Глава 6
Вытащил из канавы Катю. Хотел взять ее на руки, но она, опираясь на мое плечо, сама заковыляла рядом. Мы уже обошли холм, когда сзади грохнуло. Катя испуганно пошатнулась.
– Бензобак, – успокоил я. Там, за холмом, огненная река дожирала свою добычу. Все-таки я не ошибся – чутье трикстера не обмануло, когда я впервые ступил на этот проклятый мост.
Одного не пойму – как нам-то удалось проскочить? Повезло?
Хотя, может, все проще. Когда-то в Зоне мне попадались ловушки, которые срабатывали только со второго раза…
Мы присели возле мотоцикла. Сейчас, малость расслабившись, я вдруг ощутил, что едва держусь на ногах – от усталости и боли. Все тело до сих пор ломило после взрыва пузыря. Да и раньше хватало приключений…
Достал флягу из рюкзака, напоил Катю, сам сделал жадный глоток.
«Кстати, а почему пламя – синеватое? – мелькнула вдруг дурацкая мысль, – Может, в реке вовсе не вода, может, теперь там – чистый самогон?» Был бы на моем месте Ракетчик – обязательно сходил и проверил. Но мне для кайфа хватает и обычной тепловатой минералки, хватает огненных отсветов на коре ближних сосен…
– А хорошо он горит – ярко, да, Катя? – скупо усмехнулся я, поворачивая голову. И вздрогнул. – Катя!
Едва не выронив флягу, склонился над девушкой.
Она лежала без сознания. Повязка на ее ноге сбилась в сторону и вся пропиталась кровью. Штанина – тоже. Рана открылась…
– Катя… – шептал я, торопливо вытаскивая из рюкзака бинт, – ты только потерпи…
Я – идиот. Разомлел, как сопляк, впервые вернувшийся из Зоны. И забыл, что теперь отвечаю не только за свою жизнь.
– Все хорошо, – бормотал, перевязывая рану, – все будет хорошо…
Хотя сам отлично знал, что все неправильно. Ей бы лежать, а не ковылять пешком. Или тем более – не ползать по траве.
А лекарств никаких. И взять негде. Даже если б я опять осмелился сунуться в какой-то поселок – до него отсюда минимум километров двадцать по бездорожью. Если б еще точно знать, в какую сторону ехать!
– Катя, – тихонько позвал я, смачивая лоб девушки водой из фляги.
Она не открывала глаз.
Я пощупал пульс – слабый, редкий. И прикусил губу, отчаянно отгоняя проклятую мысль: «Неужели все было зря?»
– Катя…
Мне вдруг стало страшно. Куда страшнее, чем под нацеленными в упор автоматами…
– Огненная река пропускает не каждого, – будто в ответ, раздался рядом тихий голос. – Но для тех, кого пропустила, – есть надежда.
Я ошалело глянул на незнакомую женщину. На вид ей – около шестидесяти, сама худощавая. В руке корзинка. Слегка вылинявшее, но чистое платье, косынка, старая растянутая кофта, ботинки – вполне заурядная деревенская внешность.
Одно непонятно. Как же она ухитрилась так близко подойти незамеченной. Чем угодно я мог бы поклясться, что не слышал шагов!
Моя правая рука почти автоматическим движением потянулась к «калашникову».
– Это вместо «здрасьте»? – усмехнулась женщина. – Вот молодежь…
– Здравствуйте, – хмуро отозвался я.
– Можешь звать меня баба Валя.
– Очень приятно.
– А ты…
– Глеб, – неприветливо буркнул я, все-таки не убирая руку с «калашникова». – Вы местная?
– Можно сказать и так, – кивнула она.
– Сколько отсюда до ближайшего поселка? Нам нужны медикаменты… и хорошо бы врача.
– До вечера не доберетесь.
Я нервно кашлянул:
– Пофиг. Буду ехать и ночью, только дорогу подскажите.
– В наших местах ночью лучше не ездить, – качнула она головой и вдруг добавила: – Можно я сама гляну девушку?
– А вы врач? – почти обрадовался я. «Неужели хоть в этом повезло!»
– Не совсем. Но кое-что могу…
Она поставила свою корзину на траву и присела рядом. Взяла Катю за руку – не щупала пульс, а просто положила ее ладонь в свою. Бережно коснулась лба девушки.
Губы бабы Вали шевелились. Не знаю, что именно она бормотала – не мог разобрать ничего внятного.
Сердито шмыгнул носом.
Конечно, спасибо ей за сочувствие. Только у меня имелись большие сомнения насчет эффективности заговоров при такой кровопотере.
– Может, все-таки подскажете дорогу?
Она не ответила, продолжая держать Катю за руку.
– Мы теряем время, – со вздохом напомнил я.
Сейчас каждая минута на счету. До сумерек хотя бы выбраться из этого поганого леса… Вот уж, если с утра не заладилось – целый день словно бешеная карусель. Еще и эта полоумная знахарка на нашу голову!
Я готов был уже бесцеремонно дернуть бабу Валю за плечо, когда услышал испуганный голос:
– Глеб… Ты где?
