Книга: Севастополь. История. Легенды. Предания
Назад: Черная легенда Тавриды
Дальше: Под знаком Девы
Артемида, Ифигения или Елена?
Место в Скифии есть, что зовется издревле Тавридой…Ифигения к нам совершилаДолгий, неведомо как, прямо по воздуху путь.Будто бы силой ветров, сокрытую тучей, ДианаЗа море перенесла и поселила у нас.Публий Овидий Назон
Кто не помнит известную французскую поговорку: «Cherchez la femme!», то есть «Ищите женщину». Какая невероятная история, какой загадочный сюжет может обойтись без нее? И неужели найдется хоть один писатель, кто в своей книге не уделит женщине достойного внимания? Что можно здесь возразить? Ничего! Тем более что в моем рассказе о севастопольской земле женщины играли весьма важную, а порой и первостепенную роль. Начнем же и мы, следуя советам французов, искать женщину, и, как знать, может быть, именно она поможет нам в раскрытии одной из самых вековечных тайн Священного города, приблизит нас хотя бы на шаг к ее разгадке.
Итак, впереди у нас еще одно головокружительное путешествие сквозь эпохи и земли, народы и верования, от камней Херсонеса к вселенскому мирозданию. Не буду скрывать от читателя, что и теперь вновь начинаю свой путь навстречу главной женщине в истории Священного города с тем же волнением, что и в первый раз. Впрочем, в этом сомневаться, наверно, не сможет никто, ведь каждая встреча с прекрасным — неповторима.
Для начала процитируем начальные строфы присяги граждан Херсонеса, выбитой в начале III века до н. э. на огромной мраморной плите:
Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою,Богами и богинями олимпийскими,Героями, владеющими городом, территориейИ укрепленными пунктами херсонесцев.Я буду единомышлен о спасенииИ свободе государства и гражданИ не предам Херсонеса…
Присяга — документ священный. Здесь все выверено до буквы, а каждое слово продумано сотни и сотни раз. Вчитаемся же и мы в строки присяги еще раз… В тексте понятно все, за исключением лишь одного слова, лишь одного божества — Девы. Кто она? Сразу отметим, что эта таинственная Дева, скорее всего, не входит в число олимпийских богинь. Ведь те упомянуты отдельно, сразу же после нее. У этой Девы нет даже имени, она просто Дева. И при этом по своей значимости она стоит сразу же за громовержцем Зевсом, землей Геей и солнцем Гелиосом. Она опережает всех остальных богов. Кто же она такая, та, чьим именем клялись древние херсонеситы, чью божественную силу они ценили выше многих олимпийцев? Может быть, это все же кто-то из дочерей Зевса, а может, совершенно иное божество? Как здесь не вспомнить правительницу-жрицу Цирцею с острова Эя (Буяна), некогда приютившую Одиссея?
С чего начинает поиск любой исследователь? Конечно же с энциклопедий и словарей. Они — своеобразный нулевой цикл, позволяющий уяснить предмет нашего поиска и определить его направления. Итак, перед нами «Словарь древней мифологии». Находим «Парфенос-Дева». Читаем:
«1. Прозвище Афины.
2. Дочь Стефила и Хрисофемиды. Отец доверил ей и ее сестре Мельпадии сторожить погреб с дорогими винами. Сестры уснули, и пасшиеся свиньи перебили все сосуды. Боясь отцовского гнева, девушки бросились в море. Их спас Аполлон и доставил в Херсонес Карикийский, где они стали местными божествами. К принесению им жертв не опускали евших свинину и касавшихся свиней.
Афина Паллада. Копия с оригинала Фидия, находившегося в Парфеноне. I в. до н. э.
3. Прозвище девы Дике-Астреи, а также Эригоны, превращенных в созвездие Девы.
4. Главная богиня Херсонеса Таврического. Парфенос отождествлялась с Артемидой и ее жрицей Ифигенией».
Что ж, словарь представляет большую возможность выбора в начале наших поисков Девы.
Начнем, конечно же, со знаменитой Афины Паллады. И сразу же в памяти всплывает знаменитый афинский Акрополь, разрушенный, но по-прежнему великий. Именно там до сегодняшнего дня стоит, поражая остатками своей былой красоты, храм Парфенон — одна из самых грандиозных построек древнего мира. Известно, что этот храм был построен афинским правителем (и любимцем Херсонеса) Периклом в 430 году до н. э. и посвящен богине Афине Парфенос.
