Если до 30-х годов на Черноморском флоте большое влияние в экономических и финансовых делах осуществляла греческая диаспора, имевшая также своих представителей среди черноморского адмиралитета (династии Алексиано, Метакса, Кумани, Критский и другие), то теперь с лёгкой руки сожительницы Грейга в тыловых конторах Черноморского флота началась настоящая война двух финансовых группировок — старой греческой и новой еврейской — за власть над Черноморским флотом и над черноморскими портами. И если в Николаеве, Одессе, Таганроге и других портах эта война протекала в основном в береговых конторах, то в Севастополе она докатилась и до боевых кораблей. По существу, две влиятельнейшие финансово-этнические группировки начали между собой настоящую войну за передел сфер влияния в черноморском регионе.

К началу 30-х годов XIX века в Севастополе сложилась крайне негативная ситуация. Суть случившегося была в следующем. Дело в том, что морские офицеры, и в первую очередь офицерская молодёжь, привыкли жить не считая денег. Для этого в городе исстари существовала хорошо отлаженная система греков-ростовщиков, дававших офицерам деньги под небольшой процент. Однако с попустительства Грейга в Севастополе начался передел сфер влияния, и вскоре подавляющее большинство греков были отлучены от своего ростовщического бизнеса, а их место заняли евреи. Мгновенно резко подскочил процент за кредиты, неискушённые в финансовых делах мичманы и лейтенанты, привыкшие жить в долг, разумеется, продолжали пользоваться услугами кредиторов, но уже не греков, а евреев, с каждым заёмом всё больше и больше влезая в долги. А потому спустя некоторое время практически весь офицерский состав Черноморского флота был не только не в состоянии вернуть местным евреям долги, но даже расплачиваться за проценты. Флот фактически оказывался в руках еврейских ростовщиков. Кто-то, отчаявшись выбраться из долговой ямы, кончал жизнь самоубийством, кто-то опускал руки и переставал интересоваться делами службы, думая только о том, как бы вернуть хоть кое-что. О явно ненормальной ситуации, сложившейся на Черноморском флоте, было доложено Николаю I. Император-рыцарь быстро разобрался в ситуации. Так как никакой возможности восстановить старое положение дел уже не было, необходимы были экстраординарные меры, и они были применены. Судя по всему, последней каплей, переполнившей чашу терпения императора, был чумной бунт в Севастополе, спровоцированный «черноморской мафией».

Прежде всего, в Севастополе было введено чрезвычайное положение. В 1829 году царский указ объявил «неудобным и вредным пребывание неслужащих евреев в городах Севастополе и Николаеве», как военно-морских центрах, и предписал выселить оттуда еврейских жителей: имеющих недвижимость — в течение двух лет, не имеющих — в течение одного года. В отношении Севастополя императорский указ был выполнен, несмотря на все противодействия Грейга и его окружения. В течение 24 часов все севастопольские евреи были выселены из города, с запрещением не только когда-либо возвращаться в Севастополь на жительство, но даже приезжать туда по любым делам. За ослушание грозила каторга. При этом во время отправки евреев из города жандармскими офицерами были уничтожены все имевшиеся у них долговые бумаги. Можно представить восторг и радость черноморских офицеров решением императора! Отныне имя Николая I стало для черноморцев почти священно. Отныне в отличие от балтийцев, которые «любили» императора в соответствии с его должностью, черноморцы обожали Николая I искренне. Зная об этом, последний отвечал им тем же, разрешая, в отличие от всего остального флота и армии, только черноморцам всевозможные послабления в форме одежды и несении службы. Эта взаимная любовь продлилась до самой Крымской войны, и может, именно поэтому кровавая севастопольская оборона и гибель тысяч и тысяч черноморских моряков, которых Николай I не без основания считал своими любимцами, значительно ускорила кончину императора?

Отметим, что если указ о выселении евреев из Севастополя был выполнен, то в отношении Николаева всё вышло несколько иначе. Черноморские власти во главе с адмиралом Грейгом, разумеется, категорически воспротивились этому указу, утверждая, что изгнание евреев повредит развитию Николаева, в особенности ремёслам и кораблестроению. Приложив поистине титанические усилия, Грейг добился, что высылка евреев была отложена до 1832 года, а затем снова перенесена уже до 1834 года. Фактически выполнить указ императора о выселении евреев из Николаева удалось лишь после отстранения от власти самого Грейга. В 1830 году в Николаеве проживало 715 еврейских семей. 24 из них принадлежали к купеческой элите, т.е. являлись миллионерами. Ещё 691 семья являла собой банкиров, ростовщиков, перекупщиков средней руки, у которых в долгах находился весь остальной город.

