Глава 5
Проснулся он от холода и непонятной суеты вокруг его недвижимого тела. Отчетливо слышался хруст снега под чьими-то шагами, кто-то громко сопел простуженным носом, чем-то шуршали. Радоваться возвращению слуха Влад не стал и компании непонятной тоже не обрадовался. Враги это, друзья или дикие звери — неизвестно, но интуиция подсказывала, что ничего хорошего ждать не следует.
Открыв глаза, Влад одновременно потянулся к поясу. Там длинный широкий нож и пистолет в глубоком кармане. Новые знакомства в таких условиях рекомендуется завязывать с оружием в руках.
Начав двигаться, Влад совершил сразу несколько открытий. Во-первых, провалялся он достаточно долго, потому как серость зимнего степного дня сменилась ярким солнечным утром. Во-вторых, добраться до оружия было проблематично из-за связанных рук. В-третьих, в поле зрения перетаптывались два запа, деловито потроша его вещмешок.
То, что это не охотники и не какие-нибудь бродяги, можно было понять по характерной одежде. Небрежно сшитые друг с дружкой небольшие куски шкур самых разных животных. Где еще увидишь в одном изделии лису, оленя и куницу? Выглядит уродливо, но среди зарослей неплохо маскирует, делая фигуру носителя бесформенной и неоднородной.
С запами подружиться точно не получится, и потому Влад, невзирая на вспыхнувшую боль, продолжал тянуться к карману. Даже связанные руки не помешают ему разделаться с врагами, дай только добраться до пистолета.
До пистолета он добрался и даже успел его вытащить. На этом везение закончилось. Возня привлекла ближайшего запа, и тот небрежным ударом древком копья выбил оружие из рук. Не обращая более на Влада внимания, нагнулся, поднял трофей, рассмотрел со всех сторон, равнодушно отбросил куда-то за поле зрения.
Влад, все еще не осознав, во что вляпался, подумал, что стоит запомнить, куда этот клинический идиот выбросил пистолет. Потом, когда разделается с ним и его товарищем, обязательно подберет. Ишь, мажор выискался, таким ценным оружием разбрасывается.
— Обнаружены боевые метаморфы. Количество: четыре особи. Идентифицированы блоки опознавания. Принадлежность: Западный Альянс. Статус: полностью активны. Ситуация: захват в плен во время сна. Ситуационная рекомендация: разрабатывается.
Поздно шиза предупредила. И почему четыре?
Обернувшись, он не увидел место падения пистолета, зато увидел еще двоих запов. Стоя во весь рост на краю оврага, они лениво таращились на Влада. В их взглядах не было ни угрозы, ни злорадства. И вообще никаких чувств. Разве что легкая усталость, да и то вряд ли — скорее всего, кажется.
— Четырнадцать сто сорок два, что ты выбросил? — неожиданно спросил тот, который стоял слева, обыденным голосом, будто нормальный человек.
— Железяка непонятная. На вид древняя вещь, такие сейчас не делают, — ответил тот, который не позарился на пистолет. — Вест хотел в меня им бросить.
— Похоже, наш пленник собирает старое железо. Странно, обычно они начинают этим заниматься с приходом тепла.
— Случается, и зимой ходят.
— Да. Бывает. Четырнадцать сто сорок два, ты надежно его связал? Он выглядит сильным.
— Надежно.
— Четырнадцать сто сорок два и двести четыре семьсот восемь: поднимите его на ноги.
Влад на протяжении диалога успел убедиться, что ножны с ножом отсутствуют. Второй нож, за голенищем, тоже пропал. Видимо, его успели обыскать, а пистолет или не заметили, или не сочли угрожающим предметом.
Запы, перестав возиться с его мешком, подошли, грубо вздернули, поставив на ноги. Он не сопротивлялся. Да и как сопротивляться со связанными руками, стоя чуть ли не по пояс в снегу? Мигом копьем заработаешь, и хорошо, если древком.
