Малая война и большая кровь
Президента Соединенных Штатов Линдона Джонсона обуревали сильные страсти. В нем словно сосуществовали два человека. Один был невероятно обаятелен, другой — жесток и злобен. Окружающие считали, что он сошел со страниц романа Достоевского — грешник и святой, шут и государственный деятель, циник и сентиментальный человек; он будто разрывался между стремлением к вечности и саморазрушением. Твердая воля и огромная жизненная сила сочетались в нем с уверенностью в собственном всемогуществе и уверенностью в том, что ему все позволено.
Бывали времена, когда он пил каждый день. Казалось, что он просто алкоголик. И вдруг он останавливался. У него было животное чутье на слабости других людей. Джонсон любил унижать своих помощников. Как заметил один из них, «иногда мне казалось, что он, как и мой отец, может в любую минуту взять ремень и выпороть меня».
Техасский политик Линдон Джонсон рано заявил о себе и очень молодым стал лидером демократов в сенате. Он точно знал, где власть: в Техасе — у нефтяных баронов, в сенате — у консерваторов. Он мастерски устанавливал личные отношения, умел ладить с людьми и манипулировать ими. Он знал слабости людей, с которыми имел дело, и понимал, на какие кнопки следует нажимать.
Линдон Джонсон считал себя самым влиятельным лидером демократов. Они столкнулись с Джоном Кеннеди в 1960 году в борьбе за право баллотироваться в президенты. На партийном съезде в Лос-Анджелесе Кеннеди выиграл. В определенном смысле Джонсон даже ощущал облегчение, хотя в душе считал себя более подходящим кандидатом, чем юный Кеннеди. Его жена леди Бёрд плакала.
На следующее утро позвонил Кеннеди. Трубку взяла секретарь. Она разбудила леди Бёрд, та поговорила с Кеннеди и пошла будить мужа:
— Поговоришь с ним?
— Да, — сказал он.
Южане давили на Кеннеди, чтобы он пригласил Джонсона на роль вице-президента. Братьям Кеннеди не нравился Джонсон.
— Я хочу заглянуть и поговорить, — сказал Кеннеди.
— Джек, я сам к вам поднимусь. Я должен вас поздравить.
Но Кеннеди настоял, что зайдет. Джонсон выпрыгнул из постели и велел все прибрать. Кеннеди появился около одиннадцати. Он завел речь о том, что ему нужен сильный вице-президент. Он хотел, чтобы Джонсон сам предложил себя. Но Джонсон предложил на выбор сенаторов Губерта Хэмфри или Стюарта Саймингтона. Разошлись ни с чем. На протяжении нескольких часов друзья Джонсона несколько раз беседовали с Робертом Кеннеди, который говорил, что либералы против Джонсона.
Джонсону передали, что Бобби изъявил желание с ним поговорить. Джонсон отказался и ответил, что примет только прямое предложение от Джона Кеннеди. Без пятнадцати три дня Джон Кеннеди позвонил и сделал Джонсону предложение баллотироваться в вице-президенты. Отказываться было нелепо, но и большой радости Джонсон не испытывал, считал, что вице-президентство — худшая работа в стране.
На юге страны протестанты предсказывали катастрофу, если изберут католика Кеннеди, говорили, что он станет подчиняться только своей церкви, то есть будет получать указания непосредственно от папы римского. Джонсона это вывело из себя. Он защищал католика Кеннеди уже не по обязанности, а потому, что считал это справедливым.
На предвыборном собрании в Техасе он напомнил о старшем брате Джона Кеннеди Джозефе, военном летчике, который погиб во Вторую мировую во время боевого вылета:
— Отправляя его на боевое задание, никто не спрашивал Джо Кеннеди, к какой церкви он принадлежит.
Две тысячи человек, как один, встали. На следующий день все газеты напечатали эти слова Джонсона. Больше Кеннеди не напоминали о его католицизме. Он победил. На юге — благодаря Джонсону.
Вице-президентство было тоской для Джонсона. Он скучал по Капитолию. Он выпивал, лежал на диване и смотрел в потолок. Особенно его не любили в аппарате президента и вычеркивали его имя из списка приглашенных в Белый дом. Отношения с братьями Кеннеди у него не сложились, они ему не доверяли. Два клана не ладили. Джонсоны считали семейство Кеннеди снобами, а те — Джонсона деревенщиной и провинциалом. Джонсона мучил комплекс неполноценности — рядом с фантастически популярным Джоном Кеннеди. В 1963 году Линдон Джонсон обреченно сказал:
— Мое будущее уже в прошлом.
Выстрелы в Далласе в ноябре 1963 года все изменили. Новый президент Соединенных Штатов Линдон Джонсон унаследовал от Джона Кеннеди Белый дом и войну во Вьетнаме.
После Второй мировой Хо Ши Мин, лидер борьбы за независимость Вьетнама, воспользовался удачной ситуацией для завоевания независимости. Его лозунг гласил: «Побольше друзей, поменьше врагов». 2 сентября 1945 года в Ханое была провозглашена Демократическая Республика Вьетнам. В Декларации независимости говорилось: «Французы бежали, японцы капитулировали, император Бао Дай отрекся от престола».
Но Франция не хотела терять свои колонии, французские войска высадились в Сайгоне и попытались вновь завоевать страну. Хо Ши Мин просил американского президента Гарри Трумэна помочь вьетнамскому народу. Американцы оказались в ловушке. Симпатии их были на стороне национальных движений, требовавших свободы.
В декабре 1953 года Аллен Даллес потребовал от своих подчиненных материалы о Хо Ши Мине. На докладе в Белом доме он рассказывал Эйзенхауэру о ходе боев, в которых французы терпели поражение. Когда Даллес пытался привлечь внимание президента Эйзенхауэра к вьетнамским делам, президент его прервал:
— Вы думаете, что меня должно волновать это богом забытое место?
Но вовсе отказать европейским союзникам в помощи Соединенные Штаты не решились — поставили французам оружия на миллиард с лишним долларов, отправили им в помощь советников и авиацию.
Потери французской армии составили сорок с лишним тысяч солдат и офицеров. 7 мая 1954 года в джунглях Вьетнама пала оборонявшаяся французами крепость Дьен-Бьен-Фу. Во время осады Дьен-Бьен-Фу госсекретарь Даллес, вице-президент Никсон, руководители вооруженных сил уговаривали Эйзенхауэра помочь французам — нанести авиационный удар по вьетнамцам. Эйзенхауэр видел, что дело проиграно, и не стал втягиваться в заведомо обреченную историю.