В журнале «Морской сборник» № 2 за 1863 года была опубликована статья морского врача Закревского, который в своё время входил в близкий круг адмирала и его супруги. В своей статье отставной врач попытался показать экономическое значение евреев в процветании Николаева и вскрыть истинную причину их выселения. Рассуждения Закревского таковы: «Когда в Николаеве была основана главная верфь для создания Черноморского флота, евреи оказались весьма полезными для правительства; но позже обнаружились хищения в адмиралтействе, и тогда, несмотря на то, что виновниками чаще всего являлись чиновники, было решено удалить евреев, так как будто бы при их отсутствии некому будет продавать краденые вещи; правда, немногие евреи, причастные к подрядам, всё же остались на жительстве в Николаеве, но бедняки были выселены с помощью суровых полицейских мер; а вскоре вместо прежних жалких еврейских домишек выросли богатые чиновничьи дома…» Жалостно, слезливо, но, увы, полное враньё.

Вместе с тем именно 30-е годы XIX века стали периодом становления и возмужания целой плеяды замечательных моряков-черноморцев: П.С. Нахимова, В.И. Истомина, В.А. Корнилова и других. Но это станет возможным только тогда, когда позиции «черноморской мафии» удастся значительно потеснить. Дело в том, что, наведя порядок в Севастополе, Николай I принялся за наведение порядка на Черноморском флоте в целом. Воспользовавшись «еврейско-греческой войной» на Чёрном море, он решил положить конец обеим финансовым группировкам и освободить отечественную внешнюю торговлю от всесильного черноморского «рэкета». Император Николай I начинал самую настоящую войну, исход которой предопределить было пока сложно. Огромные деньги, связи с зарубежными торговыми кругами и российским купечеством делали обе финансово-этнические партии крайне опасным противником даже для самого российского императора. Думается, всё это Николай прекрасно понимал. Перед началом этой борьбы он несколько раз посещает черноморские порты, чтобы, по-видимому, ещё раз убедиться в том, насколько далеко зашла коррупция, которую во имя безопасности и благосостояния России необходимо было выкорчёвывать как можно скорее. Наверное, «черноморская мафия» была второй после декабристов по значимости опасностью для России.

Для начала этой борьбы надо было прежде всего ослабить позиции старого руководства Черноморского флота и портов, давным-давно сросшегося с представителями греческого и еврейского капитала. Именно поэтому новым начальником штаба и был назначен с Балтики контр-адмирал М.П. Лазарев, человек, в чьих личных и организаторских качествах император не сомневался.

Личность адмирала Лазарева хорошо известна в России, но, думается, в данном случае следует вспомнить основные вехи его пути. Родился будущий флотоводец в 1788 году. Ещё молодым офицером стажировался в английском флоте и обошёл весь мир. Во время войны с Англией в 1808 году сражался на линкоре «Всеволод» и попал в плен. В Отечественной войне 1812 года участвовал в высадке десантов в районе Данцига.

Один из первых биографов адмирала писал: «Получив боевое крещение в сражениях с французскими корсарами, побывав в плену, поучаствовав в двух войнах и испытав на себе все тяготы морской службы, Лазарев с первых шагов её проникся глубоким убеждением, что „всякое положение человека, прежде всего, возлагает на него обязанности“ и что „с точным, безукоризненным их выполнением связана не только служебная, но и личная честь“». Этот принцип и стал основой преобразованного им впоследствии Черноморского флота. В 1813–1816 годах, командуя шлюпом «Суворов», Лазарев совершил своё первое кругосветное плавание. В 1819–1821 годах, командуя шлюпом «Мирный», совершает второе кругосветное плавание, в ходе которого вместе с Беллинсгаузеном открывает Антарктиду. В 1822–1825 годах на фрегате «Крейсер» совершает свою третью кругосветку. В 1827 году, командуя линейным кораблём «Азов», участвует в Наваринском сражении, уничтожив 80-пушечный линкор, три фрегата и корвет противника. За доблесть в бою получит чин контр-адмирала, а «Азов» первым в истории российского флота удостаивается кормового Георгиевского флага. В 1828–1830 годах, как начальник штаба эскадры, участвует в блокаде Дарданелл, затем командует дивизией кораблей на Балтике.

