Глава 7
Дирт не стал идти обратно вдоль моря, как сделал бы любой хеннигвилец. Дорога эта была куда длиннее, чем напрямик, ведь срезая основание Сторожевого мыса, можно здорово ее сократить. Но дело вообще-то не в этом, пляж из крупной гальки не очень-то располагал к прогулкам, тем более если торопишься. А если ты при этом молод и твое дыхание не сбивается при карабканье по крутым тропкам, то неизбежно выберешь путь через лес.
При условии, что ты не боишься забираться в чащу.
Солнце выбросило из-за горизонта первые лучи в тот момент, когда Дирт добрался до спуска. Как ни странно, здесь пришлось тяжелее, чем на подъеме. Таковы особенности Сторожевого холма: то ровно, то круча на круче плюс колдобины и россыпи валунов. Приходилось внимательно поглядывать под ноги, ни на что не отвлекаясь. Обычно Дирт двигался здесь с остановками, чтобы бросать взгляды с высоты, но сегодня не было времени любоваться красотами. Он несет невероятно важную новость, и доставить ее надо быстро. Пока народ соберется, пока дойдут до кита, пока разделает, пока…
В общем, работы предстоит много, и хватит ее на всех.
Лишь выбравшись к опушке, за которой начиналась круча, спускавшаяся к околице селения, он посмотрел на Хеннигвиль.
И окаменел.
Первое, что бросилось в глаза, корабль. Хотя последний он видел больше десяти лет назад, это не помешало ему мгновенно вспомнить, как называется исполинская лодка. Да не очень-то и похоже на лодку. Скорее на бочку, к которой приделали парочку куцых мачт.
Корабль застыл напротив лодочного причала, не дойдя до него полсотни шагов. Глубины в бухте немаленькие, на расстоянии вытянутой руки от берега можно было уйти в воду по пояс, а местами и больше, но осадка у судна оказалась под стать размерам, дальше пройти оно не смогло. А может, просто опасались приближаться, не зная ничего о рельефе дна.
Кто-то заблудился и случайно зашел в их бухту? Да за все годы мимо берега ни разу никто не прошел. Не бывало здесь кораблей, нечего делать им в этих местах. Тот купец, перевозивший партию авантюристов к Серебряным островам, не в счет. Да и забрел он сюда случайно, по вине штормовой погоды.
Дирт дернулся от душераздирающего женского визга, раздавшегося неподалеку. Затем увидел его источник, из-за крайнего дома выскочила Сигни — жена Агнара. Симпатичная женщина с добрым открытым лицом, очень спокойная и, что совсем уж удивительно, молчаливая.
Сейчас по ней этого не скажешь — орала будто оглашенная. Женщина добежала до края кручи, помчалась было наверх, подняла голову и, увидев над собой нависающие верхушки с трудом удерживающихся на краю сосен, замерла, не в силах сделать ни шагу дальше. Лицо ее окаменело, она будто боролась с чем-то внутри себя, пытаясь заставить ноги продолжать нести ее к зарослям.
И Дирт, ошеломленно за ней наблюдая, прекрасно понимал, с чем именно она сейчас сражается. Сигни почему-то рвалась в лес, но страх, годами нависавший над селением, не позволял ей пошевелиться. Она всегда была отчаянной трусихой, даже ягоды на опушке не собирала.
Из-за дома показался мужчина. Незнакомец — даже похожих на него в Хеннигвиле не было. Невысокий, коренастый, с крючковатым крупным носом, с сальными клочьями черных волос, выбивающихся из-под круглой железной шапочки.
Дирт не сразу понял, что это не шапка — шлем. Часть доспехов, о которых рассказывал лэрд. Одно дело слушать истории про них, а другое — увидеть.
Помимо шлема незнакомец таскал тяжелую кожаную куртку, обшитую металлическими пластинами. Одеяние это спускалось до колен, а дальше начинались сапоги, тоже хорошо укрепленные. На широком поясе болтались ножны с непомерно длинным ножом, в руке мужчина сжимал неудобный топор: тонкое прямое топорище, лезвие же наоборот широкое, странной формы. Таким очень неудобно заниматься плотницкими делами.
