5 октября, самый долгий день в истории обороны Москвы, еще не закончился. Будущий маршал Константин Константинович Рокоссовский командовал 4-й армией. Вечером 5 октября он получил приказ передать свои войска соседу — генерал-лейтенанту Филиппу Афанасьевичу Ершакову, а самому прибыть в Вязьму и организовать контрнаступление в сторону Юхнова.

Рокоссовский не поверил телеграмме: как это в такое время оставить войска? Он потребовал повторить приказ документом с личной подписью командующего. И как выяснилось, правильно сделал. Ночью прилетел самолет, и он получил оформленный по всем правилам письменный приказ за подписью командующего Западным фронтом генерала Ивана Степановича Конева и члена военного совета Николая Александровича Булганина.

Никаких частей Рокоссовский в районе Вязьмы не нашел. В Вязьме вообще осталась только милиция. Едва начали совещание с руководством города, появились немцы. Рокоссовский со своими офицерами еле успел вырваться из окружения. Под Можайском удалось связаться со штабом Западного фронта, куда его немедленно и вызвали.

А в штабе фронта сидели большие начальники, чьи войска были разгромлены и окружены. Увидев генерала Рокоссовского, маршал Ворошилов угрожающе спросил:

— Почему вы оказались под Вязьмой вместе со штабом, но без войск?

На него нацелились как на человека, которого решили признать виновным в беспорядочном отступлении. Но предусмотрительный Рокоссовский предъявил приказ Конева.

— Странно, — проворчал Ворошилов.

Письменный приказ спас будущего маршала Рокоссовского. Он получил приказ организовать оборону, подчинив себе в этом районе все войска, которые удастся. Но кроме строительных батальонов, готовивших оборонительные сооружения, там никаких войск не было…

Сталин не разрешил окруженным войскам вовремя отойти.

К 6 октября 19-я (командующий генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин) и 20-я армии (командующий генерал-лейтенант Филипп Афанасьевич Ершаков) Западного фронта, 24-я (командующий генерал-майор Константин Иванович Ракутин) и 32-я армия (генерал-майор Сергей Владимирович Вишневский) Резервного фронта, а также группа генерал-лейтенанта Ивана Васильевича Болдина (в нее входили три танковые бригады, одна танковая дивизия и одна стрелковая), в общей сложности полмиллиона красноармейцев, попали в окружение западнее Вязьмы.

Помощи они не получили и погибли.

Генерал Ершаков до войны командовал войсками Уральского военного округа, сформировал в округе армию и с ней в начале сорок первого оказался на фронте. Он попал в плен и в 1942 году умер в немецком лагере. Командующий 24-й армией, сформированной в июне и хорошо показавшей себя в сентябре под Ельней, генерал-майор Ракутин считался пропавшим без вести. Он погиб в окружении западнее Вязьмы, но обстоятельства его смерти остались невыясненными.

После разгрома и окружения войск под Вязьмой сплошной линии фронта больше не существовало. Танки Гудериана продвигались к Туле.

«Зрелище было воистину ужасающее, — вспоминал ставший военным связистом Леонид Лопатников. — Шли тысячи людей — из разных дивизий, полков, дивизионов. Это была толпа. Бреющим полетом, оглушая своим ревом, над нами пролетали «юнкерсы». Они как-то лениво, больше, по-моему, для острастки или развлекаясь, поливали толпу пулеметным огнем. Мы бросались куда попало — в лужи, в грязь. Потом вставали и шли дальше. Вот тогда единственный раз за всю войну я подумал, что это — конец, что поражение неминуемо. Что нет такой силы, которая могла бы остановить и сокрушить врага».

В отчаянии Сталин обратился за помощью к генералу Жукову, который руководил обороной окруженного Ленинграда. Этот беспредельно жесткий и уверенный в себе человек вселял в вождя какую-то надежду.

5 октября Сталин приказал ему немедленно прибыть в столицу. Жуков смог прилететь только 7 октября. Именно в этот день вечером группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Федора фон Бока вышла на оперативный простор и двинулась в направлении столицы. Остановить их, казалось, было некому.