Именно в дальних плаваниях Лазарев формировался как создатель той особой школы обучения и воспитания, которая впоследствии на Черноморском флоте получит название «лазаревской». Вокруг него объединялись наиболее способные и инициативные молодые офицеры: на «Крейсере» — Нахимов, Путятин, Завалишин, на «Азове» — Нахимов, Корнилов, Завойко, Истомин.

Когда Николай I задумал «революцию» на Черноморском флоте, первым, кого он привлёк к решению данного вопроса, был именно Лазарев, которого император не без основания, считал не только талантливым моряком, но и безукоризненно честным и бескорыстным человеком. Ещё находясь на Балтике, Лазарев возглавляет в 1831–1832 годах по его приказу особый Комитет образования флота по выработке новых штатов вооружения и запасов военных судов и созданию нового положения об управлении Черноморским флотом. Не доверяя грейговцам, император получает разработку этого вопроса балтийцам. На первый взгляд, это нелогично, но только если при этом не знать обо всех творимых на юге безобразиях. На самом деле решения императора были на редкость последовательны и логичны. Таким образом, он исподволь вводил Лазарева в курс черноморских дел. А затем последовал очередной ход — 17 февраля 1832 года совершенно неожиданно для Грейга и его окружения контр-адмирал Лазарев назначается начальником штаба Черноморского флота. Это был уже «шах». Но до окончательного «мата» надо было сделать ещё несколько смелых и умных ходов.

Разумеется, Лазарев прекрасно понимал, на что он идёт. А потому поставил условие: он согласен ехать на Чёрное море, если ему дадут возможность взять с собой офицеров, в личной преданности которых он абсолютно уверен. Среди тех, кто отправился на Черноморский флот вслед за Лазаревым, был его шурин контр-адмирал Авинов (вскоре он станет начальником штаба Черноморского флота), кузен супруги Лазарева капитан-лейтенант Корнилов (он станет офицером для особый поручений, а затем сменит на должности ослепшего Авинова), всецело преданные капитан 2-го ранга Нахимов (возглавит корабли и корабельные соединения), лейтенант Истомин (станет адъютантом и командиром нескольких кораблей) и многие другие. Сейчас бы сказали, что Лазарев прибыл на Черноморский флот «со своей командой».

Биограф М.П. Лазарева в журнале «Русский архив» (1881 г. № 2) пишет:

«В то время во главе Черноморского флота стоял адмирал Грейг, немало послуживший делу, но уже состарившийся и утративший необходимую энергию. Кораблестроение заставляло многого желать благодаря пронырству евреев, сумевших завладеть с подрядов этою важною отраслью. Личный состав флота переполнился греками, стремившимися удержать значение не столько доблестью и любовью к делу, сколько подмеченной в них ещё древним летописцем лестью. Заметно было отсутствие живой подбадривающей силы, способной пробудить дремавший дух и направить всех и каждого к благородной цели совершенствования.

С приездом Лазарева всё ожило, всё почувствовало железную руку, способную не гладить, а поддерживать и направлять. Для Лазарева действительно не существовало других интересов, кроме интересов моря: в них сосредоточивалось его честолюбие, его надежды, помыслы, весь смысл его жизни.

Как учёный, забывающий весь мир ради служения науке, Лазарев забывал всё окружающее ради служения морскому делу. Опыт сорокачетырёхлетней труженической жизни, обширный запас разносторонних сведений слились в его уме в одно представление. Он не хотел, а может быть, по свойству природы, и не мог, разбрасываться; он слишком страстно любил родное дело, чтобы лишить его хотя бы какой-либо из своих способностей, и если впоследствии, вечно недовольный результатами, он наивно не понимал, за что ценили так высоко его деятельность, то, конечно, он был так же искренен в своей наивности, как добрый семьянин, неспособный понять похвалу за любовь к собственному семейству.

