Книга: Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года
Назад: РОЛЬ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА
Дальше: ГИТЛЕР ТРЕБУЕТ «ФАНАТИЧЕСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ»

РИХАРД ЗОРГЕ, ГЕНЕРАЛ МОРОЗ И ДРУГИЕ ПРИЧИНЫ

В октябре сорок первого предстоятель Русской православной церкви митрополит Московский и Коломенский Сергий обратился к московской пастве:
— Не в первый раз русский народ переживает нашествие иноплеменных, не в первый раз ему принимать и огненное крещение для спасения родной земли. Силен враг, но «велик Бог земли Русской», как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу.
Кто же спас Москву в сорок первом?
Немцы полагают, что это сделал генерал Мороз — из-за небывало холодной зимы смазка в немецких танках замерзла, и наступление остановилось.
Военные разведчики уверены, что это дело рук руководителя нелегальной резидентуры в Токио Рихарда Зорге. Как раз в октябре сорок первого он был арестован японской контрразведкой, но, обладая огромными связями, успел сообщить в Москву, что Япония не намерена нападать на Советский Союз — императорская армия нанесет удар по Юго-Восточной Азии. Это позволило Ставке забрать дивизии с востока и бросить их в контрнаступление под Москвой.
На самом деле осенью сорок первого руководители советской военной разведки не верили Рихарду Зорге. Считали, что он сознательно дезинформирует Москву.
В ходе кровопролитной чистки советская военная разведка была фактически уничтожена. Когда в Москве арестовывали офицера центрального аппарата, то разведчики, которые на нем замыкались, — легальные и нелегальные, автоматически попадали под подозрение. Их отзывали в Москву и уничтожали.
7 февраля 1938 года бывший руководитель военной разведки Ян Карлович Берзин подписал протокол допроса, в котором говорилось: «По имеющимся в Разведуправлении материалам известно, что «Рамзай», то есть Зорге, является агентом германской разведки, а также японской разведки. «Рамзай» дезинформировал Разведуправление, и отпускаемые ему довольно большие средства на работу фактически отпускались германскому агенту…»
В НКВД на Рихарда Зорге завели дело как на агента-двойника. Разве могли в такой ситуации в Москве поверить его сообщениям о том, что Япония не нападет на Советский Союз и поэтому сибирские дивизии можно перебрасывать на немецкий фронт?
Уж скорее значение имели донесения не Зорге, а военного атташе в Китае генерал-лейтенанта (и будущего маршала) Василия Ивановича Чуйкова, который доложил в Москву: «Все разговоры о подготовке Квантунской армии к наступлению ни на чем не основаны».
Но вопрос о переброске сил и средств с Дальнего Востока решался без учета мнения разведки. Ситуация была настолько катастрофической, что в первые же дни войны Дальневосточный фронт получил приказ немедленно отправить на Запад весь запас вооружения и боеприпасов. Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Иван Васильевич Смородинов возмутился:
— Какой дурак отбирает оружие у одного фронта для другого? Мы же не тыловой округ, мы в любую минуту можем вступить в бой.
Командующий фронтом генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко не стал даже слушать своих штабистов. Глаза Апанасенко налились кровью, он рыкнул:
— Да вы что? Там разгром. Вы поймите, разгром! Немедленно начать отгрузку. Грузить день и ночь!
Все, что можно было забрать с Дальнего Востока, забрали почти сразу. Хорошо, что там были отмобилизованные и подготовленные части. Прежний командующий Дальневосточным фронтом генерал-полковник Григорий Михайлович Штерн добился приведения своих войск в состояние высокой боевой готовности.
Еще 13 июля 1939 года Штерн обратился к наркому обороны Ворошилову:
«Я считаю необходимым:
Тихо, распорядительным порядком влить в войска 1-й и 2-й Отдельных Краснознаменных армий все положенные мобилизационным планом местные ресурсы, хотя это и будет порядочным ущербом. Отмобилизовать распорядительным порядком части внутренних округов, учить и учить их».
