Глава 1
Монах в ярких, точно вспышка, одеяниях парил над землей, странно вытянув вперед ногу. Несведущим такой полет мог показаться невозможным. Однако… Лешага потрогал челюсть, воспоминания нахлынули, словно кто-то опрокинул ему на голову ведро холодной воды. Он-то имел случай познакомиться с этим секретом.
Старый Бирюк как-то продемонстрировал, что это за полет. Ни с того ни с сего взмыл с места, да как треснул пяткой по скуле. У Лехи тогда аж звезды из глаз посыпались. Как сознания не лишился, сам не знает. Учитель в тот день многое показывал из того, что умели в Шаолине. Но их с Михой учить не стал.
— В бою это вам не пригодится, — буркнул он, — в бою ноги бьют не выше пояса. Там, внизу, для них достаточно целей.
«Не пригодится…» — Леха вновь провел ладонью по щеке. Она была непривычно гладкой, не то что скобленная ножом. Здесь, в Трактире, водился один никчемный мужичонка, целый день бродивший в поисках куска хлеба по улицам и заверявший каждого встречного, что может запросто сделать любого таким красавцем, что всякая женщина от восторга сознание потеряет. В прежние времена Ле шага считал его придурком. Ну, кому, спрашивается, нужна женщина без сознания? Да и что за блажь? Чтобы понравиться здесь женщине, достаточно иметь пару-тройку лишних патронов или пачку галет.
Другой вопрос, что в дороге легко можно было набраться вшей. Тут-то да, без придурка-брадобрея не обойтись. На этот раз Лешаге повезло, однако Лилии почему-то взбрело в голову, что так будет лучше. Почему лучше? В первое мгновение он хотел спросить у нее, а потом махнул рукой. Физиономия у Лилии была в этот момент столь забавной и такой милой, аж сердце зашлось. Пусть уж, если так ей хочется, этот голодранец делает его красивым. Сейчас Лешага корил себя за эту минутную слабость.
Едва увидев друга, Марат всплеснул чешуйчатыми руками и заявил:
— Ты прям, как Цезарь!
— Кто? — изумился воин.
— Цезарь. Он ходил в венке и всех побеждал. Вот. Потом его убили, и он спросил: «И ты, Брут?», а тот говорит: «И я, Цезарь», а Цезарь отвечает: «Не ждал». А тот: «Сюрприз!» Потом его голову стали делать из камня и железа.
— Зачем?
— Не знаю. Наверное, чтобы помнили.
— О чем?
Глаза Марата приобрели задумчивое выражение. Должно быть, этот лежащий на поверхности вопрос прежде не приходил ему в голову.
— Я думаю, — неуверенно предположил он, — на память о том, что он всех побеждал.
— Тогда почему только голову?
— Может, Брут ее отрезал? — Плечи чешуйчатого с отвращением дернулись от представшей воображению картины. — Тогда выходит, чтоб никто больше таким Брутам не верил.
Леха испытующе поглядел на ученика. После того как тот смог взлететь в небеса на диковинном навесе, вроде тех, что он ставил в лесу для защиты от ветра, хочешь не хочешь, приходилось если не верить каждому его слову, то хотя бы не отмахиваться сразу от речей чешуйчатого юнца.
— А кто такой был этот Брут?
Драконид напряг память, затем как-то смущенно покосился на учителя и нехотя произнес:
— Кажется, он был его другом.
— Так получается, нельзя верить друзьям?
— Ну что ты! — возмутился чешуйчатый. — Друзьям надо верить, на то они и друзья. А тот был головорез, понимаешь?!
Лешага пожевал губу и смерил говорившего долгим взглядом. На ум ему один за другим приходили образы тех, с кем еще совсем недавно он громил людожегов и волкоглавых. Почитай, к каждому из них это словцо подходило как нельзя лучше.
— Лешага, вот ты сейчас о чем подумал? — настороженно спросил Марат.
— Скажи, — ученик Старого Бирюка еще раз провел ладонью по свежевыскобленной щеке, каким-то неведомым образом роднившей его с бедолагой Цезарем, — я ведь тоже, получается, головорез?
— Нет-нет! — запротестовал ученик. — Ты — Светлый Рыцарь, а это совсем другое.
— Чем же другое?
Юнец зажмурился, натужно пытаясь найти слова для объяснения. На его счастье, в дверь постучали.
