В отличие от большинства своих предшественников на русском престоле, мнения о которых часто бывали полярными, Николай II заслужил у большинства современников и историков однозначную оценку — "неуд". Что и не удивительно, поскольку именно на нем закончилась династия, а сама Российская империя с отречением Николая рухнула. Ясно, что вина за это лежит не только на нем, но и на многих его предках, однако психологически последний всегда воспринимается виновным больше остальных. Досталось императору даже от монархистов: с их точки зрения, "часовой" самовольно покинул пост "помазанника".

Если разобраться, то наиболее снисходительно к неудачнику отнеслись РПЦ, причислившая государя и его семью к лику мучеников, и… марксисты, поскольку, по их мнению, как бы и что ни делал последний из императоров, царизм был все равно обречен в силу законов исторического развития.

В этом смысле "интуитивным марксистом" являлся и сам Николай II: он также полагал, что буквально все его усилия, в какую бы сторону они ни направлялись, обречены на неудачу. Разница лишь в том, что Николай ссылался при этом на мистику, рок и Библию, а Ленин — на классовую борьбу, диалектику и "Капитал".

С выводами марксистов соглашались, однако, далеко не все; большинство современников полагало, что Николай II просто бездарно завалил порученное ему историей дело. При этом, объясняя причины неудач монарха, чаще всего говорили об ограниченных умственных способностях последнего императора, его слабой воле и недостаточном образовании.

Чтобы доказать последнее, многие даже язвительно замечали, что Николай по своим знаниям, воспитанию и уму не тянул выше гвардейского полковника. Те же, кто особенно его не любил, и вовсе сравнивали царя с поручиком. Характеристика, правда, не очень вразумительная. Русская история знает немало блестяще образованных поручиков (их много, например, среди декабристов) и уж тем более помнит несметную тучу безграмотных и бесталанных полковников.

Чуть больше об уровне знаний Николая говорят не эмоции, а факты. Известно, например, что главный его воспитатель, англичанин Альберт Хис, университетского образования не имел. А потому и дал наследнику лишь то, что мог дать: прекрасный английский язык.

Кроме того, царь выучил французский, датский и немецкий языки, хотя последний — посредственно. Тот же Хис привил Николаю и страсть к спортивным упражнениям: царь обожал греблю, ходьбу, велосипед, турник, любил колоть дрова и стрелять по воронам.

Вторым источником, откуда будущий император черпал свои знания, была богемная гвардейская среда. Дневник наследника честно фиксирует его поездки с приятелями офицерами-аристократами к цыганам, количество выпитых ими бутылок шампанского и тяжелое похмелье по утрам.

Наконец, Николай слушал лекции Победоносцева. Хотя и неизвестно, что из них наследник усвоил.

Тем не менее, образовательный багаж у последнего российского императора формально имелся — все-таки два диплома о высшем образовании. Беда только в том, что наличие у человека диплома говорит о его истинных знаниях и способностях мало. Жена Николая II императрица Александра Федоровна также окончила Оксфордский университет и имела ученую степень доктора философии, что не мешало ей истово верить во всевозможные бредни безграмотных иностранных и русских провидцев и знахарей — сочетались же каким-то образом в голове императрицы Оксфорд и Распутин.

На практике в государственном управлении оба высших образования (военное и юридическое), похоже, мало помогали царю. Ни полководческих талантов, ни тяги к законотворчеству за ним не замечено.

Министр иностранных дел России в 1906–1910 годах Александр Извольский в своих воспоминаниях пишет:

Извольский прав: чтобы управлять такой страной, как Россия, умения делать "солнышко" на турнике, конечно, недостаточно.

Если с образованием Николая II есть хотя бы некоторая ясность, то вот характер последнего русского императора вызывал и продолжает вызывать немало безответных вопросов. Если не считать эмоций, проявляемых в кругу семьи (царь очень любил жену и детей), то во всем остальном психологически и эмоционально монарх чуть ли не герметично отгородился от окружающего мира. Качество крайне опасное для государственного человека, поскольку в этом случае и без того слабая связь между верхами и низами общества рвется окончательно и они начинают двигаться в разных направлениях.

Впервые в русской истории после Павла I в воспоминаниях современников о государе появляются слова о "болезненной воле" монарха, его "ненормальной психике" и "расстройстве души". Немало об этом рассуждал Витте, министр внутренних дел Иван Дурново, да и не только они.

Многие из приближенных к царю людей с недоумением отмечали, что не могут понять того хладнокровия, с которым Николай воспринимает дурные вести: то ли это признак огромного самообладания, то ли патологического равнодушия. Ему говорили о тяжких потерях на фронте, о забастовках, политическом кризисе, он в ответ кивал, но тут же переводил разговор на другую тему, рассуждая о делах второстепенных или, того хуже, об охоте, погоде и придворных сплетнях.