Но ещё не сразу довелось Лазареву стать в положение самостоятельного начальника. В Петербурге не хотели огорчить старика Грейга отставкою, а характер Лазарева, чуждый интриги, не домогался ускорить неизбежную развязку».

Лазареву на первых порах пришлось на Чёрном море несладко. Флот он застал в крайне запущенном состоянии. Из письма Лазарева тех лет: «Я попался в сети, крайне для меня неприятные, тем более что должность береговая, и чёрт знает, что ещё. Вот третий уже год, что флот здесь не ходил в море, и бог знает от каких причин. А сегодня Севастополь вообще так пуст, что хоть шаром покати — ни одной сажени верёвки, ни одного дерева, чтобы сделать стеньгу или марсрей. Предвижу много преград, но бесполезным быть не хочу».

Ещё хуже была обстановка в кругах, близких к командующему. Биограф М.П. Лазарева в журнале «Русский архив» (1881 г. № 2) пишет: «Людская зависть, однако, не дремала; и в то время было немало лиц, гораздо старше по службе и чину, из коих некоторые, как свидетельствует печатаемая переписка, старались делать затруднения…»

А вот как характеризует обстановку на Черноморском флоте сам М.П. Лазарев в письме от 14 января 1833 года начальнику Главного морского штаба А.С. Меншикову, которое мы приведём здесь полностью. В трёхтомном собрании приказов и писем Лазарева это единственное письмо адмирала в своём роде. Прочитав его, можно только представить, насколько тяжёлым было положение нового начальника штаба флота, когда он его писал. Сколько боли и сарказма вложил в него Лазарев! Итак, перед нами чрезвычайно важный и интересный документ:

«За желание успехов в любви прелестной Юлии я благодарен, но признаться должен, что по неловкости своей вовсе в том не успеваю. Доказательством сему служит то, что на другой же день отъезда моего из Николаева она, собрав совет, состоявший из Давыдки Иванова, Критского, Вавилова, Богдановича, Метаксы, Рафаловича и Серебряного, бранила меня без всякой пощады: говорила, что я вовсе морского дела не знаю (?!), требую того, чего совсем не нужно, и с удивлением восклицала: „Куда он поместит всё это? Он наших кораблей (?!) не знает, он ничего не смыслит“, и проч., и проч. Прелести её достались в удел другому; они принадлежат Критскому, который в отсутствии… (Лазарев из деликатности упускает имя Грейга. — В.Ш.) по несколько часов проводит у ней в спальне. Она тогда притворяется больной, ложится в постель, и Критский снова на постели же рассказывает ей разные сладострастные сказочки! (Я говорю со слов тех, которые нечаянно их в таком положении заставали.) И как же им не любить друг друга? Все их доходы зависят от неразрывной дружбы между собой. Критский в сентябре месяце, выпросив пароход, ходил в Одессу и, положив в тамошний банк 100 тысяч, хотел подать в отставку, но министр двора здешнего Серебряный („министром“ местного еврейского воротилу Лазарев именует с нескрываемым сарказмом. — В.Ш.) и прелестница наша уговорили его переждать, рассчитывая, что по окончании всех подрядов он должен получить 65 тысяч. И так как Критский громко везде говорил, что он оставляет службу, то Серебряный столь же громко уверял, что это неправда, что он не так глуп, чтобы отказаться от 65 тысяч, и что он готов прозакладывать в том не только деньги, но даже бороду свою! Что ж, наконец, вышло? Министр, к стыду своему, столь много славившийся верными своими заключениями и расчётами, ошибся. Хотя Критский в отставку не вышел, но получил пятью тысячами менее, нежели как сказано было, т.е. досталось на его долю только 60 тысяч!!! Вот вам тайны двора нашего…

А хорошо бы, если бы государю вздумалось (подобно тому, как в Кронштадте) прислать сюда генерала Горголи (ревизора. — В.Ш.) или равного ему в способностях, который взял бы к допросу министра Серебряного и некоторых других: многие бы тайны сделались известными!»