В переводе с греческого «парфенос» так и звучит — дева. Храм-святилище, посвященный Афине, украшала ее огромная статуя из слоновой кости и золота работы Фидия. Многим позднее статую перевезли в Константинополь, а в V веке н. э. уничтожили, посчитав невозможным хранить языческое божество. До наших дней сохранились лишь описания статуи да несколько мраморных копий. К тому же хорошо известно, что понтийские города, включая Херсонес, к культу Афины относились достаточно спокойно. Афина была почитаема более всего в метрополии.
Афина имела своим заклятым врагом еще одну деву. Это была самая знаменитая из трех существовавших горгон — Медуса (Медуза). Как и многие другие хорошо знакомые имена мифологических персонажей, Медуса — это всего лишь прозвище, означающее «владычица», «повелительница». Дочь морского царя Форкия, возлюбленная владыки морской стихии Посейдона — прекрасноликая Лебединая дева Медуса властвовала над народами северных земель и морей. Но в условиях господствующих матриархальных отношений Власть не ужилась с Мудростью: соперницей Медусы стала Афина. Скупые осколки древних преданий позволяют восстановить канву разыгравшейся трагедии. Две девы-воительницы не поделили власти над Гипербореей. Борьба была жестокой. Первым актом низложения соперницы стало превращение прекрасной Лебединой царевны Медусы в отвратительное чудовище с кабаньими клыками, волосами из змей и взглядом, обращающим все живое в камень. Данный акт символизирует, скорее всего, раскол протоэллинского этнического и идеологического единства и отпочкование той части будущих основателей великой древнегреческой цивилизации, которые под воздействием природной катастрофы и под предводительством или покровительством девы Афины начали колонизацию новых земель. В пределах жизни отнюдь не одного поколения они добрались до Балкан, где, воздвигнув храм в честь Афины, основали город, и поныне носящий ее имя. Это версия профессора В. Демина.
Но женская мстительность, как известно, не знает границ. Афине было мало морально уничтожить Медусу — ей требовалась еще и голова соперницы. Вот почему некоторое время спустя она отправляет назад, в Гиперборею, своего сводного брата Персея и, по свидетельству многих, сама сопровождает его. Обманным путем Персей и Афина вместе расправились с несчастной Медусой: по наущению Паллады сын Зевса и Данаи отрубил Горгоне голову, а Афина содрала с соперницы кожу и натянула на свой щит, в центре которого поместила изображение головы несчастной Морской девы. С тех пор щит Афины носит название «горгонион». Лик Медусы украшал также эгиду (доспехи или же плащ-накидку), которую носили Зевс, Аполлон и все та же Афина.
В описании борьбы Афины и Медусы обращает на себя внимание, что ее именуют, и, видимо, не случайно, Лебединой девой. А именно так звали жену Велеса Гвидоновича Азовушку! К тому же и борьба двух дев разворачивается именно за гиперборейские земли, которые, как мы уже выяснили, можно вполне олицетворить с древней Тавридой. Так, может быть, перед нами еще один отголосок давней борьбы Велеса и Хорса против пришлых врагов, только уже в женском варианте?
Безудержная жестокость олимпийских богов всегда была на редкость изощренной, хотя, должно быть, отражала самые обычные нормы поведения той далекой эпохи. После канонизации олимпийцев в памяти последующих поколений элементы кровожадности как бы стерлись. Сладкозвучным и опоэтизированным считается прозвище Афины — Паллада. И мало кто вспоминает, что получено оно было на поле битвы, где беспощадная Дева-воительница живьем содрала кожу с гиганта Палласа (Палланта), за что и была присвоена Афине кажущаяся столь поэтичной эпиклеса (прозвище) — Паллада. К неоправданной жестокости прибегали и другие олимпийцы. Общеизвестно наказание, которому подверг Аполлон фригийца Марсия, вздумавшего состязаться с Солнцебогом в игре на флейте: с еще живого соперника была содрана кожа…
Что же означает Афина? По-гречески ровным счетом ничего! Как это ни странно, но перевода этого слова на греческий не существует. А по-русски? Историк Ю. Д. Петров считает, что Афина есть производная от слова атена-таена-тайна! Вспомним, что и родилась Афина не так, как все остальные боги. Она родилась из головы Зевса. Именно так рождается мысль, причем мысль сокровенная, тайная, предназначенная для избранных. Может, именно поэтому Афина — богиня Мудрости. Этимологически мифообраз Афины-Тайны, на мой взгляд, вполне убедителен. Но ведь это образ, выстроенный не в соответствии с греческим, а с русским языком! Так, может быть, все же Афина имеет какое-то отношение к земле русов и тавров?
