Книга: Клинок инквизиции
Назад: Дан
Дальше: Сенкевич

Настя

Настя поднялась, подхватила башмаки, на цыпочках подкралась к двери, осторожно, стараясь не скрипеть, отворила, выглянула. В коридоре стояла темнота, она пошла на ощупь, ориентируясь по памяти Одиллии. Без особых приключений добралась до лестницы, спустилась на первый этаж, толкнула входную дверь – заперто на ключ. Вспомнила, что в кухне есть выход для прислуги.
Черный ход тоже оказался заперт. Придется идти к старухе, решила Настя. В лучшем случае удастся украсть ключи, в худшем – отобрать их и сказать, что замуж выходить не намерена. Она собралась уже возвращаться, когда заметила, что из-под двери, ведущей в подвал, пробивается слабый свет. Прислушавшись, уловила теткино бормотание. Что ж, оставался вариант номер два – откровенный разговор.
Настя обулась, потянула дверь, ступила на скользкую лестницу. На стене горел факел, бросая рыжие отблески на ледник, над которым склонилась старуха. Тетка размахивала кухонным топориком – рубила мясо.
Удивившись, с чего бабке пришла фантазия заниматься кухонными заготовками среди ночи, Настя спустилась ниже. Остановилась на середине лестницы, окликнула:
– Тетушка!
Та обернулась – резко, гибким движением, словно молодая. На короткое мгновение ее лицо перекосила гримаса злобы, которая тут же перетекла в добродушную улыбку:
– Деточка? Ты почему не спишь?
– Я ухожу, тетушка. Открой мне дверь.
Старуха отбросила топор:
– Тебе некуда идти, Одильхен. Я нужна тебе, а ты нужна мне. Ступай в свою комнату, деточка… Ступай…
Тетка поднялась на одну ступеньку, на другую… В выражении ее лица было что-то такое, от чего Насте захотелось бежать из подвала со всех ног.
– Ты моя, Одильхен, – говорила старуха. – Еще ступенька… – Моя наследница. – Ступенька…
– Мне не нужны твои деньги.
Тетушка Гретель мелко рассмеялась:
– Деньги? Что ты, милая, я говорю о силе. – Ступенька… – Я должна передать свою силу.
На лице старухи снова проступила черная паутина, и это уже не было ни игрой Настиного воображения, ни тенью от света факела. Глаза тетушки словно наполнились кровью, рот хищно оскалился:
– Ты будешь его невестой, Одильхен. Он грядет, он зовет нас, неужели не чувствуешь, девочка?
Похоже, тут намечается что-то покруче обычного брака, сообразила Настя. Она все же отступила – так жуток был вид старухи. Бросила взгляд за спину тетушки и увидела то, что заставило отнестись к ситуации всерьез: в леднике лежало полурасчлененное тело. Судя по всему, это были останки Хильды. Рядом были аккуратно пристроены три жалко скрюченных младенческих трупика. Поймав ее взгляд, старуха улыбнулась:
– На мясо смотришь, деточка? Вот они, мои молочные поросятки. Сегодня ты причастилась человечиной. Понравилось?
К горлу подступила тошнота. Не время, одернула себя Настя. Она лихорадочно соображала, что делать с чокнутой бабкой. Выскочить, захлопнуть дверь, подпереть чем-нибудь, потом бежать через окно. Витраж будет трудно вышибить, но уж она постарается. Настя попятилась, отчаянно надеясь, что не поскользнется на ступенях.
– Не убегай, Одильхен, милая. Раз уж ты все узнала и увидела раньше времени, сейчас я передам тебе силу…
Ступенька…
С неожиданной быстротой тетка взлетела по лестнице, схватила Настю за руку:
– Стой, дитя, тетушка тебя поцелует…
Она была невероятно сильна: вцепилась в плечи Насти, прижалась, дохнула в лицо запахом гнили:
– Один поцелуйчик, и ты…
Настя молча двинула ее в солнечное сплетение, старуха даже не пошатнулась, только уставилась в глаза безумным взглядом. Сморщенное, покрытое черной сеткой лицо перекосилось от злобы:
– Твои глаза… Ты не Одильхен! Кто ты?
– Пресвятая Богородица, – издевательски ответила Настя, выдираясь из цепких лап.
Тетка взвыла, мощным рывком потянула девушку на себя. Не удержалась на лестнице – обе клубком скатились вниз, прямо к леднику с трупами. Старуха так и не выпустила Настю, прижала коленом грудь, схватила за шею, сдавила. Перед глазами все поплыло, подступило удушье. Девушка беспорядочно шарила руками по полу. Ладонь наткнулась на что-то твердое. Топор. Настя схватила его и из последних сил опустила на голову тетушки Гретель.