Царь вовсе не был бездельником и в меру сил и способностей нес свой крест правителя России: читал бумаги, выслушивал доклады, принимал посетителей, но при всем том с огромным трудом переносил возле себя людей толковых. Причем раздражали они его не столько умом — здесь особой зависти, кажется, не было, — сколько тем, что подобные советчики, верно оценивая ситуацию в стране, обычно пытались бить тревогу, "загружая" Николая неразрешимыми, с его точки зрения, проблемами.

Рутинный бюрократический труд по управлению империей его тяготил, но не раздражал, а вот экстремальная ситуация, а их в тот период было множество, вызывала у царя нечто вроде интеллектуального и душевного ступора. Таким образом, умные и беспокойные люди рядом с государем долго не задерживались.

Некоторые, называя царя коварным, на самом деле вкладывали в это определение совсем не то значение, что принято обычно. Под коварством Николая, как правило, подразумевали его склонность, например, в беседе с министром сначала полностью согласиться с какой-то идеей, а на следующий день подписать прямо противоположное распоряжение. На самом деле никакого коварства здесь не было, просто монарх не мог противостоять напористому собеседнику и сказать ему "нет". Государю легче было согласиться, пообещать, а затем, избавившись от докучливого министра, сделать все наоборот.

Эту особенность — убегать от действительности и сложных решений — современники приметили за Николаем с самого начала его царствования, еще с Ходынки, трагедии, случившейся на празднике в честь коронации нового императора 18 мая 1896 года. Тогда в результате безобразной организации народного гулянья на Ходынском поле из-за возникшей давки (толпа рвалась к бесплатным сладостям и подарочным кружкам, а попадала в западню — давно вырытые на поле и всеми забытые рвы) погибли две тысячи человек. Николай огорчился, в дневнике записано: "Отвратительное впечатление осталось от этого известия", но к вечеру отправился на бал к французскому посланнику. Мать потребовала отменить все увеселения и наказать виновных в трагедии, невзирая на родственные связи (генерал-губернатором Москвы являлся великий князь Сергей Александрович), но сын мудрый совет не услышал.

"Бедняга Ники" — так часто именовала сына в своих письмах мать императора Мария Федоровна: все свое царствование совершал одну ошибку за другой. И первой был тот самый бал после кровавой Ходынки.

Пир во время чумы, где Ники весело кружился с молодой женой на глазах у гостей, смущенных шокирующим поведением государя, запомнился в России всем. Так что первые свои шаги на пути к пропасти Николай II и императрица Александра Федоровна сделали вальсируя. И классовая борьба тут совершенно ни при чем.

Это была личность не без странностей, или, как говорят психиатры о некоторых подобных пациентах, это была "как бы" личность, то есть личность ущербная, неполноценная, с немалыми пустотами. Писательница Зинаида Гиппиус заметила, вспоминая о прошлом, что "царя — не было" и что "от Николая Романова ушли, как от пустого места". В этом замечании есть большая доля правды.

Даже родители понимали, что Ники для престола негоден, но все остальные братья получились еще хуже. Ключевский, не без брезгливости наблюдая за последним царем, во всем винил датские гены:

Несет ли волевая и далеко не глупая Мария Федоровна ("варяжка") вину за гибель династии? Потомство и вправду получилось так себе, но чьи гены здесь больше виноваты — немецкие или датские, — вопрос спорный. Николай II не смог передать трон своему единственному сыну Алексею, смертельно больному гемофилией. Но это "приданое" в дом Романовых принесла не мать, а жена Николая — Александра Федоровна, или Аликс, дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Эрнеста Людвига IV.

Известна история о том, как на одном из торжественных приемов во дворце Александр III, уединившись от всех со знатоком XVIII века Барсковым, шепотом выпытывал у него, не знает ли тот, кто все-таки на самом деле был отцом Павла I. На что Барсков с откровенностью хирурга, привыкшего резать по живому, ответил, что вообще-то, учитывая характер Екатерины, им мог быть кто угодно, хоть чухонский крестьянин, но скорее всего прапрадедом его императорского величества был граф Салтыков. "Слава тебе Господи, — перекрестился государь, — значит, во мне есть хоть немного русской крови".

Если и впрямь царскую родословную подправил Салтыков, то это последнее вливание свежей крови в династию "русских царей". Если же отцом Павла являлся все-таки Петр III, то русской крови в Романовых еще меньше, примерно как вина в реке.

Начиная с Николая I, им всем страстно хотелось быть русскими. И все они тем не менее с необычайным упорством следовали установленной традиции — женились на принцессах из одного и того же германского питомника, где все были друг другу уже трижды, если не больше, родственниками. Стоит ли после этого обвинять во всех грехах одну "варяжку"? Как говорил Гораций, "мера должна быть во всем, и всему, наконец, есть пределы".

