В дешевом трактире пахло прогорклым маслом, вареной капустой и скисшим пивом. Перекрикивались пьяные, глухо стучали глиняные кружки. Толстая служанка в несвежем фартуке с трудом пробиралась между длинными столами.

Сенкевич купил пива, сыра и хлеба, устроился в середине маленького зальца. Есть и пить не хотелось, он как-то неважно себя чувствовал. Возможно, период адаптации? Ведь даже со сменой климата или часового пояса случается недомогание, а тут – шутка ли – смена эпохи! Да еще и без сигарет, чтоб ее, эту Европу… Как же он об этом не подумал? Сенкевич неторопливо отщипывал маленькие кусочки хлеба, отправлял в рот, прислушиваясь к разговорам в трактире. Ради них сюда и пришел.

Покопавшись в памяти Фридриха Берга, он выяснил: кроме сект дьяволопоклонников, в одной из которых состоял объект, в городе было множество колдунов-одиночек, не желавших примыкать ни к одной компании. На таких Сенкевич и решил сделать ставку, только теперь следовало их найти. Память Берга нужных сведений не содержала, пришлось пренебречь безопасностью и отправиться на поиски. Где еще можно почерпнуть информацию, как не из сплетен подпивших горожан?

Все разговоры за столами вертелись вокруг вчерашнего ареста. В пьяных голосах слышались страх и ненависть, люди с нетерпением ждали аутодафе – похоже, в Равенсбурге действительно житья не было от колдунов.

Сенкевич прислушался к беседе двух пожилых толстяков, которые сидели неподалеку:

– Уж мы их жжем, жжем, а меньше не становится. Поветрие какое-то.

– И не говори, герр Хейдель. По весне у моих соседей новорожденного сына прямо из колыбели унесли. Хороший был мальчишка, крепкий. Так и не нашли младенчика… Может, цыгане украли. Все они колдуны, герр Хейдель. Ведь проклятые безбожники опять приехали, слышали? Говорят, в лесу недалеко от Равенсбурга разбили шатры, ворожат, гадают. И куда только смотрит святая инквизиция?

– Что там соседи, что там цыгане, герр Шухмахер, – толстяк утер слезу. – Сам знаешь, какое горе приключилось с моей несчастной дочерью… После того как безбожники поглумились над нею, бедняжка так и осталась слабоумной.

Герр Шухмахер печально покивал, отгоняя от лица назойливую муху:

– Слава господу, их поймали и сожгли.

– Но это не вернет разума моей милой Лизхен… – вздохнул герр Хейдель.

– А урожай? Его уничтожили ранние морозы. Колдовство, колдовство, не иначе… А волки? Говорят, в окрестных деревнях нет от них житья. И говорят, это непростые волки…

– Да, герр Шухмахер, в страшные времена мы живем, в страшные…

Его собеседник перешел на шепот, Сенкевичу пришлось напрягать слух.

– Если хочешь знать, герр Хейдель, я думаю, половина Равенсбурга занимается колдовством. Вот если бы их всех можно было сжечь, честные горожане могли бы спать спокойно.

– Ты что-то знаешь? – Герр Хейдель подался вперед, испытующе глядя на товарища. – Если так, ты должен донести на безбожников. Это есть священный долг каждого доброго католика.

– Да, так, – согласился герр Шухмахер. – Но я только слышал, сам не видел. Люди говорят про нового ученика аптекаря Келлера. Как только он появился, в аптеке стало твориться всякое…

– Что же там, герр Шухмахер?

– Пожары, герр Хейдель. Еще люди постоянно слышат странный грохот, а из окон аптеки однажды валил красный дым.

– О, мой бог! Герр Шухмахер, мы обязательно должны донести на него. Ты сам подумай: все аптекари ведуны, а ученик Келлера еще и еврей. Да пожары… Непременно эти еретики занимаются там колдовством!

На протяжении всего разговора почтенные горожане старательно наливались пивом, пока у них не начали заплетаться языки.

– Н-но вдруг он не колдун? – все еще сомневался герр Шухмахер.

– Инвики… инкики… инквизикторы – люди мудрые. Сами разберутся. А наше дело – донести по-христиански. Да если и не колдун, ну сожгут одного еврея, так что за беда? – рассудил герр Хейдель.

– Точно! – Герр Шухмахер стукнул кулаком по столу. – Евреев не жалко. Они еретики!

– Пойдем, герр Хейдель!

Толстяки поднялись и медленно побрели к выходу, держась друг за друга.

Сенкевич услышал все, что ему было нужно. Судя по рассказу, ученик аптекаря наверняка занимался алхимией. Такой человек мог пригодиться. Покопавшись в памяти Берга, он выудил местонахождение аптеки – в первом переулке от ратуши – и поднялся. Пока пьяные герры доберутся до инквизиторов, он успеет перехватить парня. Если тот действительно может оказаться полезным, заберет к себе, если же нет… Сенкевич не собирался спасать невинных, самому бы уцелеть.

Он стал подниматься, но тут чья-то тяжелая рука легла на плечо, придавила к лавке. Сенкевич обернулся – перед ним стоял здоровенный белобрысый детина, судя по исходившему от него запаху и коричневым пятнам на рубахе, мясник. Мужик пошатывался, говорил невнятно:

– Ты трогал мою Гретхен. Я тебя разделаю, как свинью…

Сенкевич огляделся: кроме толстой служанки, других женщин в трактире не было.

– Т-т-ты гладил ее задок, – продолжал здоровяк. – Ее милый п-пухленький задок…

По мнению Сенкевича, то, что находилось у служанки ниже спины, больше походило на жопу. Но аналога этому слову в немецком он не нашел, да и затевать драку не входило в его планы. Открыл было рот – успокоить мясника и пояснить, что не покушался на честь Гретхен, но тот не дал. С дурным воплем:

– Убью! – взмахнул огромным кулаком.

Сенкевич ухватил кружку, поднялся и впечатал ее в лоб агрессора. Глиняная посудина разлетелась в черепки, недопитое пиво потекло по круглому красному лицу. Мясник на мгновение замер, протер глаза и снова замахнулся, но Сенкевич, воспользовавшись замешательством, врезал ему в челюсть. Мужик попятился, сшиб пару человек, однако на ногах устоял. Зато теперь в драку с удовольствием вступили те, кого он толкнул.

– Ганса бьют! – заорал кто-то из угла зала, и к месту потасовки устремились еще трое.

Схватки образовались сразу в нескольких местах. Пьяные горожане с удовольствием ухватились за предлог выместить страх перед колдовством, неуверенность в завтрашнем дне, которые много дней уже отравляли и озлобляли человеческие души. Служанка убежала прочь, трактирщик невозмутимо скользил между дерущимися, убирая кружки со столов.

Мясник снова ринулся на Сенкевича, но не смог к нему пробиться и принялся мутузить тех, кто ближе.

Сенкевич перехватил поперек тяжелую лавку и, размахивая ею направо, налево, пробрался к выходу. Отдышавшись, быстрым шагом направился к аптеке, прикидывая, сколько времени потерял.

На ратушную площадь он ступил с опаской – судя по всему, именно здесь должна была располагаться тюрьма, а значит, инквизиторы обосновались где-то рядом.

Тяжелое трехэтажное здание серого кирпича с большой прямоугольной башней и квадратными башенками поменьше находилось напротив городских ворот. У высоких дверей прогуливались стражники, входили и выходили люди. На крыльце стоял толстый человек в черном плаще с крестом на груди – инквизитор, с одобрительной улыбкой наблюдая, как два стражника тащат через площадь плачущую пожилую женщину.

Стараясь не привлекать внимания, Сенкевич шмыгнул в первый переулок от ратуши. Аптеку нашел сразу же – по характерному травяному запаху, который перебивал даже уличную вонь. Здесь не было ни стражников, ни любопытствующих соседей – значит, он не опоздал. Внутрь заходить не стал, сначала обошел дом вокруг, присмотрелся к черному ходу. Скорее всего именно он вел к лаборатории аптекаря, там и должен был находиться ученик.

В том, что расчет был верен, Сенкевич вскоре убедился. Раздался оглушительный грохот, обшарпанная дверь распахнулась, на улицу вырвались клубы черного дыма. Потом выскочил невысокий тощий парень лет двадцати, вслед ему неслись ругань и проклятия.

Парень наткнулся на Сенкевича, остановился, потряс головой – видно, был оглушен. Черные кучерявые волосы его обгорели на концах и стояли дыбом, бровей и ресниц просто не было, на щеках под пятнами сажи проступали красные очаги ожогов. Физиономия выражала сложную гамму чувств – смесь страха, удивления и восторга.

Ученик снова тряхнул головой, и слегка картавя, пробормотал:

– Не надо было добавлять в мыльную основу азотную кислоту. Что-то не то получилось…

Сенкевич усмехнулся: похоже, парень только что чуть не изобрел нитроглицерин – способный алхимик, ничего не скажешь. Тут же приняв решение, строго произнес:

– Пока ты опытами занимаешься, за тобой стражу выслали. Добрые соседи думают, ты колдун.

Парень воровато огляделся, шмыгнул обратно в дверь. Вскоре он выбежал из аптеки с мешком через плечо и со всех ног припустил по переулку. Видно, давно уже готовился к аресту, подумал Сенкевич, отправляясь вдогонку.

– Стой! Стой, говорю!

Ученик аптекаря даже не думал останавливаться. Пришлось прибавить ходу. Наконец, задыхаясь и мысленно матерясь, Сенкевич схватил шустрого беглеца за плечо, развернул на ходу к себе:

– Ты куда несешься?

Тот замялся, не зная, можно ли доверять странному незнакомцу.

– Не бойся. Это же я тебя предупредил. Зачем мне сейчас тебя выдавать?

– Спасибо тебе, добрый господин, – скороговоркой ответил мальчишка. – Но мне идти надо, пока не началось…

– Тебе есть где спрятаться?

– Главное, из города выбраться. Я думал к цыганам пойти…

– Нужен ты им, – пренебрежительно отмахнулся Сенкевич. – Скоро святая инквизиция и за них примется, вот увидишь.

Парень затуманился:

– И куда же податься несчастному еврею? Повсюду гонят, повсюду ненавидят, повсюду жгут… о, мой бедный, бедный народ…

– Меньше надо аптеки громить, – наставительно заметил Сенкевич. – Пойдем, я знаю место, где можно пересидеть в первое время. Шапку только надень, прикрой лохмы. Как тебя зовут?

– Аарон. – Мальчишка шмыгнул носом, извлек из мешка помятый берет, водрузил на голову.

– А меня Фридрих. Пойдем со мной, Аарон.

– Я не колдун, – обиженно бубнил по дороге парень. – Не жру младенцев, не летаю на шабаши, не целую дьявола под хвост.

– А что, колдуны целуют? – скептически осведомился Сенкевич.

– Ну а как же! Обязательно! И колдуны, и ведьмы, – убежденно ответил Аарон.

– И зачем?

– Как они иначе преданность докажут? Это называется срамной поцелуй. А ведьмы так еще и совокупляются с сатаной.

Станет сатана на них силы тратить, подумал Сенкевич. Делать ему нечего, приходить ко всем, кому в голову взбредет шабаш устраивать, подставлять задницу под поцелуи – так и герпесом заразиться недолго, да еще и немытых баб потом трахать. Но выдумка хороша, это он признал уже давно, с того момента, как занялся всерьез темными науками. Святая инквизиция понимает толк в черном пиаре. Вслух же произнес:

– Хорошо, верю. На шабаши ты не летаешь, задов не целуешь. А чем занимаешься?

– Алхимией и астрологией. Это науки, а не колдовство!

– Хочешь, покажу тебе совсем новые алхимические опыты? – предложил Сенкевич, подлаживаясь под его манеру говорить. – Я много знаю о свойствах веществ.

Мальчишка загорелся:

– Конечно, хочу! Герр Келлер только учил меня смешивать микстуры и делать настойки. Но мне нужно не ремесло, а наука! Я хочу получить философский камень, сделать из свинца золото…

– Золота не обещаю, – хмыкнул Сенкевич, – но много других полезных вещей делать научу.

Задними дворами они добрались до окраины города, зашли в лачугу Эльзы. Зомбированная женщина теперь все время пребывала в благостном настроении и не обратила никакого внимания на нового жильца.

Придется подыскивать другое убежище, подумал Сенкевич. Здесь втроем уже тесно, да и воняет жутко. И деньги кончаются… Надо скорее осуществлять свои задумки. Но для этого требуются люди…

– Аарон, проводишь меня в цыганский табор?

Мальчишка охотно согласился.