– Здесь, милая, здесь! – торопливо склонился я над Катей. – А эта… хорошая женщина… тебе помогает.
Недоверчиво прищурился. А ведь правда, что-то она сделала. Катино лицо чуть порозовело.
– Спасибо, – выдавил я. И внимательно глянул на бабу Валю.
– Ей нельзя пока далеко ехать, – сказала знахарка, будто отвечая на невысказанный вопрос. – Девочка потеряла не только кровь, но и жизненную силу…
Я вздохнул. Это была правда – та, о которой не хотелось помнить. Там, у райцентра, я вмешался слишком поздно. Чернявый упырь кое-что успел…
– Скажите, опушка далеко?
– Дотемна вы из леса не выберетесь.
Я хмуро пригладил свои вымазанные в грязи волосы.
Странная нам попалась селянка. Как вообще она тут оказалась? Да, в ее корзинке есть несколько боровиков. Типа, собирала грибы… В таком паскудном районе, за столько километров от ближайшей деревни?
Но Кате она реально помогла.
И этот единственный несомненный факт перевешивает все остальное.
– Тут есть где переночевать?
– Что-нибудь придумаем, – усмехнулась баба Валя.
Я навьючился рюкзаком, перекинул через плечо брезентовый ремень автомата, оседлал мотоцикл и курткой привязал к себе Катю. Вгляделся в стену леса. На этом берегу туман – гуще. И дальше от реки деревья вообще почти неразличимы за мутной пеленой.
– Куда ехать-то? – спросил я.
Дорога от моста, если была, давно заросла. И никаких тропинок тоже не видать, сколько ни всматривайся во мглу.
– Езжай за мной, – отозвалась знахарка.
«Надолго затянется поездка», – мрачно решил я. И посмотрел на индикатор топливного бака – бензина еще больше половины, хорошо что под завязку залил в райцентре…
– Не отставай, – послышался голос бабы Вали.
Я поднял глаза. И едва не матернулся от неожиданности.
Чертовщина!
Только что знахарка была рядом, за считаные метры от меня. А сейчас ее едва видно. И ведь не бежит она – неторопливо ковыляет между деревьями!
Как такое может быть?!
У меня что, после контузии провалы в памяти?
Я вдавил кнопку стартера, запуская двигатель. И выжал рукоятку газа, бросая мотоцикл вслед за растаявшей в дымке фигурой женщины.
Да где ж она?
Вот опять на долю секунды показалась между деревьями. И снова скрылась из виду…
Минута летела за минутой.
«Фалкон» мчался уже на своей крейсерской скорости, изредка подпрыгивая на кочках – так что щепки и сосновые иголки тучей разлетались в стороны. Но фигура бабы Вали оставалась такой же далекой, как вначале.
Будто призрак, будто марево у степного горизонта в раскаленный полдень…
Недостижимая для летящего на полном ходу мотоцикла.
Я что, сплю? Или до сих пор валяюсь в отключке после взрыва пузыря? На скорости семьдесят километров не могу догнать неторопливую деревенскую бабушку!
Вот опять растворилась в тумане…
Взлетаю на вершину пологого холма. И рядом раздается укоризненный голос:
– Зачем так гнать? Не дай бог, растрясешь пассажирку.
Резко притормаживаю. Баба Валя неодобрительно хмурится:
– Лихач!
Я даже не пытаюсь ответить. Только ошалело рассматриваю ее сухонькую фигуру.
– Ну что, двигаем дальше? – кивает она, разворачиваясь.
Тут я не выдерживаю:
– А вы можете идти чуть медленнее?
– А мы и так почти пришли, – усмехается баба Валя. И указывает куда-то вперед. – Вон аккурат за теми кустами – наша деревня…
Здесь было тихо. По-моему, еще тише, чем в лесу.
Ни лая собак, ни кудахтанья кур, ни иных звуков, характерных для деревенского быта…
Силуэты домов, выраставшие из дымки, издали вообще казались миражами.
Но вблизи это выглядело нормально.
Почти все оконные стекла на месте. Даже штакетники – не очень покосившиеся…
Я притормозил у крайнего дома. И потрогал надежную кирпичную кладку – она была шершавая, прохладная, с кое-где вывалившимся на стыках раствором.
Вовсе не фата-моргана, а заурядное сельское строение…
– Чего остановился-то? – удивленно глянула баба Валя. – Нам туда, дальше…
– А где все местные? – уточнил я с подозрением.
– Ушли, – буднично пожала она плечами.
– И почему ж вы остались?
– Кто-то ведь должен присматривать за деревней.
Она зашагала вдоль улицы. Я выждал несколько секунд. Вроде никакой угрозы. Но очень странное чувство холодком подкатывало к сердцу.
«Если сомневаешься – не лезь» – так подсказывал весь мой опыт трикстера. И в другой раз я бы, наверное, развернул мотоцикл и дернул отсюда, выжимая газ, – от греха подальше. Но не сейчас – когда у меня за спиной раненая девушка. Когда сам я едва держусь в седле «Фалкона»…
Всмотрелся в удаляющуюся фигуру бабы Вали и осторожно двинул мотоцикл следом, оглядываясь по сторонам, нервно пытаясь сообразить, какая же это из указанных на карте деревень?