Прямо с аэродрома Жукова доставили на кремлевскую квартиру вождя. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил генерала сухо. Не поздоровался, ограничился кивком. Он был в полном бешенстве от неумелых действий командующих фронтами, оборонявшими столицу.

Подошел к карте и, указав на район Вязьмы, объяснил:

— Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Немцы через три-четыре дня могут подойти к Москве. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов доклада об истинном положении дел. Хуже всего то, что ни Конев, ни Буденный не знают, где их войска и что делает противник. Конева надо судить. Завтра я пришлю специальную комиссию во главе с Молотовым.

Жуков в качестве представителя Ставки должен был немедленно выехать на фронт, разобраться в ситуации и доложить, что происходит.

— Звоните мне по ВЧ в любое время дня и ночи. Я буду ждать вашего звонка, — добавил вождь, — и ваших предложений.

Разгром был невероятный. Все пути на Москву, вспоминал маршал через много лет, по существу были открыты…

«Вечером в штаб Московского военного округа, — записал 7 октября в дневнике Телегин, — приехали Щербаков и Пронин. Были обстоятельно рассмотрены все возможности военных и гражданских учреждений. Вывод был таков: на случай чрезвычайных обстоятельств Москва располагала тремя дивизиями оперативных и внутренних войск НКВД, в двух из них имелись бронетанковые полки, артиллерия. Довольно плотно могли прикрыть Москву не только с воздуха, но и на земле два корпуса ПВО, резервы Московской зоны ПВО. За счет Всевобуча и рабочих дружин на предприятиях можно создать роты, батальоны, полки».

17 сентября постановлением ГКО было введено всеобщее обязательное военное обучение граждан в возрасте от девятнадцати до пятидесяти лет — без отрыва от производства: строевая подготовка, изучение винтовки, рытье окопов. В составе Наркомата обороны образовали Главное управление всеобщего военного обучения (Всевобуч).

Руководители Москвы пытались понять, чем можно защитить город в ситуации, когда регулярная армия разгромлена.

В тот день Георгий Константинович Жуков долго искал штаб Буденного. Обнаружил маршала в Малоярославце. Семен Михайлович не знал, что происходит с его войсками. После немецкого удара от Резервного фронта мало что осталось. Штаб фронта доложил: «В течение дня оперативной связи с армиями штаб фронта не имел. Положение войск неизвестно».

Жуков написал короткую записку члену политбюро Андрею Александровичу Жданову в Ленинград, откуда так внезапно уехал: «Как тебе известно, сейчас действуем на западе — на подступах к Москве. Основное — это то, что Конев и Буденный проспали все свои вооруженные силы. Принял от них одно воспоминание. От Буденного штаб и девяносто человек. От Конева штаб и два запасных полка».

8 октября в два часа ночи Жуков доложил по телефону Сталину, который по обыкновению еще бодрствовал:

— Главная опасность сейчас заключается в том, что почти все пути на Москву открыты, слабое прикрытие на Можайской линии не может гарантировать от внезапного появления перед Москвой бронетанковых войск противника… Надо быстрее стягивать войска откуда возможно на Можайскую линию обороны.

Закончив разговор с Жуковым, Сталин распорядился освободить маршала Буденного от командования уже несуществующим Резервным фронтом. Остатки фронта включили в состав Западного фронта.

9 октября начальник Генерального штаба маршал Шапошников отправил Жукову телеграмму:

«Верховный главнокомандующий приказал вам прибыть в штаб Западного фронта. Вы назначаетесь командующим Западным фронтом».

Сталин спросил Жукова, что делать с его предшественником Коневым. Он был готов отдать Конева под суд, как генерала Дмитрия Григорьевича Павлова, расстрелянного за сдачу Минска. Но Жуков уговорил вождя ограничиться снятием с должности, сказал, что берет Конева к себе заместителем, и тем самым спас ему жизнь.

В такой критической ситуации все дееспособные генералы были наперечет. Уже 17 октября Иван Степанович Конев будет фактически прощен и получит под командование новый Калининский фронт…

Жукову позвонил Молотов, уполномоченный Сталиным найти виновных в разгроме Западного фронта. Вячеслав Михайлович задавал какие-то вопросы. Жуков не мог ответить, потому что еще не владел обстановкой на фронте. Молотов говорил с ним на повышенных тонах:

— Или вы остановите это наступление немцев, или будете расстреляны!

Жуков попытался объяснить ситуацию:

— Не пугайте меня, я не боюсь ваших угроз. Еще нет двух суток, как я вступил в командование фронтом, я еще не полностью разобрался в обстановке, не до конца знаю, где что делается.

Молотова его слова еще больше разозлили.

— Как же это так, за двое суток не суметь разобраться!

Жуков ответил очень резко:

— Если вы способны быстрее меня разобраться в положении, приезжайте и вступайте в командование фронтом.

Молотов бросил трубку.

Историки полагают, что немцы могли в те дни войти в Москву. Но не хотели рисковать. Опасаясь фланговых ударов, они действовали по науке, намереваясь окружить город с трех сторон.

2 октября политбюро приняло решение созвать 10 октября пленум ЦК и обсудить два вопроса:

«1. Военное положение нашей страны.

2. Партийная и государственная работа для обороны страны».

Члены ЦК партии со всей страны собрались в Москве. Они приехали на пленум, не зная, что политбюро его уже отменило.

«Ввиду создавшегося недавно тревожного положения на фронтах, — говорилось в секретном решении, — и нецелесообразности отвлечения с фронтов руководящих товарищей Политбюро ЦК постановило отложить Пленум ЦК на месяц».

10 октября членам ЦК объявили, что немцы прорвали фронт и пленум не состоится. Все ждали, что их хотя бы на час соберут и расскажут о положении на фронтах. Но Сталину не хотелось терять времени. Пленумы ЦК давно превратились в чистую формальность…

На защиту Москвы бросили три дивизии оперативных и внутренних войск НКВД и два корпуса противовоздушной обороны — зенитные орудия было приказано использовать для стрельбы прямой наводкой по танкам. На фронт отправляли всех, кто мог носить оружие, — курсантов военных училищ, то есть совсем мальчишек, милицию, которую не учили воевать, и конечно же ополчение и добровольцев.

Будущий профессор медицины Александр Михайлович Ногаллер был студентом-пятикурсником 1-го Московского медицинского института.

«10 октября я пришел на занятия в мединститут, где нам сказали:

— Молодые люди, кончайте заниматься чепухой, отправляйтесь на фронт.

Без всяких госэкзаменов и комиссий секретарша деканата выдала нам дипломы. Мне присвоили воинское звание военврача 3-го ранга и вручили направление в 703-й легкий артиллерийский полк.

Начали поступать раненые, выходящие из окружения в районе Смоленска и Вязьмы. Они были обморожены, простужены, голодные и одеты еще по-летнему. Мы оказывали первую помощь — накладывали повязки, шины, вводили противостолбнячную сыворотку, многим для профилактики давали по сто граммов водки или разведенного спирта. И отправляли дальше. Иногда шоферы отказывались брать раненых, однажды даже пришлось пригрозить оружием, у меня с собой всегда был наган… Наши войска были вынуждены отступать.

Наш полк отошел к станции Кубинка. Противотанковых орудий и противотанковых ружей не хватало. Не только в кино, но и в жизни бойцы, имена которых часто оставались неизвестны потомкам, бросались под танки со связками гранат в руке или обвязывали себя гранатами и погибали вместе с подожженным танком».

В этот же день, 10 октября, только что назначенный командующим Московским резервным фронтом и Московской зоной обороны генерал-лейтенант Павел Артемьев выехал в Малоярославец. Немцы прорвали линию фронта, и бронетранспортер генерала наткнулся на солдат вермахта… Он позвонил Сталину. Встревоженно доложил, что между наступающими немцами и Москвой советских войск вообще нет. Защищать Москву некому.

Накануне войны Сталин переместил генерала армии Ивана Владимировича Тюленева с должности командующего войсками Московского военного округа на пост командующего Южным фронтом. Назначение окажется неудачным, и Тюленева быстро заменят. Но вместе с ним Москву покинули штаб Московского военного округа и органы управления. Столичный округ был обезглавлен.