Французский министр иностранных дел Жорж Бидо обсуждал с госсекретарем Джоном Фостером Даллесом идею ядерного удара по вьетнамцам, чтобы раз и навсегда покончить с сопротивлением. Даллес пересказал свой разговор президенту. Дуайт Эйзенхауэр сказал своим помощникам:
— Вы, должно быть, сошли с ума. Мы не можем дважды на протяжении десяти лет бросать бомбы на Азию.
21 июля 1954 года в Женеве французские представители подписали соглашение о прекращении боевых действий в Индокитае. Договорились временно, как в Корее, разделить Вьетнам по 17-й параллели. На юге у власти осталось прозападное полуавторитарное правительство. Коммунистам достался север.
Регулярная вьетнамская армия передислоцировалась на север. Но компартия не смирилась с потерей половины страны. На юге остались партизанские отряды и партийные ячейки, которые ушли в подполье.
В январе 1959 года расширенный пленум ЦК Партии трудящихся Вьетнама принял решение: «Основной путь развития революции на юге — это путь насилия». Докладывал на пленуме Ле Зуан, который руководил подпольными партийными организациями. Так началась самая крупномасштабная партизанская война в новейшей истории, ее вел Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама.
Соединенные Штаты пришли на помощь Сайгону.
Холодная война перекинулась в страны третьего мира, где Запад и Восток вели войну чужими руками. Никита Хрущев говорил, что полномасштабная война между Западом и Востоком невозможна, но предупреждал, что Соединенные Штаты потерпят поражение в третьем мире, где развернутся национально-освободительные войны. Джон Кеннеди услышал слова Хрущева. Он обнаружил на карте Юго-Восточной Азии коммунистическую зону и решил, что здесь одержит показательную победу. Но именно Вьетнам, который он выбрал для демонстрации силы, стал местом полного поражения Соединенных Штатов.
Президент Франции Шарль де Голль и британский премьер Гаролд Макмиллан советовали Кеннеди не влезать в Индокитай.
— Чем больше вы боретесь против коммунизма, — предупреждал де Голль, — тем скорее коммунисты воспринимаются как глашатаи национальной независимости и тем большую поддержку получают.
Джон Кеннеди перегружал свою политику риторикой, и не всегда можно было понять его подлинные намерения. Его помощники так и не сумели прийти к единому мнению, что же он собирался делать во Вьетнаме. Кеннеди был убит в ноябре 1963 года и не увидел, что потом переживала Америка, которую он оставил Линдону Джонсону.
Джонсон сохранил в Белом доме практически всю команду Кеннеди и считал, что в его распоряжении «лучшие, самые блестящие умы». Во вьетнамской войне Джонсон полагался на советы этих молодых людей, а они верили в свою способность выиграть.
2 августа 1964 года находившийся в Тонкинском заливе американский эсминец «Мэддокс» радировал в штаб, что подвергается в международных водах атаке вьетнамских катеров. Эсминец потребовал поддержки с воздуха. Американские самолеты один вьетнамский катер уничтожили, два повредили.
— Наш корабль обстрелян в Тонкинском заливе, — возмущенно говорил Джонсон. — Это было неспровоцированное нападение.
Инцидент в Тонкинском заливе имел далекоидущие последствия.
Обе палаты конгресса проголосовали за то, чтобы Соединенные Штаты — если президент сочтет это необходимым — помогали Южному Вьетнаму отражать агрессию извне всеми средствами, включая военные. В палате представителей за проголосовали все, в сенате только двое были против. Президент получил право использовать вооруженные силы, не испрашивая всякий раз разрешения у конгресса. Со временем многим сенаторам и конгрессменам война во Вьетнаме перестала нравиться, но они уже ничего не могли поделать.
Американская авиация нанесла удар по базам северовьетнамского флота, причем президент Джонсон уведомил Кремль, что это ограниченная во времени акция, а не попытка изменить баланс сил в регионе. Но, выступая по телевидению, Линдон Джонсон сказал, что во Вьетнаме открылся еще один фронт холодной войны:
— В Юго-Восточной Азии мы сталкиваемся с теми же вызовами, что и в Греции и Турции, в Берлине и Корее, в Ливане и на Кубе.
Соединенные Штаты хотели остановить наступление коммунизма. Пекин и Москва помогали вьетнамцам, и в Вашингтоне считали, что имеют дело со сплоченным коммунистическим блоком. В реальности, если бы не американское вмешательство, Хо Ши Мин, скорее всего, стал бы азиатским Тито и проводил бы очень самостоятельную линию.
В Ханое держались независимо и мало думали о том, что скажут в Москве или в Пекине. У вьетнамских руководителей была одна цель — объединение страны.
Сталина заинтересовал Вьетнамом Мао Цзэдун в 1949 году. В январе 1950 года в Москве побывал сам Хо Ши Мин. Но до 1954 года советское руководство Вьетнамом почти не занималось. До 1965 года вьетнамцам поставляли большей частью немецкое трофейное оружие. В те годы враждебность между Москвой и Пекином достигла апогея. В Советском Союзе пристально следили за отношениями вьетнамцев с Китаем, подозревая Ханой в излишней любви к Пекину, что тоже было большой ошибкой. Между китайцами и вьетнамцами существовала давняя неприязнь.
Советское руководство не так сильно радовалось тому, что Соединенные Штаты погрузились во вьетнамскую трясину, потому что понимало: это чревато большим конфликтом. Но логика холодной войны толкала к противостоянию. С 1965 года во Вьетнам пошло современное оружие, в первую очередь средства противовоздушной обороны, зенитные ракетные комплексы для борьбы с американской авиацией. При этом командование Советской армии использовало вьетнамскую войну для испытания новых образцов оружия. Вьетнамское руководство это раздражало.
В июле 1965 года во Вьетнаме служило семьдесят пять тысяч американцев. Несмотря на предупреждения о том, что Соединенные Штаты идут гибельным путем, который уже привел Францию к поражению, Джонсон принял решение американизировать конфликт: через полгода число американских военных увеличилось более чем вдвое. Выступая в конгрессе, президент Джонсон уверенно произнес:
— Во Вьетнаме мы будем стоять твердо. И мы намерены победить.