Григорий Штерн приехал в Москву доказывать свою правоту. Сталин и нарком обороны маршал Ворошилов были против. Но Штерн добился своего. К концу 1940 года войска на Дальнем Востоке были отмобилизованы, а к осени 1941-го обучены. Это те самые части, которые после начала войны были переброшены на защиту столицы. Но сам Штерн об этом не узнал.
Героя Советского Союза генерал-полковника Григория Штерна арестовали 7 июня сорок первого, за две недели до начала войны, с санкции первого заместителя наркома обороны Буденного — маршал расписался на постановлении об аресте.
Штерна пытали. 27 июня 1941 года, когда уже шла война, следователь записал, что арестованный признался в работе на немецкую разведку. Малограмотному следователю и в голову не пришло, что глупо называть еврея Штерна агентом нацистской Германии.
В октябре сорок первого в Москве с надеждой пересказывали друг другу слух, что в столицу «прибыла Дальневосточная армия и оборона Москвы поручена Штерну». В реальности Григория Михайловича Штерна расстреляли без суда 28 октября сорок первого, когда подготовленные им части отчаянно сражались за Москву…
Многие авторы уверенно описывают бравых сибиряков, которые 7 ноября прошли по Красной площади и сразу вступили в бой. На самом деле ни сибирские, ни дальневосточные части в знаменитом параде не участвовали.
«Переброска войск под Москву с Востока (причем, конечно, не только дальневосточных, но и сибирских, уральских, приволжских, среднеазиатских, кавказских) действительно имела большое значение для ее обороны, — пишет президент Академии военных наук генерал Махмут Гареев. — Но всего под Москвой сражались сто десять дивизий и бригад, в их числе было всего восемь дальневосточных, которые, несмотря на всю их доблесть, никак не могли составить «основу Декабрьской победы».
К декабрю от довоенной Красной армии осталось немного. В июне она насчитывала больше пяти миллионов солдат и офицеров. За полгода боевых действий безвозвратные и санитарные потери составили четыре с половиной миллиона человек… За эти месяцы армия потеряла больше двадцати тысяч танков и примерно восемнадцать тысяч самолетов. Иначе говоря, к моменту контрнаступления под Москвой в сражение с немецкими войсками вступила новая, сформированная на ходу армия (см. «Вопросы истории». № 1/2002). Она и нанесла удар по выдохшимся немецким войскам в начале декабря.
Да, это была уже другая армия. И воевала с иным настроением. Поначалу мобилизованные не очень представляли себе, какая война их ждет. Надеялись, что уходят ненадолго. Столкновения на Дальнем Востоке с Японией, Польская и Финская кампании были короткими. Пропаганда утверждала, что воевать будем «малой кровью», победим «могучим ударом».
На второй день войны, 23 июня, московский горком партии представил руководству города информацию о «недостатках в работе некоторых призывных пунктов»:
«На призывном участке № 2 Киевского района (2-я Бородинская ул., д. 34) царит беспорядок… Сюда явилось около двухсот военнообязанных с мобилизационными листками, но ими никто не занимается, они без толку ходят из комнаты в комнату, мешают работать комиссии. Многие сидят на заборе, на воротах, а за оградой, на улице кричат и плачут некоторые женщины. Среди военнообязанных есть пьяные, которые валяются здесь же у входа.