Зап, задававший вопросы, уставился на Влада долгим сверлящим взглядом и примерно после минуты молчания вынес вердикт:
— Высокий, крепкий, но заметно, что много перенес. Вест, ты в порядке? Болезни, травмы? Что с твоей рукой, почему бережешь?
Влад не сразу понял, что обращаются к нему, но ему подсказали, сзади заехав по почкам. Толстая кожаная одежда смягчила удар, но все равно приятного мало.
Мысленно пообещав, что прикончит этих гадов с максимальной жестокостью, сквозь губы процедил:
— Я упал. Ушиб руку. Но скоро поправлюсь.
Он сам не знал, зачем скрывает перелом. Скорее всего, подсознательно опасался, что могут попросту прикончить, чтобы не возиться с покалеченным.
— Почему у тебя следы огня на одежде?
— Была холодная ночь, я во сне закатился в костер.
— Я вижу, ты от скуки не умрешь. Приключение за приключением.
— Ага, я такой.
— Что ты делаешь здесь?
— Да хотел металла насобирать старого. Заказ у меня от лучшего кузнеца Новограда. Тот очень хорошо платит, — Влад постепенно втягивался во вранье, делая его все более красочным и насыщенным деталями.
— Искатели не ходят в одиночку.
— А я вот хожу, мне так привычнее. При большой толпе удача малая.
Да какая, к чертям, удача! Вот уж свезло так свезло!
Зап, не придираясь к словам, продолжал допрос:
— Как давно ты ушел из Новограда?
— Да еще в начале зимы. Никак не могу до нормальных руин добраться, все на ваших натыкаюсь. Ни разу меня не заметили, но приходилось разворачиваться. Потом заболел по морозу, долго отлеживался в пещере у Серой скалы.
— Ты говоришь о месте, в котором охотники используют пещеру для укрытия от непогоды?
Подивившись осведомленности запа, Влад кивнул.
— Где твои остальные вещи?
— Какие вещи?
— Каким образом ты собирался уносить добычу? Лошадь? Сани?
— Да зачем? Зима ведь, волокуша по снегу хорошо идет.
— Два триста тридцать шесть, у него в мешке копирующее устройство.
— Вест, где ты его взял?
— Нашел в степи, вместе с той железякой, которую в снег выбросили.
— Искатели не собирают такие предметы. Это запрещено церковными властями.
— Да мы, искатели, плевали на церковь с высокой высоты. Хотел разобрать эту штуку, может, там внутри металл хороший найдется.
— Четырнадцать сто сорок два, что еще у него нашлось?
— Мясо, немного мелких металлических предметов, два ножа, наконечники для стрел.
— Четырнадцать сто сорок два, расстегни его верхнюю одежду.
Зап ловко расправился с ременными завязками шубы, распахнул ее настолько, насколько позволяли связанные руки, произнес непонятное:
— Два триста тридцать шесть, он одет не так, как те. Ничего черного.
— Ты прав. Вероятно, он не обманывает. Солдаты церкви не боятся трогать старые вещи, им это не запрещается, но он не похож на них. Заберем его с собой. Вест, ты должен идти быстро, иначе мы будем причинять тебе боль. Или убьем, если потеряешь силы. Ты понимаешь?
Влад кивнул, что уж тут непонятного. Умереть он всегда успеет.
* * *
Вопреки ожиданиям, идти оказалось не так уж трудно. Запы все были мужиками крепкими, но ему в комплекции серьезно уступали. А когда шагаешь по глубокому снегу, длина ног — немаловажный фактор. Иногда быть великаном очень выгодно. К тому же одно дело двигаться по целине, а другое по натоптанным следам. Тропа не тропа, но натоптали здесь уже прилично.