В своем кругу он говорил:
— Не знаю, как мне быть с чертовым Вьетнамом. Хоть бы кто-нибудь сказал мне, что делать… Ситуация с Вьетнамом — как лететь в самолете, где отказали двигатели, без парашюта. Прыгнешь — разобьешься. Останешься в кабине — сгоришь.
Джонсон отдал приказ бомбить Вьетнам, чтобы помочь южнокорейскому правительству, но сам говорил военным:
— Бомбить, бомбить, бомбить. Вот все, что вы знаете… А мне нужны идеи и решения, что делать с этой чертовой страной.
21 июня 1965 года президент позвонил Макнамаре:
— Я не думаю, что мы оттуда выберемся — при том договоре, что мы подписали, и при тех обязательствах, которые дали. Мы потеряем лицо перед всем миром, и представляю, что о нас станут говорить….
В тот же день Джонсон собрал всю политическую и военную верхушку. Он задавал правильные вопросы, он нуждался в разумных советах.
— Я хочу, чтобы мы все обсудили. Детально. Кто еще может нам помочь? Мы что, единственные защитники свободы в мире? Какие есть альтернативы?
Он спросил председателя Комитета начальников штабов:
— Почему вы думаете, что, если мы отправим туда сто тысяч, Хо Ши Мин не выставит против нас сто двадцать тысяч? Могут ли вообще западные люди при отсутствии разведки эффективно противостоять восточным людям в джунглях?
Против отправки солдат во Вьетнам высказывался только заместитель госсекретаря Джордж Болл, и Джонсон не раз просил его высказаться. Но его аргументы разбивались железной логикой министра обороны Макнамары. Он был кронцпринцем в команде, которую Джонсон унаследовал от Кеннеди. Он высоко ценил Макнамару, считал его мессией. Он хотел сделать Макнамару следующим президентом. Министр выстреливал из себя цифры быстрее любого пулемета, у него был ответ на любой вопрос.
Карьера Роберта Макнамары началась в Гарвардской школе бизнеса и продолжилась в автомобильной компании Форда. Кеннеди пригласил его в правительство через месяц после того, как стал президентом. Финансист Макнамара руководствовался в военных делах бухгалтерским анализом затрат и издержек. Сенатор Барри Голдуотер называл его «ходячим компьютером». Он действительно преобразовал систему управления вооруженными силами. Но он позволил стране втянуться во вьетнамскую войну, поэтому на посту министра обороны ошибки Макнамары исчислялись человеческими жизнями, а не упущенным доходом держателей акций.
В феврале 1966 года Джонсон полетел на Гонолулу, где беседовал с генералом Уильямом Уэстморлендом, командующим американским контингентом во Вьетнаме. Он обещал президенту к концу года добиться перелома в войне, если получит подкрепление. Джонсон приказал за полгода увеличить американский контингент и пожелал генералу удачной охоты.
Идея состояла в том, что американские войска поддерживают стабильность, пока Сайгон обучает свою армию. Но американцам пришлось остаться во Вьетнаме и умирать, потому что южновьетнамские войска так и не стали серьезной силой. К тому же в 1971 году началась переброска на юг частей регулярной вьетнамской армии. На вооружении у них состояла советская артиллерия, танки и ракеты. Вьетнамцы навязали Соединенным Штатам кровавую войну на истощение, стараясь убить как можно больше американцев, которые обыкновенно стараются находиться вне досягаемости врага.
Макнамара это понял и в декабре 1966 года признался президенту Джонсону:
— Победа едва ли возможна… Мы были слишком оптимистичны.
Президент Джонсон разрешил генералам отвечать на атаки вьетнамцев бомбардировками. Было сброшено больше взрывчатки, чем во всей Европе во время Второй мировой войны. Погибло множество людей. Но Северный Вьетнам не был индустриальной страной, чью экономику можно разрушить с воздуха. Вьетнамцы зарывались в землю, сводя к нулю эффект авианалетов, и продолжали понемногу брать под контроль Южный Вьетнам.
— Никакие воздушные атаки вплоть до полного уничтожения Северного Вьетнама и его населения, — а эта мера не может вызвать одобрения ни у одного нормального человека, — не сократят потоки людей и снаряжения, идущие на юг, — сообщил сенату в октябре 1967 года министр обороны Макнамара. — Бомбардировки севера не сломят волю Ханоя. Воздушная война не заменит наземную, и бомбардировки не помогут нам выиграть войну малой кровью.
Линдон Джонсон не хотел лишних жертв, он не хотел провоцировать советское или китайское вмешательство, поэтому наложил массу ограничений на бомбардировки, что только раздражало летчиков. По ночам, часа в три, Джонсон вскакивал с постели, в халате и в тапочках с фонариком шел в ситуационную комнату, чтобы лично распорядиться относительно бомбовых ударов на другой стороне мира.
За несколько месяцев до отставки секретарь часто заставала Макнамару стоящим у окна, плечи его тряслись. Министр плакал. В конце концов у Макнамары случился нервный срыв, и он ушел. Он так и не смог объяснить ни себе, ни американцам, почему он два года не уходил в отставку уже после того, как признался коллегам, что война во Вьетнаме проиграна? Почему продолжал вести войну, в которую сам не верил?
В войне погибли три миллиона вьетнамцев, и пятьдесят восемь тысяч американских солдат вернулись домой в мешках для трупов. На карту был поставлен престиж Америки. Пентагон не знал, как выиграть войну, а президент Джонсон — как ее окончить.
Жена Линдона Джонсона, леди Бёрд, записала в дневнике слова, сказанные мужем: «Я не могу оттуда уйти. Я не в состоянии закончить то, что начал. Я просто не знаю, что мне предпринять».
Соединенные Штаты требовали помощи от союзников. Скажем, австралийцы не смогли отказать Вашингтону и отправились воевать во Вьетнам. А британский премьер-министр Гаролд Вильсон наотрез отказался отправить во Вьетнам символический воинский контингент. Государственный секретарь Дин Раск мстительно заметил:
— Когда русские высадятся на Британских островах, не рассчитывайте на нашу помощь.
Страна ввязалась в конфликт на высокой волне самоуверенности. Но общество не выдержало бесконечной войны, потока трупов и кадров жестокого противостояния.
1 ноября 1967 года Джонсон собрал в Госдепартаменте ветеранов холодной войны. Пришли Дин Ачесон, Кларк Клиффорд, Аверелл Гарриман, Дуглас Дилон, который работал в администрациях Эйзенхауэра и Кеннеди, генерал Омар Брэдли, генерал Максуэлл Тэйлор — любимец Кеннеди, бывший посол США в Сайгоне Генри Кэбот Лодж. Все они поддержали политику Джонсона.
