– Ты так хорошо одеваешься! – с восхищением сказал Сталин своей невестке Жене Аллилуевой. – Тебе следовало работать бы закройщицей.

– Да что вы! – Женя рассмеялась. – Я и пуговицы не могу пришить. Мне их пришивает дочь!

– Ну и что! – Вождь хмыкнул. – Ты бы учила советских женщин, как нужно одеваться.

После смерти Нади Женя практически переехала к Сталину, чтобы присматривать за ним. Похоже, в 1934 году их дружеские отношения переросли в нечто большее. Тридцатишестилетняя Женя была дочерью священника из Новгорода. Это стройная и похожая на статуэтку голубоглазая женщина с волнистыми белокурыми волосами, ямочками на щеках, вздернутым носиком и широким, всегда полураскрытым в улыбке ртом. У нее замечательная кожа с золотистым оттенком и решительный характер. Женю Аллилуеву трудно назвать красавицей, но эта «роза новгородских полей», казалось, так и пышет здоровьем. Вынашивая дочь Киру, она накануне родов колола дрова. В то время как Дора Казан одевалась в строгие платья, а Екатерина Ворошилова постоянно полнела, Женя носила платья с оборочками, яркими воротничками, шелковыми платками и оставалась молодой, свежей и очень женственной.

Дамы, окружавшие Сталина, находили его тем более привлекательным, что после смерти Нади и убийства Кирова он, несомненно, страдал от одиночества. Власть сама по себе сильное возбуждающее средство, а в комбинации с силой, одиночеством и горем она и вовсе превращается в коктейль, от которого голова идет кругом. Но Женя отличалась от других женщин, входивших в окружение Сталина. Она познакомилась с ним уже после того, как вышла замуж за брата Нади, Павла. Они с мужем много времени жили за границей и вернулись из Берлина незадолго до самоубийства Надежды Аллилуевой. Тогда-то между овдовевшим Сталиным и этой беспечной, веселой женщиной возникли совершенно иные отношения. Брак между Женей и Павлом не был особенно счастливым и легким. По своему характеру Павел совсем не подходил к профессии военного. Это мягкий мужчина, склонный, как и Надя, к истерикам. Женя была недовольна, что у нее слабохарактерный муж. Если бы не Сталин, они бы развелись в начале тридцатых. Но вождь запретил развод. Несмотря на то что Надя застрелилась из подаренного братом пистолета, отношение Сталина к Павлу Аллилуеву не изменилось. Об этом говорит хотя бы то, что Павел часто оставался у него ночевать.

Сталин восхищался тем, как горячо Женя любила жизнь. Она не боялась вождя. В свой первый после возвращения из Берлина приезд в Зубалово Аллилуева увидела на столе тарелку с супом и быстро его съела. Затем в комнату вошел Сталин.

– Где мой луковый суп? – спросил он.

Жене пришлось признаться, что она его съела. Такой поступок, соверши его кто-нибудь другой, мог вызвать вспышку гнева, но в случае с Женей Сталин только улыбнулся и сказал:

– Надо будет распорядиться, чтобы наливали две тарелки.

Она всегда говорила то, что думала. Женя Аллилуева (хотя и не единственная), рассказывала Сталину в 1932 году о голоде. Опять же, другому человеку столь смелый поступок мог стоить головы. Женю Сталин за такую дерзость простил.

Женя Аллилуева много читала. Как-то Сталин спросил, что ему почитать. Она посоветовала заняться историей Древнего Египта и пошутила, что он уже многое перенял у фараонов. Сталин часто хохотал от ее незамысловатых шуток. Беседы с ней напоминали ему забавные разговоры с соратниками из политбюро. Женя замечательно пела частушки. Сталин с удовольствием слушал ее.

Женя не могла не подшучивать над строгими партийными матронами. Сталину тоже нравилось разыгрывать своих придворных. Как-то раз Полина Молотова, возглавлявшая косметическую промышленность СССР, похвалилась, что надушилась своим последним изделием, духами «Красная Москва».

– Так вот почему от вас так приятно пахнет! – галантно проговорил Сталин, принюхиваясь.

– Как бы не так, Иосиф! – вмешалась в разговор Женя. – От нее пахнет «Шанелью № 5».

Женя быстро поняла, что допустила бестактность. Такого рода шутки делали членов большой сталинской семьи врагами. Причем происходили эти распри накануне превращения политики в кровавую и очень опасную профессию. Подобные замечания сходили с рук одной Аллилуевой, потому что Сталин уважал ее за независимость и дерзость.

В 1936 году Иосиф Виссарионович принял Конституцию. Женя вечно и везде опаздывала. Не успела она и к началу церемонии. Аллилуева тихо вошла в зал и облегченно перевела дух, уверенная, что никто не заметил опоздания.