Жаль, что эти уроды лыжи забрали. Он бы от них и со связанными руками ушел. Лука ни у одного не имеется, хрен бы догнали на своих двоих. Хотя, с другой стороны, сматываться надо не торопясь. Не факт, что он сумеет найти выброшенный пистолет, зато в копире, что запы тащат трофеем, есть все данные по оружию. Достаточно загрузить его железом и прочими элементами в нужных пропорциях, чтобы получить копию утраченного оружия. Так что уходить надо не с пустыми руками.
Строя планы побега, Влад не забывал запоминать дорогу и изучать своих пленителей. Насчет дороги быстро понял, что стоит пойти снегу, и назад путь не найдет. Степь как степь, совершенно одинаковая, куда ни глянь. Пытаться запоминать кусты — дурная затея для горожанина, они столь же отвратительно одинаковые. С пленителями тоже все скучно: одинаковая «лоскутная» одежда, одинаковые копья в руках, топорики и короткие мечи на поясах. Или это следует называть длинными кинжалами? Заметно, что гады уставшие, давно бродят. Даже промытые мозги не мешают их телам терять силы.
Идти пришлось долго, причем без привалов. Голова иногда кружилась, терял равновесие, оступался, да и рука побаливала, но в целом самочувствие было приличным. Даже глаз начал работать, причем Влад не сразу осознал это. Ночью двигался, не открывая его, а сейчас, как раскрыл пробудившись, так и не понял, что с глазом полный порядок.
Хотя муть какая-то осталась, будто через пластиковую пленку смотрит. Остается надеяться, что это временно.
Около полудня впереди показалась вереница человеческих фигурок. Влад было приободрился, надеясь, что запы нарвались на неприятности, но, приблизившись, понял, что если у кого и прибавилось неприятностей, так это у него. Встреченные оказались все теми же запами, в количестве аж двадцати трех штук. Так много в одном месте ему еще ни разу видеть не приходилось.
Тот, что задавал вопросы, пошел им навстречу, о чем-то начал разговаривать. А Влад уныло смотрел себе под ноги, понимая, что теперь уйти будет гораздо труднее. Мало того, что такая толпа, так еще и луки у некоторых имеются.
Луки его шкура не любила. Уж больно нехорошие воспоминания с ними связаны.
Совещались запы недолго — всей толпой подошли, а затем, вот уж странно, проследовали мимо, не обращая внимания на пленника. С Владом остался лишь тот, который спрашивал, и второй, который постоянно отвечал.
Пленник приободрился — с двумя справиться проще, чем с четырьмя.
Охранники долго стояли, провожая взглядам уходящую по их следам толпу, затем «спрашивающий», очевидно подвизавшийся у врагов не на последних ролях, коротко проинструктировал пленника:
— Сейчас будем идти без привалов. Если свалишься от усталости, убьем; если хоть шаг в сторону сделаешь или начнешь хитрить с веревками, убьем.
Второй добавил:
— И не бойся. Ты сильный, если будешь послушным, то никто тебе ничего не сделает. С нами будет получше, чем одному. Да и без опаски сможешь бродить по развалинам, раз уж своим станешь. Руины лучше нас никто не знает. Так ведь, Атль?
Старший, к которому впервые за все время обратились не по номеру, скривился:
— Мы в походе, а не в селении возле баб. Обращайся, как положено.
— Прости, два триста тридцать шесть.
— Не забывай правила, даже когда мы одни. Пора идти, а то до вечера не успеем добраться.
* * *
Пращуры, захлебнувшись в собственной порочности, прихватили в свои могилы почти все знания о минувших эпохах. Люди, чудом пережив ими же вызванный катаклизм, ужаснулись содеянному и прокляли все, что было связано с деяниями последних лет. И себя заодно, раз уж они столь грешны, что едва не убили свой мир.
По отдельным крупицам знаний можно было сделать вывод, что катаклизм был далеко не первый. Даже название первого сохранилось: Апокалипсис. Что оно обозначало, никто точно не знал, да и какая теперь разница. Главное, чтобы было понятно всем: ни Апокалипсис, ни последующие катастрофы не стояли и рядом с последней. Той, что едва не погубила мир окончательно.