Николай Сбытов вспоминал: «На их место назначили новых командиров и управленцев, и почему-то всех из НКВД. Командующий войсками округа Артемьев — из НКВД, член военного совета Телегин — из НКВД, начальник штаба Референко — из НКВД. Порядочным человеком оказался только Референко — видит, что не тянет, ничего не понимает, и попросил, чтобы его от должности освободили. Освободили, назначили на его место Белова, хорошо, что не оперативного работника, а мобилизационника. Еще членом военного совета стал Щербаков — партийный работник. Такое вот руководство военного округа — ни одного кадрового военнослужащего. И это во время войны!»

Новый начальник штаба округа генерал-майор Иван Сергеевич Белов был профессиональным военным, хорошо организованным и уравновешенным штабистом.

До того как он принял Московский военный округ, генерал-лейтенант Артемьев руководил управлением оперативных войск НКВД.

Сталин недовольно сказал генералу Артемьеву:

— Вас назначили командующим фронтом, а вы превратились в командира взвода разведки. Возвращайтесь в Москву.

Сталин был раздражен звонком Артемьева, счел его паникером.

Московский резервный фронт расформировали, подчиненные Артемьеву войска передали Жукову. Генерал Артемьев стал еще одним заместителем Жукова. Полковник Сбытов получил повышение — он был назначен командующим военно-воздушными силами Московского военного округа и Московской зоны обороны.

12 октября Сталин подписал распоряжение ГКО с поручением Наркомату внутренних дел взять под особую охрану зону, прилегающую к Москве с запада и юга.

В тот день в Кремле обсуждался вопрос о защите Москвы. Докладывал генерал-майор Василевский, первый заместитель начальника Генерального штаба. Московскому военному округу поручалось создание Московской зоны обороны. Главный оборонительный рубеж должен был пройти в пятнадцати—двадцати километрах от города. На строительство оборонительных рубежей нужно было мобилизовать двести тысяч москвичей и столько же тысяч жителей Подмосковья.

Городской оборонительный рубеж предполагалось организовать в три полосы — окружная железная дорога, Садовое кольцо и бульварное кольцо.

— За последнюю неделю, — говорил 13 октября Александр Щербаков на экстренно созванном собрании городского актива в помещении клуба НКВД, — наше военное положение ухудшилось. Что произошло? Немецкое командование собрало все, что называется, до последней нитки и сосредоточило на западном направлении. Немцы забрали из оккупированных стран всех годных солдат, собрали все имеющиеся автомобили, танки, бронемашины, в том числе трофейные и старых образцов. Немцы подтянули части итальянских, венгерских и финских войск. Все это позволило им сосредоточить большие силы, которыми они и ударили по нашему фронту… Наши части дерутся героически. Вражеские войска несут огромные потери. Потери в живой силе у противника таковы, каких не было, пожалуй, ни в одном из сражений. Несмотря на ожесточенное сопротивление, нашим войскам приходится отступать. Не будем закрывать глаза — над Москвой нависла угроза. Гитлер пошел на свою последнюю авантюру, все поставил на карту. Гитлеру под угрозой смерти и гибели его режима нужно иметь серьезную победу. Состояние тыла и армии таково, что Германия не в силах выдержать еще одну зиму в военных условиях. Наступление немцев — последняя попытка заполучить победу. И эту последнюю попытку мы должны сорвать. Самым опасным и гибельным было бы появление растерянности и паники. Этого допустить ни в коем случае нельзя.

Секретариат горкома партии принял решение:

«1. В целях руководства работой по формированию рот и батальонов из числа трудящихся г. Москвы — создать Городской штаб формирований трудящихся в следующем составе: т. Чугунов (начальник штаба), т. Чесноков (штаб МВО), т. Шелепин (МГК ВЛКСМ), т. Черных (горвоенком), т. Сергеев (горсовет Осоавиахима).

2. Обязать РК ВКП(б) формирование рот и батальонов закончить 14 октября и немедленно приступить к их обучению по сокращенной программе. Для руководства формированиями создать районные штабы в количестве 3—5 человек».

Начальником охраны Московской зоны назначался заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 3-го ранга Иван Александрович Серов. В армейских делах он не был новичком.