Память же о Горгоне Медусе у народов, во все времена населявших территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками прародительницей скифского племени, по мнению ряда ученых, не что иное, как трансформированный образ Медусы.
Связанная в народном миросозерцании с морем, русская Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако, ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а вместо ног у нее рыбий хвост. Так сегодня принято изображать русалок. Ничего рыбьего, кроме хвоста, в образе русской Медусы-Мелузы практически нет — рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного преобразования божеств и была превращена в чудо-юдо. Память о древнерусской Медусе сохранилась и в средневековых легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям она знала язык всех животных. И снова вопрос: уж не Артемида ли, которая, как известно, и отличалась именно знанием языков и повадок животных?
По крайней мере, обратим в истории с Медусой внимание на несколько деталей: место действия происходит в местности, которая именуется Гипербореей, совпадение греческой Медусы с древнерусской и, наконец, определенная схожесть этой несчастной Девы именно с Артемидой.
Артемида Версальская. Эллинистическая копия с греческого оригинала.
Все это весьма пригодится в дальнейших наших исканиях.
Ну а как обстоит дело с другими богинями, которые могут прояснить нам картину с таинственной херсонесской Девой? Вспомним еще раз миф о девушках, бросившихся из-за страха наказания за разбитые амфоры с вином в море. Но нет херсонеского следа, увы, нет. Ведь фигурирующий в мифе Херсонес являлся Карикийским, а не Таврическим. А потому погибшая в волнах девушка, скорее всего, далека от темы нашего расследования. Поэтому теперь нам стоит более подробно остановиться на Артемиде и ее жрице Ифигении.
Для начала разговора об Артемиде обратимся к такому признанному авторитету древнего мира, как Еврепид. Знаменитый афинский драматург утверждал, что под неведомой Девой подразумевалась всем известная богиня Артемида. Однако не менее авторитетные историки древности Геродот и Страбон были склонны видеть в Деве скорее некое чисто местное тавро-херсонесское божество. Страбон писал: «В этом городе (Херсонесе. — В. Ш.) есть святилище Девы, какой-то богини, имя которой носит и находящийся на расстоянии ста стадиев мыс, названный Парфением (т. е. Девичьим). В святилище находится храм богини и статуя». Ничего более конкретного Страбон о культе Девы сказать не мог… К началу же н. э. о Деве вообще ничего уже не знали. Вот что пишет о ней в V веке н. э. историк Стефан Византийский: «Святилище Девы — место и мыс перед боспорским городом Херсонесом… названы по имени какого-то божества…» Если Страбон говорит о «какой-то богине», то Стефан уже вообще о каком-то «безведомом божестве». Удивительно, ведь и Еврепид, и Страбон, и Геродот были современниками девичьего культа в Херсонесе (IV–V вв. до н. э.), но и они уже пребывали в известном затруднении относительно однозначности ее природы.
Над этими вопросами вот уже немало лет ломают головы историки и археологи. Как и прежде, молчит неведомая Дева, и по-прежнему нет однозначного ответа на вопрос: кто же она?