Отсюда следовал вывод: совсем уж древние пращуры были не столь греховны, как те, которые едва не убили мир. И отсюда же возникла тяга ко всему по-настоящему древнему, почти полностью забытому. Естественно, это не касалось запрещенных вещей и понятий.
Считалось, что пращуры далеких эпох старались как можно больше работы выполнять собственными руками, не доверяя это животным и уж тем более механизмам. Некоторые церковные радикалы настаивали на запрете лошадей, ослов, ветряных мельниц и даже колодезных воротов. Это, конечно, было перебором. Достаточно, что в проклятые записали поганый единый язык, в течение нескольких десятков лет обучив всех выживших древнему наречию, образцы которого обнаружились в Цитадели. Ради этого Иерархия пошла даже на временное разрешение использовать машины для воспроизводства звуков и изображений, которые хранились там же.
Некоторым небогобоязненным людям идея расстаться с привычным языком не понравилась настолько, что они стали устраивать бунты. Доходило даже до большой крови. Человечество только-только начало выкарабкиваться из жестокой дикости первых лет после катаклизма и, чтобы не допустить возврата к ней, Иерархия выдала следующее временное разрешение. На этот раз дозволив своим лучшим воинам применить древнее оружие, также хранившееся в Цитадели.
А когда с бунтовщиками было покончено, отменять разрешение никто не стал.
Либерий считал, что в этом вопросе Иерархия, безусловно, права. Но вот насчет языка имелись затаенные сомнения. Один из братьев-хранителей, древний настолько, что сама смерть, очевидно, о нем забыла. Ничем другим не объяснить, почему этот годами не показывающийся из сырого подвала старик до сих пор не испустил дух. Вот он и рассказал Либерию, что его имя на проклятом языке означает Свободный. А может быть, любящий свободу или просто Свобода. Что-то эдакое…
Возможно, старик врал или заблуждался из-за давно назревших проблем с адекватным восприятием окружающей действительности. Откуда он мог знать слова забытого языка? Или не забытого? Может быть, хранители его оберегали наряду с древней техникой, не раз выручавшей Церковь в трудные времена? В любом случае Либерию нравилось то, что его имя ассоциируется со свободой. Очень уж подходило к характеру.
Он не любил смрад тесных городов, зато радовался, как ребенок, когда военная служба проходила в лесах, степях и горах. Не крови и смерти, конечно, радовался, а ощущению вольного простора, какое ни разу не посещало его среди стен человеческих поселений. Хорошая черта характера для защитника Святой Церкви. Он был огорчен, когда его отозвали с западной границы, повысив в сане. К чему ему все эти привилегии, если платить придется проповедями перед толпами глупцов и маранием бумаг в пыльных канцеляриях?
— Я должен сказать этим древним спасибо… — пробурчал он себе под нос на ходу.
— Что вы сказали? — изумленно обернувшись, уточнил болтун Нукнеций.
— Я сказал, что древние оказали мне услугу, так вовремя появившись. Не будь их, я бы сейчас торчал в Цитадели, вычищая плесень из ушей.
— Да, брат Либерий, я вас понимаю. Нет ничего хуже для воина, чем такое времяпрепровождение. Хотя на старости лет, конечно, можно и послужить Церкви на другом поприще.
— И ты много видел воинов, встретивших спокойную старость? — насмешливо спросил Легда.
— Ты вот точно встретишь, — ответил на это Нукнеций.
— Это почему же?
— Велика ли опасность убивать врага с расстояния, на котором он тебе даже ничего сделать не может? Мне с моим луком, возможно, и полегче, чем мечнику, но не сказать, чтобы очень уж намного.
— Ну так научись стрелять, как я.