Политрук призывного участка заявил инструктору МГК:
— У нас есть специальная комната для пьяных, но я, к сожалению, от нее потерял ключи…
Не лучше положение на призывном пункте Москворецкого района (Добрынинская пл.), здесь призывают водителей автотранспорта. Пункт до отказа набит, но люди продолжают прибывать. На улице много провожающих, некоторые из них по веревочке передают водку, среди призванных водителей имеются пьяные. Один пьяный вылетел из окна второго этажа, вокруг него стал собираться народ…
Школа № 242 — призывной пункт рядового состава. Здесь большая скученность, в помещении грязно, нет скамеек, стульев, призывники сидят на окнах и на полу, имеются пьяные. Очень большое количество провожающих толпится на улице…
Призывной пункт Молотовского района в клубе Московской областной конторы Главного управления автотракторной промышленности призывает рядовой состав — шоферов. Начальник призывной комиссии дал устное указание милиционеру, стоявшему у входа в помещение, не выпускать призывников из него и не допускать к ним гостей, приносящих передачи или желающих проститься… Среди призывников были некоторые настолько пьяны, что их пришлось отправлять с пункта. Многие же призывники, примерно процентов тридцать, были также в той или иной степени выпивши, причем водку они получали с улицы через окна уборных от провожающих… По настоянию секретаря РК ВКП(б) убрали весь мусор, окурки, подмели полы, выделили двух уборщиц. Был снят буфет из РК партии и целиком переведен для обслуживания призываемых…
В призывном пункте Ленинского района (помещается в Институте глухонемых, Донская улица, д. 49) оформление проходит медленно. В коридорах толкучка, накурено, душно. Много пьяных, некоторые из них лежат на полу, в коридорах, комнатах. Водку призывникам передают родственники в бутылках с наклейкой «Фруктовая вода». В столовой пункта к 12 часам дня уже почти не было продуктов. В баках отсутствовала вода.
У призывников возникает много вопросов, в частности особенно жилищных, но нет представителя райсовета, некому на них отвечать. Один призывник плакал, рассказывал, что его жену выселяют.
Некоторые призывники хотят послать домой или на работу письма, но конвертов и почтовых открыток негде купить, кроме того, нет телефона, где можно было бы позвонить. На весь призывной пункт один телефон, и находится он у командования…
Призывники пьяные поют песни: «Ох умру я, умру я, похоронят меня, и никто не узнает, где могила моя»…
26 июня столичные чекисты доложили заместителю наркома госбезопасности Богдану Кобулову: «В ходе мобилизации в г. Москве и Московской области продолжают иметь место отдельные недочеты… Среди отдельной части призывников отмечены случаи недисциплированности и отказа от службы в Красной армии…»
Один из врачей вспоминал, как его 22 июля на призывном пункте зачислили хирургом в медицинскую комиссию. Начальник пункта предупредил медиков:
— Товарищи врачи, судите строго и ответственно. Я знаю ваши штучки — направлять на консультацию, обследование. Этого не нужно. Времени нет. За два дня мы должны отмобилизовать наши контингенты.
Вызывают из коридора по фамилиям. Секретарь по учетным карточкам проверяет, когда проходил медкомиссию. Если давно — посылает к врачам, если недавно, спрашивает:
— Здоров? Служить можешь?
— Могу.
Штамп — и конец. Принят.
«Вот они передо мной — защитники Отечества. От двадцати до тридцати пяти лет. Плохо одетые, но не запущенные, в чистых рубахах. В большинстве худые. Хмурые. Слов не говорят. Они раздеваются у входа и подходят к доктору, прикрывая ладонями стыдные места. Голый человек совсем беззащитен. Он даже соврать боится, если, конечно, опыта не имеет… Совсем пьяных отсеивали в регистратуре — складывали в один класс, вповалку, чтобы проспались. Тех, кто уже прошел комиссию, собирали в другой класс, а как накопится взвод, строили на дворе — и на вокзал».
Состояние армии до начала войны нельзя было назвать блестящим. Об этом свидетельствуют рассекреченные материалы особых отделов. Во время призыва крестьянская молодежь громила торгующие вином магазины, рынки, захватывала поезда, на которых призывников везли к месту службы. Выпив, новобранцы кричали: «Послужим царю-батюшке!», «Долой коммунистов!». Происходили настоящие побоища между деревенскими и городскими призывниками. Милиция не могла справиться, вызывали пожарных, которые водой из брандспойтов разгоняли дерущихся.
Особые отделы сообщали о недовольстве красноармейцев грубостью командного состава, прямым мордобоем, а также отсутствием обмундирования, белья, обуви. Красноармейцы жаловались на недоброкачественные продукты. Бичом командного состава армии стало пьянство. Причем политруки и комиссары составляли командирам компанию — пили вместе, чтобы некому было доложить начальству.