Старуха закряхтела, разжала пальцы, медленно повалилась на бок. Настя, кашляя и хватая ртом воздух, поднялась. Тетушка мелко подергивалась, сучила тощими ногами, под головой расплывалась лужа крови, в которой, словно капли жира в супе, виднелись кусочки мозга. Вздрогнув в последний раз, она застыла. Настя обвела взглядом мертвую бабку, трупы в леднике, упала на колени, захлебнулась в приступе рвоты. Ее выворачивало долго и мучительно, до желчи: воспоминание о вчерашнем ужине вызывало все новые спазмы. Наконец желудок опустел, Настя встала, пошатываясь, утерла слезы, подошла к телу тетушки Гретель, сняла с ее пояса связку ключей.
Первым побуждением было выскочить из дома и бежать как можно дальше. Некуда торопиться, одернула себя Настя. Вряд ли кто-нибудь явится сюда посреди ночи. Нужно как следует собраться в дорогу.
Она отыскала свечу, зажгла ее, включила память Одиллии и пошла по комнатам. В своей спальне, в большой резной шкатулке, тетушка хранила запас денег. Настя выгребла солидную кучку золотых и серебряных монет, увязала их в платок, сунула в бархатный мешочек, найденный тут же в шкафу. Порылась в нарядах старухи, выбрала самый теплый, подбитый мехом плащ.
В кухню за едой спускаться не стала: кто знает, что там творила сумасшедшая бабка. Если хватило ума готовить жаркое из человеческого мяса, может, она муку из костей в хлеб добавляла.
Собравшись, Настя присела на край кровати и задумалась. Куда идти? Деньги у нее теперь есть, будет легче. Но это Средневековье, молодая девушка, путешествующая одна, вызовет как минимум подозрение.
Скорее всего, у нее будет хорошая временная фора, чтобы убраться из города: тетушка живет отшельницей, ее хватятся не скоро. В подвале холодно, труп разлагаться не начнет, вполне возможно, что еще и мумифицироваться успеет. Однако полагаться на это не следует: вдруг родственники все же иногда навещают старушку?
К тому же – Настя не хотела в этом сознаваться даже себе – она испытывала страх, находясь в этом доме. Все время казалось, что сейчас раздастся скрип двери и на пороге из темноты появится тетушка Гретель, черная, окровавленная, с топором в голове и высунутым синим языком. Почему-то старуха представлялась исключительно в образе зомби из ужастиков.
Ее поведение не было обычным сумасшествием, думала Настя. И странная черная паутина под кожей, и невероятная для пожилого человека физическая сила, и эти слова про кого-то, кто грядет… Приходилось признать: она столкнулась с чем-то сверхъестественным. Впрочем, не в первый раз уже – достаточно вспомнить призрачные стоны в спальне монастыря.
– Чудесный мир, – фыркнула Настя. – Привидения, ведьмы, грядет кто-то… Тут появляюсь я и решаю проблему радикально: старушку – хрясь топором по голове! Прямо Родион Раскольников в юбке…
Она расхохоталась и долго не могла остановиться. Потом стало легче, со смехом как будто выплеснулись страх, растерянность, неверие в себя.
– Пора убираться отсюда, – решила Настя.
Она вышла из дома, когда в небе забрезжил серенький рассвет, накинула капюшон плаща, спрятав лицо, и зашагала по улице к городским воротам, надеясь, что застанет разъезжающихся с ярмарки. Ее расчет оправдался: к воротам тянулись повозки тех, кто заночевал под защитой городских стен.
Настя прошлась вдоль обозов, приглядываясь к лицам людей, остановилась возле телеги, на которой восседала пышная немолодая крестьянка. Ее муж стоял рядом, поправлял сбрую на лошади.
– Куда едете, добрые люди? – спросила Настя.
– Во Флесдорф, – приветливо ответила женщина. – Вот, тыкву распродали, теперь домой.
– Возьмете в попутчики? – Настя показала заранее приготовленную серебряную монету. – На месте еще одну такую получите.
Крестьяне переглянулись, затем мужчина кивнул:
– Садись, места много не займешь.
Настя взобралась на телегу, уселась, плотнее закутавшись в плащ. Крестьян так впечатлила предложенная цена, что они не стали досаждать пассажирке расспросами. На воротах стражник заглянул в пустую телегу, бросил беглый взгляд на женщину, потом – на Настю.
– Дочка моя, – скороговоркой затрещала крестьянка. – В хорошем доме на кухне служит. Хозяин домой отпустил, погостить. Уж мы так рады…
– Ты бы жену поучил, – раздраженно буркнул стражник, обращаясь к крестьянину. – Слишком она у тебя болтлива. Проезжай.
Ехали медленно, впереди тащилась длинная вереница повозок. Настя задремала. Разбудил ее голос крестьянки:
– Смотри-ка, монахи! Чего им, интересно, надо?
Три всадника в серых плащах ордена Бригитты подъезжали к каждой телеге, рассматривали людей, что-то спрашивали. От Насти их отделяло всего пять повозок. В монастыре хватились беглянки…
Она молча спрыгнула с телеги на обочину, шмыгнула в жидкий лесок, пошла вглубь, не оглядываясь. Продралась сквозь кусты и побежала, петляя между деревьями, повторяя про себя: «Лучше издохнуть в овраге, чем вернуться в чертову богадельню!»
Бежала долго. Запыхавшись, остановилась, прислушалась: погони не было. Значит, крестьяне не выдали. Да и зачем им связываться с церковными делами?
Куда теперь? Настя беспомощно озиралась. Вот чего она не умела, так это ориентироваться в лесу. Интересно, здесь звери водятся? Вспомнилось из какой-то книги: в Средневековье Европу заполонили стаи волков. Стало жутковато.
Вдруг ветер донес до нее слабый запах дыма, звуки конского ржания и человеческие голоса. Настя немного подумала и пошла туда, где по всем признакам находилось жилье.
Звуки и запахи костра становились все ближе. Осторожно выглянув из-за дерева, Настя увидела большую поляну, по краям которой стояли крытые мешковиной кибитки, пощипывали сухую траву распряженные лошади. В середине горели костры, возле них сидели бедно одетые черноволосые люди.
Кто-то плел корзины, кто-то занимался починкой конской сбруи. Молодой парень, задумчиво глядя в небо, перебирал струны похожего на гитару инструмента. По поляне бегали босоногие, несмотря на осенний холод, ребятишки. Женщины помешивали варево в котелках, перекрикивались друг с другом. Одна из них, молодая, красивая, обернулась, посмотрела прямо на дерево, за которым пряталась Настя, негромко произнесла:
– Выходи. Если с добром пришла – будь гостьей.
Теперь в ее сторону смотрели все обитатели поляны. Шустрый оборванный мальчишка подбежал, схватил за руку, потянул к костру. Настя двинулась за ним. Девушка, заметившая ее первой, поднялась, шагнула навстречу.
– Как тебя зовут, красавица?
Решив не представляться ни Одиллией, ни Агной, она ответила:
– Анастасия.
– Анастасия… – гортанно повторила цыганка, словно покатала слово на языке, пробуя на вкус. – Красивое имя. А я Роза.
Настя помялась, не зная, что говорить дальше. Девушка взглянула ей в глаза:
– Идти тебе некуда. – Она не спрашивала, утверждала. – Ищут тебя, красавица. Если хочешь, оставайся. Мы народ вольный, идем, куда ветер дует, останавливаемся там, где душа просит. Сама не расскажешь, выпытывать ничего не будем. Садись к костру.
Настя послушалась.
– Есть хочешь? – спросила цыганка. – Похлебка уже сварилась.
Из горшка шел аппетитный аромат, Настя ощутила голод, но, памятуя тетушкино угощение, спросила:
– А что в ней?
– Лук, репа, травки, – перечислила цыганка. – Да немного гусятины. Откуда взялась, не ведаю. О том наших ребятишек надо спросить. Может, в городе птицы не досчитались, кто знает.
Она весело рассмеялась, сняла горшок с огня, протянула Насте ложку:
– Ешь. Вижу же, голодная.
Настя весь день пробыла на поляне: сидела у костра, наблюдала за суетой цыган, слушала протяжные диковатые песни. Когда стемнело, Роза отвела ее к кибитке, сказала:
– Спать будешь здесь. Где место найдешь, там и ложись.
Настя забралась под полог из мешковины, устроилась с краю, завернулась в плащ. Вслушиваясь в скрип деревьев под холодным ветром, далекий волчий вой, смешки молодежи возле костров, задремала. Здесь, в этой грязной кибитке, ей было уютнее и спокойнее, чем в монастыре или доме тетушки Гретель.
Равенсбург в панике. Каждый боится каждого. Убийцу уже ищут, конечно. Только оборотень всегда будет опережать людей на шаг. Человекозверь, вервольф. Охота продолжается. В городе будут умирать молодые девушки. А лучше – совсем юные, почти дети. Тонкая кожа, нежный запах. Мягкая податливая плоть. Свежая сладкая кровь. Нужна лучшая кровь. Самая лучшая.
Назад: Дан
Дальше: Сенкевич