Итак, Лазарев однозначно пишет, что жена Грейга сразу же по его прибытии в Николаев предложила контр-адмиралу свою любовь и достойное место в мафиозной структуре. Когда же честный начальник штаба отказался от того и другого, Лия-Юлия объявила его своим личным врагом и начала всячески пакостить. Чего стоит только пущенный ею слух о нетрадиционной сексуальной ориентации Лазарева! Логика неверной жены Грейга была предельно проста: если ею посмели пренебречь, значит, этот человек вообще не хочет иметь дело с женщинами! В средствах для достижения цели, как мы видим, представители черноморской мафиозной «державы» особо не стеснялись. В таких условиях сражаться в одиночку с Лией-Юлией и её окружением у Лазарева пока не было ни сил, ни средств. Совершенно логично, что в конце письма, зная близкие отношения Меншикова с императором, Лазарев намекает тому о ходатайстве перед Николаем I о присылке на Черноморский флот опытного и честного ревизора. Необходимо было нанести по мафии первый удар, и этот удар должен был, по мнению Лазарева, санкционирован не начальником штаба флота, а Петербургом.

Из письма следует и то, насколько Лазареву было сложно одному среди враждебного окружения. Именно поэтому он и добивается разрешения от морского министра о переводе к себе на Чёрное море офицеров, на которых он мог бы положиться. Именно так были переведены с Балтики на Черноморский флот и А.И. Авинов, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, В.И. Истомин и многие другие балтийцы. По отзывам его учеников, «честность, безукоризненность в выполнении долга и фанатичная заботливость о казённом интересе в хозяйстве составляли необходимые условия для таких избранных в кружок, близкий к Лазареву».

Когда же Лазарев, став начальником штаба флота, несколько осмотрелся и вошёл в курс всех черноморских дел, последовал следующий ход. Адмирала Грейга (вместе с его женой) отозвали в Петербург, где адмиралу выразили высочайшую благодарность за многолетнее руководство флотом и определили в почётную отставку, назначив сенатором. При этом Николай старался сохранить все внешние приличия в отношениях с отстранённым командующим флотом, чтобы лишний раз не будоражить общественное мнение и «не гневить» до поры до времени черноморскую мафию. Именно поэтому, ещё незадолго до перевода Грейга в Петербург, император согласился стать крёстным отцом новорождённого сына адмирала, названного Самуилом. Здесь тоже многое непонятно. Если Лия-Юлия оставалась в иудействе или приняла протестантство, то как тогда православный Николай I мог стать крёстным отцом? Значит, Лия всё же перешла в христианство. Но когда именно? По велению души много лет назад или в самый последний момент, когда надо было спасать себя и мужа?..

Как бы то ни было, но данным актом был достигнут определённый компромисс. Грейг и его жена полностью отстранялись от черноморских дел, в обмен на это им гарантировалось почётное существование в столице, а также давались гарантии будущей карьеры их совместным сыновьям. Именно поэтому новорождённого ребёнка Николай сразу же произвёл в мичманы. После этого акта проявления благожелательности при переводе Грейга в столицу уже никто не мог сказать, что это явилось следствием опалы командующего Черноморским флотом. Думается, что и сам Грейг, будучи человеком далеко не глупым, сразу же принял правила игры императора.

Официальной причиной перевода Грейга в Петербург было подорванное многолетней неутомимой деятельностью здоровье адмирала. Были, однако, и другие обстоятельства, способствовавшие оставлению Грейгом своего поста. Историк русского флота Е.И. Аренс, явно не желая «выносить сор из избы», писал об устранении Грейга с флота весьма расплывчато: «Последние годы службы почтенного адмирала Алексея Самуиловича Грейга на юге были сильно омрачены доносами и наветами подпольных клеветников, вымещающих на нём свои неудачи в разного рода нечистоплотных аферах или иные неудовольствия». Многие авторы туманно говорят об «усталости и пассивности» Грейга в последние годы командования флотом.

В 1861 году в журнале «Морской сборник» (№ 12) были опубликованы «Записки врача морской службы», посвящённые адмиралу А.С. Грейгу. Судя по «Запискам», автор принадлежал к ближнему окружению адмирала Грейга и поэтому откровенно ненавидел Лазарева. В воспоминаниях он нисколько не скрывает своих пристрастий, но всё же в нескольких местах серьёзно проговаривается. При этом автор воспоминаний почему-то посчитал за лучшее остаться анонимом и фамилии своей под текстом воспоминаний не поставил. Итак, неизвестный нам врач Черноморского флота пишет:

«Адмирал Алексей Самуилович за несколько недель до объявления сего приказа, готовясь оставить Черноморский флот и всё им созданное, с неподдельной грустью прощался со всеми сослуживцами своими, глубоко его уважавшими. Ко многим офицерам, являвшимся к нему по обязанностям, был особливо приветлив, многим из них дарил что-нибудь в память о себе. Из этих подарков некоторые были ценны — часы и зрительные трубы. Любимцу своему, лейтенанту Манганари-третьему (ныне контр-адмирал), отличившемуся при описи берегов Чёрного моря и астрономическом определении многих пунктов, подарил 5-футовый телескоп Франгофера. Такой же телескоп подарен им контр-адмиралу Критскому (любимец Грейга и любовник его жены. — В.Ш.) и, кроме того, дорогие астрономические часы, хронометр и несколько разных физических инструментов, которых употребление Критский действительно понимал и любил.

В этот период деяний адмирала Алексея Самуиловича замечателен следующий вопрос: какое бы заключение следовало вывести из того, что адмирал в это время, снисходя к некоторым личностям, исходатайствовал им чистую отставку… а личности эти, по мнению адмирала Лазарева, были будто бы нечисты и ответственны?.. Беспристрастие должно решить вопрос этот в пользу адмирала Грейга, ибо личности эти были ему гораздо лучше известны, нежели адмиралу Лазареву; притом же первый, имея в виду оставить по себе добрую память, не хотел бросать на жертву людей, быть может не настолько действительно преступных, насколько не разделявших с другими уважения к последнему. Из числа таких личностей никто столько не контрировал Лазареву, как обер-интендант контр-адмирал Критский, которому Алексей Самуилович действительно против желания Лазарева исходатайствовал чистую отставку с ограждением от контроля действий и распоряжений его за время управления интендантством. Критский и адмирал Грейг одновременно выехали из Николаева навсегда, оставив в нём первый — быть может, несколько и справедливые нарекания, но последний — чистые, задушевные благословения. (Ничего себе! Лазарев пытается восстановить законность и спросить с казнокрадов, а Грейг сознательно и демонстративно спасает их от закона! — В.Ш.)

…1834 и 1835 годы замечательны переводом значительного числа морских офицеров из Черноморского флота в Балтийский и обратно. Черноморцы этими переводами обязаны большей частью Алексею Самуиловичу, но некоторые из самонадеянных грейговцев — по преимуществу греки — не хотели оставлять юг и Чёрное море, с которым они сроднились. (Ещё бы не сродниться, когда в их руках была и торговля, и таможня всех черноморских портов. — В.Ш.). Из числа таких был Михаил Николаевич Кумани (ныне полный адмирал), который в отношении предубеждения Лазарева к грекам и грейговцам — по случаю перевода их в Балтику, а также и по введению в употребление волчьих билетов — высказался перед ним слишком резко, но справедливо, и Лазарев не нашёлся остановить его, чему свидетелями были многие из грейговцев и лазаревцев».

Из послужного списка адмирала А.С. Грейга:

«1833 г. Назначен в члены Государственного совета.

1834 г. Награждён табакеркою, украшенною бриллиантами с портретом государя императора.

1843 г. Получил единовременно 2000 червонцев и награждён орденом св. апостола Андрея Первозванного».

Что ж, Николая I не зря называли «императором-рыцарем»! Несмотря на всё, что вскрылось за время руководства Грейгом, Николай не забыл ни его боевых заслуг, ни лояльности в страшном для него 1825 году.

Последние годы жизни Алексей Самуилович Грейг подолгу жил в своём имении «Сан-Эннуи» близ Ораниенбаума, проводя время за чтением книг из своей обширной библиотеки. Объективности ради следует отметить, что за адмиралом Грейгом числились и достойные свершения. В молодости он был неплохим моряком, хорошо зарекомендовал себя как младший флагман, в Средиземноморской экспедиции Сенявина. Считается что в российском военно-морском флоте штабную службу (в современном её понимании) ввёл тоже именно он. Занимался Грейг и конструированием кораблей. Насколько они были лучше, чем те, которые конструировали профессиональные корабельные инженеры, сказать сложно, но это было одним из любимых хобби адмирала. Кроме этого Грейг с вниманием относился и к развитию гидрографической службы. Уже будучи в Петербурге, он увлёкся астрономией и создал известную впоследствии Пулковскую научную обсерваторию. Однако огромнейший вред, нанесённый Российскому государству при его попустительстве и при самом непосредственном участии, разумеется, не идёт ни в какое сравнение с тем, что Грейг сделал хорошего. Умер адмирал Грейг в 1845 году и был со всеми почестями похоронен на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге.