— Мы можем и должны победить, — уверенно сказал Ачесон.
Бывший государственный секретарь Дин Ачесон писал старому другу, бывшему британскому премьер-министру Энтони Идену: «Линдон Джонсон в беде. Дело не только во Вьетнаме. К Вьетнаму надо прибавить мятежи у нас дома. Все клянут США. Желтые в Азии, черные у нас на родине, этот странный де Голль в Европе. Насер грозит, что арабские страны захватят всю нефть, на которую мы рассчитываем. Американцы к этому непривычны. И все винят Джонсона».
Джонсон видел, что война съедает ресурсы и деньги, которые нужны ему для социальных и экономических программ. Но он не знал, как выбраться из Вьетнама без того, чтобы правые республиканцы не спустили на него всех собак: «Ты трус, ты первый президент, из-за которого Америка проиграла войну». Решение ускользало от него на каждом шагу.
Леонард Маркс был юристом Линдона Джонсона двадцать пять лет. Он получил пост директора Информационного агентства Соединенных Штатов. Однажды на правах старого друга Маркс предложил, чтобы Джонсон объявил, что во Вьетнаме одержана победа, и вывел войска.
Президент закричал:
— Пошел вон! Иди отсюда!
Изумленный Маркс собрал бумаги и ушел. Никто не звонил ему из Белого дома. Его перестали приглашать на совещания. Он сказал жене, что подаст в отставку. Жена посоветовала ему быть терпеливым. Через несколько дней леди Бёрд пригласила его на маленькую вечеринку по случаю дня рождения президента. Улучив момент, Маркс спросил Джонсона, почему тот с ним так разговаривал.
Тот мотнул головой и сказал:
— Видишь ли, я понимаю, что ты прав. Но я ничего не могу сделать.
И он отправлял и отправлял войска во Вьетнам.
30 января 1968 года коммунисты организовали наступление в праздник Тет, вьетнамский Новый год. Это была серия удачных атак.
В Сайгоне отряд из четырех тысяч человек атаковал американское посольство, девятнадцать партизан проникли в здание и шесть часов сопротивлялись, пока их не убили американские парашютисты, которые высадились на крыше. Для американского общественного мнения это был удар, поддержка войны закончилась. Новый министр обороны Кларк Клиффорд сказал:
— Стало ясно, что мы не видим света в конце тоннеля.
4 марта 1968 года на совещании в Белом доме министр обороны Клиффорд рекомендовал президенту отвергнуть просьбу военных отправить во Вьетнам еще двести тысяч солдат, потому что это приведет только к увеличению американских потерь, и принять все меры, чтобы закончить войну. И он уговорил президента.
Это была первая телевизионная война. Зрители видели, что там происходило, и ужасались. Первыми вьетнамской войной возмутились студенты. Некоторые философы полагают, что каждые двадцать лет новое поколение заявляет о себе на полях сражений или в демонстрациях протеста. Очередная смена поколений произошла в 1967–1968 годах, когда во многих странах восстала молодежь.
Леди Бёрд пыталась создать вокруг Джонсона климат тепла и лояльности, когда к нему бумерангом вьетнамской войны вернулась ненависть страны. Газеты печатали письма видных американцев: «Уважаемый господин президент! Вы убили столько северных и южных вьетнамцев. Как вы можете спать по ночам?»
Она просила друзей и родственников не задавать Джонсону вопросов о Вьетнаме. Ее дневники свидетельствуют об отчаянии ее мужа. Ранним утром, если ему не спалось, президент приходил в ее комнату и жаловался на то, что его никто не поддерживает.
— Мы не можем уйти, — говорил президент, — и мы не можем закончить войну.
Он нервничал и плохо себя контролировал. С теми, кто с ним не соглашался относительно Вьетнама, он прощался: ушли Макджордж Банди, советник по национальной безопасности, Джордж Болл, заместитель госсекретаря, пресс-секретарь Билл Мойере, который так нравился леди Бёрд. Остались только те, чьи советы президент хотел слышать.
31 марта 1968 года в Белый дом приехала их дочь Линда. Она была беременна. Ее муж ждал отправки во Вьетнам. Она спросила отца:
— Почему мы должны отправляться во Вьетнам?
Джонсон уставился на дочь. Леди Бёрд подумала, что никогда не видела такую боль в его глазах после смерти его матери.
Антивоенные настроения охватили столь значительные слои общества, что Линдон Джонсон не рискнул баллотироваться на следующий срок. Разочарованный и преданный теми, кто был ему обязан, Джонсон объявил в марте 1968 года:
— Я сам не буду добиваться и не приму от моей партии выдвижения кандидатом в президенты.
20 января 1969 года, когда Джонсоны покинули Белый дом, леди Бёрд сказала мужу, что ни о чем не жалеет, она счастлива вернуться домой и желает им еще двадцать лет счастливой жизни на ранчо. Но когда они взлетели, Джонсон вытащил сигарету и сделал несколько глубоких затяжек. Дочь напомнила, что врачи запретили ему курить, к тому же она с маленьким ребенком.
— Убери ребенка! — приказал Джонсон.
Дочь в изумлении смотрела на отца.
— Послушай, четырнадцать лет я курил, когда хотел курить. Четырнадцать лет у меня была страна, которой я должен был служить, дети, которых надо вырастить, и работа, которая должна делаться. Сейчас работа сделана, дети выросли.
Покинув Белый дом, Джонсон впал в депрессию. Он должен был давать кому-нибудь указания — хотя бы водителю, как ехать. Жизнь была для него невыносима. Если жены не было рядом, он начинал говорить о вьетнамской войне, Бобби Кеннеди, либералах с восточного побережья, пить виски, курить и много есть.
Линдон Джонсон сыграл важнейшую роль в том, чтобы темнокожие американцы добились равноправия, он больше всего был занят социальными реформами. Если бы не вьетнамская война, он бы считался выдающимся президентом.
На президентских выборах в 1968 году победил Ричард Никсон, который во время предвыборной кампании говорил:
— Я не сброшу атомную бомбу на Вьетнам. Я не введу войска ни в Северный Вьетнам, ни в какую-либо другую страну региона.
Его избрали для того, чтобы он покончил с войной. Опросы общественного мнения свидетельствовали о том, что население даже не знало, был ли Никсон «голубем» или «ястребом». Но это не имело значения. Он представлял республиканцев, а не демократов, которые втянули Америку в войну.
Переговоры о мире во Вьетнаме он поручил своему советнику по национальной безопасности профессору Генри Киссинджеру. Тот играл совершенно необычную роль в администрации Никсона, который гордился тем, что у него работает такой человек.
— Генри Киссинджер, — сказал журналистам Никсон, представляя нового сотрудника, — согласился войти в состав моей администрации в качестве советника по национальной безопасности. Он — один из самых выдающихся ученых Америки и всего мира. Он принесет с собой свежий подход.
Никсон желал войти в историю в качестве миротворца и считал, что этот человек, который все еще говорил с сильным немецким акцентом (Киссинджер родился в Германии, его привезли в Америку ребенком), не может составить ему конкуренцию. Но вопреки ожиданиям Никсона Киссинджер стал популярной фигурой в стране и мире.
Никсону понадобилось пять лет, чтобы вывести войска из Вьетнама. На все решения великих держав влияла холодная война. В Вашингтоне боялись, что, если они бросят Южный Вьетнам, все решат, что Соединенные Штаты — ненадежный союзник.
— Для президента и всех, кто занят переговорами, нет задачи важнее, чем покончить с вьетнамской войной. Нас нельзя шантажировать, — грозно говорил Киссинджер. — Мы не подпишем соглашения, пока его условия не будут разумными.
Никсон скептически относился к идее переговоров с Вьетнамом. Считал, что сначала надо нанести сильные удары по северовьетнамским войскам и тогда только договариваться.
Личный военный опыт Никсона исчерпывался опытом тыловика, который на службе занимался снабжением и играл в покер. В 1944 году Никсон получил назначение в 8-е авиакрыло военно-морской авиации, базировавшееся в Аламедо, штат Калифорния. «Моя первейшая обязанность заключалась в том, чтобы в случае инспекции все блестело. Офицер, проводивший инспекцию, несколько раз устраивал нам разнос из-за недостаточно чистых унитазов в туалете».
19 мая 1972 года президент жаловался Киссинджеру на то, что военные не исполняют его приказов:
— Пентагон просто саботирует все мои указания. Я не критикую ЦРУ. Они не поддерживают мою политику, потому что они в основном высоколобые, из высшего общества. Нет, Пентагон значительно виновнее. Они обязаны выполнять приказы главнокомандующего. Проблема в том, что на верхних этажах осталось много людей Макнамары и они сознательно саботируют наши приказы. Военные думают только о том, как не проиграть. Но они не в состоянии думать о том, как выиграть!
Только убедившись в том, что он тоже не в состоянии выиграть эту войну, Никсон всерьез захотел мира.
Во Вьетнаме погибли пятьдесят восемь тысяч американцев, двести тысяч были ранены, две с половиной тысячи пропали без вести. Вьетнамцы потеряли три миллиона человек. Америка потратила на войну полтриллиона долларов.
Скорейшего заключения мира требовала и проблема пленных — в основном это были сбитые американские летчики. Среди них оказался будущий сенатор Джон Маккейн, который в 2008 году баллотировался в президенты от Республиканской партии, но проиграл Бараку Обаме.
Кандидат в президенты родился 29 августа 1936 года на базе военно-морской авиации в Панаме — в зоне Панамского канала, который находился под контролем американских вооруженных сил. Его полное имя Джон Сидни Маккейн-третий. Он — третий, потому что и отца, и деда тоже звали Джон Маккейн. В этой семье не задумываются над тем, какое имя дать старшему из сыновей.
Его отец и дед были адмиралами. В их честь назван ракетный эсминец. Первый Джон Маккейн закончил военно-морскую академию в Аннаполисе в 1906 году, получил боевое крещение еще в Первую мировую, а во Вторую мировую командовал авианосцами и присутствовал при подписании капитуляции Японии на авианосце «Миссури». Второй Маккейн отличился, командуя подводной лодкой во время Второй мировой, а пика карьеры достиг во время вьетнамской войны.
Отца переводили с одной базы на другую, и Джон сменил два десятка школ. Его тоже приняли в академию в Аннаполисе, хотя он не был прилежным учеником. И окончил в 1958 году академию в числе последних — 790-м из 795 слушателей академии. Еще два с половиной года проучился в летной школе. Его специальность — летчик-истребитель палубной авиации. Он служил на авианосцах, счастливо пережил две авиакатастрофы. Во время Кубинского кризиса 1962 года он находился в Карибском море. Если бы тогда разразилась война, участвовал бы в налетах на позиции советских ракет на Кубе.
Его первая жена — Кэрол Шепп, манекенщица из Филадельфии. Они поженились 3 июля 1965 года. Маккейн усыновил двоих ее детей от первого брака. В сентябре 1966 года Кэрол родила ему дочь Сидни. Счастливый отец, которому исполнилось тридцать, попросил его отправить во Вьетнам. Его перевели на авианосец «Форрестол», который базировался в Тонкинском заливе. С весны 1967 года он принимал участие в бомбардировках Северного Вьетнама.
29 июля 1967 года, когда капитан-лейтенант Маккейн готовился к взлету, на палубе авианосца внезапно разорвалась ракета, случайно запущенная другим самолетом. На авианосце возник огненный ад. Погибли сто тридцать четыре человека, сотни моряков были ранены. Пострадали два десятка самолетов. Осколками Маккейн был ранен в ноги и живот, но сумел выбраться из поврежденной машины сам и вытащил другого пилота.
«Форрестол» отправили ремонтироваться. Маккейн вполне мог вернуться на родину и продолжить службу в более безопасном месте, но он предпочел остаться и был переведен на другой авианосец, который участвовал в программе уничтожения «стратегически важных целей на территории Северного Вьетнама». На самом деле это были гражданские объекты, и от американских бомб гибло мирное население.
«Перечень целей был небольшим, — вспоминал Маккейн, — поэтому нам приходилось вновь и вновь бомбить одни и те же цели.
Большинство пилотов считало, что наши бомбардировки практически бесполезны. Мы думали, что наши гражданские командиры — полные идиоты, которые не имеют ни малейшего понятия о том, как выигрывают войны».
Выиграть войну в Вашингтоне уже не рассчитывали. Но не знали, как уйти из Вьетнама, чтобы сохранить престиж, и потому упрямо продолжали бомбить страну.