— Тебе легко говорить…
Стрелять, как Легда, не умел никто. Его арбалет был больше похож на перекладину для виселицы, чем на честное оружие. Той ее разновидности, на которой сразу двоих подвешивать можно. И размерами мало уступал. Взводился он длительным вращением механизма с бронзовыми шестернями при помощи хитро пристраиваемого рычага, а для выстрела его приходилось устанавливать на двойные сошки. Отдача была такова, что при неправильной установке оружие могло опрокинуть стреляющего. Болт, выпущенный с немыслимой скоростью, насквозь пробивал мишень из листового железа на расстояниях, куда обычный стрелок даже добросить стрелу не мог, не говоря уже о прицельности и убойности.
По слухам, князька с востока, возомнившего о себе слишком много, приказал убить не его жадный до власти пасынок, а один из иерархов. Церкви междоусобицы не нужны, а затевать поход в лабиринт болот — дело хлопотное, вот и ограничились посылкой одного-единственного воина. Тот подкараулил цель, выпустил болт из своего тяжелого оружия и ушел никем не замеченный.
А если и заметили, то гнаться не стали бы. Пасынок, небось, до сих пор спасибо неведомому убийце не устает говорить утром, в обед и вечером.
Очень жаль, что Легды не было в осеннем походе. Там, в горах, его арбалет был бы незаменим.
— Эй! Что со следами?! — крикнул Либерий.
Не столько ради следов крикнул, а чтобы горе-следопыты не расслаблялись.
— Да на месте следы, никто их не украл, — недовольно ответил Ренатий.
— Их стало больше, — добавил Хрюк.
— Больше? — насторожился Либерий.
— Ну да. Похоже, ждал их кто-то вон там, в низинке. Сейчас туда спустимся. Видите, как натоптано? И дальше уже хорошая колея в снегу пошла. Такую один или два человека не проделают. Да сами гляньте.
Проводник был прав. В истоке степного овражка снег был утоптан на приличной площади. Набитая тропа, ведущая дальше, Либерию очень не понравилась:
— Тут прошло не меньше семи-восьми человек.
— Меньше, — возразил Нукнеций. — Часть из них туда-сюда дважды сходила, вот и кажется, что больше.
— Я это и хотел сказать, но все равно не меньше трех-четырех выходит.
— Нас семеро, должны справиться.
— У меня плохое ощущение, — неожиданно заявил Легда.
Все непонимающе обернулись к нему, и он нехотя пояснил:
— Кажется, будто смотрит на меня кто-то. А кто, не пойму. Но это чувство выручало уже не раз. Бывает, сидишь в засаде, и вот оно подкатывает. Сразу снимаюсь, не раздумывая, и потом обычно оказывается, что правильно сделал.
К словам Легды, какими бы странными они ни были, стоило прислушиваться, да и у самого Либерия мысли нехорошие витали. Но озвучивать их он не стал:
— Брат, но степь здесь ровная. Ни холмов, ни скал, ни деревьев высоких. За нами тяжело наблюдать.
— И все же я чувствую чужой взгляд. Будто за нами все время кто-то следит. Простите, братья. Наверное, просто устал. Поход слишком долгий выдался, да и должен признаться, что не по себе мне здесь с таким малым отрядом.
— Запы редко забираются севернее Подонца.
— Зато если забираются, то кладбищенские работнички за неделю состояние зарабатывают, — буркнул Хрюк, настороженно оглядываясь по сторонам. — Пацаном я едва не попал к ним. Поход тогда проклятые затеяли. Говорят, тысяча воинов пришла, много деревень тогда разорили.
— Войско запов мы разглядим издали. Если за нами и следят, то не они.
— Да устал я просто, — опять заявил Легда.
— Разделимся, — решил Либерий. — Хрюк и Ренатий пойдут впереди. Если что-то заметят опасное, развернутся к нам, и всей толпой врагов встретим. Если заметят древних, тоже пусть к нам пойдут или подождут на месте. Ты, Легда, пойдешь за нами в сотне шагов. Если дойдет до боя, то издали помогай нам. От твоего арбалета проку много. Все будем смотреть по сторонам. Замечайте все подозрительное: кусты, в которых, похоже, кто-то укрылся, следы на снегу.