Храм и алтарь Девы херсонеситы установили на центральной городской площади — агоре. Это была главная святыня города. Богиня Дева была объявлена и небесной царицей Херсонеса, и горожане даже вели летоисчисление по годам ее царствования. В честь Девы устраивались и особые праздники — Парфении. Сохранившиеся надписи тех времен гласят: «…Так постановлено Советом и Народом в царствование Девы…», «…Приложили печати в первом ряду: богиня царица Дева…» А некий херсонесский историк Сириек даже удостоился за прославление богини высшей городской награды — почетного декрета: «…Поскольку Сириек, сын Геракледа, явления Девы, трудолюбиво описав, прочитал ‹…›, то дабы он получил достойные почести, да постановят совет и народ похвалить его за это, и увенчать его золотым венком в Дионисии, в 21 день и быть провозглашению… Написать симмнамонам (?) на каменной плите народное постановление и выставить в притворе храма Девы…»
Порой за Деву вспыхивали настоящие сражения. Так случилось однажды, когда большая религиозная процессия горожан вышла далеко за стены Херсонеса, неся статую Девы. На процессию внезапно напали сидевшие в засаде тавры. Для чего? Скорее всего, с целью овладеть статуей богини, которую они почитали не менее херсонеситов. Нападение удалось как-то отбить. Естественно, что одержанная победа над таврами была приписана все той же Деве. Может, именно поэтому иногда херсонеситы изображали Деву в так называемой башенной короне, имеющей форму крепостных стен. Так она символизировала защиту родного города.
Попробуем же и мы провести свой поиск родословной великой молчальницы. И, как знать, может быть, именно нам древняя богиня и откроет свое имя, поведает о своей непростой божественной судьбе, о своих неразгаданных тайнах и о своем возвышенном предназначении.
Я люблю приезжать в Севастополь осенью. В эту пору еще стоят солнечные дни, но ветер уже не по-летнему свеж. На улицах малолюдно, и воздух пахнет дымом костров — это горожане жгут опавшие листья. В эти дни сладок поток вездесущих туристов и на херсонесском городище. Не знаю почему, но я всегда испытываю необъяснимое чувство тревоги, бродя один по останкам Херсонеса. Может быть, это оттого, что в моем воображении этот город все еще полон жизни, что над любыми руинами всегда, вероятно, остается какая-то аура былого… Всякий раз, бродя меж остовов домов и улиц, я неизменно прихожу к пещере Парфенос. Найти ее совсем не трудно, ибо она расположена в самом центре древнего раскопа. Сколько тайн хранит этот глубокий каменный колодец! Сколько удивительных и невероятных историй могли бы поведать стены пещеры, если бы могли говорить. Увы, вечные камни немы. Местные археологи полагают, что именно в этой пещере мог скрываться от преследования язычников первый херсонесский епископ святой Василий. Но ведь пещера существовала и многим ранее!
Это вполне могло быть, потому что над пещерой ко времени пребывания в Херсонесе Василия был выстроен дом, а сама пещера использовалась как катакомбная церковь.
К тому же, как мы знаем, случайных названий не бывает. Так почему же именно эту пещеру со стародавних времен именуют Парфенос? Впрочем, есть предание, что когда-то, еще задолго до основания Херсонеса, в этой пещере жила некая нимфа.
Может, это именно она позднее воплотилась в образ божественной Девы?
Знаю, что ничего не смогу найти и выяснить, но все равно спускаюсь в мрачный зев Парфеноса. Ступени внезапно обрываются, и приходится прыгать. Недавно прошел дождь, а потому на дне грязь и лужи. У вырубленного в скале алтаря кто-то поставил свечу. Она еще догорает. Сажусь на один из камней. Видно, как в небе проносятся облака. Быть может, так же как и я, смотрела когда-то на них и легендарная дева-нимфа, готовя себе жесткое ложе меж камней. Молчат камни. Молчит пещера, свято храня доверенную ей тайну. Да и стоит ли открывать ее людям? Зачем? Сколько их, суетных и крикливых, уже побывало в ней и подле нее? Где все они ныне? А она, Парфенос, стояла и будет стоять здесь всегда — до скончания веков.
У немецкого средневекового историка Вестфалена есть удивительное сообщение, мимо которого почему-то проходят наши отечественные историки. Может быть потому, что труды Вестфалена никогда не издавались на русском языке и вообще крайне мало известны нашим научным кругам. О чем же пишет немецкий средневековый ученый, чьи труды основывались на куда более древних и, увы, в большей мере уже навсегда утраченных для нас рукописях? Вестфален рассказывает о том, что у древних руссов есть область, где особо выше прочих издавле была почитаема богиня Диза-Дева, а главное святилище находилось далеко на юго-востоке, на берегу моря в некоем городе, именуемом «Девица-город»… Уж не древний ли Херсонес-Орс и его божество Деву имел в виду Вестфален? Но при чем тогда здесь древние руссы? Но может быть, имелись в виду времена, когда в Орсе проживали еще его легендарные правители? Если все было именно так, значит, культ Девы уходит своими корнями вообще в незапамятные времена… Значит, Дева вообще являлась древнерусским божеством, а тавры лишь хранили и берегли этот реликтовый культ севастопольской земли?