Осенью шестьдесят седьмого в Париже начались тайные переговоры о мире с представителями Северного Вьетнама. Вел переговоры Генри Киссинджер, который еще не занимал должности в государственном аппарате, а был просто профессором. Киссинджер просил Пентагон прекратить бомбардировки Ханоя хотя бы на время переговоров. Но военные не хотели ломать утвержденный график бомбовых ударов.
Для Джона Маккейна это стало роковым. 26 октября 1967 года, во время двадцать третьего боевого вылета, над Ханоем ракета советского производства попала в его истребитель А-4 «Скайхок».
Советский Союз поставлял во Вьетнам зенитные ракетные комплексы С-75 «Двина». Американцы боролись с ними как могли: устанавливали активные и пассивные помехи, обстреливали самонаводящимися ракетами «воздух — земля». Но С-75 были эффективны, американцы несли потери. К 1967 году во Вьетнаме уже находились семь полков ракетных комплексов. Генерал-полковник Юрий Бошняк командовал одним из них:
«На меня произвел особое впечатление уровень подготовки палубников. Это, несомненно, были летчики-уникумы, летчики высочайшего класса, которые имели баснословные налеты, исчисляемые не сотнями, а тысячами часов. Они использовали различные маневры, в том числе по высоте, в составе группы, один относительно другого самолета, вокруг продольной оси, изменяя отражающую поверхность, которая заставляла пульсировать отраженные сигналы.
Все это создавало почти невозможную ситуацию для обстрела этих целей. Вот почему я убежден, что даже то количество авиации, которое потеряли американцы, это порядка тысячи самолетов, — даже эта цифра была величайшей победой и нашего оружия, и вьетнамского умения использовать это оружие».
Советская ракета попала в правое крыло. Самолет Маккейна сорвался в штопор. Он катапультировался и потерял сознание. Не сразу понял, что сломал правую ногу в районе колена и обе руки, причем правую в трех местах.
«Сознание, — вспоминал он, — вернулось ко мне, когда, спускаясь на парашюте, я угодил прямо в озеро. Летный костюм и снаряжение тянули меня на дно. Но озеро было неглубоким, я оттолкнулся и всплыл на поверхность. Несколько северных вьетнамцев вытащили меня на берег и сорвали с меня одежду. Собралась толпа, все плевали в меня и старались ударить. Я сел, это, видно, напугало вьетнамцев. Один из вьетнамцев ударил меня прикладом в плечо, второй штыком в ногу. Потом появился человек, который приказал толпе замолчать. Принесли носилки, и на грузовике меня доставили в тюрьму.
Меня несколько раз допрашивали. Я отказывался называть что-либо помимо моего имени, военного звания, личного номера и даты рождения. Они били меня, и я терял сознание. Они повторяли: пока не заговоришь, не получишь медицинской помощи.
На четвертый день пришли двое тюремщиков. Один откинул одеяло и осмотрел мое колено. Оно распухло и походило на футбольный мяч. Я вспомнил, как один из наших пилотов катапультировался и сломал бедро. Он умер от обширного кровоизлияния. Мы тогда были потрясены: парень умер из-за сломанной ноги. Теперь я понял, что нечто подобное происходит со мной.
Они позвали начальника, это был мучитель-психопат, один из худших в тюрьме. Он приказал привести врача. Он пощупал мне пульс и что-то сказал начальнику».
— Вы отправите меня в госпиталь? — спросил Маккейн.
— Слишком поздно, — ответил начальник, который говорил по-английски.
— Если отправите в госпиталь, я поправлюсь.
— Слишком поздно, — повторил он и ушел.
Когда вьетнамцы выяснили, что отец сбитого летчика — адмирал, Джону Маккейну не позволили умереть. Его посадили в камеру с двумя другими американцами, которые думали, что он не протянет и недели. Маккейн потерял двадцать килограммов и полностью поседел. «Тяжело раненные во вьетнамском плену не выживали, вьетнамцы просто не считали нужным их лечить. Нам, выросшим в Америке, трудно было в этой грязи. Когда шел дождь, вода стояла на полу».
К нему пришел какой-то вьетнамский чиновник и объяснил:
— Тебе нужно сделать две операции. Если поговоришь с французским журналистом, тебе сделают операции, а если откажешься — не будет операций. Ты должен сказать, что благодарен вьетнамскому народу и просишь прощения за свои преступления.
«Француз пришел вместе с двумя операторами, — рассказывал Маккейн. — Вьетнамцы стояли рядом и говорили, что я должен сказать. Надо отдать должное французскому журналисту, он передал копию пленки моей жене. Ее показали по Си-би-эс. Через две недели мне сделали операцию на ноге. Сломанной левой рукой они не занимались. Она срослась сама.
Когда сидишь в одиночке, важно чем-то занять мозг. Кто увлекался математикой, производили в уме сложные вычисления. Я перебирал в памяти исторические события, рассуждая о том, когда и почему та или иная страна совершила крупные ошибки, а также думал о том, как следует Соединенным Штатам поступать в международных делах. Однажды я стал вспоминать имена всех трехсот тридцати пяти американцев, которые попали во вьетнамский плен. Я до сих пор их помню.
Меня часто спрашивают, как мне удалось запомнить все детали моей жизни в плену. Это не сложно, если сидишь в одиночке и у тебя нет иных впечатлений… И еще надо уметь противостоять дурному настроению. Однажды меня мучил геморрой, три дня я был в дурном настроении. А потом сказал себе: «Послушай, Маккейн, ты же никогда не слышал о том, чтобы человек умер от геморроя». Так что я просто забыл о нем, а потом все прошло само собой».
В июле 1968 года его отец-адмирал был назначен командующим всеми американскими силами на Вьетнамском театре военных действий. В Ханое решили освободить сына адмирала Маккейна. Это был бы заметный политический жест.
Ночью его повели на допрос и спросили:
— Хочешь вернуться?
«Они хотели отправить меня домой в тот день, когда мой отец займет пост командующего войсками, — вспоминал Маккейн. — Это выглядело бы очень гуманно. И кроме того, появлялась возможность сказать другим пленным: «Видите, сын человека, который ведет войну против нас, ушел домой и бросил вас тут. О вас, простых парнях, американское правительство так не заботится».
Я страдал от дизентерии и думал: выживу ли? Но я помнил свой долг офицера, который не имеет права принимать от врага подарки. Быть освобожденным из плена раньше товарищей — значит принять подарок. Через три дня ночью меня опять повели на допрос. На вопрос «Хочешь домой?» я ответил «Нет».
