15
УБИЙСТВО
Кому: Graff % pilgrimage @ colmin. com
От: Carlotta % agape @ vatican. net / orders / sisters / md
Тема: Прошу переслать
Приложенный файл зашифрован. Пожалуйста, подождите двенадцать часов со времени отправления, и если не получите от меня известия, отправьте его Бобу. У него есть ключ.
Меньше четырех часов понадобилось, чтобы обыскать и взять под контроль базу командования в Бангкоке. Компьютерщики будут теперь искать, с кем связывался Наресуан за пределами страны и действительно ли он действовал как агент иностранной державы или это было его личное предприятие. Когда Сурьявонг и премьер-министр закончили эту работу, Сурьявонг вернулся в казарму, где его ждал Боб.
Почти все солдаты Боба уже вернулись, и он отправил их спать. Сам он все еще небрежно смотрел новости — ничего нового не говорили, так что он только наблюдал, как обсасывают вопрос говорящие головы. Весь Таиланд горел патриотическим жаром. За границей, конечно, рассуждали иначе. Станции, вещающие на общем языке, выражали некоторый скепсис насчет того, что индийцы пошли бы на такую операцию.
— Зачем Индии провоцировать тайцев лезть в войну?
— Она знает, что Таиланд все равно в конце концов вмешается, по просьбе Бирмы или без нее. И они могли счесть, что должны лишить Таиланд лучшего из выпускников Боевой школы.
— Один ребенок может быть настолько опасен?
— Спросите у муравьеподобных. Если найдете хоть одного.
И так далее, и снова, и все пытались казаться умными — или хотя бы умнее правительств Таиланда и Индии. Обычная игра СМИ. Для Боба было важно лишь одно: насколько это все может задеть Питера. Есть ли упоминание возможности, что в Индии за кулисами стоит Ахилл? Даже ни намека. А насчет передвижений пакистанских войск на границе с Ираном? «Взрывы в Бангкоке» оттеснили эти неторопливые события. Глобальных последствий никто не предсказывал. Пока МКФ не дает летать ядерным ракетам, в Южной Азии происходит обыкновенная политика.
Только это была неправда. Каждый изо всех сил старался иметь мудрый вид и показать, что нисколько не удивлен, и никому не хватало ума встать и завопить, что тут совсем другое дело. Страна с самым большим в мире населением позволила себе повернуться спиной к двухсотлетнему врагу и вторгнуться в слабую малую страну к востоку. Сейчас Индия нападает на Таиланд. Что же это значит? Какая у нее цель? Какая возможная выгода?
Почему никто об этом не спросит?
— Ну, — сказал Сурьявонг, — кажется, я еще спать не хочу.
— Все вычистили?
— Скорее, всех. Тех, кто работал непосредственно с чакри, отослали под домашний арест до конца следствия.
— То есть все командование и штаб?
— Не совсем, — возразил Сурьявонг. — Лучшие войсковые командиры в войсках и командуют. Одного из них назначат исполняющим обязанности чакри.
— Надо бы назначить тебя.
— Надо бы, — согласился Сурьявонг, — но не назначат. Ты есть хочешь?
— Сейчас поздно.
— Ну так что? Мы в Бангкоке.
— Тоже не совсем, — сказал Боб. — Мы на военной базе.
— Когда прилетает эта твоя монахиня?
— Утром. Почти сразу после рассвета.
— Ой-ой. Раненько. Ты собираешься ее встречать в аэропорту?
— Не думал об этом.
— Пошли поедим, — сказал Сурьявонг. — Офицеры едят в любое время. Возьмем с собой пару твоих солдат, чтобы нас не шуганули как детишек.
— Ахилл не бросит мысль меня убить.
— Нас. На этот раз он целился в нас обоих.
— У него могут быть резервы.
— Боб, я есть хочу. А вы? — Сурьявонг повернулся к солдатам пришедшего с ним взвода. — Кто-нибудь есть хочет?
— Да нет, — ответил один. — Мы ели вовремя.
— Спать хотим, — добавил другой.
— Есть достаточно бодрые, чтобы съездить с нами в город?