За поворотом улицы я различил силуэт, поднимавшийся на крышами сельских домов. «Откуда здесь такое?»
Сбавил скорость, но почти сразу расслабился.
Силуэт вырос из дымки, обрел ясность – всего лишь церковь. Заурядный деревенский храм с выбеленными стенами и кое-где осыпавшейся штукатуркой.
Я притормозил, запрокидывая голову, – даже позолоченный крест на месте, что удивительно для такого безлюдного уголка. Неужели сюда еще не добрались охотники за металлоломом? Или одинокая хранительница смогла их отогнать?
Крепкий висячий замок уцелел на массивных дверях…
– Хочешь войти?
Я повернул голову.
Нет, баба Валя не шутила. Она смотрела на меня абсолютно серьезно.
– Хочешь поговорить с Богом?
Я усмехнулся и качнул головой:
– Спасибо, когда-то уже общался с ним. И пока мне нечего добавить…
Сейчас мне вообще не до высших материй.
Я закрыл глаза и провел по ним тыльной стороной ладони – будто пытаясь смахнуть накатившую пелену. Удары сердца отдавались в висках, голова шла кругом.
Единственное, о чем теперь мечталось, – забиться в какую-нибудь безопасную нору и отлежаться. Еще немного – и свалюсь с мотоцикла. Блин, отчего меня так развезло? Бывали контузии и похуже.
Я тронул мотоцикл с места и едва не завалился в придорожную канаву.
– Мать его так! – сердито прохрипел, выравнивая «Фалкон».
– Глеб, что с тобой? – испуганно спросила Катя.
– Пустяки…
– Э, милый, – нахмурилась баба Валя, – да тебе самому нужна помощь.
– Справлюсь, – буркнул я.
– Здесь уже рядом. Вон мой дом!
Мы подъехали к обычному деревенскому двору, огороженному чуть покосившимся забором. По ту сторону изгороди – потемневший от времени, но еще крепкий сруб, в глубине двора – сарайчик, поленница под навесом.
Что ж, выглядит все приятно и безопасно.
Конечно, если в принципе можно считать безопасным это диковинное место. Странное чувство меня не отпускало – будто прохладный ветерок гулял по спине.
Но, во всяком случае, тут спокойнее, чем в поселке под властью бандитов…
Я развязал куртку, которой была примотана ко мне Катя, помог ей слезть с мотоцикла. Прислонил «Фалкон» к забору. Сделал шаг и судорожно схватился за деревянный столб ворот. Проклятие! Мир вокруг меня вращался, проваливаясь куда-то в темноту…
– Глеб! – долетел из этой тьмы отчаянный крик Кати. – Глебушка…
Я поднял веки и обнаружил, что сижу на траве, опираясь спиной на забор. Катя и баба Валя встревоженно на меня смотрели.
– Не беспокойтесь, сейчас пройдет…
Прохладная ладонь знахарки легла на мой лоб. Я криво усмехнулся:
– Что там у меня, температура?
– Может, пройдет, а может, и нет… – сухо отозвалась она. – Скажи, ты ведь дрался с упырями?
Я слабо подмигнул:
– Удивительная вы женщина… Ничего-то от вас не скроешь. – Глупо врать в моей ситуации. Бесполезно.
– Думаю, один из них был не простой упырь.
Угу. Тоже мне открытие. Из-за этого сраного губернаторского племянничка я здесь и прохлаждаюсь. Хотя давным-давно обязан был доставить новый аккумулятор для «Газели»…
Я осторожно шевельнулся. Вроде получше себя чувствую?
Попробовал встать и едва справился с тошнотой. Надежная твердая земля подо мной сейчас напоминала палубу утлого суденышка в пятибалльный шторм. А сам я со стороны, вероятно, имел вид пьяного в дрезину боцмана, способного, только опираясь на забор, сохранять вертикальное положение…
Чертовщина!
Я не выдержал – хрипло матернулся. И тут же вяло извинился.
Но, кажется, моим спутницам были пофиг мои фразеологические изыски.
Баба Валя озабоченно качнула головой. Снова провела надо мной ладонью. И тихо, уверенно повторила:
– Это был не простой упырь.
– Да знаю я…
– Когда он бьет – отнимает твою силу. Даже если ты выжил – все равно умрешь через пару часов.
– Неужели? – вздохнул я. – Вообще-то уже прошло часа четыре… или больше.
– Да, – кивнула баба Валя, – кто-то другой на твоем месте – лежал бы уже холодный. Но в тебе есть искра… Ты не из тех, кто сдается. Я всегда могу ощутить частицу божьего огня в человеке.
– Ну, спасибо… Значит, худшее позади?
– Возможно, ты проживешь на несколько часов дольше.