Они страшно разозлились. Меня повели к начальнику лагеря. В комнату набилось человек десять. Они стали меня избивать и дико веселились. Потом меня связали, и ночь я провел связанный. Четыре дня подряд они меня избивали и опять сломали левую руку. Они требовали, чтобы я подписал заявление о том, что я прошу прощения за преступления, совершенные против вьетнамского народа, и благодарен за гуманное обращение со мной…
Если ты попал в плен, ты не можешь осуждать свою страну. Ты ведь не сам по себе, ты представляешь вооруженные силы Соединенных Штатов и обязан хранить верность Верховному главнокомандующему. Но это были худшие дни в моей жизни. Я находился на грани самоубийства. И я согласился подписать текст».
В этом тексте он называл себя «гнусным преступником и воздушным пиратом». Потом Маккейн осуждал себя за эту слабость, считал, что совершил бесчестный поступок, но объяснял:
«Я понял то, что сознавали мы все, попавшие в плен: у каждого человека есть предел возможностей. Я достиг этого предела. Я был доведен до животного состояния. На две недели они оставили меня в покое. Я получил возможность отдохнуть и был готов противостоять им. Когда на тебя давят, со временем ты или больше поддаешься, или, наоборот, становишься крепче. Я ненавидел их так сильно, что стал крепче. Тюремщики хотели, чтобы я встретился с делегациями, их было много — кубинцы, русские. Иногда приезжали «борцы за мир» из Америки. Я отказывался с ними встречаться. Меня избивали. Я говорил: хорошо, я с ними поговорю, но скажу, как с нами обращаются…
Весной и летом 1969 года было особенно плохо. Двое пленных пытались бежать, но их поймали. Одного вьетнамцы забили до смерти. Убили бы и второго, но он был крепкий парень, в прошлом борец и боксер. Он выжил».
Пленные тоже были пропагандистским инструментом в холодной войне. Сначала в руках северных вьетнамцев, которые заставляли их публично каяться в преступлениях против человечности. Потом американцы подняли тему издевательств над сбитыми летчиками как пример бесчеловечности ханойского режима.
В октябре 1969 года содержание пленных улучшилось, потому что в мире заговорили о пытках, которым подвергают американских летчиков. Администрация президента Линдона Джонсона придерживалась линии: «Не говорим о положении военнопленных, чтобы им не повредить». Отношение администрации Ричарда Никсона было иным.
Министр обороны Мелвин Лэйрд продемонстрировал на пресс-конференции фотографии пленных и обратился к вьетнамским властям:
— В соответствии с Женевскими конвенциями вы обязаны отпустить всех больных и раненых пленных. Эти люди больны и ранены. Почему вы их не отпускаете?
Кое-кого отпустили. Когда на пресс-конференции летчики рассказали, как вьетнамцы обращаются с пленными, это произвело тягостное впечатление на общественное мнение.
«Вьетнамцы это учли, — вспоминал Маккейн. — Еды давали больше, не били. Раз в год нам разрешали получать посылку с витаминами. Можно было делать гимнастику в камере, и это помогало окрепнуть. Я мог сорок пять раз отжаться от пола и пару сотен раз сесть из положения лежа. Чем еще хороши физические упражнения? Устаешь и хорошо засыпаешь. А когда ты спишь, ты свободен.
Наступил день, который я никогда не забуду, — 18 декабря 1972 года. Все словно взорвалось — это по приказу Никсона начались бомбардировки. Мы видели, как горело небо. От взрывов наше здание трясло. Включились сирены. Мы были счастливы».
«13 декабря 1972 года переговоры в Париже был сорваны северовьетнамской стороной, — рассказывал Генри Киссинджер. — Ханой фактически решил прервать переговоры и продолжить войну в надежде на безоговорочную победу. Никсон и я вынуждены были вернуться к военному решению проблемы. Никсон выбрал стратегию непрерывных массированных бомбардировок с использованием самолетов Б-52.
Бомбардировки продолжались двенадцать дней. Принято считать, что бомбардировки ничего не дали. Это не так. 26 декабря, в день одного из наиболее мощных налетов, мы получили из Ханоя согласие возобновить переговоры на наших условиях».
Вот тогда впервые пересеклись судьбы Джона Маккейна и Генри Киссинджера, который во время избирательной кампании 2008 года консультировал его в международных делах. А тогда помощник президента Никсона по национальной безопасности Генри Киссинджер вел в Париже переговоры с северными вьетнамцами об условиях окончания войны.
«Я восхищался мужеством президента Никсона, — говорит Маккейн. — Его есть за что критиковать — за Уотергейт, например. Но у него были силы принять непопулярные решения — минировать порты, ввести морскую блокаду, бомбить Камбоджу. Я понимаю, что это было трудно для него, но именно так можно было закончить войну. Он знал, когда пустить в ход морковку, а когда палку. Вьетнамцы думали, что побеждают. Они полагали, что большинство американцев не желает войны. Но они недооценили президента Никсона. Он знал, что чем мы сильнее, тем с большей готовностью коммунисты идут на переговоры. Они понимают только язык силы».
Джон Маккейн провел в плену пять с половиной лет и вернулся на родину после заключения мира в Париже. Соглашения были подписаны 27 января 1973 года. Маккейна отпустили 15 марта. Он вернулся на родину героем. Его принял президент Ричард Никсон. Фотография Маккейна на костылях обошла всю страну. Он получил высшие награды, которых удостаиваются американские военнослужащие, в том числе медаль, которой отмечают мужество солдат, прошедших через вражеский плен.
— Что касается моих планов на будущее, — говорил тогда Маккейн журналистам, — то я хотел бы остаться на флоте, если я смогу вновь летать. Это зависит от успехов хирургов, которым предстоит заняться моими руками и ногой. Если придется уйти с флота, я надеюсь послужить правительству в каком-нибудь ином качестве. Я имел возможность о многом подумать и пришел к выводу, что одна из самых важных вещей в жизни — помимо заботы о семье — это быть полезным своей стране.
Он лечился девять месяцев. Курс реабилитации был очень болезненным. Он терпел, потому что хотел, чтобы врачи признали его годным к действительной военной службе. Он окончил курс в национальном военном колледже, продолжил службу и вновь летал. В 1977 году героя войны прикомандировали к комитету сената по делам вооруженных сил. Потолкавшись в Капитолии, Маккейн стал говорить, что он не глупее сенаторов, которых наблюдает каждый день. Почему бы ему самому не заняться политикой?