После смерти гражданская жена Грейга сделала всё возможное, чтобы её дети пошли служить не по морской, а по финансовой линии. Эту стезю, как настоящая еврейская мама, она считала наиболее выгодной для своих отпрысков. Мечты Лии-Юлии полностью воплотились в жизнь. Старший сын покойного адмирала Самуил сделал головокружительную карьеру на финансовом поприще. В 1866 году он уже товарищ (т.е. заместитель!) министра финансов империи, с 1874 года государственный контролёр и член Госсовета, а с 1878 года и вовсе министр финансов России. Средний сын Иван (Джон) стал шталмейстером двора великого князя Константина Николаевича и, как утверждают современники, с удовольствием занимался финансовыми вопросами своего шефа — генерал-адмирала Российского флота. Что касается младшего Василия, то он вначале сделал дворцовую карьеру, став камергером, с 1869 по 1873 год возглавлял Лифляндскую казённую палату, а затем, видимо не без помощи старшего брата, стал членом Совета министра финансов в министерстве своего же брата. Надо полагать, что братья в Министерстве финансов работали весьма дружно. Мог ли мечтать о таких высотах их дедушка — могилёвский трактирщик Мойша Сталинский?

Любопытно, что уже в бытность свою членом Государственного совета адмирал Грейг продолжил самое активное лоббирование еврейского вопроса. Так в 1835 году при разработке нового «Положения о евреях» департамент законов Государственного совета предложил даровать право постоянного жительства вне черты оседлости еврейским купцам, пробывшим три года в гильдии. Большинство членов Государственного совета решительно выступило против этого, заявив, что евреи, «довольствуясь вообще в домашнем быту весьма малым», могут стать опасными конкурентами русских купцов, а также ссылаясь на то, что эта мера произвела бы «неприятное впечатление» на простой народ. Меньшинство Государственного совета во главе с адмиралом Грейгом считало, что евреи могут своей деятельностью принести России экономическую пользу, поэтому им надо разрешить жить и торговать по всей стране. Император Николай I, разумеется, присоединился к точке зрения большинства. «Положение» было утверждено Николаем I в апреле 1835 года. Оно представляло собой свод всего антиеврейского законодательства с прибавлением ряда новых установлений. Согласно «Положению», в Белоруссии евреям разрешалось проживать только в городах, в Малороссии — везде, кроме Киева и сёл, принадлежащих государственной казне, в Новороссии — во всех населённых пунктах, за исключением Николаева и Севастополя. В прибалтийских губерниях могли жить только их уроженцы. Евреям было запрещено вновь селиться в 50-вёрстной пограничной полосе. Во внутренние губернии евреям разрешалось приезжать не более чем на шесть недель по паспортам, выдаваемым губернаторами, и при условии ношения русской одежды. Был подтверждён запрет христианам работать в еврейских домах.

Напомним, что, покидая Николаев, адмирал Грейг фактически тайно вывез с собой и главного подельника — обер-интенданта Черноморского флота контр-адмирала Критского, который потом благополучно исчез за границей. После бегства Критского Лазарев немедленно назначает на его должность опытного и честного интенданта-балтийца генерал-майора А.Н. Васильева, которого давно лично знал и которому доверял. Именно на генерал-майора Васильева возлагалась задача чистки «черноморских конюшен» от грейговской грязи. Забегая вперёд, отметим, что со своей задачей выдвиженец Лазарева справился отлично.

Возглавив Черноморский флот, адмирал М.П. Лазарев на протяжении всего своего многолетнего (1833–1851) командования флотом и портами неукоснительно и последовательно проводил линию Николая I по уменьшению иностранного влияния в армии и на флоте, действуя подчас весьма решительно. Начальником штаба флота он определил своего друга и сослуживца А.И. Авинова, а когда тот стал болеть, подыскал ему достойную замену в лице В.А. Корнилова. П.С. Нахимов в это время тоже успешно продвигался по служебной лестнице, командуя кораблями, а потом и корабельными соединениями.