– Серьезно? – скривился я, – Надо же, как повезло…
Расстегнул куртку. Рукавом утер со лба выступивший пот. И опять окинул знахарку взглядом. Вероятно, мне хотелось уловить в ее лице тень сомнения.
Но сомнений у бабы Вали не было. Только жалость угадывалась в плотно сжатых губах.
– И что, ничего нельзя сделать? – прошептала Катя. Сейчас она присела на скамейку рядом с воротами. И смотрела на меня большими, испуганными глазами.
«Девочка будет жить, – мелькнуло у меня в голове. – Значит, кое-что ты все-таки успел…»
– Чего у ворот-то топтаться, – сказала баба Валя, – заходите…
Она помогла мне доковылять до крылечка. Мы поднялись по ступеням, вошли в избу. Я опустился на деревянную лавку вдоль стены и, чувствуя предательскую слабость, стащил с себя увесистый рюкзак.
Баба Валя дала нам напиться прохладной, удивительно вкусной воды. Наверное, от этой воды в голове у меня прояснилось. Пару секунд я сидел, привалившись к бревнам сруба. А потом спохватился:
– Мотоцикл!
Попробовал встать с лавки. Но баба Валя мягко меня удержала.
– Ничего с ним не случится.
– Надо хоть во двор закатить… Если кто увидит – у вас будут большие проблемы.
– Никто не увидит, – спокойно качнула она головой.
Вот и славно.
Я закрыл глаза, вслушиваясь в биение сердца. Что теперь? Остается только ждать?
«Судьба не лошадь, а ты не всадник» – так говорил Варавва. Неужели ублюдок оказался прав?
Слишком часто мне везло.
«Нормальный был мотоцикл… Понадобится он мне еще? Или… уже нет?»
Вдруг ощутил мягкое прикосновение – Катя взяла меня за руку. Я также мягко пожал ее пальцы. Хотелось ее успокоить, хотелось сказать, что все было правильно, – но сил на разговоры почти не оставалось.
– Дайте еще воды, – попросил я.
Баба Валя протянула мне кружку. И пока я пил – чувствовал внимательный взгляд знахарки. Опять пытается оценить, сколько я протяну?
Плевать, пусть смотрит…
Странно, тревожное чувство, не отпускавшее меня с тех пор, как мы въехали в деревню, куда-то ушло. В избе царил почти физически ощутимый покой и угадывались легкие ароматы трав.
Только сидеть мне все тяжелее…
Наверное, баба Валя поняла это. Она отвела Катю в соседнюю комнату. Дала ей выпить какую-то настойку и, кажется, уложила в постель:
– Отдыхай. Сейчас сон для тебя лучшее лекарство.
«А для меня? – проскользнула вялая мысль. – Меня-то она не укладывает. Значит… уже бесполезно?»
Я сам лег на лавку, подложил рюкзак под голову и опустил веки. События такого длинного дня проплывали в памяти, но теперь особо не волновали. Единственное, что не давало провалиться в забытье, – мысль о невыполненном задании. Ребята так и не дождутся нового аккумулятора…
Скрипнули рядом половицы. Я чуть повернул голову и открыл глаза.
Баба Валя присела у стола напротив. И опять я чувствовал ее взгляд – тот самый, проникающий да самых печенок.
Шепнул:
– Приютите девочку – пока она не оклемается… Пожалуйста.
– Катя не сможет здесь остаться, – качнула головой знахарка.
– Жаль. Она пока слишком слабая… чтоб путешествовать в одиночку.
– Твой путь был трудный. Но он еще не закончен.
– Сколько мне осталось? – спросил я без обиняков.
Баба Валя вздохнула:
– Все зависит от того, сможешь ли ты поднять новую ношу.
– Я и чертов рюкзак теперь едва поднимаю.
– Это не то, что снаружи. Это внутри.
Опять загадки. Как я устал от всяких тайн… Гиблый лес с его сюрпризами, потом Огненная река. Теперь вот диковинная знахарка морочит голову. Нет бы честно сказать: надежды практически не осталось, Глеб. Проклятый упырь слишком круто тебя приложил…
– Надежда есть, Глеб.
Она что, читает мысли? Ничему уже не удивляюсь.
– …Но чтобы идти дальше, ты должен измениться. Это новая сила, но и великая ноша. Такая, что не каждому по плечу.
Я заморгал, пытаясь разогнать пелену перед глазами. Солнце, вероятно, шло к закату. В избе становилось сумрачно. Но все равно было понятно, насколько серьезное, почти строгое сейчас лицо у знахарки.
– Что это за сила? – прошептал я.
– В тебе есть искра – как в каждом из тех, кто не смирился. И даже более яркая, чем у остальных. Ты сумел одолеть Варавву – которого даже пули не брали. Ты научился быть таким же быстрым, как проклятые упыри. Но теперь этого мало. Теперь искра вот-вот погаснет – как лучина на ветру…
Она замолчала и глянула куда-то в окно. Там, за стеклом, ветерок шелестел желтой листвой. Поскрипывало где-то вдали сухое дерево – протяжно, будто раненая птица. Муторный звук. И внутри у меня было муторно. Но я не торопил знахарку. Я ждал, и вскоре, поверх всех звуков, опять зазвучал ее негромкий, но внятный голос:
– Иногда нам кажется, что у тьмы нет конца. Что все потеряно и мир уже никогда не станет правильным.
– А думаете… станет?
Она чуть кивнула:
– Трудно сохранить веру там, где победили Сумерки. Но когда весь мир летит к дьяволу в глотку, лишь одно удерживает нас у самого края.
– Вы о чем?
Знахарка повернула голову, опять окидывая меня почти физически ощутимым взглядом. И ответила буднично, без малейшего пафоса:
– О силе родной земли.
– Баба Валя, не надо… я уже не верю в красивые слова.
– А не надо верить в слова. Главное – уметь слушать. Бог по-всякому говорит с нами – иногда через тысячи, миллионы голосов, которые жгут больнее пламени. Но если нет огня – как разогнать тьму?
Я облизал пересохшие губы. Хрипло выдавил:
– Не понимаю… какие голоса?
– За сотни веков у этой земли было много защитников. Неужели ты думаешь, что их сила канула бесследно?
– И вы сумеете?..
– А ты, Глеб, сумеешь принять живую память твоей земли?
Ветер за окном нарастал. Он уже гнул ветки, срывая увядшие листья. А низкие набегающие облака гасили остатки вечернего света. Где-то вдали хлопала ставня.
Баба Валя молчала, словно ждала моего ответа.
Но что я ей мог сказать? И потому тоже молчал.
Вся моя жизнь приучила меня надеяться только на реальное: на себя, на свой фарт, изредка – на верных друзей, готовых в трудную минуту прикрыть тебе спину. В мире, где зло – материально, у добра тоже должны быть кулаки из плоти и крови.
Еще недавно то, о чем поведала знахарка, показалось бы мне чистым безумием.
А сейчас… простая схема мира расплывалась, теряла форму, как рафинад в чашке кипятка.
Опустив веки, я думал об отце, о Петровиче, о сгинувших моих товарищах. А еще о многих тех, которых никогда не знал. Да и никогда, вероятно, не узнаю. О всех, кто когда-то здесь верил, боролся, любил…
Что если знахарка не ошибается?
– И вы считаете… я этого достоин?
– Если тебя это не убьет – сумеешь доказать, что достоин.
Да, если не убьет…
Она сказала: «Живая память». То есть их боль и гнев – тоже.
И все это принять на себя? «Миллионы голосов, которые жгут больнее пламени». Даже от малой доли такого запросто взорвутся мозги. Что хорошего получить великий дар, который тебя же и уничтожит?
Сегодня мне выпал безумно трудный день. И даже на закате, опять впереди новый мост и новый огненный рубеж…
Откуда взять силы для последнего рывка?
Мысли путаются. Умирающее тело жаждет покоя. Хочет расслабиться и провалиться в забытье.
«Аккумулятор… Настя… Зона № 9…» – редкими толчками сердца отдается в висках. Сон и бред сплетаются воедино – я опять вижу гневное лицо Андрюхи Демина. «Прикончить несколько негодяев – и сдохнуть?!» А банда Вараввы снова летит за мной по Гиблому лесу. В этот раз они очень быстрые, слишком быстрые для мертвецов и почти меня настигают, когда голос знахарки разрушает наваждение:
– Глеб, ты готов поднять эту ношу?
Я вздрагиваю. И долго смотрю на огонек свечи в ее руках – такой слабый, едва разгоняющий тьму по углам комнаты.
– Не знаю, смогу ли выдержать… Но я попробую.
Баба Валя дает мне выпить какой-то теплый горьковатый отвар. Может, мне кажется, но я чувствую, как его тепло медленно растекается по всем жилам. Удары сердца становятся частыми и громкими. А в избе становится чуть светлее, хотя по-прежнему горит единственная свеча.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает знахарка, тревожно всматриваясь в мое лицо.
– Нормально, – выдавливаю я улыбку, – а можно мне еще отвара?
Вдруг и так станет лучше – без всяких рискованных обрядов?
– Нельзя, – грустно качает головой баба Валя. – Твое тело не выдержит.
Она велит мне задрать футболку. Подносит чашку и капает чем-то обжигающим – неужели расплавленным свечным воском?!
– А-ай!!!
– Терпи, дальше будет хуже, – хладнокровно успокаивает знахарка. Размашисто крестит меня. И начинает негромко бормотать что-то скороговоркой – разобрать удается только отдельные слова:
– …благослови воина Глеба…
Я лежу, морщась от боли в обожженной груди. Пытаюсь вслушиваться в голос бабы Вали. Но вскоре все перекрывает нарастающий гул в ушах.
Комната начинает медленно вращаться, словно корабль, уносимый течением. А потолок… Потолок светится?
Я по-прежнему лежу на лавке, ясно чувствую спиной ее жесткую поверхность. Но одновременно будто поднимаюсь вверх и становлюсь ближе к сияющему потолку.
Там надо мной – жаркое тепло. И что-то еще – пока невидимое, скрытое за сиянием. Я это чувствую.
Всматриваюсь. Но свет становится невыносимо ярким. Заливает комнату – растворяет в себе стены, очертания предметов.
И тело вдруг пронзает резкая боль – каждую клеточку, все мое нутро…
Я словно купаюсь в океане боли – от макушки до самых пят. Я тону в этом океане. И когда почти захлебываюсь в обжигающей глубине, чье-то прикосновение помогает мне вынырнуть.
– Терпи, воин Глеб, – слышится надо мной голос знахарки – такой тихий, что я едва разбираю его сквозь гулкие удары сердца.
Вздрагиваю в холодном поту. Разлепляю веки. Нет, пожар не спалил деревянный сруб. В комнате вообще ничего не изменилось. Тусклый огонь свечи по-прежнему едва ее озаряет.
И глаза бабы Вали также смотрят на меня с жалостью:
– Ты готов идти дальше?
Я морщусь. Каждая клеточка помнит боль. Но сейчас мне не нужна жалость. Сейчас мне надо туда – выше!
– Готов, – выдавливаю сиплым неузнаваемым голосом.
Дышать тяжело – будто воздух сгустился. Очертания комнаты подергиваются рябью. Руки знахарки вычерчивают что-то надо мной в воздухе. Там, где скрыт во тьме дощатый потолок, начинают мерцать искры. И спустя миг длинная молния бьет из потолка – прямо мне в грудь.
Это больно. Так что сердце останавливается. А тело заполняет собой весь дом. Мне слишком тесно в этих бревенчатых стенах, пока голубоватый разряд продолжает терзать мою грудь.
Сквозь пелену в глазах я едва угадываю пальцы бабы Вали – молнии отклоняются под ее рукой, струятся по ее ладони и раскаленными иглами вонзаются в мою кожу.
Наверное, я бы кричал.
Если бы был жив. Но сердце давно провалилось в гулкую пустоту. Тьма сковала все внутри. Отняла силы и швырнула меня на ледяной ветер.
Надо мной темно-синее небо с россыпями звезд. На гладкой равнине качаются сухие травинки. А цепь гор у горизонта дышит вечным покоем.
Никого и ничего… Пустота и безмятежность…
Почему ж я до сих пор чувствую, как разряды проходят сквозь плоть и терзают сердце? Почему мне так больно, Господи?!
Комната, озаренная вспышками. Сосредоточенное лицо знахарки. И молнии, сплетающиеся под ее пальцами…
Теперь я вижу это ясно – будто в замедленной киносъемке. А потом так же ясно звучит внутри незнакомый голос: «Глеб Гордеев, на фига тебе это надо?»
Мне хочется крикнуть в ответ. Хочется выругаться, но тело не слушается. И единственное, что удается, – подумать: «Чтобы дойти до конца! Чтобы одолеть свой чертов путь!»
Комната плывет вокруг меня.
В памяти опять оживают лица товарищей, я чувствую взгляды Алены, Жени и еще тысячи взглядов людей, которых я никогда не знал, но кому больше не на кого рассчитывать. Всех, кого я обязан вызволить из Зоны № 9.
«Не прошу о многом… Только чтоб хватило сил!»
Я вслушиваюсь в звенящую пустоту. Отчаянно пытаюсь разобрать ответ среди моих спутанных мыслей.
Но ответа нет. И тогда я вскакиваю с лавки.
Удивительно, что от единственного этого движения я взлетаю к потолку!
Поворачиваю голову… И обнаруживаю себя – там внизу.
Неподвижное тело осталось на лавке. Несколько секунд я рассматриваю его сверху – отчетливо вижу застывшее лицо с невидящими глазами, сжатые в судороге кулаки… Там, подо мной, огненный водоворот вонзается в мою грудь и под пальцами знахарки вычерчивает что-то на моей коже.
Только теперь мне почти все равно, что осталось внизу.
Боли нет. Бесследно развеялся страх.
Еще одно легкое усилие – и я взлетаю выше избы. Выше неба и звезд – прямо в сияющий свет, в жаркий океан. Все быстрее – к огню и теплу… Что-то важное есть там – по ту сторону живого света.
Сейчас я это узнаю! Сейчас…
Последний рывок…
«Извини, Глеб, твое время пока не пришло», – раздается в сверкающей высоте. И что-то не пускает меня дальше.
Как? Почему?
Обида захлестывает. Я отчаянно рвусь вверх… И вдруг открываю глаза.
Нет, не в избе на жесткой деревянной лавке. На мягкой траве посреди чистого поля, под утренним, свежим небом.
Кто-то склонился надо мной.
– Катя? – шепчу я.
Всмотревшись, понимаю, что ошибся. Медленно, с опаской, приподнимаюсь и сажусь на траву. Девушка в льняной тунике, стянутой на талии кожаным пояском, садится рядом и внимательно меня рассматривает.
Она действительно чем-то похожа на Катю, только взгляд совсем иной – более строгий, жесткий. Два кожаных ремня переброшены через ее плечи – на одном ножны с коротким мечом, а из-за спины выглядывает колчан с луком и стрелами.
Девушка-воин?
Нет, скорее умелая охотница, ставшая воином в час, когда пришла беда.
А до этого она просто мечтала о любви. Широкая пестрая лента туго стягивает светлые волосы выше лба, две золотые спирали блестят у висков – подарок ее жениха, я знаю. И почти ясно могу ощутить короткое, безмятежное счастье, что окутывало их в те дни…
Все оборвалось, когда из степи пришли враги.
Дым пожарищ поплыл в воздухе. Запахло кровью и смертью…
Изрубленное тело жениха удалось опознать только по плетеному ремешку на его запястье – ее подарку, ее о́берегу…
Любовь не спасла.
И тогда девушка начала мстить. За него, за родную землю – до последней своей минуты. Я вижу: бревенчатая башня уже объята огнем, а стрелы до сих пор прицельно летят в черные фигуры. Но колчан пустеет. Все ближе поступь врагов. Одно остается – вскочить на забрало башни и броситься вниз – туда, где крутой обрыв, где под ним несет свои темные воды медленная река…
Стоп!
Что это со мной? Бред, сон наяву?
Вздрагиваю и долго смотрю в серо-голубые глаза девушки. Она молча кивает. Я отвожу взгляд.
Не сон и не бред. Настоящая девушка и история настоящая. Только было это почти три тысячи лет назад.
Воительница встает и без слов указывает куда-то вперед.
– Спасибо… Лада, – шепчу я, тоже поднимаясь с травы.
«Будь здрав, Глеб!»
– Постараюсь.
Иду, не оглядываясь. Уношу с собой часть ее памяти. Ее тоску, гнев. И ее любовь…
Легкий, приятный ветерок шевелит волосы. А идти сперва трудно. Но с каждым шагом дышится легче – словно обретенное знание наполняет меня новыми силами.
Впереди пологий холм.
Кто-то уже спускается по нему – мне навстречу. Скоро удается разобрать, что этот незнакомец одет вполне привычно – джинсы, куртка, старый «АК-47» болтается за плечами на брезентовом ремне.
Мужику лет сорок. И он – мой современник. Я точно это понимаю, когда расстояние между нами сокращается до десятка метров.
Все случилось совсем недавно.
Его звали Григорий. Нет, он не состоял в Невидимой Армии, не имел дел с подпольем. Когда-то служил контрактником в десанте, но почти уверил себя, что эта страница биографии давно перевернута. Теперь он стал обычным крестьянином – вместе с братьями держал молочную ферму на окраине своего поселка. И вообще старался не брать оружия в руки – разве что охотничью двустволку, отгоняя волков от коровника.
Времена не самые лучшие. Но в общем – жить можно.
Размеренный порядок деревенского быта помогал не задумываться. Единственные значимые события происходили только в маленьком уютном мирке, который он сам для себя создал. На творившееся в большом мире ему давно было плевать.
Утро началось как обычно. Он встал ровно в шесть. Пока братья возились с доильными автоматами, Григорий замазывал цементом трещину в стене коровника – все из-за поваленного бурей старого дерева. Говорил же младшему, давно надо было спилить чертов клен…
Ровно без пяти восемь он отложил мастерок. Вышел наружу и остановился у ограды скотного загона, вглядываясь туда, где мелькала среди зарослей тропинка. Это тоже было частью утреннего распорядка.
И, наверное, сейчас самой главной для Григория частью.
Вот-вот должны были появиться жена и сынишка – каждый день в одно и то же время они шли вместе, мимо фермы к поселковой школе. Сыну очень не нравилось, что его провожают, словно маленького, – а ведь ему целых семь лет! Но как забавно смотрелась его важная фигурка, упорно, самостоятельно вышагивающая в стороне от матери. Как светились в эти минуты глаза жены!
Обычно Григорий еще издали различал среди деревьев два родных силуэта. И заранее чувствовал подкатывающую к сердцу теплоту. Пусть весь мир сходит с ума и катится ко всем чертям – туда ему и дорога! Главное, каждый день знать, что у тебя есть два самых близких, самых любимых человека…
Издали повеяло новым запахом. Бензином, что ли, воняет?
Остановившись у ограды, он ощутил неясное чувство тревоги.
С чего бы это?
Ведь все было в порядке – на ферме и дома. И жена с сынишкой не опаздывают – он сам всегда выходил чуть раньше. Откуда вдруг щемящее чувство в груди?
Почему нестерпимо хочется бросить все и метнуться через рощу к дому?
Это глупо.
Вопреки раз и навсегда установленному распорядку… То, чего нельзя нарушать. Ведь именно порядок – одна из основ, на которых держится его надежно выстроенное счастье.
И он сумел совладать с тревогой.
Ежась от утренней прохлады, поднял воротник спецовки. Замер, опираясь на изгородь, и ждал. Это было так разумно – просто ждать.
Даже когда утренний покой нарушил нарастающий рев мотоциклетных моторов, он не двинулся с места. Мало ли кто в этот час гоняет на мотоциклах? Наверняка молодежь, еще не угомонившаяся с ночных гулянок.
Целую минуту стоял, равнодушно вслушиваясь.
Совсем скоро должна была появиться жена с сынишкой. Он успел об этом подумать, когда откуда-то с ближней улицы долетела автоматная очередь. «Какой идиот балуется с оружием?» – мелькнуло в голове.
А мгновение спустя уютный мирок рухнул, осыпаясь тысячами звонких осколков…
Выстрелы. Крики женщин.
Детский плач…
Меньше секунды, чтоб перемахнуть через ограду загона и броситься по тропинке к своему дому.
Он буквально летел через рощу. Так надеялся успеть. Он слишком их любил, чтоб сомневаться в том, что сумеет их уберечь от любой беды…
Я вздрагиваю. Воспоминания – нестерпимо острые, совсем свежие.
Два силуэта на траве угадываются издали. Но он почти не верит. На ватных ногах подходит ближе. Зачем-то подбирает и отряхивает пробитый пулями школьный рюкзачок.
Склоняется над телами и, словно подкошенный, падает на колени…
Закрывает глаза, только это не помогает. Он по-прежнему видит все – даже ярче, чем наяву…
От отчаяния перехватывает дыхание, хочется рыдать, выть раненым зверем. Но для этого уже нет времени. Рядом – объятый пламенем дом. Там, внутри, спрятан под половицами «АК-47». Надо вытащить его и встретить пулями разворачивающихся мотоциклистов.
Ненависть застилает глаза. И все-таки нельзя терять голову – надо бить метко, надо считать оставшиеся патроны.
Падают одна за другой фигуры в байкерских кожанках.
Их слишком много.
А у тебя только два магазина – должно хватить хотя бы минут на пятнадцать, чтобы выжившие успели уйти в лес. И уже без разницы, что будет «после» – когда кончатся патроны, когда из-за фигур мотоциклистов появятся оскаленные рожи упырей.
Никакого «после».
Никакого «потом»…
«Спасибо, Глеб…»
Я растерянно поворачиваю голову. Благодарит меня? За что?
Несколько мгновений Григорий смотрит на меня – совсем спокойно. Вдруг я понимаю, где раньше видел эти дома.
И не только дома… За сожженной школой – тела с рваными ранами на шее. Светловолосую девочку, даже мертвой рукой сжимающую свою куклу…
К черту!
Я не хочу такое помнить. Но забыть – тоже не могу.
Микулино. Тот самый поселок, который я проехал сегодня утром.
Автоматчики на мотоциклах – это ведь банда Вараввы. Кое-кого я все-таки заставил заплатить их погаными жизнями…
«Спасибо, ловкач».
– И тебе… спасибо.
Фермер кивает в сторону холма. Мне надо идти дальше.
Я уношу с собой часть его боли. С этим грузом медленно поднимаюсь в гору. Чувствую, как пружинит под ногами трава зверобой, как сильнее пригревает встающее солнце. Идти трудно, но я сумею!
«Живи и побеждай!» – раздается среди моих мыслей, ударами сердца гулко отдается в висках.
На целую секунду я замираю. Дико хочется посмотреть назад. Хотя каким-то шестым чувством догадываюсь – этого нельзя делать.
И все-таки я оглядываюсь.
Нет, они не исчезли.
Хрупкая девичья фигурка. Широкоплечий силуэт мужчины. Лада и Григорий смотрят мне вслед. Я почти физически ощущаю их взгляды – ведь их память теперь живет и во мне.
Мне хочется сказать им что-то доброе, важное. Но самое главное уже сказано – без всяких слов. И я нелепо взмахиваю рукой на прощанье…
Вершина холма ближе с каждым шагом.
Больше никто не идет навстречу.
«Значит… теперь все?» – мелькает в голове. Но на последнем шаге, по колено в густой траве, я будто спотыкаюсь.
Отсюда, с вершины, далеко видно.
Редкий березняк – справа. Речушка в низине – слева… И целое человеческое море – впереди передо мной.
– Сколько же их? – шепчу я растерянно.
Десятки, сотни тысяч? Или миллионы?
Плотные, стройные ряды тянутся влево и вправо – до самого горизонта. И впереди тоже не видно им края.
Целая армия. Нет, больше чем армия!
Под их взглядами я цепенею, будто примороженный. Как там говорила знахарка? «Миллионы голосов, которые жгут больнее пламени…»
«Еще не поздно повернуть назад», – нашептывает что-то внутри. Знакомый, привычный шепот. Бывало, прежде он спасал мне жизнь. «Хватит! Разве тебе надо больше, чем остальным?»
Я стискиваю зубы. Нет, не больше.
Ровно столько же, сколько надо было Ладе и Григорию.
Одна мера на всех. И земля тоже – одна.
Разве не мой черед освобождать ее от всякой нечисти? Разве не это завещали мне те, кто когда-то здесь верил, сражался и любил?
Я знаю, они сейчас смотрят – ждут моего выбора.
Миллионы защитников и героев.
И я делаю шаг вперед – им навстречу…