Догнав Сигни, незнакомец отвесил ей оглушительную оплеуху, от которой женщина пошатнулась, вскрикнула еще громче, переборола страх, рванулась, наконец, вверх, но была грубо остановлена — за волосы схватили. Мужчина взвалил визжащее тело на плечо, запустил свободную руку под юбку, омерзительно загоготал.
Даже гуси орут куда приятнее…
Дирт, ни разу за это время не пошевелившись, взглядом проследил, как незнакомец скрывается за углом и там его встречают хором такого же гнусного смеха. Разглядеть, кто это, не получалось, но сомнений не было — такие же, в шлемах, в доспехах, с заскорузлыми волосами, месяцами не видевшими горячую воду.
Гогот заглушили азартные крики, из-за угла выскочила очередная жертва. Дирт прокусил губу до крови, не почувствовав боли, — это была Керита. Девушка мчалась к лесу, как прежде Сигни, но на полдороге резко свернула, побежала вдоль домов в сторону Сторожевого мыса.
Один дом. Второй. Дирт уже думал, что все, девушка вырвалась на простор пляжа, где за ней, легконогой, никто не угонится, но из-за угла последнего строения вышла фигура, закутанная в длинную металлическую рубаху, и подставила подножку древком копья. Керита упала с криком, тут же вскочила, но мужчина оказался быстрее, ухватив ее, как до этого и Сигни, за волосы.
В самом способе поимки женщин чувствовалась система. И тот и другой далеко не первый раз это проделывают.
Дирт пришел в себя на полдороге вниз. Напрочь позабыв про опасность переломов, ноги стремительно несли его к углу злополучного дома. В голову почему-то полезли дурацкие неуместные мысли. Он вдруг вспомнил, что там уже второй год никто не живет. Так же, как в соседнем. Ведь Хеннигвиль постепенно вымирает, только тупицы это не понимают. Детей рождается не так уж мало, но немногие дорастают до серьезных лет. А взрослые стареют, умирают, свою дань берут море, болезни и разные несчастья. Если ничего не изменится, не пройдет и полувека, как не останется никого, и лишь россыпи камней на месте обвалившихся домов будут напоминать о том, что здесь когда-то стояло селение.
Дирт охотился с луком, нож у него был не для убийства, а для разделки добычи. Закаленный клинок, чуть меньше ладони длиной, шириной в два пальца, с глубокими долами по обеим сторонам лезвия и удобной рукоятью из плотно стянутых кружочков бересты. Нетяжелый, в меру наточен, удобно ложится в руку и даже на лютом морозе не холодит кожу.
Мысль об убийстве Русалочки далась ему куда труднее — этого человека он был готов прикончить без малейших колебаний. Собственно, мчался к нему он не для разговора, да и нож выхватил не похвастаться доброй сталью.
Куда бить? Если с глупой коровой все очевидно, то в данном случае возникает масса сложностей. Анатомия живых существ сходная, Дирт знал, куда надо попасть, чтобы добыча не ушла далеко. Но ведь звери не облачались в броню, собранную из тонких металлических колец. Их шкуру легко пробивал даже костяной наконечник при условии, что он сделан как полагается, и не прошел вскользь.
Металлическая рубаха… Если ее и возможно пробить, то не охотничьим ножом. Здесь нужно другое оружие, которого у Дирта нет. Так куда же?
Припасть на колени и врезать по ногам, пытаясь подсечь жилы? Сапоги выглядят так, что легче уж прорезать железную рубаху, чем эту толстенную кожу, усиленную узкими металлическими пластинами.
Руки защищены по локти, а рана в предплечье не страшна, при условии если ее наносят столь несерьезным ножом.
Куда?!
Этот не стал взваливать добычу на плечо, а потащил упирающуюся, кричащую девушку за волосы, не прекращая при этом омерзительно гоготать. Добежав до подонка, Дирт со всей дури врезал из-за спины, хитро, сгибая распрямленную руку, в незащищенное шлемом лицо. Тот в последний миг заметил неладное, дернулся, но все равно удар вышел что надо, ладонь ощутила, как лезвие с треском ломает кость, хохот захлебнулся, мужчина оставил Кериту в покое, отскочил назад, бросил копье, выхватил из ножен нож невероятной длины.