Конечно, он хотел бы стать адмиралом, как отец и дед. Но, во-первых, из-за травм он с трудом сдавал ежегодный экзамен по физической подготовке. Во-вторых, он никогда не командовал морскими соединениями. Когда речь идет о прохождении службы, исключения не делаются даже для героев. Он второй раз женился, переехал к жене в Аризону и выставил свою кандидатуру в конгрессе.
В округе его именовали чужаком. Но он объяснил избирателям:
— Друзья, я двадцать два года прослужил на флоте. Мой отец служил на флоте. Мой дед служил на флоте. Если ты военный, тебя постоянно переводят с места на место. Мы жили во всех концах нашей страны. Конечно, мне бы хотелось всю жизнь провести вместе с вами в таком чудесном месте, как Аризона, но моя судьба сложилась иначе. Честно говоря, дольше всего на одном месте я жил в Ханое, когда попал в плен…
После подписания соглашения о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме Соединенные Штаты могли оправдать свой уход тем, что теперь противостоящие вьетнамские стороны займутся поисками согласия. На самом деле мир не наступил.
Руководитель Северного Вьетнама Ле Зуан объяснил товарищам на юге:
— Для нас самым важным в Парижском соглашении является не признание существования двух администраций на юге и не продвижение к созданию коалиционного правительства, а то, что американские войска должны уйти, а наша армия остается.
Пленум ЦК поставил задачу: «уничтожить врага и освободить Южный Вьетнам».
После ухода американских войск у Южного Вьетнама не было шансов. 30 апреля 1975 года партизанские отряды и части регулярной Вьетнамской народной армии взяли Сайгон. Боявшиеся коммунистов вьетнамцы умоляли американцев вывезти их из страны. Эвакуироваться удалось немногим. Сайгон ненадолго оказался во власти мародеров, но ушлые торговцы, потрафляя новой власти, уже вовсю торговали портретами Хо Ши Мина. После поражения юга из страны бежало полтора миллиона человек. Восемьсот пятьдесят тысяч обосновались в США. Американцы не имели ни сил, ни желания вмешиваться. Они были благодарны Никсону за то, что он ушел из Вьетнама.
В детстве Ричард Никсон хотел стать железнодорожником. Он вырос в поселке Йорба-Линда, где жили три сотни человек. Раз в день через поселок проходил поезд. Свисток паровоза, тормозящего у переезда, будил в нем грезы о тех местах, в которых он мечтал побывать…
Его отец Фрэнк Никсон построил дом и открыл автозаправку. Спальня детей была над гаражом. Потом он превратил заправку еще и в магазин. Ричард Никсон работал в лавке отца и рано утром ездил с ним на рынок, чтобы к открытию лавки доставить свежие фрукты и овощи. Это приносило неплохой доход.
Ричард очень хотел учиться. Еще он занимался на фортепиано и на скрипке. Но в июле 1923 года на семью обрушилось первое несчастье — заболел младший сын Артур. Точного диагноза поставить тогда не удалось, врачи говорили, что у мальчика энцефалит или менингит и он вряд ли выживет. Мальчик скончался 10 августа 1925 года в семь лет.
Фрэнк Никсон решил, что смерть младшего сына, возможно, кара Господня за то, что семья слишком увлеклась зарабатыванием денег. Он закрывал заправку и магазин по воскресеньям, стал чаще ходить в церковь, ездил слушать известных проповедников. Ричард играл на пианино во время церковных служб. Впоследствии он считал, что он добился всего не в результате стечения обстоятельств, удачи. Он считал это триумфом его воли, благословленной Всевышним.
В 1939 году Ричард Никсон хотел стать специальным агентом ФБР, но его кандидатура была отвергнута по причине «недостатка агрессивности». Возможно, кадровики ошиблись. Политик Никсон проявил себя на фронте борьбы с коммунистами. В тридцать девять лет, молодой и напористый, он был сочтен подходящим кандидатом, чтобы баллотироваться в вице-президенты вместе с Эйзенхауэром.
Но тут пресса сообщила, что Никсону кое-что перепало лично из предвыборного фонда, созданного одним богатым калифорнийцем. Заговорили о том, что кандидатуру Никсона придется снять. Но он сделал неожиданный шаг. Он выступил по телевидению и подробно рассказал о состоянии своих финансов. Такого еще никто не делал. Он признался, что один поклонник из Техаса прислал его детям щенка.
— И вы знаете, — говорил Никсон, — наши дети, как все дети, привязались к щенку. И вот что я хочу вам сказать сейчас: что бы там об этом ни говорили, со щенком мы не расстанемся!
Эта фраза растрогала зрителей. Люди оценили его откровенность. Он неожиданно встал со стула и продолжал говорить без бумажки:
— Я не считаю, что должен снять свою кандидатуру. Я не капитулянт. И, между прочим, моя жена Пэт тоже не капитулянтка. Ирландцы никогда не отступают. Я предлагаю, чтобы национальный комитет Республиканской партии решил вопрос, должен я оставаться кандидатом или нет. А вас я хочу попросить помочь найти правильное решение — пишите и телеграфируйте ваше мнение. И я ему подчинюсь.
Ричард Никсон победил. Он стал вице-президентом и оставался им восемь лет. Он рассчитывал завоевать Белый дом после Дуайта Эйзенхауэра. Но в 1960 году проиграл Джону Кеннеди. После такой успешной карьеры проигрыш казался ударом.
— Труднее всего расставаться с машиной, — говорил один из бывших вице-президентов. — Еще сегодня меня поджидают автомобиль, шофер и агент секретной службы. А завтра я лишен всего этого. Требуется время, чтобы свыкнуться с новым положением.
В 1962 году Никсон потерпел поражение на выборах губернатора Калифорнии.
— Я полагал, что, проиграв двое выборов кряду, политически я кончился, — вспоминал Никсон. — Все списали меня, и я сам себя списал.
Но в 1968 году он победил на президентских выборах. Ричард Никсон сделал карьеру на антикоммунизме. Он был классическим рыцарем холодной войны. На съезде Республиканской партии в 1960 году Никсон заявил:
— Если господин Хрущев уверяет, что наши внуки будут жить при коммунизме, давайте ответим ему, что его внуки будут жить в условиях свободы. Я верю в американскую мечту, потому что она реализовалась в моей собственной жизни…
В этом историческом споре Никсон выиграл. Сын Хрущева в перестроечные времена перебрался в Америку и даже получил гражданство Соединенных Штатов.