Глава 2
Руки-крюки
Время в моем состоянии проходит неосознанно. Вроде только что рассуждал о кубиках для кукол, и тут вдруг свет в моём окошке. И опять помимо моей воли.
Глаза мне открыли. Пальцами! Вначале один, потом второй. А они равнодушно уставились в потолок. Зато мне удалось немного осмотреться, и я всеми силами старался сдерживать рвущуюся из меня радость. Ибо чревато. Уже было такое: захотел улыбнуться – и напугал мать жутким воем. А тут не одна она. Половина нашего семейства с ней пришло! Поэтому лежу, как мышка после удара веником, смотрю в две дырки собственных глаз и стараюсь расслабиться для адекватного прослушивания разговора.
– …физическое состояние у него превосходное, – заверяет врач, подсвечивая мне в зрачки маленьким фонариком. – После последнего инцидента все лопнувшие капилляры восстановились. Как видите, белок совершенно чист и нормален.
Это главврач, Аристарх Александрович. Он всегда подобным образом издевается над моим зрением. Так что я его хорошо запомнил, на всю жизнь. Приду в себя – тоже привяжу к кровати и буду с умным видом слепить фонариком.
Из-за плеча главврача показывается встревоженное лицо матери. Я не могу смотреть прямо на неё, но углубившиеся складки на лице и новые морщинки стали слишком заметны. И подрагивающие бледные губы говорят о многом. Да уж, мама, прости меня, натерпелась ты от моих лихачеств. Жаль, что понимаю это лишь сейчас, в таком вот отвратительном, постыдном состоянии.
С другой стороны стоят обе старшие сестрички. Средняя, моя самая любимая, старше меня всего на год. К ней прильнула старшая, тоже любимая, но не так… У нас разница в четыре года. Когда я был маленький, она изрядно попила крови, докладывая родителям о моих проделках и малейшем непослушании. Сейчас-то я понимаю, что она права во всём и тоже меня любит. Но какие у нас были ссоры в периоды моей юности и отрочества!
За самой старшей возвышается её муж. Не пойму, с какой стати я его раньше недолюбливал, но сейчас и его улыбающейся роже рад. Нормальный в принципе мужик, а трое его сыновей для меня как родные. Отличные детишки получились, гордость всей семьи. Да и вообще у меня с племянниками – чудеса, средняя сестра четверых имеет, и тоже все мальчишки.
Хорошо хоть младшенькая сестрёнка постаралась: за несколько дней до моей аварии родила девочку. Наверняка её уже утомили лаской и чрезмерным вниманием, а уж как я хотел бы взглянуть на крошку – словами не передать.
Чёрт! Я понял, что потерял над собой контроль. Все, включая доктора, с опаской от меня отпрянули. Кажется, приятные эмоции заставили тело дёргаться совершенно неадекватно. Проклятье! Ещё и глаза, сволочи, закрылись! Ох, и доберусь же я до вас, зенки поганые! Лично выковыряю!
«Успокоиться! – командую сам себе, опять улавливая знакомые голоса, и мысленно цепляюсь за их звучание, как за спасительную соломинку. – Слушать! Слушать!»
– …у него временное, – менторским тоном вещает врач. – Он сейчас под воздействием успокоительных препаратов, так что вспышки агрессии можно не опасаться.
– Ну, а как я ему вручу игрушку? – недоумевает мать. – Точнее, этот, как его… джойстик? Он же меня не слышит, не видит, да и пальцы его вроде не слушаются.
Хочется выкрикнуть: слышу, мамуля! А вот с пальцами в самом деле беда.
– Ничего страшного, – продолжает док. – Сейчас у нас только первые попытки примерки к осязательным рецепторам Максима-Адриано. Основные попытки будем делать завтра, уже непосредственно в игровой комнате. Там мы ему и глаза откроем, и на экран заставим взглянуть. Попытаемся пробудить, так сказать, его подсознательные порывы к мышечному мышлению. Ведь именно так действуют игроки на полях сражения или в рыцарских турнирах. Глаза ещё только видят, а пальцы рук уже выполняют определённые действия. Ну… пробуйте… Смелей!
Естественно, что я ничего не почувствовал. Хотя прекрасно слышал, как мать уговаривает меня сжать ладонь или согнуть хотя бы один палец. Если честно, то я и не пытался пробовать – настолько успел испугаться собственного тела за последнее время. Я сейчас сожму палец, но вместо этого задёргаюсь в конвульсиях. Или заору, словно меня режут. Не хватало ещё и сестёр напугать.
Возились они долго, но безуспешно. Наверное, легче было деревянную швабру обучить нужной ухватке, чем мои непослушные ладони.