«Меч», — понял Дирт. Не больно бьющие деревяшки, которыми учил его фехтовать лэрд Далсер, а настоящее оружие для благородных.
Вот только признавать в грязном противнике благородного не хотелось…
От размашистого удара Дирт уклонился, бросился было к валяющемуся копью, но пришлось оставить идею им вооружиться — едва не схлопотал укол в бок. Удалось схватить лишь камень, развернувшись к противнику, угрожающе замахнулся, заставив того дернуться в сторону, инстинктивно прикрывая и без того уже пострадавшее лицо.
Выглядел мужчина страшно. В левом глазу торчал нож, из-под лезвия густо струилась кровь, залив половину лица до подбородка. Рот скалился в нервной ухмылке, зубов было мало, и походили они на почерневшие пеньки. Но несмотря на рану, движения оставались резкими, меч держал уверенно, в ход его пускал без колебания.
Перед Диртом убийца, который не просит у коров прощения. Для него смерть — это неотъемлемая часть жизни.
А вот для Дирта нет.
— Керита, беги! — вскрикнул он, понимая, что и на десяток мгновений не задержит этого головореза.
Тот, перекинув меч в другую руку, шагнул вперед, не замечая, как за его спиной из-за угла показывается новый персонаж.
Лицо у Фроди было переполнено злобой, причем не той, обычной, вызванной отсутствием браги и исчерпанием запасов сушеных мухоморов. В нем было нечто принципиально другое.
Нагнувшись, пьяница поднял копье и, от души замахнувшись, вонзил его в спину бросившегося на Дирта противника. От толчка тот растянулся в грязи и, будучи опытным воякой, не стал вскакивать, на опасно долгий срок оставляя тыл на милость противника. Вместо этого перекатился, вскидывая меч, но это ему не помогло, вторым ударом Фроди попал в шею, и попал хорошо, если судить по звуку и брызгам крови.
Дирт знал, что это за звук — металл оказался тверже, чем кости и хрящи.
Ухватив Кериту за руку, Дирт рывком поднял ее на ноги, толкнул, крикнув чуть ли не в ухо:
— Да беги ты уже! В лес беги! Беги!!!
Та, сделав несколько шагов, остановилась, обернулась:
— Я… Я…
В данный момент Дирту было неинтересно, что именно она собирается сказать.
— Беги! Да беги же, дура! Не останавливайся!
— Мало того что дерешься каждый день, так еще и на девок ругаешься, — хохотнул Фроди и, упираясь грязной подошвой в окровавленное лицо мертвеца, с натугой выдернул копье, крепко засевшее в ране.
Слишком долго они оставались у злосчастного угла — очень уж популярное место. Вот и сейчас из-за дома вышел очередной незнакомец, в такой же рубахе из железных колец. Ни на миг не растерявшись, он ловко крутанул длинным топором и обрушил лезвие на голову продолжавшего смеяться Фроди.
Череп пьяницы лопнул, неестественно дрожа всем телом, тот завалился на колени, потом на бок, из головы выплеснулось все содержимое. Дирт, сознавая, что за спиной осталась Керита, которой потребуется время взобраться на кручу, отчаянно заорал, рванул вперед, со всей силы запустил булыжник в лицо новому противнику. Тот, легко уклонившись, одновременно подсек ногу юноши окровавленным топором, используя его вместо крюка. Дирт упал, вскочил было, но вновь завалился на спину после удара кулаком в челюсть.
В голове зашумело, рот наполнился соленым, перед глазами все поплыло, в поле зрения засверкали мириады искр. Беспомощное состояние длилось считаные мгновения, а когда Дирт пришел в себя, увидел, что избивавший его незнакомец уже не один. Сразу трое стояли над ним, поглядывая сверху вниз с омерзительными ухмылками.
На предплечье одного из них Дирт увидел пугающий рисунок: черного паука, лапами сжимающего череп. Его передернуло, а один из незнакомцев произнес непонятное:
— Какой смазливый мальчик. Может, возьмем его с собой, а то Барбаро устал всем быть милым, надо же ему хоть когда-то отдыхать.
От этих слов все трое зашлись смехом, а вышедший из-за того же угла Бруни заплакал, будто маленький ребенок, упал перед телом Фроди на колени, начал черпать ладонями то, что вывалилось из его головы, вкладывать обратно, перемежая рыдания невнятным бормотанием. С дурачком такое случалось, обычно более-менее нормальный, но, если накатит, становился дитем, совершающим странные поступки. В такие моменты его нельзя было оставлять без присмотра.
— Фроди, я тебя вылечу, — разобрал Дирт сквозь всхлипывания. — Живи, живи, пожалуйста.
Убийца Фроди, сделав шаг назад, с той же ловкостью крутанул топором. Плач оборвался, Бруни молча упал на тело пьяницы, заливая его своей кровью.
— В два этажа уложил! — самодовольно заявил ублюдок.
Понимая, что жить ему осталось недолго, Дирт повернул голову, в надежде никого не увидеть. Но надежда не сбылась, Керита оставалась все там же, стояла у подножия кручи, с ужасом взирая на происходящее.
— Беги!!! — заорал он с таким неистовством, что горло резануло вспышкой боли.
Керита, переведя взгляд на него, шагнула назад, поднимая руки к лицу, прикрывая его таким же жестом, как вчера.
— Куда бежать?! Стоять! — прорычал один из незнакомцев. — Такая красавица нам пригодится.
Свою гнусную речь он закончил смешком.
— Беги!!! — вновь крикнул Дирт и даже не поморщился, когда носок окованного сапога пнул его в бок.
Девушка сделала еще один шаг.
— Пускай бежит, — сказал второй.
— Бартолло, ты вконец сдурел? Или ослеп? Разве не видишь, какая ягодка.
— Тебе мало? Хочешь вернуться домой с яйцами в руках?
— Какими яйцами?
— Своими яйцами. Не слышал, что старик говорил? И так крику на всю округу, если маг увидит, нам мало не покажется. Нашумели мы здесь.
— Да плевал я на старика. Я не я буду, если не приласкаю такую цыпочку.
— А на мага ты тоже плевать будешь? А ведь он рядом. Эй! Ты! Красавица! Не слышишь, что тебе говорят. Беги, давай. Беги!
— Бартолло, ты в своем уме. Зачем отпускаешь? Сбежит же!
— От меня? Ты, должно быть, шутишь?!
Дирт крикнул было еще раз, но получил столь сильный удар в бок, что тело скрутило нестерпимой болью. Извиваясь, он с хрипом втягивал в легкие воздух, плохо соображая, что видит. И только когда его ткнули лицом в грязь, понял, что происходит, и, не думая о том, чего это будет ему стоить, прохрипел:
— Керита! Беги! Быстрее! Беги! Беги!!!
— Беги! Беги! Беги! — начала скандировать троица. — Не стой! Беги! Давай же!
И Керита побежала.
Слишком медленно. Слишком. И не пытаясь затруднить стрелку прицеливание.
— Зигзагами! Не надо прямо!
— А мальчишка соображает, — хмыкнул Бартолло, поднимая арбалет.
Вложив болт, зафиксировал хвостовик прищепкой, веселым голосом спросил:
— Куда изволите?
— А куда сможешь? — вопросом на вопрос ответил убийца Фроди и Бруни.
— Даскотелли, я могу с такой мишени муху снять. Она ведь не бежит, а плавает в сметане. Еще и упала. С виду вроде тощая, а на деле корова коровой. Давай в почку. В левую. Сойдет?
— А мне без разницы.
— Сразу не помрет. Спорим на пять монет, что кричать не будет? Просто упадет и обмочится?
— С тобой спорить все равно что подарки дарить.
— Ну давай хоть на монету забьемся.
— Зигзагами! — хрипел Дирт.
На шею его наступили тяжелым сапогом, высоко поднять голову он не мог и видел лишь лодыжки Кериты, непозволительно медленно мелькавшие на подъеме.
И еще он видел тень от лука, установленного на прикладе. Самострел, или арбалет — лэрд Далсер рассказывал о таком оружии.
— На монету? Ну давай, хрен с тобой. Вот ведь пристал.
— Галлинари, а ты как?
— Ты и с друга монету сшибить хочешь?
— Дружба дружбой, а монета лишней не будет.
— Давай лучше поспорим, что я тебе сейчас такого пинка дам, что ты в воздухе два раза перевернешься! Нашел дурака с тобой на выстрел спорить!
— Зигзагами, вдоль кручи! — продолжал орать Дирт.
Его не слушала не только Керита, но и эта троица. Даже бить перестали, увлекшись спором.
— Ладно, Даскотелли, ты даешь монету, если я ей попаду в левый бок и она не станет орать. Просто упадет и будет корчиться в своей моче. Так?
— По рукам.
— Ну смотри теперь.
— Керита!!! — в очередной раз, разрывая горло и ясно при этом понимая, что все зря, закричал Дирт.
Звук выстрела арбалета не походил на работу лука. Отрывистый стук, тело стрелка шатнуло отдачей мощного оружия. Керита, тонко вскрикнув, упала лицом на землю, раскинув руки в стороны.
— Она заорала! — торжествующе заявил Даскотелли.
— Да разве это крик? Мышкой пискнула, не считается.
— Еще как считается, Бартолло, гони монету.
Теперь Дирт видел не только ноги Кериты. Он видел ее всю. И видел короткий хвостовик стрелы, торчавший из ее левого бока, будто мачта на корабле, который привез на их безмятежный берег эту мразь. Правая ладонь девушки с силой сжала пучок травы, но она не пыталась встать или хотя бы уползти.
Дирт был охотником и знал, что это означает. Он кричал, но изо рта не вырывалось ни звука, лишь тянулись нити насыщенной кровью слюны. Убийцы продолжали спорить, но их слова пролетали мимо его сознания.
— Галлинари, вот скажи, по-твоему, это крик был?
— Никакой не крик.
— Бартолло, твой дружок мало того что одноглазый, так еще и глух, как дед моего прадеда. И ты тоже, раз такое говоришь. Слышал ведь, она кричала. А уж громко или тихо, это уже кому какое дело? С тебя монета, или всем пойду расскажу, что ты позорный балабол, не отвечающий за свои слова.
— Даскотелли, не надо так горячиться. Да, она успела что-то там вякнуть, но ведь звук совсем слабенький был. Просто из груди воздух выбило. Болт арбалетный лупит не хуже кувалды, сам же знаешь, тебя прошлой зимой приласкало в нагрудник, возле той поганой рыбацкой деревеньки. Кричал разве? Бах, и воздух из горла прочь, со свистом, а не криком.
— Я слышал крик, а не свист, — настаивал на своем убийца Фроди и Бруни.
— Давай так. Повторим еще раз. Если будет крик, я дам тебе целых три монеты. Если крика не будет, с тебя тоже три.
— За дурака меня держишь?! А в задницу поцеловать не хочешь?! Взасос?! Отдавай монету, и квиты!
— Ладно, я отдам три, а ты одну, если все будет тихо.
— Бартолло, тебе ум прочистить надо, совсем засорился. Какой крик? Эта курица уже почти дохлая. Она и пискнуть не сможет.
— Так пацан есть, на нем и проверим.
— Мы ему навалять успели, никуда не годен.
— Негоден? Да он просто испугался, и все. Дмарты — те еще трусы.
— Трусы? Да они убили Хлагенса, и убили быстро.
— Не мальчишка убивал, а мужики постарше. Вон, двое их. Может, чужаки или разозлились сильно.
— Злые дмарты? Шутишь?!
— Ну они здесь совсем дикие…
— Я видел глаза мальчишки, он звереныш. Лежит тихо только потому, что ребра ему пересчитали. Не побежит он.
— Даскотелли, ну давай я дам пять монет, а ты отдашь две. И это при условии, что он побежит бодро.
— Одну.
— Я уже кучу уступок сделал, а ты все упираешься.
— Отдавай деньги, и хватит меня уговаривать.