Все сделали шаг вперед.
— Не надо спрашивать у хороших солдат, хотят ли они защитить командира, — заметил Боб.
— Выбери из них двоих, а остальных отправь спать, — предложил Сурьявонг.
— Есть, сэр! — ответил Боб и повернулся к своим солдатам. — Отвечать честно. Кто из вас легче всего перенесет отсутствие сна в эту ночь?
— Завтра дадут отоспаться, сэр? — спросил один.
— Да. Вопрос в том, насколько на вас скажется выход из ритма.
— На мне — никак, сэр.
То же самое ответили и четверо других, Так что Боб выбрал двух ближайших.
— А вы двое постоите на посту еще два часа, потом вернемся к нормальному графику.
Только выйдя из здания, сопровождаемые двумя телохранителями, идущими в пяти метрах позади, Боб и Сурьявонг получили возможность говорить откровенно. Но сначала Сурьявонг поинтересовался:
— Ты действительно держишь часовых круглосуточно? Даже здесь, на базе?
— А что, я был не прав? — спросил Боб.
— Как видишь, нет, но… ты действительно параноик.
— Я знаю, что у меня есть враг, желающий моей смерти. Враг, с одной властной должности перепрыгивающий на другую.
— И каждый раз прибавляя власти, — согласился Сурьявонг. — В России у него не было власти начать войну.
— В Индии, быть может, тоже нет, — произнес Боб.
— Война идет, — сказал Сурьявонг. — Или ты думаешь, это не его война?
— Его, — ответил Боб. — Но ему, наверное, еще надо убеждать взрослых идти с ним.
— Перетяни нескольких на свою сторону, — сказал Сурьявонг, — и они тебе дадут армию.
— Перетяни еще нескольких, и тебе отдадут страну, — добавил Боб. — Как показали Наполеон и Вашингтон.
— А сколько надо перетянуть, чтобы тебе отдали весь мир?
Боб оставил вопрос без ответа.
— Зачем он покушался на нас? — спросил Сурьявонг. — Думаю, ты прав: по крайней мере эта операция полностью его. Индийское правительство на такие вещи не пошло бы. Индия — страна демократическая. Убийство детей там не приветствуется. Так что он никак не мог получить одобрение сверху.
— Это может даже быть и не Индия, — сказал Боб. — Мы ничего точно не знаем.
— Кроме того, что это Ахилл, — сказал Сурьявонг. — Подумай обо всем, что кажется бессмысленным. Второсортная, очевидная стратегия, которую мы почти наверняка сможем расчихвостить. Диверсионная операция, которая может только замарать мировую репутацию Индии.
— Очевидно, что он не действует на благо и в интересах Индии, — сказал Боб. — Но индийцы считают, что действует, если это действительно он пробил договор с Пакистаном. На самом деле он действует в своих интересах. И я понимаю, что он выигрывает, похитив джиш Эндера и попытавшись убить тебя.
— Меньше соперников?
— Да нет, — ответил Боб. — Он заставляет всех видеть в выпускниках Боевой школы самое мощное оружие войны.
— Но он же не выпускник Боевой школы?
— Он там учился и по возрасту подходит. Он не хочет ждать, пока вырастет, чтобы стать владыкой мира. Он хочет, чтобы каждый поверил: ребенок может быть вождем человечества. Если ты стоишь того, чтобы тебя убить, а джиш Эндера того, чтобы его украсть…
Тут Боб понял, что это на руку и Питеру Виггину. Он не учился в Боевой школе, но если дети могут быть мировыми лидерами, то его работа под псевдонимом Локи дает ему колоссальное преимущество над остальными. Одно дело — иметь военный талант, совсем другое и куда более трудное — окончить войну Лиги. Это похлеще «Выгнанного из Боевой школы психопата».
— И ты думаешь, это все? — спросил Сурьявонг.
— Что — все? — переспросил Боб. Он потерял нить разговора. — А, ты насчет того, достаточно ли этого объяснения, почему Ахилл хочет твоей смерти? — Боб задумался. — Быть может. Не знаю. Но это ничего нам не говорит о том, зачем он втравил Индию в войну намного более кровавую, чем она могла бы быть.