Зато средняя сестра вдруг проявила присущую ей с детства смекалку. Ну ещё бы, она меня больше всех защищала, прикрывала и мастерски, с невероятной фантазией выгораживала! Вот она и попросила главврача:
– Аристарх Александрович, а можно ему ещё раз глаза открыть? – Тот задумчиво хмыкнул, но просьбу выполнил. А я с жадностью приник к открывшимся окошкам, за которыми улыбалось личико Вероники. – Маси, ты меня слышишь? – она произнесла имя, которым называла в раннем детстве, когда сама только училась говорить. – Маси! Это я, Ника! – О! Тоже детское имя, от которого мне стало так тепло и хорошо на душе. – Маси! У тебя в правой ладони джойстик, хватайся за него. Ну!.. Слабак, ты всё равно у меня не выиграешь! Я лучше тебя играю!
Я хотел улыбнуться на эту неудачную, но такую милую попытку, да вовремя вспомнил о непослушном теле и улыбнулся только мысленно. Но слова ахнувшей матери шокировали меня:
– Он сжал! Он сжал игрушку! Он нас слышит!..
Неужели?! Уф! Хоть что-то сдвигается в сторону выздоровления!
Тьфу ты! Опять эти непослушные глаза закрылись! Но доктор уже и сам проявил инициативу: открыл мне глаза, и я снова мог видеть склонённые ко мне родные лица. Почти все улыбаются, радуются, хотя я хорошо себе представляю, какое чудовище, обезображенное шрамами и ожогами, они перед собой видят. Наслушался от санитаров и врачей о своей внешности. Почему «почти»? Да, зятёк, муж старшей сестры, улыбаться перестал. Смотрит на меня, словно на ожившего покойника. Ничего, братан, ты меня ещё плохо знаешь! Из любого дерьма выкарабкаюсь, из любой пропасти выползу! Только дайте мне за что зацепиться. Даже если это будет детская игрушка.
– Ой! – восклицание Вероники следует за отчётливым хрустом. – Он раздавил джойстик! И порезался… Маси, успокойся! Ты всё равно выиграл! Молодец!
Ёлки-палки! Опять я не так двинулся! Хотя даже трудно представить, как надо сжать пластиковую рукоятку, чтобы она раскрошилась или лопнула. Перестарался. А вот сестрёнка, как всегда, умница. Вся в меня! Э-э-э… вернее, это я в неё. Если вылечусь и выйду из дурки на своих двоих, любые её прихоти и желания исполню. Правда, я и так её всегда больше других баловал, вызывая ревность остальных сестёр. Да и мать всегда ворчала…
А сейчас было бы здорово просто обнять мою защитницу и крепко-крепко поцеловать!
Ну что я за дебил?! Видимо, желание переросло в действие, и я задёргался. Вдобавок услышал мой собственный дикий рёв взбешенного носорога, из-за которого от меня отпрянули все, даже побледневший Аристарх Александрович. Видимо, и профессионал сомневается в успокоительных лекарствах, которые мне вводятся. Вероника тоже побледнела, испугалась не меньше остальных. А вот зятёк вновь тупо улыбается. Ну что за харя противная? Чему, спрашивается, радуется? Что-то он мне снова разонравился.
Хорошо, что доктор не растерялся:
– Мне кажется, у него пошла положительная реакция от встречи. Наверняка он вас узнал, просто его связи по управлению телом разрушены, вот и получается не та реакция, которую мы ждали…
А он и в самом деле профи! Ему тоже от моих щедрот достанется, пусть только на ноги меня поставит.
– …поэтому приходите завтра, только на полтора часа раньше. Будем пробовать то же самое, но уже непосредственно в игровой комнате. Договорились?
Мои родственники ни о чём с ним не договаривались, но покорно кивают. Они придут. Я их люблю, и они меня любят, так что любые дела в сторону отбросят. Удивляюсь, почему отца рядом нет. Наверное, чтобы не толкаться среди женщин и не торчать на заднем плане, как наш недоделанный зятёк. Он, конечно, ещё тот тиран и диктатор, но своих близких никогда в обиду не даст. При всех нагрузках и обязательствах, что он взваливал на своих детей, отец всегда предоставлял нам полную свободу действий. Даже гордился моими командировками в районы боевых действий. Хоть и скрывал эту гордость за руганью и едким сарказмом в адрес всех «тупоголовых солдафонов».
Почему-то я уверен, что завтра отец постарается присутствовать. Да и средства на дорогостоящую методику он наверняка выделил из оборота своего бизнеса. Тоже своего рода аванс именно мне, который придётся возвращать, хочу я этого или нет. Вроде и семейное добро, но тут уж я сам в подобных вопросах щепетилен до крайности. Больше всего на свете не люблю быть кому-то обязан или должен. А отцу – тем более. Вот такой у меня пунктик.
Я опечалился: если бы только этот пунктик мешал моему существованию, я бы, наверное, был счастлив. Только оказавшись в таком страшном положении, понимаешь, какое это счастье – двигаться, видеть, слышать и просто общаться.