— Разрешите войти?
Бывший страж чуть заметно улыбнулся. Голос лейтенанта Нуралиева всегда звучал бодро и энергично. Казалось, будто этот не слишком могучий на вид боец только что хорошенько отдохнул и плотно пообедал.
— Входи.
— Товарищ Светлый Рыцарь, — вытянувшись, будто проглотил штакетину, и нелепо приложив руку к голове, начал командир взвода аэродромной охраны, — разрешите обратиться?!
Лешага поморщился. Никакие уговоры на этого храбреца не действовали.
— Говори уже. Кричать-то зачем?
— Согласно докладу трофейной команды, на поле боя обнаружено: 1218 единиц автоматического стрелкового оружия, из них 6 пулеметов, 32 карабина, а также 2 миномета и 23 мины к ним, 1218 162 патрона разных калибров и еще 62 пистолета, именуемых у вас короткостволами. Кроме того, в арсенал Трактира поступило 7014 единиц холодного оружия разных видов. — Он замялся, точно желая что-то сказать и не решаясь.
— Что-то произошло? — насторожился Лешага.
— Так точно. Тремя бойцами трофейной команды было похищено 122 патрона. — В его голосе слышалось неподдельное возмущение. — Я приказал расстрелять мародеров!
— Что? — нахмурился ученик Старого Бирюка.
— Как офицер, на которого было возложено руководство военными действиями, — еще больше разводя плечи, отчеканил Нуралиев, — я приказал расстрелять мародеров. Приговор незамедлительно был приведен в исполнение.
— Ты приказал расстрелять людей в Трактире? — Серые глаза Лешаги блеснули недобрым стальным отсветом.
Офицер на мгновение задумался, ничуть не заботясь реакцией товарища Светлого Рыцаря.
— Никак нет. Они расстреляны непосредственно на месте преступления.
— И никто не возразил? — голос у юнца был хриплым, точно он с трудом выдавливал из себя каждое слово.
Лейтенант бросил на говорящее существо уничижительный взгляд:
— Приказ шерифа — закон для подчиненного, и должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. — Каждое его слово звучало, подобно удару молотка, забивающего гвоздь в глупую башку непонятливого драконида. — По законам военного времени я обязан покарать ослушника, вплоть до высшей меры, то есть расстрела. Война и без того чересчур жестокое дело, чтобы допускать столь вопиющее разложение личного состава, как мародерство, а уж тем более — нарушение приказа.
— Но они же, наверно, об этом не знали, — вступился за справедливость Марат.
— Теперь узнают все. И, надеюсь, запомнят навсегда.
— Кого же ты приговорил? — глядя исподлобья, процедил Леха.
Нуралиев, казалось, не чувствовал сгустившихся над его головой туч. Едва услышав вопрос, он еще больше вытянулся и с некоторой гордостью отчеканил:
— Некто Макхал, один из людей Анальгина, и боец из отряда Усача.
Марат и Лешага молча переглянулись. Только вчера Усач с его людьми, возможно, спас их всех.
— А если бы я вдруг что-то взял там, на поле боя?! — возмущенно затараторил драконид. Он вдруг вспомнил, с каким удовольствием выбирал для Лилии автомат — самый красивый, с резным прикладом. — Ты что же, и меня бы расстрелял?!
— Конечно, — не моргнув глазом, отозвался офицер. — Закон один для всех, дисциплина превыше личных отношений.
— Здесь так не делают, — хмуро начал Лешага, понимая, что нажил жесточайших врагов в лице тех, с кем хотел бы, в худшем случае, поддерживать вооруженное перемирие. Что бы кто ни говорил, Нуралиева привел он, и благодаря ему тот получил власть.
— Товарищ Светлый Рыцарь, если бы прежде здесь делали именно так, то для защиты Трактира не понадобилось бы принимать столь экстренных мер и, уж конечно, две трети мужчин, способных держать оружие, не разбежались бы, как тараканы, едва услышав о приближении врага.
— Ты не понимаешь… — ученик Старого Бирюка набрал в легкие воздух, чтобы начать объяснять.
— Разрешите говорить откровенно, — дождавшись паузы, вклинился командир взвода аэродромной охраны. — Это вы не понимаете. Но есть те, кто действительно знает, как должно быть, и ценит порядок.