— Как тебе такое соображение? — предложил Сурьявонг. — Пусть все так боятся того, что несет с собой война, что бросятся укреплять Гегемонию, лишь бы война не пошла вширь.
— Разумно, но вот только никто не собирается выдвигать Ахилла в Гегемоны.
— Верно замечено. Вариант, что Ахилл просто глуп, мы исключаем?
— Исключаем начисто.
— А Петра? Могла она обдурить его и заставить придерживаться этой очевидной, но тупой и расточительной стратегии?
— Это действительно было бы возможно, да только Ахилл очень здорово разбирается в людях. Не знаю, сумеет ли Петра ему соврать. Никогда не видел, чтобы она врала хоть кому-нибудь. И не знаю, умеет ли она это.
— Хоть кому-нибудь? — переспросил Сурьявонг. Боб пожал плечами:
— К концу войны мы были добрыми друзьями. Она говорит начистоту. Может чего-то не сказать, но известит тебя об этом. Ни дыма, ни зеркал — дверь либо открыта, либо закрыта.
— Умение врать требует практики, — заметил Сурьявонг.
— Ты про чакри?
— Такую должность одними военными заслугами не получить. Надо быть очень хорошим для очень многих. И очень многое делать скрытно.
— Ты ведь не хочешь сказать, что Таиландом правят коррупционеры? — серьезно спросил Боб.
— Я хочу сказать, что Таиландом правят политики. Надеюсь, тебя это не удивит — я слыхал, что ты мальчик сообразительный.
В город они поехали на машине — у Сурьявонга было право в любое время требовать машину с шофером, хотя раньше он никогда этого не делал.
— Так где будем есть? — спросил Боб. — Кажется, знатока ресторанов в этом коллективе нет.
— Я вырос в семье, где повара лучше, чем в любом ресторане, — гордо ответил Сурьявонг.
— Так мы едем к тебе домой?
— Моя семья живет возле Чанг-Мая.
— Там будет зона боев.
— Вот почему я думаю, что они сейчас уже во Вьентьяне, хотя правила секретности не позволили им мне сказать. Мой отец заведует сетью патронных заводов. — Сурьявонг усмехнулся. — Я постарался кое-какие оборонные заказы сплавить своей семье.
— Иначе говоря, твой отец для этой работы лучшая кандидатура.
— Лучшая кандидатура — моя мать, но Таиланд есть Таиланд. Наш роман с западной культурой кончился лет сто назад.
Пришлось спросить солдат, а они знали только такие места, которые жалованье им позволяло. Поэтому все четверо оказались в круглосуточной забегаловке не в самой худшей части города, но и не в лучшей. Все было настолько дешево, что практически бесплатно.
Сурьявонг и солдаты набросились на еду так, будто никогда ничего лучше не ели.
— Правда, здорово? — спросил Сурьявонг. — Когда мои родители обедали с гостями в столовой, мы ели в кухне, то, что едят слуги. Вот именно это. Настоящую еду.
Наверняка именно поэтому американцы в «Ням-няме» в Гринсборо тоже были в восторге от того, что там подавали. Воспоминания детства. У еды вкус защиты и любви, награды за хорошее поведение. Вкус праздника — мы едим в ресторане. У Боба, конечно, таких воспоминаний не было. Не было ностальгии по пустым оберткам и слизыванию сахара с пластика.
А по чему у него была ностальгия? Жизнь в Ахилловой «семье»? Вряд ли. А семья в Греции появилась слишком поздно, чтобы стать воспоминаниями раннего детства. Ему нравилось жить на Крите, семью свою он любил, но единственные хорошие воспоминания детства были связаны с домом сестры Карлотты, когда она забрала его с улицы, накормила и приютила и помогла пройти тесты Боевой школы — билет с Земли, туда, где ему не грозил Ахилл.
Единственный момент из всего детства, когда он был в безопасности. И хотя в то время он не верил в это и не понимал, это было время, когда его любили. Если бы можно было в ресторане получить еду, которую готовила в Роттердаме сестра Карлотта, может быть, он бы тоже чувствовал себя как те американцы в «Ням-няме» или эти тайцы здесь.
— Нашему другу Бороммакоту наша еда не нравится, — сказал Сурьявонг. Говорил он по-тайски, потому что Боб довольно быстро усвоил этот язык, а солдаты на общем говорили хуже.
— Может быть, она ему не нравится, но от нее растут, — сказал один солдат.
— Он скоро будет с тебя ростом, — добавил другой.
— А какой рост бывает у греков? — спросил первый. Боб замер. Сурьявонг тоже.
Солдаты поглядели на них встревоженно.
— Вы что-то заметили, сэр?
— Откуда вы знаете, что он грек? — спросил Сурьявонг. Солдаты переглянулись и сумели подавить улыбку.
— Думаю, они не дураки, — сказал Боб.
— Мы видели все фильмы о войне с жукерами, видели ваше лицо. Разве вы не знаете, что вы знамениты?
— Но вы никогда этого не говорили, — сказал Боб.
— Это было бы невежливо.
Боб подумал, сколько людей узнали его в Араракуаре и в Гринсборо и промолчали из вежливости.
В аэропорт они приехали в три часа ночи. Самолет прилетал в шесть. Боб слишком был на взводе, чтобы заснуть. Он остался дежурить, дав солдатам и Сурьявонгу подремать.
Поэтому именно Боб заметил какую-то суету минут за сорок пять до ожидаемого прибытия самолета и подошел спросить.
— Подожди, пожалуйста, мы объявим, — сказал билетный агент. — А где твои родители? Они здесь?
Боб вздохнул. Вот тебе и слава. Хотя бы Сурьявонга они должны узнать. И опять же, они всю ночь были на дежурстве и вряд ли глядели новости, где его лицо то и дело мелькало. Он вернулся, разбудил одного солдата, чтобы тот как взрослый у взрослого выяснил, в чем дело.
Мундир солдата, очевидно, добыл ему сведения, которые штатскому не сообщили бы. Он вернулся мрачный.
— Самолет упал.
У Боба сердце провалилось вниз. Ахилл? Мог он добраться до сестры Карлотты?
Не может быть. Откуда ему было бы знать? Не может же он следить за всеми рейсами в мире?
Письмо. Письмо, которое Боб отправил из казармы. Чакри мог его видеть. Если еще не был тогда арестован. У него было время передать информацию Ахиллу или какому-то посреднику. Как иначе мог бы Ахилл узнать, что Карлотта летит сюда?
— На этот раз не он, — сказал Сурьявонг, когда Боб поделился с ним своими мыслями. — Самолет по многим причинам может выпасть с экрана радара.
— Она не сказала «выпал», — напомнил солдат. — Она сказала «упал».
Сурьявонг был искренне огорчен:
— Бороммакот, мне очень жаль.
Он подошел к телефону и позвонил в кабинет премьера. Быть радостью и гордостью Таиланда, человеком, который только что избежал покушения, имеет свои хорошие стороны. Через пару минут их провели в зал совещаний аэропорта, где сидели официальные лица из правительства и армии, проводя онлайновое расследование по всему миру.
Самолет рухнул над Южным Китаем. Это был рейс компании «Эйр Шанхай», и Китай считал это своим внутренним делом, отказываясь допускать на место катастрофы международную комиссию. Но спутники, наблюдающие за полетами, дали информацию — был взрыв, мощный, и самолет развалился на мелкие фрагменты прямо в воздухе. Уцелеть не мог никто.
Оставалась одна слабая надежда. Быть может, она не успела. Может быть, ее не было на борту.
Была.
«Я мог остановить ее, — подумал Боб. — Когда я согласился поверить премьеру, не ожидая Карлотты, я мог тут же послать ей письмо, чтобы не приезжала». А он вместо этого смотрел новости и поехал развеяться в город. Потому что хотел ее видеть. Потому что боялся и хотел, чтобы она была рядом.
Потому что был слишком занят собой, чтобы подумать о той опасности, которой подвергает ее. Она летела под своим именем — когда они были вместе, она никогда так не делала. И это тоже его вина?
Да. Он позвал ее настолько срочно, что у нее не было времени на прикрытие. Она заказывала билеты по каналам Ватикана, и вот так это и произошло. Конец ее жизни.
Конец ее служения, как сказала бы она сама. Остались недоделанные дела. Работа, которую должны будут закончить другие.
Все, что он делал с самого момента их встречи — крал у нее время, отрывал от тех вещей, которые в ее жизни были действительно важны. Заставляя ее работать на бегу, из подполья — ради него. Когда она была ему нужна, она бросала все. Что он сделал, чтобы это заслужить? Что он дал ей взамен? Сейчас он прервал ее работу навсегда. Она была бы очень недовольна. Но Боб, сейчас, когда с ней уже нельзя было говорить, знал, что она сказала бы.
«Это всегда был мой выбор, — вот что сказала бы она. — Ты — часть той работы, которую поручил мне Бог. Жизнь кончается, и я не боюсь вернуться к Богу. Я боюсь только за тебя, потому что ты так от Него шарахаешься».
Если бы только можно было поверить, что она где-то есть. Что она, быть может, сейчас с Недотепой и взяла ее к себе, как взяла когда-то Боба. И они сейчас смеются и вспоминают нескладного старину Боба, из-за которого только люди без толку гибли.
Кто-то коснулся его руки.
— Боб, — сказал Сурьявонг. — Боб, давай пойдем отсюда.
Боб навел глаза на резкость и понял, что у него по лицу текут слезы.
— Я останусь, — ответил он.
— Не надо, — сказал Сурьявонг. — Здесь ничего не произойдет. Поехали в резиденцию премьера. Именно там сейчас заварится дипломатическая каша.
Боб вытер глаза рукавом, ощущая себя маленьким ребенком. Ничего себе жест — на глазах у своих солдат. Но еще хуже была бы сейчас жалкая попытка просить их не рассказывать. Что сделал, то сделал, что они видели, то видели, значит, так тому и быть. Если сестра Карлотта не стоит пары слезинок от человека, который настолько у нее в долгу, зачем тогда вообще нужны слезы?
Их ждал полицейский эскорт. Сурьявонг поблагодарил телохранителей и отправил их в казармы.
— По подъему можете не вставать, — сказал он.
Они отдали ему честь. Потом повернулись к Бобу и отдали честь ему — резко, в лучших строевых правилах. Не выражение сочувствия — приветствие солдата солдату. Боб отсалютовал в ответ точно так же — не с выражением благодарности, только уважения.
Утро в резиденции премьера прошло в гневе и скуке по очереди. Китайцы были непреклонны. Хотя почти все пассажиры были тайскими бизнесменами или туристами, самолет был китайский и летел над Китаем, а так как были свидетельства, что погиб он не от бомбы, а от зенитной ракеты, все было покрыто плотной завесой военной тайны.
Определенно Ахилл, согласились Боб и Сурьявонг. Но они достаточно говорили об Ахилле, чтобы Боб согласился позволить Сурьявонгу кратко проинформировать министерства обороны и иностранных дел Таиланда, которым нужна была вся информация, чтобы докопаться до смысла.
Зачем Индии надо было бы сбивать пассажирский самолет над Китаем? Может ли быть, что только ради убийства монахини, летящей в Бангкок навестить греческого мальчика? Слишком за уши притянуто, чтобы можно было поверить. И все же постепенно, по кусочкам и с помощью министра колонизации, который дал куда более подробное описание психопатии Ахилла, чем даже в статье Яоки, стало брезжить понимание, что да, это могло быть вызовом от Ахилла к Бобу, вроде сообщения, что пусть Боб уцелел, но Ахилл все равно может убивать кого хочет.
Но пока Сурьявонг докладывал, Боба проводили наверх, где жена премьера отвела его в гостевую спальню и спросила, есть ли у него друг или член семьи, за которым он хотел бы послать, и не нужен ли ему священник той или иной религии. Боб сказал «спасибо» и добавил, что ему сейчас нужно только немного побыть одному.
Она вышла и закрыла дверь, и Боб стал безмолвно плакать, пока не устал, а потом, свернувшись на циновке на полу, заснул.
Когда он проснулся, за опущенными жалюзи был еще яркий день. Глаза жгло от слез. Усталость не прошла. А проснулся Боб, очевидно, потому, что пузырь был полон. И хотелось пить. Что ж, это жизнь. Влить, вылить, влить, вылить. Засыпать и просыпаться. Ах да, еще иногда размножаться. Но он был слишком молод, а сестра Карлотта эту сторону жизни исключила. Значит, для них обоих этот цикл был примерно одинаковый. Найди в жизни какой-нибудь смысл. Какой? Боб знаменит. Его имя навеки останется в учебниках истории. В списке участников, в той главе, что посвящена Эндеру Виггину, но это куда больше, чем получает подавляющее большинство. И мертвому ему это будет все равно.
Карлотта в учебники не попадет. Даже в сноску. Да нет, это не совсем так. Ахилл будет прославлен, и она будет известна как человек, который его нашел. Даже больше, чем сноска. Ее имя запомнят, но лишь в связи с именем злодея, который ее убил за то, что она видела его беспомощность и спасла его с улицы.
Ахилл ее убил, но я ему помогал.
Боб заставил себя думать о другом. Он уже чувствовал жжение в веках, предвещающее слезы. С этим все. Надо сохранить остроту мысли. Очень важно — продолжать думать.
В комнате стоял компьютер со стандартным выходом в сеть и лучшими тайскими программами связи. Вскоре Боб вошел под одним из своих редко используемых псевдонимов. Графф должен знать кое-что, чего не может знать правительство Таиланда. И Питер тоже. Они наверняка ему написали.
Конечно, от них обоих были шифровки в одном из почтовых ящиков Боба. Он вытащил обе к себе.
Они были одинаковы. Пересланное письмо от самой сестры Карлотты.
С одинаковыми приписками. Получены в девять утра по таиландскому времени. Должны подождать двенадцать часов. Если за это время лично сестра Карлотта их не отзовет, отправить. Узнав из независимых источников, что в ее гибели сомневаться не приходится, они решили не ждать.
Что бы ни говорилось в письме, сестра Карлотта настроила его так, что если она каждый день не будет явно его блокировать, оно автоматически попадет к Граффу и Питеру для пересылки к Бобу.
Это значит, что она каждый день своей жизни думала о Бобе, делала что-то, чтобы он не увидел пока что этого текста, и тем не менее сделала так, чтобы он обязательно его в конце концов увидел.
Ее прощание. Он не хотел его читать. Он уже выплакался начисто, в нем ничего не осталось.
Но она хотела, чтобы он прочел. После всего, что она для него сделала, он это должен сделать для нее.
Файл был с двойным шифром. Открыв его своим ключом, Боб увидел шифр сестры Карлотты. Он понятия не имел, какое должно быть ключевое слово, а значит, оно должно быть такое, что сестра Карлотта ожидала, чтобы Боб его нашел.
Так как подбирать ключ он будет лишь после ее смерти, решение было очевидно. Боб ввел слово «Недотепа», и процесс расшифровки закончился.
Как Боб и ожидал, это было письмо.
Дорогой Юлиан, дорогой Боб, дорогой мой друг!
Может быть, меня убил Ахилл, может быть, и нет. Ты знаешь, как я отношусь к мести. Отмщение принадлежит Богу, а к тому же гнев делает людей глупцами, даже таких умных, как ты. Ахилла надо остановить потому, что он такой, какой он есть, а не за то, что он сделал мне. Как я умру — мне безразлично. Мне было важно только, как я живу, а это пусть судит мой Искупитель.
Но ты уже все это знаешь, и пишу я не поэтому. Есть одна вещь, которая касается тебя и которую ты должен знать. Это не очень приятные сведения, и я собиралась подождать до тех пор, пока ты сам кое о чем догадаешься. Но я также не хотела, чтобы моя смерть оставила тебя в неведении. Это дало бы Ахиллу или слепому случаю — что бы ни было причиной моей внезапной смерти — слишком много над тобой власти.
Ты знаешь, что ты родился в процессе запрещенного научного эксперимента над эмбрионами, похищенными у твоих родителей. У тебя сохранились противоестественные воспоминания о твоем удивительном спасении от бойни, постигшей твоих братьев и сестер, когда эксперимент был прерван. То, что ты сделал в этом возрасте, говорит каждому, кто об этом слышал, насколько ты невероятно умен. Чего ты до сих пор не знал — это почему ты так невероятно умен и что это значит для твоего будущего.
Человек, укравший твой замороженный эмбрион, был ученым — своего рода. Он работал над генетическим усовершенствованием человеческого разума. Эксперимент был основан на теории одного русского ученого по имени Антон. Этот Антон находился под гипнотическим внушением и не мог рассказать прямо, но изобретательно нашел способ обойти встроенные ограничения и сумел рассказать мне, какие изменения он над тобой произвел. (Он считал, что их можно выполнять только над неоплодотворенной яйцеклеткой, но это на самом деле была проблема техническая, а не принципиальная.)
У человеческого генома есть один двусторонний ключ. Одна из его сторон связана с человеческим разумом. Если его повернуть, он блокирует способность мозга ограничивать собственную емкость. У тебя ключ Антона был повернут. Твой мозг не застыл в развитии. Он не прекратил создание новых нейронов в раннем возрасте. Он продолжает расти и создавать новые связи. У обычных людей рост мозга и создание системы связей заканчиваются на ранних стадиях развития; твой же мозг добавляет новые мощности и новые связи по мере необходимости. У тебя, каков бы ни был твой опыт, способность восприятия будет как у годовалого ребенка. Озарения, которые для младенцев вещь рутинная и которые стоят куда больше всего, что могут взрослые, останутся с тобой на всю жизнь. Например, ты всегда сможешь изучить новый язык как свой родной. Ты сможешь поддерживать в собственной памяти такие связи, которых нет ни у кого. Иначе говоря, ты — неисследованная территория или территория, которая исследует себя сама.
Но за снятие с мозга оков есть своя цена. Ты уже, наверное, догадался. Если мозг продолжает расти, что будет с головой? Как вся эта масса удержится внутри?
Голова, конечно, тоже будет расти. У тебя никогда не закроются черепные швы. Я, естественно, следила за твоими обмерами головы. Рост медленный и во многом состоит из создания дополнительных, но меньших нейронов. Происходит также утончение костей черепа, так что ты мог и не заметить рост окружности головы, но он идет.
Дело вот в чем: другая сторона ключа Антона связана с ростом человека. Если бы мы не прекращали расти, мы бы умирали очень молодыми. Долгая жизнь требует жертвовать серьезной толикой разума, потому что мозг должен остановиться в росте на ранней стадии. У большинства людей этот момент находится в очень узком диапазоне. Тебя же вообще на этом графике нет.
Боб, Юлиан, дитя мое, ты умрешь очень молодым. Твое тело будет расти, не так, как у созревающего подростка — один рывок и уже взрослый рост. Как сформулировал это один ученый, ты никогда не достигнешь взрослого роста, потому что для тебя такового не бывает. У тебя будет только рост на момент смерти. Ты будешь медленно расти и тяжелеть, пока не откажет сердце или не сломается позвоночник. Я говорю грубо и прямо, потому что смягчить здесь ничего нельзя.