В 1925 году Ивана Серова призвали в армию и отправили учиться в Ленинградскую пехотную школу. После окончания школы служил командиром огневого взвода. Видимо, служба в артиллерии у него получалась, потому что его командировали на артиллерийские курсы усовершенствования командного состава РККА. После курсов он получил под командование батарею, со временем стал помощником начальника штаба полка, а потом исполнял обязанности начштаба. С этой должности Серова в январе 1935 года отправили в Военно-инженерную академию, откуда через год в звании майора перевели в Военную академию имени М.В. Фрунзе, которую он успешно окончил в январе 1939 года.

Серов собирался быть кадровым военным. Но из академии приказом Главного политического управления Рабоче-крестьянской Красной армии его распределили не в войска, а в Народный комиссариат внутренних дел.

При наркомате создавался штаб охраны Московской зоны, которому подчинялись все войска НКВД в зоне, милиция, райотделы внутренних дел, истребительные батальоны и заградительные отряды.

Другого заместителя наркома комиссара госбезопасности 3-го ранга Богдана Захаровича Кобулова назначили ответственным за бесперебойную работу правительственной ВЧ-связи, которая позволяла Сталину и Генштабу вести переговоры со штабами фронтов и армий. Кобулов работал с Берией в ГПУ Грузии с 1925 года и был самым близким к Лаврентию Павловичу человеком. Кобулов ходил по коридорам Лубянки в одной рубашке с засученными рукавами, огромный живот колыхался. Все, кто шел навстречу, испуганно жались к стене.

Когда на танкоопасном направлении Волоколамск-Клин образовался участок в тридцать километров, который нечем было прикрыть, Жуков приказал сформировать сводный полк из курсантов Московского пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР. Командиром полка стал начальник училища полковник Семен Иванович Младенцев, удостоенный звания Героя Советского Союза за Финскую кампанию. В полку десять рот — 1330 курсантов, 130 красноармейцев и 112 офицеров.

Под дождем курсанты за полтора дня прошли восемьдесят пять километров и заняли оборону на берегу реки Ламы («Красная звезда», 23 октября 2008). 12 октября вступили в бой. Погибла половина курсантов. 16 ноября всем, кто выжил, присвоили звание лейтенант.

В «Красной звезде» появилась знаменитая статья Ильи Григорьевича Эренбурга «Выстоять!» Там впервые было сказано, что немецкие войска подошли к столице: «Враг грозит Москве. У нас должна быть одна только мысль — выстоять… С востока идут подкрепления… Мы должны выстоять. Октябрь сорок первого года наши потомки вспомнят как месяц борьбы и гордости. Гитлеру не уничтожить Россию! Россия была, есть и будет!»

Прочитав статью Эренбурга, ответственному редактору «Красной звезды» Давиду Ортенбергу позвонил страшно недовольный партийный руководитель столицы Александр Щербаков:

— Что вы разводите в Москве панику? Почему раньше Совинформбюро выскакиваете?

Редактор «Красной звезды» Ортенберг был человеком смелым и уверенным в себе. Считая, что читателю важно получать информацию с фронта, иногда даже игнорировал замечания цензоров, о чем начальник Центральной военной цензуры полковник Черствый немедленно информировал отдел печати ЦК партии.

«Когда на московском направлении образовались большие бреши и противник наращивал удары по столице, — вспоминал Давид Ортенберг, — и передовая статья, и репортаж о воинах, идущих на фронт, скажу, не боясь преувеличений, были для нашего читателя как глоток воды для путника в пустыне.

Конечно, мы печатали это с некоторым опасением — не окажем ли услугу немецкой разведке. После публикации мне позвонил начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков и задал такой вопрос:

— Не открываешь ли ты наши карты абверу?

Поскольку его опасение было выражено в вопросительной, а не в утвердительной форме, я тоже задал ему вопрос:

— У тебя есть весы?

— Какие весы?

— Обыкновенные. На одну положи моральную пользу наших сообщений для наших же войск, а на другую — немецкую разведку. Какая из них перевесит?

Он рассмеялся, и на том наш разговор закончился». Но пренебречь указаниями Щербакова Ортенберг не мог.