— Кого ты имеешь в виду?! — возмутился Леха. Он встал из-за стола, зажал в кулаке медальон и, едва удерживаясь, чтобы не двинуть наглеца в челюсть, приблизился к нему почти вплотную.
Но смутить лейтенанта не удалось. Уверенность в своей правоте делала его совершенно непоколебимым.
— Утром, перед тем как я отправился инспектировать трофейную команду, меня пригласил Трактирщик. Он предложил стать комендантом, вернее, шерифом этого места. Я согласился.
Бывший страж шумно выдохнул. Конечно, такой оборот событий несколько менял дело. Но что прикажете делать — кричать: «Я не виноват, это все он!». Не в его обычае уходить от ответственности.
Леха еще искал слова, не зная, то ли поздравить, то ли образумить недавнего соратника, когда дверь распахнулась, громко стукнув о стену. Лилия ввалилась внутрь, чуть не растянувшись на пороге. Рядом с ней, подобный черной туче, выступал пес. Шерсть на загривке стояла дыбом, глаза сверкали решимостью последней схватки. Марат шумно сглотнул, предчувствуя недоброе. Замыкал процессию Заурбек. Он пятился, держа автомат на изготовку и поводя стволом слева направо.
— Салам, Лешага-джан, — бросил он, закрывая дверь и подпирая ее стоявшим неподалеку стулом.
— Что происходит? — подхватив со стола оружие и привычным жестом передернув затвор, отозвался воин.
— Это ты меня спрашиваешь, что происходит? Счастье еще, что я наш красавица и твой собака на рынке увидел. Там Рустам со своими людьми и Усач со своими к тебе идут. Здесь, на углу, столкнулись, заспорили, кто первый. Только поэтому успел!
Лешага положил руку на плечо лейтенанта Нуралиева, уже доставшего пистолет из кобуры.
— Я же говорил: здесь так не делают.
* * *
Эдвард Ноллан III погладил кончиком указательного пальца массивную бронзовую карандашницу. Дед рассказывал, что когда-то его предок — Грэди Ноллан перебрался из Ольстера в Нью-Йорк, предварительно обчистив дом английского судьи, чтобы разжиться деньгами на пароход, а заодно и на первый случай там. Бог весть, что подвигло Грэди покуситься на эту карандашницу. Она и точно была хороша: библейский Самсон, с яростным лицом сокрушающий колонны. Прекрасная работа старого мастера. Каждый мускул, каждое звено цепи проработаны с высочайшей степенью искусства. Но все же — полтора фунта бронзы!
Как рассказывал дед, на новом месте у предка начались тяжелые времена, однако он не продал вещицу. Эдвард Ноллан I утверждал, что его прапрадед, любуясь ею, мечтал о лучших днях, но лично ему казалось, что тому виной гравировка: «Достопочтенному судье Джону Карлайлу, эсквайру, в день 50-летия от коллег из Принстонского суда». Сейчас уже доподлинно не узнать, что связывало мятежного ирландца с королевским судьей, возможно, трофей был неслучайным. Должно быть, потомки бедолаги-законника сгинули в мировой катастрофе, а может — судьба-насмешница — проживают сегодня в Эндимион-Сити и не подозревают о семейной реликвии, украшающей ныне кабинет главы Организационного Комитета станции.
Юноша, стоящий перед ним, ухмыльнулся, глядя на этот привычный жест. Он хорошо знал историю фигурки.
— Отец, — с напором продолжил он речь, прерванную секретарем, подавшим чашки с синтетическим кофе, — я вовсе не такой мальчишка, как тебе до сих пор кажется. Я год служил флаг-офицером у адмирала Тадеуша Сикорского и два года командовал шлюпом. Я ходил к Юпитеру и высаживался на Сатурне. Можешь спросить кого угодно, никто лучше меня не справится с задачей!
Эдвард Ноллан III молчал, глядя на сына, молчал, поглаживая рельефные мускулы Самсона. В том, что юноша в форме лейтенанта пилотажной группы астрофлота соответствует всем критериям для задуманной операции, он ничуть не сомневался. Но это был его сын. А там, на покинутой родине, некогда именовавшейся Голубой Планетой, поджидает неизвестность, вполне, может быть, адекватная неминуемой смерти.