Царская династия эти пределы явно преступила, чем и помогла русским марксистам.

Повторять хорошо всем известные трагические события последнего царствования, полагаю, не стоит. Отмечу лишь одно. Рок роком, но Николай, напоминая этим Петра III, нигде не упустил случая, чтобы ему помочь.

Лишь один пример — Русско-японская война.

Как утверждает "Всемирная история войн", основной причиной русско-японского столкновения "был геополитический конфликт, создавший на Тихом океане ситуацию пата". Имеется в виду, что русский флот оказался блокированным в Японском и Желтом морях японскими силами. Но одновременно сам русский флот угрожающе нависал (эффект так называемой стратегической тени) над Японией, перекрывая таким образом Стране восходящего солнца "все возможные направления экспансии". Между тем "само географическое положение вынуждало Японскую империю развиваться через войны, — замечают военные историки. — Она стала "державой европейского уровня", выиграв войну с Китаем. Она стала "великой державой" после победоносной Русско-японской войны. А в ходе конфликта с США в 1941–1945 годах Японская империя пыталась стать "мировой державой"".

Если следовать изложенной выше логике, то Русско-японская война являлась неизбежной. Даже если бы Россия убрала из Тихоокеанского региона свой флот, столь беспокоивший японцев, то она никак не могла отбуксировать на Балтику весь русский Дальний Восток, а он наряду с китайскими и корейскими территориями и был одним из самых желанных и "возможных направлений японской экспансии".

Вместе с тем, хотя соблазн обвинить во всех грехах японцев велик, факты говорят о том, что конфликт был спровоцирован не только экспансионизмом воинственных самураев. Война стала следствием глубоких противоречий между Россией, Англией, Германией, Францией, США и Японией. Каждая из этих стран имела в регионе свои интересы, проводила свою политику и добивалась здесь своего преобладающего влияния. Интересы были у всех, но "вляпалась" в беду лишь Россия, причем при самом активном участии Николая II.

Причин Русско-японской войны можно назвать немало, но едва ли не решающую роль здесь, как это обычно бывает, сыграли деньги: частные интересы ряда лиц, приближенных к Николаю. Одним из таких лиц был статс-секретарь и член Особого комитета по делам Дальнего Востока Александр Безобразов, имевший свою долю в так называемом "Русском лесопромышленном товариществе". Это была частная концессия, охватывавшая бассейны рек Ялу и Тумыни и тянувшаяся на 800 километров вдоль китайско-корейской и русско-корейской границ от Корейского залива до Японского моря.

Влиятельная придворная группировка "безобразовцев" была заинтересована в том, чтобы обеспечить военно-политическое присутствие России в этой обширной зоне на постоянной основе. Именно "безобразовцы" противостояли требованиям Витте вывести русские войска из Маньчжурии и не придавать частному коммерческому проекту рискованный военно-стратегический характер. Эта же группировка, опираясь на поддержку царя, настояла в 1903 году на изменении курса русской политики на Дальнем Востоке, то есть на отказе от выполнения договора с китайцами о выводе русских сил из Маньчжурии и, наоборот, на ускоренном наращивании военного присутствия России на Тихом океане. "Русские самураи" (Николай II с Безобразовым) желали войны не меньше, чем японские.

В том, что будущая кампания станет победоносной, были уверены в Петербурге далеко не все, но решающее слово оставалось, естественно, за царем. Туристический вояж в Японию, который он совершил когда-то, будучи еще наследником престола, сыграл с ним злую шутку: Николай всерьез полагал, что прекрасно знает Восток. Мрачные прогнозы Сергея Витте, который построил КВЖД, основал Русско-Китайский банк, неоднократно вел переговоры с китайцами и японцами по территориальным, политическим и финансовым вопросам, царь принимать во внимание не желал.

Не встревожили Николая даже выводы, сделанные военным министром Алексеем Куропаткиным, который посетил Японию с официальным визитом летом 1903 года. Рекогносцировка, проведенная министром, показала, что противник вовсе не так слаб, как это представляется государю, а главное, что при любом исходе, даже самом удачном, война с Японией России невыгодна. Куропаткин не предлагал, как Витте, полностью уйти из Маньчжурии, но настаивал на том, что война гибельна, а следовательно, необходимо искать компромисс с Японией, США и европейскими державами, имеющими в регионе свои интересы.

Исторический парадокс: одному противнику войны с Японией — Куропаткину — придется уже год спустя воевать с японцами в качестве главнокомандующего, а другому — Витте — выпадет жребий бороться с японцами на дипломатическом фронте, добиваясь для России достойного мира. Между тем ни один из тех, кто толкал страну к войне, когда дошло до дела, не проявил ни талантов, ни желания бороться за национальные интересы.