Никто не знает, как пойдет твой рост. Сперва я очень радовалась, когда казалось, что ты растешь медленнее, чем вначале предполагалось. Мне говорили, что к подростковому возрасту ты догонишь сверстников, но этого не случилось. Ты от них отставал. И я надеялась, что Антон ошибся и ты проживешь, быть может, до пятидесяти или сорока лет, хотя бы до тридцати. Но за тот год, что ты провел с семьей, твой рост измеряли, и он ускорился. Все показывает, что он будет ускоряться и дальше. Если ты проживешь до двадцати, это опровергнет все разумные оценки. Если ты умрешь до пятнадцати, это будет не слишком удивительно. Я плачу, когда пишу эти слова, потому что если есть на свете ребенок, который мог бы послужить человечеству в течение долгой взрослой жизни, то это ты. Нет, не буду себя обманывать: я плачу, потому что ты для меня во многом был как сын, и только одно меня радует, если ты читаешь эти слова: раз ты их читаешь, это значит, я умерла раньше тебя. Понимаешь, самый большой страх всех любящих родителей — это хоронить ребенка. Мы, монахини и священники, от него избавлены, если не берем его на себя сами, как сделала я безрассудно и радостно.
У меня есть полная документация по всем результатах группы, которая тебя исследовала. Они продолжат тебя изучать, если ты им позволишь. Сетевой адрес в конце письма. Этим людям можно верить, потому что они, во-первых, люди достойные, а во-вторых, если история всплывет, они окажутся в огромной опасности, поскольку генетическое улучшение человеческого разума по-прежнему противозаконно. Сотрудничать с ними или нет — полностью твой выбор. У них уже есть ценные данные. Ты можешь прожить всю жизнь, не общаясь с ними, а можешь продолжать давать им информацию. Научная сторона дела меня мало волнует. Я с ними работала, потому что хотела знать, что с тобой будет.
Прости, что я не сказала тебе этого. Я знаю, ты думаешь, что предпочел бы знать с самого начала. В свою защиту я только могу сказать, что для человека очень благотворен период невинности и надежды в детстве. Я боялась, что если ты узнаешь правду слишком рано, она лишит тебя этой надежды. Но неведение лишало тебя свободы решать, как потратить те годы, что у тебя есть. Я собиралась тебе сказать в ближайшем будущем.
Есть люди, которые говорят, что ты из-за этой генетической разницы вообще не человек. Что ключ Антона требует двух изменений в геноме, а не одного, а два изменения не могут произойти спонтанно, и поэтому ты новый вид, выведенный в лаборатории. Но я тебе говорю, что ты и Николай — близнецы, а не отдельные виды, и я, которая тебя знала лучше любого другого, никогда ничего от тебя не видела, кроме чистейшей человечности лучшей пробы. Я знаю, что мою религиозную терминологию ты не приемлешь, но ты знаешь, что она значит для меня. У тебя есть душа, дитя мое. Спаситель умер ради тебя, как ради всех когда-либо рожденных людей. Твоя жизнь бесконечно дорога возлюбившему тебя Богу. И мне, сын мой.
Ты найдешь собственную цель для жизни, которую тебе осталось прожить. Не трать ее опрометчиво лишь потому, что она не будет долгой. Но и не береги ее слишком ревностно. Смерть — не трагедия для того, кто умирает. Трагедия — зря растратить жизнь. Ты уже потратил свои годы лучше многих других. Ты найдешь еще много новых целей, и ты их достигнешь. И если на небе кто-нибудь прислушается к голосу старой монахини, тебя будут беречь ангелы и за тебя будут молиться святые.
С любовью, Карлотта.
Боб стер письмо. Если надо будет, его можно будет снова извлечь из ящика и расшифровать, но оно горело в мозгу. И не только текст на дисплее. Боб слышал голос Карлотты в те самые минуты, когда его глаза скользили по строкам.
Он отключил терминал, подошел к окну и открыл его. Внизу лежал сад резиденции премьера. Вдали виднелись заходящие на посадку самолеты, другие взлетали им навстречу с аэродрома. Боб попытался представить себе душу сестры Карлотты, поднимающуюся подобно этим аэропланам. Но вместо этого увидел, как садится самолет компании «Эйр Шанхай» и оттуда выходит сестра Карлотта, глядит на Боба и говорит: «Штаны тебе надо новые купить».
Боб вернулся в комнату и лег на циновку, но не спать. Глаза он закрывать не стал. Он смотрел на потолок и думал о жизни и смерти, о любви и утратах. И ему казалось, что он при этом чувствует, как растут у него кости.