— А если и правда впереди запы окажутся, причем много? — опасливо уточнил Хрюк.
— Если так, то развернемся назад. Бросим все, без чего сможем обойтись пару дней, пойдем, не устраивая привалы, без лошадей им нас не догнать. Да и какие лошади по такому снегу? Так и приведем к войску, где их втопчут в степь. А если догоним древних, дождемся, когда они остановятся на ночлег, подкрадемся и перестреляем. Может, и живым кого возьмем. Посмотрим.
— А если запов будет мало?
— Если мало, то перебьем их и пойдем дальше. Не трусь, охотник, плохих воинов среди нас нет.
* * *
Запы напали спустя примерно три часа.
Как назло, за это время ничего подозрительного не заметили (если не считать угрюмой физиономии Легды). Человек не может все время ожидать опасности и, если спокойный период затягивается, неизбежно расслабляется. Пару раз проходили через сильно заросшие овраги, и Либерий поневоле напрягался, ожидая, что именно здесь они наткнутся на неведомых наблюдателей. Но если не считать пары поднятых перепелок, никого так и не встретили.
Запы устроили засаду на берегу безымянной речушки, коих здесь встречалось немало, и все без исключения влекли свои воды к Подонцу. Течение обычно ленивое, что для степи неудивительно, берега нередко на много десятков метров поросли камышом и тростником, да так густо, что дальше собственного носа там ничего не разглядишь.
Вот в такие заросли и завела погоня отряд Либерия. Он, конечно, напрягся, но не сказать, чтобы сильно. Впереди, в пределах слышимости, топают охотнички. Пусть и мало от них толку, но глаза у обоих имеются, и если что увидят, то хотя бы крикнуть успеют. Потому и послал таких первыми, что не жалко потерять.
А увидят неладное, если такое подвернется, они обязательно. Пусть и недотепы, но следы читают быстро, а устроить засаду по снегу, и не натоптав, вряд ли получится.
Когда впереди затрещали сухие стебли тростника и на узкую толпу повалили фигуры в одеяниях из разномастных кусков шкур, Либерий не стал удивляться или паниковать, а просто потянул из ножен меч, крикнув:
— Прикрываем Нукнеция!
Приказ, в общем-то, спорный. Одно дело на открытой местности оберегать лучника, чтобы никто не мешал ему опустошать колчан, другое здесь, когда его оружие малополезно. Но в бою самое главное — поддерживать порядок. Пусть хоть какой-нибудь, но он должен быть.
Воины теперь знали, где центр их построения. Доний, сорвав из-за спины щит, приготовился встречать первых, Герен шагнул назад, прикрывая тылы. Помимо боевого топора у него имелось копье, что могло пригодиться, если придется работать из-за спин товарищей.
Оно ему пригодилось практически сразу, потому что позади на тропу вывалила еще одна группа врагов. Первый тут же получил наконечник в грудь и с тонким криком упал, крепко ухватившись за древко убившего его оружия. Герен потерял всего лишь миг, пытаясь освободить копье из захвата, но в бою этого бывает достаточно для проигрыша. Один из запов растянулся в длинном выпаде, едва не распластавшись по земле, вонзил острие копья в пах воину, зарылся в снег коленями, не удержав равновесие. Самоубийственный шаг, выдающий неопытного бойца, но именно такие, не думающие о защите и плохо понимающие, что делают, зачастую достают матерых, многоопытных противников. Тех как раз и подводит опыт, не ожидают такой глупости.
Герен не закричал — завыл, неуклюже попятился, оступился, рухнул боком, смяв стеной стоявший сухой тростник. Либерий, шагнув на его место, обрушил на отчаянного копейщика один из своих коронных ударов. Длинный меч отделил руку от тела с куском плеча. Зап, уже было поднявшийся, рухнул в окровавленный снег. Добивать его никто не стал. Пусть барахтается под ногами, мешая своим товарищам. Да и не жилец он.