— Пойми, отец, — продолжал Эдвард Ноллан IV, — я должен это сделать. Мой прадед, твой дед привел людей на эту планету, чтобы сохранить росток, который взойдет на обновленной Земле. Я же помню, как он хотел вернуться. Неужели ты думаешь, что он, — лейтенант астрофлота указал на портрет, украшавший стену кабинета, — потерпел бы, если б кто-то иной, а не я, первым ступил туда, где зародилось человечество.
Глава комитета молчал. Смерть ухмылялась из-под маски неизвестности. Его сын, гордый, каким он сам был много лет тому назад, смотрел требовательно, заранее отметая любые резоны. Он достоин этого полета, и прекрасно это знал. Как знал и то, что отец не сможет послать на такое опасное задание кого-нибудь другого, спрятать любимого отпрыска под широким крылом.
Эдвард Ноллан III закрыл глаза. Уже три столетия могучий Самсон силился свалить бронзовые колонны. Три столетия его мускулы вздувались и цепи натягивались, будто струны. Его дерзанию не суждено было увенчаться победой, но он не унимался.
— Хорошо, — резко поднялся глава комитета. — Я назначаю тебя командиром разведывательного шлюпа. Три дня на подготовку к полету. Свободен.
* * *
Строй Несокрушимых расступился, пропуская гонца недоброй вести. Красная повязка на его шее означала, что несчастный готов принять удар отточенной сабли халифа, но прежде выполнить возложенную на него миссию. Из-под темных забрал сферических шлемов не было видно глаз воинов личной гвардии Пророка, но и без того любой при дворе понимал, что в этот миг каждый из приставленных к повелителю стражей в черной непробиваемой броне уже смерил расстояние как до гонца, так и до его сановного слушателя. Вдруг что не так, тогда и один, и другой могут быть уничтожены во мгновение ока по воле Всевеликого.
Гонец рухнул на колени посреди опушки и преклонил голову у самых ног высочайшего наместника.
— Мой господин, злые известия!
Халиф обвел взглядом приближенных, те вслушивались в каждое слово вестника, словно любой пропущенный звук могут стоить жизни.
«Что бы там ни произошло, никому знать о том покуда не стоит».
— Ступай за мной. — Хозяин земель, простиравшихся от Восходных болот до Срединного хребта, слегка ткнул гонца в плечо носком сапога.
Тот безропотно повиновался, не смея поднять глаз на свиту. Все прочие остались на местах, от них не укрылся скрытый смысл приказа. Лишь гвардейцы в шлемах с темными забралами последовали за властителем — указующим перстом благословенного Пророка.
Сложенный из массивных тесаных бревен, походный дворец халифа тащили на марше десяток круторогих быков, угрюмых, славящихся небывалой силой. Для любого из придворных было высокой честью, если халиф разрешал поместить изображение головы красного быка на парадном одеянии. Сейчас поставленный на колеса дворец стоял на земле. Могучие быки паслись поодаль. Все ждали вестей. И вести прибыли.
Халиф быстрым шагом поднялся по лестнице, дождался, пока займут посты молчаливые стражи, и недобро уставился на вестника.
— Говори.
— О блистательный сын повелителя…
— Оставь это. Что у тебя за послание?
— Ваш брат, наш доблестный полководец Ильшах, — опуская глаза в пол, скорбно заговорил прибывший, — храбрейший из храбрых, пал в схватке с волкоглавыми.
— Что?! — наместник Пророка вспыхнул и сжал пальцы на рукояти сабли. — Разве он не пошел к Трактиру?!
— Он сделал все, как было велено, — поспешил вступиться за покойного гонец недоброй вести. — Тот, кого ты послал следить за неверными, сообщил ему все, что удалось вызнать. И все же неверные перехитрили их. Невесть откуда они взяли армию чудовищ, которую в тех краях именуют прорвами, и натравили их на войско отважнейшего Ильшаха, да примет его светлый мир достойных предков. Ваш несравненный брат сражался с доблестью, превышающей всякое разумение. И сто воинов не смогли бы того, что совершал наш великий полководец, осиянный благословением Пророка. Но силы были не равны. К тому же люди из Трактира устроили засаду…
— Этого не должно было случиться! — хмуро теребя кожаный темляк на сабельной рукояти, перебил хозяин дворца. — Как такое вообще могло произойти?!