Когда моё семейство уже покидало палату, мне удалось услышать подрагивающий голос мамы:
– А эти шрамы на лице – можно их будет удалить?
– О-о, Анастасия Витальевна! При современной пластической хирургии – вопрос пустяковый. Дело времени… и средств.
– Так почему бы сразу не начать?
– Нельзя. Только после выздоровления. Иначе вся работа хирургов может пойти наперекос после восстановления мимического управления лицом. Врачам вначале следует определить, какие мышцы остались целыми и как они взаимодействуют между собой, а уже потом постепенно исправлять повреждения.
Голоса стихли. Глаза не закрывались, и я остался в полном одиночестве. Но поразмышлять о моей тяжкой участи мне дали недолго. Вернулся главврач. Приблизил своё лицо почти вплотную к моему, приготовил свой противный фонарик, но не стал им светить, а, чётко произнося слова, заговорил… со мной:
– Максим! Мне показалось, что ты и в самом деле слышишь. Вполне возможно, что понимаешь всё услышанное, но даже моргнуть самостоятельно не можешь. Все твои движения – бессистемные и непостоянные, и я не знаю, что именно ты ощущаешь. Давай мы с тобой попробуем нечто иное. Если ты меня слышишь, сосредоточься на попытках совершить только одно движение. А я буду наблюдать за всем твоим телом и присматриваться к левому зрачку. Ещё мне показалось, что тебе не нравится, когда я свечу прямо на глазное яблоко… Итак, приступим. На счёт «три» ты совершаешь лёгкое, но одно и то же движение. Допустим, попробуй шевельнуть подбородком. Начали: раз, два, три…
Я попробовал. И тут же понял, что у меня двигается никак не подбородок. А доктор подтвердил:
– Такое впечатление, что ты передёрнул плечами. Словно от озноба. Пробуем повторно…
Он раз за разом считал до трёх, а я с максимальной сосредоточенностью пробовал шевелить нижней челюстью. Судя по репликам Аристарха Александровича, дела у нас шли ни шатко ни валко, и наметившийся прогресс трудно было назвать таковым. На пятьдесят моих попыток только двенадцать раз дёрнулись плечи. В иных случаях либо вообще ничего не происходило, либо дёргалась или напрягалась другая часть моего непослушного тела.
Но как ни странно, такие результаты привели профессионала в восторг:
– Максим! И даже пусть будет Адриано! – он всегда относился к моему двойному имени с юмором. – А ведь это – прорыв! – восклицал он. – Ты меня, чертяка, слышишь, а возможно, и видишь! Ха-ха! Это же шикарно! Потрясающе! Двадцать положительных ответов из пятидесяти возможных – это говорит о многом. Да, да, именно двадцать. Надо суммировать все, не удивляйся… О! Давай теперь точно так же проверять, видишь ли ты меня… Только вместо счёта «три» я буду просто приближать к твоему лицу левую ладонь. Опять-таки, ты стараешься шевелить только подбородком. Поехали…
Я старался, как мог. Даже возникло ощущение, что я изрядно вспотел от перенапряжения. Правда вспотел не телом, которое так и оставалось чужим, а сознанием, заточенным в эту тюрьму из плоти. Но зато и прогресс оказался налицо: тринадцать раз дёрнулись плечи, иные конечности дёрнулись пять раз и шесть раз напрягались мышцы живота, груди, шеи или плеч. Итог: двадцать четыре по сравнению с двадцатью предыдущими.
Главврач чуть не пел от радости и ужасно расстроился лишь после того, как мои глаза нахально закрылись в пятый раз.
– Всё ясно, ты очень устал, и твоё тело желает полного покоя. Так что отдыхай, набирайся сил и морально готовься к игровой палате. Уверен, тебе понравится. Ну, а твоим родным я пока ничего о наших экспериментах говорить не буду. Сам понимаешь, они подобные результаты только на смех поднимут, и я запарюсь им доказывать, что это позитивные сдвиги в лечении. Вот когда будут уже явные результаты, я им покажу все записи, куда внесу и сегодняшние достижения. Кстати, вечером я вновь к тебе наведаюсь на часик, и мы опять потренируем твою моторику управления телом. И с утра часик поработаем… Так что не дрейфь, Максимка! Прорвёмся!
Да я и не дрейфил. Только раздражённо фыркал и готов был ругаться. Жутко не люблю, когда меня Максимкой называют. Могу и в морду заехать в порыве злости. Были случаи, доставалось некоторым… Особенно после того, как они не вняли моим предупреждениям.
Я не боялся. И в нирвану блаженного сна проваливался уже в довольно оптимистическом настроении. Что ни говори, а поправки в моем состоянии, пусть даже и минимальные, намечались в лучшую сторону.