Либерий не видел, как Доний поразил в живот одного из своих противников, потому что на них сразу навалились всерьез. По обе стороны от тропы шумно затрещал тростник, сминаемый десятками тел. Еще не осознав, что происходит, командир отряда инстинктивно заорал:
— Все назад! Из зарослей! Бегом!
В таких дебрях нечего и мечтать отбиться от превосходящего по силе противника. И вообще, плохо, что, готовясь к погоне, он сделал ставку на тех, кто хорошо обращается с дальнобойным оружием. Пара хороших мечников, или пусть даже один, сейчас были бы кстати.
Вырваться из зарослей можно было, лишь пройдя через тройку противников. Не раздумывая, Либерий прошелся по спине искалеченного запа, наручем отбил выпад копья, от второго уклонился и, стремительно сократив дистанцию, в длинном выпаде дотянулся мечом до шеи первого противника. С хрустом провернув лезвие в ране, продолжая двигаться всем телом, толкнул второго, да так ловко, что тот налетел на замешкавшегося третьего. Оба не удержались на ногах, а Либерий, не останавливаясь, полоснул их, не глядя, будто стараясь прочертить по их телам длинную линию. От такого, может, и не умрут, но крови вытечет изрядно, а на более серьезные дела нет времени.
Все — он вырвался. Неизвестно, что будет дальше, но камыши остались за спиной. Впереди расстилается ненавистно белая степь, в сотне шагов Легда спешно крутит механизм своего страшного оружия, по шуму догадавшись о происходящем.
Резко развернувшись, Либерий увидел, что следом из тростника выбирается Нукнеций. И все… Спрашивать его, куда подевались остальные, некогда, да и не помочь им ничем. А уж Герену тем более…
Запов было столько, что на тропе их поток не помещался, выплескивался из берегов, с тростниковым треском нагоняя воинов церкви. Либерий, перехватив рукоять меча обеими руками, встал наготове для мощного бокового удара и провел его безукоризненно, встречая самых прытких. Острое лезвие, почти не замедлившись, снесло голову одному и кончиком распороло плечо другого. Третьего, споткнувшегося о заваливающееся тело, Либерий угостил коленом в лицо, пытаясь толкнуть на остальных. Но неудачно. Тот, отброшенный назад, устоял на ногах и даже попытался размахнуться топором. Но на этом его жизнь закончилась. Арбалет Легды наконец вступил в бой. Болт, насквозь пройдя через грудь врага, достал еще одного, за его спиной.
Дальше Либерию пришлось пятиться, торопливо отбиваясь от ударов нескольких копий. Нечего было и думать атаковать их владельцев.
— Нукнеций! Беги к Легде! Бейте их оттуда! — орал Либерий, прекрасно понимая, что никого бить у них не получится.
Единственно, на что можно было рассчитывать, так это на бегство. И то лишь если Либерий хоть на минуту задержит эту ораву. Себя он не обманывал: ему-то уж точно придется остаться.
Не иначе как сам Техно подготовил эту засаду, иначе откуда его слуги могли узнать о том, что воины ордена пройдут именно здесь? Тщательно готовились, заходя в тростник с другого берега, чтобы не выдать себя следами. Как будто и впрямь наблюдали невидимым глазом.
Отступал он спиной вперед, продолжая отбивать удары копий, при этом стараясь двигаться как можно быстрее, потому что многие запы прыгали с проторенной тропы в снег, пытаясь обойти его с боков. Если они это проделают, ему конец. Очень удачно, что снега здесь по пояс намело, и сильно в нем не разбежишься. Но бесконечно это длиться не может.
Достать врагов у него не получалось, лишь древко одного копья сумел перерубить, что дало ему секундную передышку. Коротко обернувшись, он понял, почему Легда больше не стреляет. Брат попросту убегал прямиком в степь, не забыв прихватить свой чудовищный арбалет. Так и тащил его с торчащими сошками, перебросив через плечо. Хоть и обидно, что остался без прикрытия, Либерий его действия одобрил. Если сможет выдержать хороший темп, имеет шанс оторваться. К тому же самых прытких преследователей сможет безнаказанно расстреливать издали.