После церемонии к ней подошел Сталин. Он поздоровался и пожурил.

– Как ты меня разглядел? – удивилась она.

– Я вижу все. – Вождь самодовольно улыбнулся. Это была абсолютная правда. Зрение, слух и другие чувства у него были острыми, как у кошки. – Я разгляжу за два километра. Ты единственная, кто осмеливается опаздывать.

Сталин, оставшись один с детьми, часто советовался с Женей Аллилуевой, как воспитывать Василия и Светлану. Светлана быстро превращалась в девушку. Когда она надела первую юбку, Сталин прочитал ей строгую лекцию о большевистской скромности.

– Разве может девочка носить такие платья? – спросил он Аллилуеву. – Я не хочу, чтобы она показывала колени.

– Но это же естественно, – возразила Женя.

– И она еще просит деньги, – пожаловался вождь.

– Ну и что здесь страшного? – Аллилуева улыбнулась.

– Может, и ничего. Но для чего ей деньги? – упорствовал Сталин. – Человек вполне способен прожить на десять копеек в день.

– Брось, Иосиф! – Женя рассмеялась. – На десять копеек в день можно было прожить до революции, а не сейчас.

– А я думал, что и сейчас можно, – задумчиво произнес он.

– Как им удается держать тебя в неведении? Они что, печатают специальные газеты?

Только Женя Аллилуева могла разговаривать с вождем в таком тоне.

Очевидно, примерно в это же время Сталин и Женя стали любовниками. Историкам не суждено знать, что происходит за дверями спальных комнат. В случае с большевиками этот вопрос усложняет их любовь к конспирации и пуританская мораль. За отношениями между Сталиным и Женей наблюдала Мария Сванидзе. В то лето от Марии не укрылось, что Женя из кожи вон лезет, чтобы остаться со Сталиным наедине. Из дневника Сванидзе мы узнаем, как зимой того же года Сталин приехал домой и нашел там Марию и Женю. «Он пошутил над Женей, что она опять начала поправляться, – пишет Сванидзе. – Разговаривал с ней очень ласково. Теперь, когда мне все известно, я буду еще внимательнее следить за ними…»

«Сталин любил мою мать», – утверждала Женина дочь Кира. Можно, конечно, возразить, что дочерям часто кажется, будто великие люди влюблены в их матерей, но ее двоюродный брат, Леонид Реденс, тоже считал, что тут была не просто дружба. Есть и другое свидетельство. Позже, во второй половине тридцатых, Лаврентий Берия предложил Жене… выйти за Сталина замуж. Скорее всего, это неуклюжее предложение исходило от самого вождя. Когда она вновь вступила в брак после смерти Павла Аллилуева, Сталин был вне себя от ярости. Очевидно, он ревновал Женю.

С Женей Сталин всегда был мягок и вежлив. Анне Реденс и Марии Сванидзе он звонил крайне редко, а вот с Женей, по словам Светланы, разговаривал практически каждый день. Причем даже тогда, когда их роман закончился.

Конечно, Евгения Аллилуева была далеко не единственной привлекательной женщиной при дворе красного царя. В середине тридцатых годов вождь все еще вел жизнь, в которой находилось место самым разным молодым и ветреным женщинам.

Но в тот памятный декабрьский вечер у ног вождя сидела именно Женя.

28 декабря убийца Кирова, Николаев, и четырнадцать его сообщников предстали в Ленинграде перед судом. Большой специалист по вынесению смертных приговоров, Ульрих, напоминавший многим змею, позвонил Сталину в Москву, чтобы получить указания.

– Заканчивайте с ними, – лаконично велел вождь.

В соответствии с «законом 1 декабря» все они были расстреляны через час после этого разговора. Та же трагическая участь ждала и их ни в чем не виноватых родных и близких. Всего в декабре 1934 года был казнен 6501 человек. В то время у Сталина еще не имелось четко разработанного плана по проведению Большого террора. Он пока лишь интуитивно догадывался, что партию можно подчинить, только очистив ее от противников. Другого же способа избавления от врагов помимо физического уничтожения он не знал. Сталин со своей сверхразвитой интуицией постепенно подходил к осмыслению стоящей перед ним задачи. Следователи НКВД не могли связать Ленинград с «московским центром» Зиновьева и Каменева, но чекисты обладали талантом убеждения арестованных. Террорист дал обвинительные показания против Зиновьева и Каменева. Соратники Ленина были приговорены к десяти и пяти годам тюремного заключения соответственно. Сталин распространил секретное письмо, в котором говорилось, что со всей оппозицией следует обращаться как с белогвардейцами – арестовывать и изолировать. НКВД работал, не покладая рук. Волна арестов вскоре превратилась в бурную реку. Лагеря затопил «Кировский поток».

В это же самое время Иосиф Виссарионович начал джазовую оттепель. «Жить стало лучше, товарищи, – не без юмора говорил он. – Жить стало веселее».

11 января 1935-го Сталин и большинство членов политбюро присутствовали на гала-представлении советского кинематографа в Большом театре. Мероприятие напоминало церемонию «Оскар». Только не было глупых шуток, и советских режиссеров награждали не позолоченными статуэтками, а орденами Ленина.

«Из всех искусств для нас важнейшим является кино», – говорил Ленин. Кинематограф был искусством нового общества. Сталин лично следил за развитием советского Голливуда и руководил им при помощи Главного управления кинопромышленности, затем Комитета по делам кинематографии. Эту организацию возглавлял Борис Шумяцкий, с которым Сталин когда-то сидел в ссылке. Вождь следил за каждым шагом режиссеров, за съемками фильмов и даже читал сценарии. Он обсуждал фильмы со своими соратниками и просматривал каждую картину перед выходом в прокат. Помимо всего прочего Сталин был еще и главным цензором – Йозефом Геббельсом и Александром Кордой в одном лице.

Вождь был помешан на кино. В 1934 году он так много раз посмотрел советский вестерн «Чапаев» и комедию «Веселые ребята», что выучил их наизусть. Григорий Александров снимал «Веселых ребят» под пристальным руководством Сталина. После окончания съемок Шумяцкий решил показать только первую часть, сказав, что съемки второй части еще не закончены. Иосифу Виссарионовичу картина понравилась.

Шумяцкий вызвал Александрова, который взволнованно ходил около кинозала:

– Вас ждут при дворе.

– Веселая картина, – сказал Сталин Александрову. – Я отдохнул, как после месяца отпуска…

Ободренный такой оценкой своего творчества Александров немедленно приступил к съемкам серии веселых и легких музыкальных комедий. После «Цирка» он снял самый любимый фильм Сталина – «Волга-Волга». Когда режиссер приступил к работе над последним фильмом этой серии, он назвал его «Золушкой». Сталину название не понравилось, и он подготовил список из двенадцати возможных вариантов названий. Александров выбрал «Светлый путь».

Когда за помощью к Сталину обратился Александр Довженко, снимавший картину «Аэроград», его в тот же день пригласили в «Маленький уголок». Кроме хозяина кабинета, там находились и Ворошилов с Молотовым. Сталин попросил режиссера прочитать сценарий. Позже он предложил Довженко тему для его следующего фильма.

– Ни мои слова, ни газетные статьи ни к чему вас не обязывают, – великодушно сказал вождь. – Вы свободный человек. Если у вас другие планы, занимайтесь ими. Не смущайтесь. Я хочу, чтобы вы это знали.

Вождь посоветовал режиссеру чаще использовать замечательные русские народные песни, которые любил крутить на граммофоне.

– Вы когда-нибудь их слышали? – поинтересовался Иосиф Виссарионович.

– Нет. – Довженко, у которого, как выяснилось, не было граммофона, покачал головой.

Позднее режиссер вспоминал: «После этого разговора не прошло и часа, а мне домой уже привезли граммофон, подарок вождя. Я буду трепетно относиться к нему до конца жизни».

Пока Довженко умилялся сталинским граммофоном, партийные руководители решали, как поступить с Сергеем Эйзенштейном, тридцатишестилетним режиссером-авангардистом, снявшим «Броненосец Потемкин». В жилах Эйзенштейна текла латышская, немецкая и еврейская кровь. Он слишком долго находился в Голливуде и, как сообщал Сталин американскому писателю Эптону Синклеру, «потерял доверие друзей в СССР». Сталин сказал Кагановичу, что Эйзенштейн – троцкист, а может, и еще хуже.

В конце концов Эйзенштейна уговорили вернуться. Ему поручили снять «Бежин луг». В основе фильма лежала история Павлика Морозова, юного героя, который выдал отца-кулака. Картина получилась чересчур помпезной и не понравилась Сталину. Но он знал, что Эйзенштейн очень талантлив. Когда отношения с фашистской Германией начали портиться, вождь поручил Сергею Эйзенштейну снять фильм об Александре Невском, разбившем шведских и немецких завоевателей. Картина «Александр Невский» должна была прославлять детище Сталина – социализм, объединенный с русским национализмом. Вождь остался доволен, историческая картина ему очень понравилась.

Сталин написал длинное письмо режиссеру Фридриху Эммлеру, в котором разбирал его фильм «Великий гражданин». В третьем пункте читаем: «Обращения к Сталину следует убрать. Сталина замените Центральным комитетом».

Скромность Сталина нередко была такой же показной, как и самые яркие проявления культа его личности, который провозгласили соратники. Он не возражал, потому что считал это победой над комплексом неполноценности. Микоян и Хрущев позднее упрекали Кагановича за то, что тот поощрял тщеславие Сталина и придумал сталинизм, предложив: «Давайте заменим слово „ленинизм“ во фразе „Да здравствует ленинизм“ на „сталинизм“!» Сталин подверг предложение критике. Но Железный Лазарь хорошо изучил Хозяина и знал, что идея пришлась тому по душе.

«Почему вы прославляете меня, будто я один принимаю решения?» – с наигранным возмущением спрашивал Сталин, а сам с удовольствием следил за тем, как в газетах расцветает культ его личности. В «Правде» в 1933–1939 годах его имя упоминалось в половине передовиц. Вождю всегда дарили цветы, его постоянно фотографировали с детьми. Появлялись статьи, авторы которых писали, как они познакомились с товарищем Сталиным. Имя Сталина было не только на земле, но и в небе. Пролетавшие над Красной площадью самолеты образовывали слово «Сталин». «Правда» восторженно писала: «Жизнь Сталина – наша жизнь, наше прекрасное настоящее и будущее». Когда вождь появился на VII съезде Советов, две тысячи делегатов, как один, вскочили на ноги и начали громко кричать, бешено хлопать. По словам одного писателя, в этом порыве объединились любовь, преданность и бескорыстность. «Как он прост! – восторженно прошептала рабочая с фабрики. – Как скромен!»

Культ личности был не только у Сталина, но и у других большевистских вождей – только, конечно, поменьше. Железный Лазарь или Железный комиссар, как еще называли Кагановича, смотрел на трудящихся с тысяч портретов, которые несли на парадах. Именем Ворошилова называли пайки в армии. Метких стрелков награждали значком «Ворошиловский стрелок». Дни рождения красного маршала отмечала вся страна. На них выступал сам Сталин. Детвора менялась почтовыми открытками, на которых были изображены народные герои. Храбрец Ворошилов, говорят, ценился значительно выше вечно угрюмого и насупленного Молотова.

Нельзя сказать, что скромность Сталина была на все сто процентов показной. Во многих сражениях между тщеславием и скромностью он поощрял похвалы в свой адрес и одновременно презирал их. Отвечая на просьбу директора Музея революции передать рукописи работ для того, чтобы сделать из них экспозицию, Иосиф Виссарионович язвительно написал: «Не думал, что в таком преклонном возрасте можно быть таким дураком. Книги издаются миллионными тиражами. Зачем кому-то нужна рукопись? Я сжег все рукописи!»

В Грузии собрались выпустить книгу о детстве вождя. Издатели попросили у Поскребышева разрешения, но Сталин строго-настрого запретил это делать. Он не только заметил, что это глупо и бестактно, но и потребовал наказать виновных. Впрочем, причина тут не столько в скромности, сколь в нежелании, чтобы народ знал о детстве и юности вождя. К этому периоду своей жизни Иосиф Виссарионович относился очень трепетно и прилагал все силы, чтобы сохранить в тайне.

Сталин прекрасно понимал всю глупость и абсурдность культа личности. Он был достаточно умен, чтобы осознавать, что рабскому поклонению грош цена. Однажды ему доложили, что студенту одного технического института грозит тюрьма за то, что тот попал бумажным дротиком в портрет Сталина. Виновный обратился к Сталину с просьбой о прощении. Вождь его поддержал. «С тобой поступают неправильно, – написал он юноше. – Прошу не наказывать! – В конце не удержался и пошутил: – Снайпера, который метко попадает в цель, нужно не наказывать, а награждать!»

И все же Иосиф Сталин нуждался в культе и тайно его лелеял. Он мог позволить себе быть откровенным с главой канцелярии, которому доверял больше, чем другим. В архивах Александра Поскребышева сохранились две очень примечательные записки. В ответ на просьбу колхозников разрешить им назвать колхоз именем Сталина вождь написал секретарю, что позволяет называть своим именем все что угодно. «Я не имею ничего против желания этих колхозников или других людей носить имя Сталина, – ответил он Поскребышеву. – Разрешаю впредь на подобные просьбы отвечать согласием от моего имени».

В канцелярию пришло письмо от очередного почитателя вождя. Он просил у тирана примерно того же. «Я решил изменить свое имя, – сообщал он. – Хочу, чтобы меня называли именем любимого ученика Ленина, Сталина».

«Не возражаю, – написал на письме вождь. – Даже согласен. Буду счастлив, потому что появится младший брат, которого у меня нет. Сталин».

Сразу после раздачи наград кинематографистам в политбюро снова пришла смерть.