…Сколько времени пробыл я в знаменитой пещере, не знаю. Да и существует ли вообще оно здесь? Уже в вечерних сумерках, поднявшись наверх, оглядываюсь в последний раз на сказочную Парфенос, и в памяти внезапно всплывают бессмертные волошинские строки:
О, странник-человек!
Познай священный грот.
…
Из бездны хаоса, сквозь
Огненное море,
В Пещеры Времени влечет водоворот…
В херсонесском музее однажды я увидел монету с изображением удивительной по красоте девичьей головы. Черты девушки были столь совершенны, что и сегодня она, вне всяких сомнений, была бы эталоном красоты. Быть может, древний мастер изобразил на куске серебра свой женский идеал, но мне все же очень хочется, чтобы она была какой-нибудь местной девушкой, о красоте которой знал весь город и влюбленный в нее монетный мастер. Согласно надписи на монете изображена все та же неведомая Дева. Каждый раз, бывая в музее, я обязательно подхожу к красавице. Все та же изящная головка, все та же таинственная полуулыбка Моны Лизы. И внезапно мне начинает казаться, что губы юной херсонеситки вот-вот разомкнутся, и она, весело рассмеявшись, расскажет мне о том, чей лик она была когда-то избрана запечатлеть. Но молчит херсонесская дева — и двадцать три века между нами, как неодолимая пропасть разных времен и миров.
Богиня Дева. Изображение на монете.
Вспомним здесь наш недавний разговор о древнерусском боге Геракле-Зарянине, отце бога Руса. Возникает вопрос, а не закодировано ли в этом явно неслучайном единстве трех имен и место их общего обитания: любимейший герой херсонеситов Геракл, в единении с некой девой Зарей-Заряницей, явно русского происхождения, и, наконец, сын-бог Рус, то есть просто бог русских? Не есть ли это триединство, пусть косвенным, но все же доказательством того, что все они не только могли составлять некогда единый пантеон, но имеют давние и глубокие корни именно на земле нынешнего Севастополя.
Еще одна неразгаданная тайна Херсонеса — некое божество Херсонас. Кто это и что это, ученые не знают и по сей день. Есть мнение, что Херсонас — это какое-то местное божество, полубог-полугерой, который считался основателем города. На некоторых монетах он изображается в виде мужской головы с лирой, а на других в виде женской, но все с той же неизменной лирой. Кто же он был — мужчина или женщина? Почему рядом с ним лира? Ведь лира неизменный атрибут Аполлона! Так, может, Херсонас чем-то сродни этому олимпийскому богу? Ну а как тогда быть с женским изображением того же Херсонаса? Если мужчина Херсонас ассоциируется с Аполлоном, то дева Херсонас с Артемидой, Афродитой или с кем-то еще?
Впрочем, на этот счет у меня есть своя версия. По-моему мнению, и Дева и Херсонас достались в наследство херсонеситам от жителей древнего Орса-Корсуни. Херсонас, как мне кажется, это все тот же эллинизированный древнерусский Хоре — бог-основатель Орса. Кроме Орса жители Орса-Корсуни поклонялись еще и некой деве. Какое-то время херсонеситы путали Хорса с девой, изображая их в разном обличии. Но затем более близкой им стала Дева, в которой греки без труда нашли черты Артемиды. Хоре же в эллинизированном варианте постепенно стал Хорсонасом. Статус его при этом, однако, сильно понизился. Его пытались даже переделать в брата Артемиды Аполлона, для чего, видимо, и вооружили лирой. Но со временем любовь к Хорсу-Херсонасу у греков угасла окончательно, зато Дева, наоборот, стала наиболее любимой и почитаемой.