Впрочем, и это в отечественной истории дело обычное.

После поражения в Русско-японской войне падение царизма стало лишь вопросом времени. Император по инерции еще устало правил, подданные по инерции еще устало подчинялись, но завод у часов заканчивался, куранты били все глуше и тоскливее. Резкая критика режима открыто звучала теперь из уст крупнейших политических деятелей страны. "Не Россию разбили японцы, — писал Витте, — не русскую армию, а наши порядки".

В военном плане людские и материальные потери оказались колоссальными. Учитывая ситуацию на Западе, их предстояло, несмотря на все внутриполитические неурядицы, срочно компенсировать, на что требовались новые и немалые расходы. Более того, кое-что в обозримом будущем компенсировать было просто невозможно. Морская мощь России оказалась подорвана так серьезно, что стране предстояло теперь надолго довольствоваться ролью лишь континентальной державы.

После поражения принципиально изменилась и геополитическая ситуация. Теперь реальная угроза нависла уже над исконно русскими дальневосточными землями. Сильный противник придвинулся непосредственно к границе, а значит, России предстояло в ближайшие сорок лет (вплоть до окончания Второй мировой войны) весь свой военный потенциал постоянно делить на две части, разрываясь между Западом и Востоком.

Поражение на Востоке ослабило Россию и в Европе, чем тут же воспользовалась Австрия, аннексировавшая Боснию и Герцеговину. Даже в новом тройственном союзе с Парижем и Лондоном русским предстояло играть роль далеко не равноправного партнера.

В плане экономическом ко всем непосредственным военным потерям следует приплюсовать невыгодный для России новый торговый договор с Германией и в целом подорванные государственные финансы. Весь труд Витте и Александра III по укреплению русской казны пошел прахом.

Не знаю, какую роль здесь сыграл фатум или рок, но вот последний российский император — наиважнейшую.

В отличие от Русско-японской войны, Первой мировой войны Николай II не желал и даже пытался ее предотвратить. Не получилось. После революции 1905 года, на фоне незавершенных реформ (крестьянской, начатой Столыпиным, и большой военной реформы, которая должна была закончиться в 1917 году) война была России противопоказана. Однако (и такое бывает) страну буквально затянуло во вселенское побоище историческим водоворотом. А вот дальше государь снова совершил ряд грубых ошибок, последней из которых стало решение лично возглавить армию. Если до этого военные неудачи напрямую с царем не связывались, а громоотводом служили другие люди, то теперь вся ответственность легла на его плечи, и каждая гневная молния метила в монарха. К тому же, как известно, военными талантами новый "верховный" не блистал. Так самодержавие потеряло последнюю точку опоры. Недаром, когда царь запросил по поводу своего отречения мнение командующих фронтами, они высказались "за". Армия, от генералов до последнего солдата, устала от своего "верховного" не меньше, чем от самой войны.

Учитывая те страсти, что когда-то бушевали вокруг русского трона, уход с исторической сцены династии прошел на удивление буднично, в бюрократическом порядке. Сначала подписали одну бумагу, чуть позже вторую. Что-то вроде канцелярской записи в амбарной книге: "Россию сдал", "Россию принял", подписи, дата. Сначала в пользу брата отрекся Николай, а затем тут же отрекся и Михаил.

Мария Федоровна, узнав об отречении, сначала пришла в ярость и отчаяние, но затем бросилась в Ставку утешать сына. Встретившись на перроне, они долго стояли на февральском ветру, обнявшись, а потом медленно ушли от посторонних взглядов в соседний сарай. О чем в последний раз в жизни говорили мать и сын, неизвестно, но позже Мария Федоровна записала в дневнике: "Ники был неслыханно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении".

В это можно поверить. После отречения и вплоть до дня своей гибели Николай показал куда больше характера, чем за все царствование. Есть люди, не умеющие жить, но умеющие достойно умирать.

Так что не стоит зря спорить о том, какое имя для Николая II пристойнее: Кровавого или Мученика. Он заслужил оба.

В императорском семействе, а оно за триста лет изрядно разрослось, были люди разнообразные: истинные джентльмены и воры (один даже попался на краже фамильных бриллиантов), примерные мужья и любвеобильные гомосексуалисты, неисправимые трудоголики и патологические бездельники.

Среди них встречались толковые военные, грамотные моряки, даже талантливые историки и литераторы — отдадим должное хотя бы поэту, что скромно подписывался "К. Р.".

К концу XIX века в среде Романовых не оказалось лишь достойного государя, хотя именно в этом и заключался весь смысл существования династии.

У императорской фамилии, вероятно, имелся шанс выжить, потеснившись на российском политическом Олимпе: согласиться царствовать, но не править. Многие европейские монархии избрали этот путь. Романовы не захотели.