Он устремил на вестника злобный взгляд, тот невольно схватился за шею, будто ощущая под алой повязкой смертельный холод отточенного клинка.
— Их вел в бой какой-то Лешага, которого там именуют Светлым Рыцарем, и его нукер — некто лейтенант Нуралиев. О них пока известно немногое. Лешага прежде охранял караваны, но потерял в бою напарника и отправился искать его. Тот, кого ты послал в земли неверных, покуда не смог разузнать все детали этой темной истории. Но зато он велел сообщить другое: на груди этого Светлого Рыцаря висит медальон с летящим монахом.
* * *
Заурбек искоса глянул в единственное оконце, забранное частой сеткой. Сквозь мелкие дырочки людей было не разглядеть, но звук шагов, характерный перестук автоматов, бьющихся о подсумки, не оставляли сомнений — к дому приближается вооруженная толпа.
— Идут, — коротко бросил он. В критические минуты этот краснобай становился немногословен и обходился без обычных витиеватостей.
— Стены из камня, — быстро оценил Нуралиев. — Толстые. Автоматная пуля не пробьет. Надо забаррикадировать оконный проем столом. Вам, товарищ Светлый Рыцарь, необходимо взять под контроль входную дверь, мы с Заурбеком будем вести огонь с этой позиции. Лилия, вам бы лучше лечь на пол у стены, чтобы не зацепило шальной пулей. А он, — Нуралиев кивнул в сторону Марата, — тем временем может выбраться через крышу и привести сюда подмогу. Надо продержаться минут пятнадцать, от силы двадцать.
— Помолчи, — оборвал Лешага скороговорку новоявленного коменданта. — В Трактире не убивают, здесь никому не позволено стрелять.
— Прежде не было позволено. — Лейтенант блеснул темными глазами. — А сейчас есть порядок и есть те, кто не готов его соблюдать. И пока я — комендант этого пункта, всякий, кто не желает уважать порядок…
Короткий удар под дых оборвал его речь. Выходец из Павлобунка рухнул на колени, жадно хватая ртом воздух, затем повалился на пол.
— Забери короткоствол, — жестко скомандовал ученик Старого Бирюка.
Чешуйчатый, не заставляя себя упрашивать, прыжком оказался на спине офицера и вырвал пистолет у того из руки.
— Я сам так хотел! — затараторил он. — Прямо руки чесались! Вот если бы ты меня научил!
— Эй, Лешага, выходи! — раздалось с улицы.
— Рустам, — прошептал Заурбек. — Макхал, которого расстреляли, был его человеком!
— Выходи, мы тебя здесь рвать не будем.
— А это Усач, — мрачно добавил Светлый Рыцарь.
Лилия стояла ни жива ни мертва. Только сейчас, похоже, до нее в полной мере дошел ужас происходящего.
— Они что же, хотят нас убить?
— Хотят, — кивнул Леха. — Но здесь не станут.
— Но ведь только вчера мы вместе, плечом к плечу…
— Вчера — это очень давно. А сегодня, — бывший страж кивнул на скорчившегося от боли Нуралиева, — этот шериф навел порядок.
— Но ты же здесь ни при чем!
— Они думают, что при чем.
— Что же делать? — девушка чувствовала себя в западне. И, самое ужасное, — ей казалось, даже ее избранник не знает, как поступить.
— Схожу поговорю, — Леха пожал плечами.
— Опасно, — вмешался не на шутку взволнованный Заурбек. — Макхал прежде был наставником Рустама. Такого не прощают. Стрелять не будут, но могут забить до полусмерти.
Ученик Старого Бирюка молча кивнул и отодвинул стул, подпиравший дверь.
— Лешага, — за его спиной вздохнул Марат, — я не хотел, чтоб так получилось, извини. Зря я уговорил тебя принять лейтенанта в наш отряд! Я думал, он поможет.
— Он и помог. Вчера. — Бывший страж приоткрыл дверь.
— Что, песий сын, под лавкой застрял?! — вновь раздался голос Усача. — Ну, хоть потявкай оттуда!
Черный бросился к хозяину и угрожающе зарычал. На улице захохотали.
— Учитель, а может, им этого выдать? — в спину Лехи предложил чешуйчатый. — Это же он все натворил!
Не слушая его, Лешага распахнул дверь.