Рассекреченные документы особых отделов Красной армии предвоенного времени, пишет член-корреспондент Академии наук Андрей Николаевич Сахаров (он многие годы возглавлял академический Институт российской истории), «показывают катастрофические недостатки в состоянии советских вооруженных сил: слабый профессионализм командных кадров — выдвиженцев времен Гражданской войны, дремучий уровень рабоче-крестьянских бойцов, коррупцию, воровство и пьянство в армейских частях, нарастающую враждебность красноармейцев к бессмысленно жестоким армейским порядкам, слабую техническую подготовленность сухопутных и авиационных частей…»
К декабрю накопился боевой опыт, появились прилично обученные резервы, солдаты больше не разбегались и не паниковали. Напротив, упорно сопротивлялись. Хотя не все и не во всякой ситуации.
24 октября командующий Западным фронтом генерал армии Жуков приказал: в каждой стрелковой дивизии создать заградительные отряды — по одной роте на полк. Приказ: не допустить бегства с поля боя «одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия».
Но красноармейцы уже прониклись ненавистью к врагу. И осознали, с каким врагом они сражаются и вообще во имя чего идет война. Поначалу этого не было.
В первые месяцы войны советские люди плохо представляли себе, что будет означать немецкая оккупация. Люди старшего поколения на Украине и в Белоруссии помнили кайзеровскую армию времен Первой мировой войны. Тогда немцы вели себя не хуже белых, красных или зеленых. Вот характерные воспоминания: «У меня сложилось устойчивое представление о немцах. Немец был толстый, благодушный, обычно чуть забавный скупердяй, вечно с кружкой пива в руке, с женой, отличной хозяйкой, всегда возившейся на кухне и готовой угостить друзей. Рассказы беженцев из оккупированных областей до удивления не соответствовали этому образу, и поначалу просто не верилось, что сделалось с этими людьми, перевоспитанными фашизмом. Подлинное лицо наших врагов высветилось позднее, через несколько месяцев войны».
«Бабушка раздобывала газеты и прочитывала их от корки до корки, — вспоминает Ирина Млечина. — Однажды одной из приятельниц бабушка рассказала вычитанную в газете историю, которая меня буквально потрясла. В заметке шла речь о том, что фашисты где-то на оккупированной территории загнали группу местных жителей в большую машину и по дороге пустили туда газ. Эта машина называлась душегубка. Все люди погибли, и только один, намочивший собственной мочой носовой платок, зажал им лицо и благодаря этому выжил, и, когда немцы выбросили мертвых пассажиров в яму, он притворился мертвым, а ночью, в темноте, вылез и убежал.
— Какой ужас! Какие звери! — говорила бабушкина приятельница.
А бабушка утверждала, что, когда кончится война, Гитлера посадят в железную клетку и будут возить по всему миру, чтобы все могли плевать ему в лицо и бросать в него камни. Это было зимой сорок первого года, и бабушка еще не могла знать о немецких концлагерях, где заключенных истребляли в газовых камерах».
Стало ясно, что на сей раз немецкие войска пришли в Россию с намерением уничтожить государство и народ. Вот воспоминания скульптора Николая Петровича Гаврилова, вступившего в Красную армию и сражавшегося в войсках Рокоссовского:
«При занятии деревни Дедово мне пришлось столкнуться с фактами фашистских зверств, к которым я относился раньше несколько скептически — как-то не верилось, что это может быть на самом деле…
У околицы я услышал из сарая страшный крик. Дверь сарая распахивается, и идет начальник политотдела Масленов, несет на руках босую, оборванную девочку, которая все время страшно кричала и просила, чтобы ее убили… Оказалось, что во время боя за эту деревню девочку насиловали пятеро немцев. Девочке было тринадцать лет. А после этого ей в половые органы забили остатки бутылки. Она умерла от кровотечения в больнице. Ее не довезли до Москвы…»
Назад: РОЛЬ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА
Дальше: ГИТЛЕР ТРЕБУЕТ «ФАНАТИЧЕСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ»