Восстание на Балканах в 1876 году. — Возбуждение, вызванное этим восстанием в России. — Отвращение к войне у Александра II. — Александру II не удается избежать воины. — Пребывание Александра II в Кишиневе. — Приезд в Кишинев княжны Долгорукой. — Проливные дожди задерживают переправу русских войск через Дунай. — Военные успехи. — Радость в России. — Письма Александра II к Екатерине Михайловне: физическое и моральное отвращение Александра II к войне

В 1876 году Россию захватила националистическая горячка. Балканский полуостров был охвачен пламенем и залит кровью. От Дуная до Эгейского моря болгары, боснийцы, черногорцы и сербы в отчаянии пытались сбросить с себя турецкое иго.

Красноречие Аксакова, Самарина, Каткова, Тютчева взволновало общественное сознание и оживило идеи панславизма. В опьяняющей атмосфере Московского Кремля говорили лишь о Византии, о Царьграде, Золотом Роге, Святой Софии, завещании Петра Великого и об исторической миссии русского народа.

Приводили слова Аксакова, утверждавшего, что история России так же значительна, как Священное Писание, и что к ней должно относиться, как к житию святых. Вскоре все слои общества от дворянства до крестьян и от интеллигенции до купцов были охвачены националистическим бредом.

Немногие уцелели от этой заразы. Еще меньше было тех, кто открыто с ней боролся. Один из этих последних, князь Вяземский с изумительным ясновидением писал своему другу: "Все, что собираются делать для решения Восточного вопроса, кажется мне каким-то кошмаром. Неужели мы должны жертвовать нашей жизнью и кровью, а, быть может, также и нашим будущим для процветания сербов и болгар? Пусть сербы борются за сербов, болгары за болгар, русские за русских. Безумие — считать себя больше славянами, чем русскими. Религия тут ни при чем. Религиозная война — худшая из войн. Это нелепость и анахронизм. Нельзя турок осуждать за то, что Бог их создал мусульманами, и требовать от них христианских добродетелей. Это нелепо. Изгоните их из Европы, если вы это можете, окрестите их, если вы знаете, как за это приняться. Если же нет, то оставьте в покое и турок, и Восточный вопрос".

Эти взгляды совпадали с личными взглядами Александра II. Он много раз развивал их своим министрам. Он говорил о них и Екатерине Михайловне, прибавляя к этим политическим соображениям и признание своего непреодолимого отвращения к войне. Но воля даже самого могущественного самодержца ничто в сравнении с таинственными, глубокими, бессознательными импульсами, веками накопляющимися в душе народа.

Во второй половине марта 1877 года царь не смог более противиться общему желанию. Исчезали последние шансы на мирный исход. Переговоры между Санкт-Петербургом и Константинополем носили характер пустой формальности. Русские войска накоплялись в Бессарабии и на южной границе Кавказа. И теперь, когда жребий был брошен, надо было мужественно встретить испытание.

28 марта Александр II, производивший смотр войскам на юге России, писал княжне Долгорукой: "Из письма моего брата (великого князя Николая Николаевича, который должен был быть назначен главнокомандующим) я с радостью вижу, что войска смогут выступить, лишь только будет отдан приказ. Да поможет нам Бог и да благословит Он наше оружие! Ты лучше других поймешь, что я чувствую, ожидая начала войны, которой я так хотел избежать".

На следующий день Александр II вновь писал: "Я получил подтверждение отклонения протокола; но ни одного слова о приезде посла, что, вероятно, будет отклонено. Лишь тогда мы сможем определить время начала военных действий и обнародования манифеста. Признаюсь, что все это преследует меня, как кошмар".

С этого времени события идут быстрым темпом. 11 (23) апреля русский поверенный в делах Нелидов передал в Константинополь великому визирю объявление войны. В этот же день бессарабская армия под командованием великого князя Николая перешла Прут и направилась к Дунаю. Одновременно с ней кавказская армия под командой великого князя Михаила вступила в турецкую Армению. В четвертый раз за 68 лет двуглавый орел, унаследованный Московиею от Византии, нападал на Турцию.

Общественное мнение в России, нетерпеливое и возбужденное, испытало сразу разочарование.

Переправа войск через Дунай шла чрезвычайно медленно ввиду того, что в распоряжении Генерального штаба было всего две проселочных и одна железная дорога. Положение ухудшалось скверной погодой. В течение мая проливные дожди обратили молдавскую равнину в громадное болото, в котором войска изнемогали и которое служило препятствием к правильной организации доставки снабжения. Почти месяц ушел на то, чтобы переправить 233 000 человек на левый берег Дуная; стратегическое развертывание закончилось лишь к концу мая.

Тогда началась самая трудная операция переправы через реку.

Следуя примеру своего отца, Николая I, лично присутствовавшего в 1828 году при переправе, Александр II решил отправиться к войскам.

12 (24) апреля он прибыл в Кишинев, где собственноручно подписал первый приказ о выступлении. В торжественном манифесте царь обратился к солдатам, благословляя их, как собственных детей, на выступление против Турции.

Александр II остался сам в Кишиневе в ожидании сконцентрирования армии на северном берегу Дуная.

23 апреля (5 мая) к нему приехала княжна Долгорукая.

В середине мая великий князь Николай известил его, что переправа назначена на 25 мая (6 июня) и что она состоится в Зимнице, против Систова.

24 мая (5 июня) царь выехал к месту переправы.

Прощание Александра II с княжной Долгорукой было очень тяжелым. Они мало говорили друг с другом, и глаза их не увлажнились слезами. В глубоком волнении они не могли говорить, так как словами нельзя было выразить того, что они чувствовали. Они приникли лишь друг к другу, и в долгом поцелуе им казалось, что они прощаются навеки.

В сопровождении своих трех сыновей, великих князей Александра, Владимира и Сергея, канцлера князя Горчакова, военного министра генерала Милютина, бывшего посла в Константинополе генерала Игнатьева государь 25 мая (6 июня) прибыл в Плоешти (вблизи Бухареста).

Там его ожидала большая неприятность. Возобновившийся несколько дней тому назад проливной дождь не прекращался. Дунай катил свои мутные волны, и его полноводие было небывалым за последние 40 лет. Он затопил всю Валахскую равнину.

26 мая (7 июня) его уровень на пять метров превышал нормальный. Переправа, откладываемая со дня на день, могла начаться лишь 15 (27) июня. Хорошо подготовленная и умело проведенная операция удалась на славу. После жестокого боя войска закрепились на правом берегу.

Государь тотчас же переправился на другой берег, чтобы поздравить свои войска. Он с радостью вступил на болгарскую землю, которую он освобождал от иноземного ига во имя святой православной Руси. Вернувшись затем на левый берег, он приказал расположить царскую ставку в Зимнице, где саперы торопливо сооружали постоянный мост.

Русские войска блестяще развивали свой начальный успех. В несколько дней они заняли всю линию Янтры, а в то же время кавалерия, под командой генерала Гурко, смело втягивалась в дефиле Балканских гор. 25 июня (7 июля) русский флаг развевался в Тырнове, старой столице Болгарии.

В России нетерпение и разочарование последних месяцев уступило место бешеному воодушевлению. Ждали, что к концу июля будет взят Адрианополь, в августе Константинополь и вновь крест Спасителя заблистает на Святой Софии.

Европа с недоумением смотрела на быстрое развитие событий. Особенно сильное возбуждение было в Лондоне, где все газеты на разные лады повторяли одно и то же: "Надо остановить русских".

Не без тревоги следил государь в Зимнице за отношением Европы к войне. 18 (30) июня вот что он писал княжне Долгорукой: "Депеши из Вены удовлетворительные, из Лондона гнусные. Любопытно то, что в самом министерстве большинство высказывается против войны, что, конечно, не имеет никакого значения, так как дело решает… Биконсфильд в своей упрямой башке".

Но политические и стратегические заботы поглощали не все внимание Александра II. Зрелище войны, убитые, умирающие, раненые, пожарища, разрушения, зверства — все это заставляло трепетать его сердце. В своих ежедневных письмах к Екатерине Михайловне он все время среди слов нежности и любви пишет об этих ужасах войны. "После обеда, — пишет он 23 июня (5 июля), — я пошел посмотреть на двух несчастных болгар, зверски изуродованных турками. Наши казаки нашли их на дороге из Никополя в Систово и привезли их в госпиталь Красного Креста, находящийся в ста шагах от моего дома. Я предложил Уэльслею (полковник Уэльслей был английским военным атташе при Главной квартире), который обедал вместе со мной, пойти полюбоваться зверствами покровительствуемых англичанами турок. Один из этих несчастных только что скончался, и около его трупа была его жена. Его голова была раздроблена двумя крестообразными ударами сабли. У другого три раны. Надеются его спасти. При нем его молодая беременная жена".