Часть пятая
Хромой тигр. 1949–1953

3 сентября 1948 года в Москву прибыла Голда Майерсон, больше известная как бесстрашная Голда Меир, чрезвычайный и полномочный посол нового государства Израиль. Она вызвала среди советских евреев большое оживление. Холокост и основание Израиля разбудили даже самых крепких старых большевиков-интернационалистов, таких как Полина Молотова, к примеру. Жена Ворошилова (в девичестве Голда Горбман) поразила родных, сказав:

– Сейчас и у нас есть своя родина.

На Рош Ха-Шана Меир посетила Московскую синагогу. Ликующие евреи толпились на улице, потому что здание было переполнено верующими. Однако никаких беспорядков не наблюдалось. В синагоге собрались все известные евреи столицы. Пришла и Полина Молотова, которой было пятьдесят три года. На дипломатическом приеме у Вячеслава Молотова в честь 7 ноября Полина встретилась с Голдой Меир. Вскоре эти женщины выяснили, что у них почти одинаковое прошлое.

Полина говорила на идише, языке своего детства. Меир поинтересовалась, откуда Молотова знает язык.

– Мои родители были евреями, – ответила Полина.

Прощаясь, жена Молотова сказала:

– Если у вас все будет хорошо, значит, все будет хорошо и у евреев всего мира.

Трудно сказать, знала ли Полина, что Сталин уже давно относится к ней с неприязнью. Ему не нравились ее энергичный ум, снобизм, элегантность, еврейское происхождение и американский брат-бизнесмен. Но в первую очередь вождя выводило из себя, как он сказал однажды Светлане, «плохое влияние, которое она оказала на Надю». Увольнение Молотовой было предупреждением. Но Полина наверняка не знала, что Сталин собирался расправиться с ней еще в 1939 году.

Демонстрация у синагоги и идиш Полины разгневали всесильного старика, который находился на отдыхе. Он лишний раз уверился, что советские евреи превращаются в «пятую колонну» американцев. Неудивительно, мрачно размышлял вождь, что Молотов поддерживал идею создания в Крыму Еврейской республики.

20 ноября политбюро распустило ЕАФК и начало антисемитский террор. Ответственными за репрессии были назначены Георгий Маленков и Виктор Абакумов. Чекисты арестовали блестящих еврейских писателей и ученых, начиная от поэта Переса Маркиша и кончая биохимиком Линой Штерн. На Лубянку попал даже отец бывшего мужа Светланы.

– Все старое поколение поражено сионизмом, – читал Сталин лекцию дочери. – Сейчас они учат ему и молодежь.

Иосиф Виссарионович приказал пытать заключенных. Ему был нужен компромат на Полину Молотову. Пока в Москве начинались гонения на евреев, вождь отдыхал на Холодной речке.

2 декабря он вернулся в Москву. Сейчас его занимали мысли об опасной двуличности Молотова. Он узнал (вероятно, от Вышинского), что Вячеслав Михайлович во время визита в Соединенные Штаты ездил один на специальном железнодорожном вагоне из Нью-Йорка в Вашингтон. Не исключено, думал вождь, что там Молотов получил инструкции разрушить Советский Союз изнутри при помощи израильтян.

Поскребышев, alter ego Сталина, первым начал задавать Молотову неприятные вопросы. Вне всяких сомнений, происходило это по поручению Хозяина.

– Почему они выделили вам специальный вагон? – как-то поинтересовался секретарь.

Вячеслав Молотов понял, что над его головой сгущаются тучи, но сделать ничего не смог.

Удивительно, но формальным поводом к атаке на Молотовых стала армянская опера «Алмаст», которую Иосиф Виссарионович посмотрел вскоре после возвращения в Москву. В ней рассказывалась история принца, которого обманула жена. Вождь понял, что измена может гнездиться везде, но особенно ей подвержены жены больших людей. Вооружившись компроматом, собранным Виктором Абакумовым, он вызвал Вячеслава Михайловича и обвинил Полину.

– Тебе надо развестись с женой, – сказал Сталин.

Молотов согласился. Во-первых, он был настоящим большевиком. Во-вторых, покорность могла спасти жизнь любимой женщине. Когда он рассказал жене об обвинениях в шпионаже, она гневно вскричала:

– И ты им веришь! – Затем согласилась: – Если этого хочет партия, мы разведемся!

Это был очень романтичный развод. Оба шли на жертвы, чтобы спасти друг друга. Полина переехала к сестре. Они нервно ждали дальнейшего развития событий, в душе все еще надеясь на лучшее. Но, как сказал сам Молотов, «черная кошка перебежала дорогу».

Сталин приказал Маленкову и Абакумову организовать большое «еврейское дело». Георгий Максимилианович доказывал Берии, что он не антисемит.

– Лаврентий, ты же знаешь, что я македонец! – восклицал он. – Как ты мог заподозрить меня в русском шовинизме?

Поскольку в центре дела стоял проект по созданию в Крыму Еврейской республики, то 13 января 1949 года Маленков вызвал к себе на Старую площадь Соломона Лозовского, бывшего куратора Еврейского антифашистского комитета. Конечно, Лозовский понимал, что для него речь идет о жизни и смерти. Но «еврейское дело» неожиданно обрело большое значение и для Малани, этого пунктуального и смертельно опасного аппаратчика. Его старшая дочь Воля была замужем за сыном чиновника-еврея Шамберга. Сестра Шамберга состояла в браке с Лозовским.

– Вы с симпатией относитесь к вопросу создания в Крыму Еврейской республики, – обвинил дипломата Маленков, – хотя это очень плохая идея.

Сталин приказал арестовать Лозовского.

Маленков решил обрубить еврейские связи. Воля развелась с Шамбергом. Во всех книгах написано, что развестись ей приказал Сталин, а Маленков только выполнил приказ вождя. Однако Воля Маленкова это отрицает. Она утверждает, что брак просто оказался неудачным. Дело в том, что Шамберг женился на ней не по любви. В довершение ко всему у него был «плохой художественный вкус». «Отец даже отговаривал меня от развода, – заявляла Воля. – „Серьезно и хорошо обдумай этот шаг, – говорил он. – Ты быстро вышла замуж, но не торопись разводиться“». У Шамберга на этот счет имеется своя точка зрения. Его вызывали в кабинет Маленкова. Разводом занимался охранник Георгия Максимилиановича.

В подвалах Лубянки пытали около 110 заключенных. Большинство из них были евреями. Садист Комаров выбивал из них показания при помощи «французской борьбы». «Я вел себя с ними безжалостно, – хвалился он позднее. – Министра они боялись меньше, чем меня. Больше всех я ненавидел еврейских националистов. Их я пытал особенно безжалостно».

Допрашивая известного ученого Лину Штерн, Абакумов кричал: «Признавайся, старая шлюха! Ты агент сионистов!»

Комаров спросил у Лозовского, у кого из руководителей жены – еврейки. Он заявил, что неприкосновенных людей нет. Арестованных уговаривали давать показания против Кагановича и Мехлиса, но главной целью была Полина Молотова. Виктор Абакумов доложил Сталину, что она «имела контакты с людьми, оказавшимися врагами народа». Молотова давно была на мушке: она посетила синагогу, давала советы Соломону Михоэлсу, присутствовала на его похоронах и помогала семье Михоэлса.

Через пять дней Иосиф Виссарионович собрал политбюро. На повестке стоял один вопрос. Он хотел ознакомить руководителей с жуткими обвинениями, выдвинутыми против Полины Молотовой. Некий молодой человек заявил, что у него был роман с Молотовой и они занимались групповым сексом. Вячеслав Михайлович, конечно, не поверил в эту мерзкую грязь. Но по мере того как Сталин читал протоколы допросов, Молотов начал понимать, что «служба безопасности поработала над делом по полной программе». Вячеслав, обычно спокойный и невозмутимый, не на шутку испугался.

Лазарь Каганович всегда недолюбливал Молотова. К тому же как еврей он должен был в очередной раз доказывать преданность вождю. Поэтому Железный Лазарь в пух и прах раскритиковал Молотова. Позже он не без гордости вспоминал, что Вячеславу Михайловичу нечего было ответить на его критику.

Полину исключили из партии за тесные связи с еврейскими националистами. Ей припомнили и предупреждение в 1939 году, которому она не вняла. Десять лет назад Вячеслав Молотов воздержался, когда шло голосование о судьбе его жены. Сейчас он тоже воздержался. Понимая всю серьезность положения, он долго колебался и в конце концов сдался. «Когда Центральный комитет голосовал по предложению об исключении П. С. Жемчужиной из партии, я воздержался, – написал Молотов Сталину 20 января 1949 года. – Сейчас я вижу, что это было политически неправильное решение. Обдумав все еще раз, я заявляю, что поддерживаю предложение. Я готов признать ошибку. Я виноват в том, что вовремя не остановил близкого мне человека от принятия неправильных решений и от контактов с такими антисоветскими националистами, как Михоэлс…»

На следующий день, 21 января, Полину Семеновну арестовали. Во время ареста на ней была роскошная беличья шуба. Чекисты схватили также ее родных, доктора и секретарей. Одна из сестер и брат погибнут в тюрьмах.

Полину Молотову не пытали. Наверное, поэтому она отрицала все обвинения. «Я не ходила в синагогу, – твердила жена Молотова. – Меня перепутали с сестрой». Но против нее выдвигались также обвинения в моральном разложении и сексуальной распущенности. Очная ставка с Иваном X., главным обвинителем, напоминала плохой фарс.

– Полина, вы позвали меня к себе в кабинет и предложили близкую связь, – заявил он.

– Иван Алексеевич, да как вы можете такое говорить! – воскликнула пораженная Молотова.

– Не отрицайте это!

– Я не имела никакой связи с X., – утверждала она. – Я всегда считала Ивана Алексеевича X. ненадежным человеком, но никогда не думала, что он подлец и мерзавец.

– Я напоминаю вам о моих детях и бедной семье! – воззвал к ее милосердию X. – Признайтесь, что вы виноваты передо мной. Вы вынудили меня вступить с вами в близкую связь.

Даже в тюрьме Полина Семеновна Молотова продолжала играть роль благородной дамы. Кто-то из заключенных слышал ее крики.

– Позвоните моему мужу! – требовала она. – Пусть он пришлет мне мои таблетки от диабета! Я больна. Я инвалид! Вы не имеете права кормить меня такой дрянью!

Больше о Полине Молотовой, ставшей объектом № 12, никто не слышал. Многие считали, что она умерла. Лаврентий Берия, сыгравший в «еврейском деле» совсем незначительную роль, благодаря своим контактам знал, что с ней.

– Полина жива! – заговорщически шептал он Молотову на заседаниях политбюро.

Сталин и Абакумов решали, кого делать главным обвиняемым в «еврейском деле». Сначала они остановились на кандидатуре Полины Молотовой, но потом пришли к выводу, что главным действующим лицом лучше назначить Соломона Лозовского.

Полину Молотову приговорили к пяти годам ссылки. Это был довольно мягкий приговор, учитывая обвинения и наказания, вынесенные ее арестованным товарищам и родственникам. Ссылку она отбывала в Казахстане, в Кустанае. Полина начала пить, но сумела побороть пагубную привычку. Позже она рассказывала дочери, что в тюрьме необходимы три вещи: быть чистой; иметь хлеб, чтобы не умереть с голода; есть лук, чтобы не болеть. По иронии судьбы в ссылке она подружилась с несколькими сосланными много лет назад в Казахстан кулаками. Эти невинные крестьяне, которых она вместе с мужем так хотела ликвидировать как класс, оказались добрыми людьми и спасли ей жизнь.

Полина никогда не переставала любить Вячеслава Михайловича. «Мы не виделись четыре года, – писала она из Кустаная. – В моей странной и ужасной жизни пролетели четыре вечности. Только мысль о тебе и о том, что тебе могут понадобиться остатки моей измученной души и вся моя огромная любовь к тебе, заставляет меня продолжать жить». Молотов тоже продолжал любить жену. Ужинал он сейчас в одиночестве, но каждый вечер просил служанку накрывать и на нее. Вячеслав Михайлович понимал, что Полина страдает из-за него.

Сталин исключил Молотова из высшего эшелона власти. Анастасу Микояну вождь еще доверял. По крайней мере настолько, что послал этого армянина с безукоризненными манерами в секретную командировку в Китай. Микоян должен был оценить Мао Цзэдуна. Председатель Мао тогда как раз заканчивал завоевание всего Китая.

Гражданская война в Стране драконов близилась к концу. Сталин допустил очередную ошибку и теперь изумленно наблюдал, как у него на глазах разваливается режим Чана Кайши. До 1948 года успехи Мао Цзэдуна никак не входили в сталинскую политику партнерства с Западом, но начавшаяся холодная война заставила его пересмотреть позицию Советского Союза. Сейчас генсек видел в Мао потенциального союзника, хотя и говорил Берии, что Председатель Мао – «маргариновый» марксист.

31 января 1949 года в обстановке строжайшей секретности Микоян прибыл в штаб Мао Цзэдуна в провинции Хубэй. Там он встретился с Председателем Мао и Чжоу Эньлаем и вручил им подарки от Сталина. Кроме того, армянин передал Мао Цзэдуну, что американец, находившийся при его дворе, является шпионом и должен быть арестован. Сталин («товарищ Филиппов») поддерживал связь с Микояном («товарищем Андреевым») через Теребина, доктора главного китайского коммуниста и по совместительству шифровальщика.

Поездка Микояна прошла успешно. Анастас признавался, что надеялся отдохнуть от ночного образа жизни Сталина, но с ужасом узнал, что Мао тоже работает по ночам.

Анастас Иванович вернулся в Москву с чувством выполненного долга, однако в столице его ждали плохие новости. Сталин снял его и Молотова с постов министров внешней торговли и иностранных дел соответственно. Правда, оба остались заместителями премьера. Затем Сталин обвинил Микояна в том, что тот нарушил секретность китайской поездки.

Дома Анастас спросил у сына, Степана:

– Ты кому-нибудь говорил, что я ездил в Китай?

– Только Светлане, – ответил Степан.

– Больше никогда не болтай.

Невинные слова Светланы, сказанные отцу, поставили Микоянов в опасное положение. Сталин не забыл арест детей Микояна в 1943 году. Они по-прежнему находились под наблюдением.

– Что случилось с твоими детьми, которых когда-то арестовали? – неожиданно поинтересовался он у Микояна. – Думаешь, они заслуживают права учиться в советских институтах?

Анастас промолчал, но понял, что над его головой сгущаются тучи. Он ждал, что чекисты приедут за его сыновьями, но детей не тронули.

Похоже, внимание вождя отвлекли другие соратники. Сейчас он сердито бормотал, что Ворошилов был английским шпионом, и практически перестал с ним встречаться.

Молотов и Микоян, хотя и потерявшие значительную часть власти, продолжали оставаться на вершине советского Олимпа. Эстафету вождя подхватили Георгий Маленков и Лаврентий Берия. Преемники, отобранные лично Сталиным, стали жертвами их кровавой вендетты.