Нет — этот точно спасется.
Некоторые запы, сойдя с тропы, начали браться за луки. Либерий еще больше ускорился, рискуя в любой момент рухнуть, запнувшись о невидимое препятствие. Ведь ему приходилось двигаться спиной вперед. Но стрелки его проигнорировали, что не странно — боялись задеть своих копейщиков.
Стрелы начали свистеть слева и справа, Нукнеций, уже прилично оторвавшийся, совершил ошибку. Развернувшись, он было собрался выстрелить в преследователей, но запы его опередили. Раненный в правую руку, он помчался дальше, заработав еще два попадания в спину, защищенную лишь одеждой.
Всего этого Либерий не видел. Подловив момент, когда два самых настырных копейщика одновременно сделали выпады, он, отбив рукой один удар и увернувшись от второго, шагнул навстречу врагам, оставшимся без прикрытия, и разрубил одному голову. Второй ушел от короткого режущего удара, третий топтался за его спиной, не в состоянии дотянуться до воина церкви из-за тела сообщника. Слишком узкая колея, вот и выстроились цепочкой.
Либерий небрежно отбил отчаянный выпад врага, растерявшегося от неожиданной контратаки и, наконец, достал его, проткнув брюхо. Третий все же сумел ударить, отведя руку в сторону для замаха, но лезвие, распоров полушубок, бессильно звякнуло о толстую пластину доспеха, специально для этого подставленную. Левой рукой ухватив за древко, Либерий дернул его на себя, заставив противника податься вперед, как раз под опускающееся лезвие меча.
Вся схватка заняла секунды, но этого хватило тем, кто пытался обойти его с боков. Один зап с ходу швырнул сеть, и Либерий с большим трудом от нее увернулся. А затем пришлось отбиваться от подскочивших с другой стороны двух копейщиков. Причем ломиться нагло они не пожелали, остановившись на целине, атаковали его аккуратно, не давая захватить или повредить копье. Просто удерживали его на одном месте, давая остальным возможность его окружить. Добраться до них — это значит шагнуть в глубокий снег, где он потеряет подвижность.
Понимая, что задерживаться нет смысла, Либерий, пользуясь тем, что самые прыткие повержены, рванул что было силы вперед, уже не оглядываясь. Там, позади, чуть в стороне от тропы, метрах в трехстах на равнине бугрится крошечный холмик с россыпью валунов на вершине. А может, руины древние, сглаженные до неузнаваемости. Да без разницы что, главное, что там есть к чему прижаться спиной и, пользуясь крепостью передних пластин доспеха, продать жизнь подороже.
В спину ударила стрела, но, увязнув в полушубке и кольчужной сетке, прикрывающей тыл, кожу не попортила. Следующий выстрел запов был чуть удачнее — резануло мясо чуть выше колена. Затем, почти сразу ударило под шею с такой силой, что Либерий не удержался на ногах, припал к земле, опершись о выставленную левую руку. Тут же оттолкнулся пружиной, рванул дальше.
Нукнеций, бежавший далеко впереди, остановился, обессиленно рухнул на колени, обернулся, крикнул что-то непонятное. В следующий миг за спиной послышался нарастающий рокочущий звук, в поясницу что-то толкнуло, и вокруг нее начала закручиваться веревка с привязанными к концам камнями. На завершающих оборотах один заехал в почку, второй в живот. Потемнело в глазах, Либерий упал, тут же, невзирая на боль и дезориентацию, попытался вскочить, как раз под накрывающую его сеть.
Даже когда у него, отчаянно брыкающегося, выбили меч, он продолжал сопротивляться, ухитрившись заехать кому-то по голени сталью наруча и дотянуться до ножа. Больше он ничего не успел — удар по голове погрузил его в темноту.