— Жадные упрямцы долго не живут! Ну хрен с тобой, пять против одной. Эй ты! Пацан! А ну бегом поднялся! Бегом сказано!
Слова убийц проходили мимо сознания. Дирт лежал не шевелясь и не отводя взгляда от Кериты. Когда его грубо вздернули, подняли, не сразу напряг ноги, они подкосились, и он едва не упал.
— Ну вот! Стоять даже не может! Куда ему бежать?!
— Сейчас побежит. Он просто дурачок, вон глазенки будто у теленка. Вообще не понимает, что к чему.
Арбалетчик подвел к глазам Дирта ладонь и начал водить ею из стороны в сторону. Не понимая, для чего это делают, и не горя желанием понять, тот вспыхнул нехорошим, ни разу еще не изведанным чувством и неожиданно для самого себя сочно сплюнул на руку.
Бартолло, стряхнув с ладони сгусток красноватой слизи, довольно заржал, а одноглазый его поддержал и добавил:
— Видали? И правда, звереныш. Даскотелли, неужто сомневаешься, что он побежит как следует?
— Пять монет. Пять монет, если на бегу снимешь его без звука. И чтобы никаких мышиных писков. Ты все понял?
Бартолло, криво ухмыляясь, кивнул, нагнулся, ловко взвел оружие и, крутанув между пальцами короткий болт с игольно-острым наконечником, указал им в сторону леса:
— Беги, пацан. Добежишь, будешь жить. А нет, останешься валяться с железом в почке. Как эта девчонка.
Дирт, отведя полный ненависти взгляд, посмотрел на Кериту, потом опять на арбалетчика.
— Беги! — повторил Бартолло, небрежно укладывая болт в выемку.
— Беги как следует, я на тебя деньги поставил, — заявил Даскотелли, указывая в сторону леса окровавленным топором.
— Беги, — подмигнул единственным глазом Галлинари. — Беги давай.
Дирт обернулся, стараясь не смотреть на Кериту, оценил предстоящий забег. Со стороны моря подножие Сторожевого холма на всем протяжении было обрезано обрывом разной высоты и крутизны. Здесь он был не столь впечатляющ, как возле мыса, где остался уже никому не нужный кит, но мчаться придется вверх по склону, причем последние шаги, перед заросшей кустарником опушкой, будут самыми трудными. Там придется помогать себе руками. И все это не более чем в полусотне шагов от арбалетчика, прекрасно умеющего обращаться со своим оружием.
Шансов нет.
— Беги! — в очередной раз раздалось за спиной, и кто-то грубо толкнул между лопаток.
Дирт прыгнул вперед, начав приседать еще в полете, схватил примеченный камень, крутанулся, со всей дури запустил его в голову стрелка. Попал, но неудачно, по макушке шлема. Грохот вышел знатный, и вся троица немедленно начала ржать, глядя на него сверху вниз.
Отсмеявшись, Бартолло почти добродушно произнес:
— Да беги уже, устали мы с тобой возиться.
И Дирт побежал.
В голове у него творилась та еще каша, но он понимал главное: кратчайшая дорога к лесу — это гарантированная смерть. И он помчался вдоль обрыва, медленно смещаясь наверх. Траекторию рассчитывал таким образом, чтобы не наступить на коварную осыпь, не задеть валуны, не оказаться на участке с крутым уклоном. И непрерывно рыскал то влево, то вправо, стараясь делать это без намека на ритм. Стрелы и болты не могут летать мгновенно, и чем больше дистанция, тем больше задержка достижения цели. Если повезет, Бартолло промахнется только за счет непредсказуемости траектории мишени.
Быстро, надо очень быстро разорвать дистанцию. Дальше будет проще.
Бартолло, поднимая арбалет, с ленцой спросил:
— Ну так какую почку ему проткнуть?
— Мне без разницы, — буркнул Даскотелли. — Ты, главное, попади, а то он виляет, будто тощий зад хромоногой шлюхи.
На деле Бартолло был не столь беззаботен, как на словах. Мальчишка, до того лежавший смирно, проявил нешуточную прыть. Бежал не трусливым зайцем, а продуманно. И, что хуже всего, вилял резвее, чем упомянутая спорщиком часть тела продажной женщины. А еще он подпрыгивал и приседал, и все это делал непредсказуемо.
Дистанция стремительно увеличивалась. Еще чуть, и о метком выстреле можно позабыть. Но Бартолло не спешил. Он тоже умел продумывать наперед и ждал наступления единственного момента, когда цель будет вынуждена мчаться прямо. Пусть хотя бы пару шагов — этого вполне хватит.
Обрыв, сложенный глиной с примесью валунов, не везде был устойчивым. Дожди и весеннее таяние снегов медленно подтачивали его в нескольких местах. Их легко можно было опознать по наклонившимся стволам деревьев и оголенной корневой системе, где множество отростков зависли в воздухе, будто корявые щупальца неведомых подземных созданий. А одна из сосен не удержалась на обваливавшемся краю, рухнула, скатившись к подножию склона.
У Дирта было два выхода: или обогнуть дерево слева и при этом промчаться по огромной луже с топким дном, коих у подножия обрыва хватало; или промчаться мимо сосны справа. При этом вверх уклониться было затруднительно, мешал крутой в этом месте склон. Оставалась узкая лазейка.
Оба варианта Бартолло устраивали. Он видел, что лужа не из простых, и пацан потеряет на ней темп, а малоподвижная цель — мертвая цель. Не полезет в воду, тоже хорошо. На пару мгновений он окажется запертым в узкой щели между корнями вывороченного дерева и крутым обрывом и не сможет совершить свои непредсказуемые зигзаги.
Дистанция достойная, даже придирчивый Даскотелли будет вынужден признать, что он дал цели хороший шанс.
Бартолло старался не ради жалких монет. Внешне уверенный во всем, что делает, он нуждался в постоянных доказательствах этой самой уверенности. Причем не для себя, а для других.
Сейчас они увидят и потом другим расскажут о его непревзойденной меткости.
Лишь бы щенок сдох тихо…
Он пошел мимо дерева. Не полез в лужу. Теперь пацан в западне с одним выходом. Никакой силы и ловкости не хватит перепрыгнуть в один миг через толстенное бревно, покрытое опасно острыми остатками сучьев. Прошмыгнуть под ним тоже не получится, разве что ползком.
Мальчишка попался.
Арбалет дернулся назад, болт, крошечной молнией промелькнув в воздухе, ударил в корень, облепленный подсохшей глиной. От попадания выбило облачко буроватой пыли… и все, через миг проворный дмарт выскочил из узкой западни своей несостоявшейся могилы и, перестав выписывать зигзаги, что было мочи рванул наверх, пользуясь тем, что дальше склон становился пологим. Понимал, что арбалет быстро не перезарядить, и выжимал из себя все, чтобы оказаться в зарослях раньше того момента, когда очередной болт будет готов к полету.
Но Бартолло даже не шевелился. Лишь смотрел вслед, и во взгляде его кипели самые разные чувства.
— Уйдет же! Быстрее! — заорал Галлинари.
Очнувшись, Бартолло с ругательствами начал натягивать арбалет, а Даскотелли его подначивал:
— Ну так в какую почку попал? А? Или ты ее с корнем перепутал? Но признаю, пацан и правда не пискнул. Ржет теперь, как конь. Над тобой, косоглазым дуралеем, ржет.
Бартолло поднял заряженный арбалет и почти не целясь выстрелил второй раз. Мальчишка уже пропал из глаз, и лишь движение верхушек кустов подсказывало, что он мчится в полосе густых зарослей. Попасть невозможно, так что это напрасная потеря болта. Но стоять и молча выслушивать насмешки Даскотелли невозможно.
Закинув арбалет за спину, он мрачно заявил:
— Что-то не так было с болтом. Он криво полетел.
— Ну конечно, именно так оно и было, — шутовски серьезным тоном согласился Даскотелли.
— Говорю тебе, я не мог промахнуться.
— Ага, так оно и есть, я же не спорю ни словом. Мне только одно непонятно, где мои деньги? Напомню забывчивым, речь шла о пяти монетах. Сумма не сказать чтобы такая уж великая, но сам понимаешь — дело принципа.
