без криков и взаимных обвинений – о ее задержке с дезактивацией Охранных Роботов. Она спасла наши жизни, поэтому я не мог не предложить ей своей дружбы.
– Да, я видел это, но я не имел в виду спора, в смысле ссоры. Я имел в виду эти постоянные стычки насчет Галаксии, противопоставляемой индивидуальности.
– Ах, это! Думаю, это будет продолжаться… но вежливо.
– Как вы смотрите, Голан, если я приму в этом споре ее сторону?
– Это совершенно естественно. Вы приняли идею Галаксии, как свою собственную или просто чувствуете себя счастливее, когда соглашаетесь с Блисс?
– Честно говоря, как свою собственную. Я думаю, что будущее за Галаксией. Вы сами избрали этот курс, и я постоянно убеждаюсь, что это правильно.
– Потому что я выбрал это? Это не аргумент. Понимаете, что бы ни говорила Гея, я могу ошибаться. Поэтому не позволяйте Блисс убедить вас на этом основании.
– Не думаю, чтобы вы ошиблись. Это показала мне Солярия, а не Блисс.
– Как?
– Ну, прежде всего, мы с вами изолянты.
– Это ее термин, Яков. Я предпочитаю думать о нас, как о личностях.
– Это семантические тонкости, старина. Называйте это как хотите, но мы заперты в своей собственной шкуре, окружены своими собственными мыслями и прежде всего думаем о себе. Самозащита для нас – основной закон природы, даже если это означает помеху другому существованию.
– Но ведь были люди, отдававшие жизни за других.
– Это редкость. Известно гораздо больше людей, приносивших в жертву потребности других ради своих глупых прихотей.
– А как это связано с Солярией?
– На Солярии мы видели, чем могут стать изолянты… или, если хотите, личности. Соляриане с трудом разделили между собой весь мир. Они считают жизнь в полной изоляции идеальной свободой. Они не любят даже своих собственных отпрысков и убивают, если их становится слишком много. Они окружают себя невольниками-роботами, для которых поставляют энергию, так что если они умирают, все их огромное поместье символически умирает тоже. Вы согласны с этим, Голан? Можете вы сравнить это с добротой и заботливостью Геи?.. Блисс не говорила со мной об этом, это мои собственные чувства.
– И вам нравится чувствовать это, Яков, – сказал Тревиз. – Я согласен с вами. По-моему, солярианское общество ужасно, но оно не всегда было таким. Они происходят от землян и, более непосредственно, от космонитов, которые вели гораздо более нормальную жизнь. По той или иной причине соляриане выбрали путь, который привел их к крайностям, но вы не можете рассматривать Солярию, как крайность. Во всей Галактике с ее миллионами обитаемых миров найдется хотя бы один, который сейчас или в прошлом имел общество, подобное солярианскому или хотя бы отдаленно похожее на него. Кстати, имела бы Солярия такое общество, если бы не была так насыщена роботами? По-моему, общество индивидуумов может достичь солярианского кошмара и без роботов.
Лицо Пилората скривилось.
– Вы во всем пробиваете бреши, Голан… то есть я хочу сказать, что вы не теряетесь в защите вида Галактики, против которого выступаете.
– Меня ничем не собьешь с ног. Это разумно для Галаксии и, когда я найду Землю, я все узнаю и получу. Или же, более точно – ЕСЛИ я ее найду.
– Думаете, может быть и такое?
Тревиз пожал плечами.
– Откуда мне знать… Вам известно, почему я жду несколько часов, прежде чем совершить Прыжок, и почему готов уговорить себя подождать несколько дней?
– Вы сказали, что если мы подождем, Прыжок будет более безопасен.
– Да, я так сказал, но мы в достаточной безопасности уже сейчас. На самом же деле я боюсь, что эти миры космонитов, координаты которых у нас есть, вообще ничего не дадут нам. У нас их всего три, и мы уже использовали две возможности, каждый раз едва избегая смерти. При этом мы не получили даже намека на местоположение Земли или хотя бы на факт ее существования. Сейчас перед нами третий и последний шанс, и что если он тоже обманет нас?
Пилорат вздохнул.
– Знаете, есть старая история – одна из тех, которые я дал Фоллому для практики – в которой некто получил три желания, но только три. Вообще тройка является важным числом в этих вещах, возможно, потому что она первая нечетная цифра и самая маленькая из решающих чисел. Помните, две из трех побед… Так вот, вся суть в том, что в этих историях желания не используются. Никто не может пожелать правильно и в этом, как я всегда предполагал, заключается древняя мудрость: эффект от вашего желания должен последовать немедленно, а не… – Он вдруг смущенно замолчал. – Простите, старина, но я отнимаю у вас время. Я становлюсь болтливым, когда говорю о своем хобби.
– Мне всегда интересно с вами, Яков. Я согласен с вашей аналогией. Мы получили три желания, использовали два, и они не привели ни к чему хорошему. Сейчас осталось только одно. Я уверен в очередной неудаче и потому стараюсь отсрочить ее. Вот почему я откладываю Прыжок снова и снова.
– Что же мы будем делать, если нам опять не повезет? Вернемся на Гею? Или на Терминус?
– О, нет, – сказал Тревиз шепотом, качая головой. – Поиски должны быть продолжены… но если бы я знал, как…