Да, в образе херсонесской Девы легко угадываются черты знаменитой олимпийской богини Артемиды. Артемида — в греческом эпосе — одна из самых главных богинь, дочь Зевса и богини Лето, сестра-близнец Аполлона. Артемида решительна и сурова, она истая защитница целомудрия, но в то же время истая поборница человеческих жертв. Все свое время Артемида неизменно проводила в лесах и горах, где строго следила за соблюдением обычаев, связанных с окружающей природой, строго карая нарушителей. Артемида имела и целый ряд прозвищ: Артемида Браврония, Артемида Ифигения, Артемида Ортия, Артемида Тавропола, Артемида Кинтия (Цинтия) и другие. Целый ряд мифов сближает Артемиду с богиней Луны Селеной. Уже многим позднее в римской мифологии Артемида отождествилась с Дианой, которой, в свою очередь, также нашлось место на гераклейской земле.
Изображение бога Херсонаса и Девы на монете. Херсонес. III в.
Но и здесь не все так просто! Ведь известно, что изначально Диана была богиней охоты у троянцев, что документально подтверждается в речи троянского жреца Колхаса, когда он советует грекам именно ей принести жертвы для получения победы! Кроме этого, именно Дианой называлась богиня охоты у современных и, видимо, близкородственным троянцам скифов и у их позднейших потомков славян. Многим позже греки также «завели» себе подобную богиню, назвав ее Артемидой. Однако затем последний царь Трои Эней перенес Диану в римский божественный пантеон. Здесь сразу же возникает закономерный вопрос: если «Илиаду» писал грек Гомер, то почему он не назвал греческую богиню греческим же именем? Ответ на это может быть только один: во время осады Трои таковой богини у греков попросту еще не существовало! Зато она была уже у древних троянцев. Так, может быть, херсонесская Дева и была изначально именно троянской Дианой, а только затем стала отождествляться с греческой Артемидой, чтобы по прошествии времени уже во второй раз снова превратиться в Диану, но уже не троянскую, а римскую? К тому же необходимо отметить, что древний Орс имел, скорее всего, весьма тесные политические и торговые контакты с Троей, ибо две морские столицы просто не могли не быть так или иначе связаны между собой.
Дошедшие до нас изображения Артемиды являют ее юной и стройной охотницей в коротком хитоне. Рядом с богиней почти всегда священная лань. В иных случаях, когда Артемида выступает как богиня Луны, она, наоборот, изображается в длинных одеждах, с факелом в руке и полумесяцем на голове. Херсонесскую Деву с Артемидой сближает их воинственность и непреклонность. Вот что об этом пишет римский историк Кирилл Александрийский: «Скифы, живущие на Таврическом Херсонесе, предавая закланию захваченных ими чужестранцев в честь туземной Артемиды, прибивали головы их к дверям храма…»
Интересно, что само имя Артемида по-гречески совершенно ничего не означает. Это и понятно, ведь Артемида, как и её брат-близнец Аполлон и их мать богиня Лето, уроженцы страны гипербореев. Основу имени Артемиды составляет корень «арт», который, как установил наш выдающийся исследователь языческой Руси академик Б. А. Рыбаков, полностью соответствует русскому корню «род». Рыбаков же отметил несомненное сходство между именами Артемиды и Рожаницы, одной из богинь древнерусского эпоса.
А вот мнение уже византийского историка X века н. э. Евстафия: «Древние свидетельствуют, что есть и северный народ тавры и Артемида Тавропола, названная так не только от народа тавров, но и от животного…» Возможно, неведомую Деву и звали Артемидой Таврополой? Впрочем, может быть, и просто Девой Таврополой, а уж Артемидой ее стали называть опять же в силу схожести приписываемых им божественных качеств?
На особую любовь Артемиды к Тавриде прямо или косвенно указывает целый ряд древнегреческих мифов. Именно туда она отсылает свою любимицу Ифигению. А вот небезынтересный диалог двух греческих богов Аполлона и Диониса, составленный на основе ранних мифов во II веке н. э. римским драматургом Лукианом Самосетским:
«…Аполлон: Мы похожи друг на друга и занимаемся одним и тем же: мы оба стреляем из лука. (Мы — это Аполлон и Артемида. — В. Ш.)
Дионис: Насчет лука, действительно, одно и то же, Аполлон, но разница в том, что Артемида убивает иностранцев в Скифии, а ты предсказываешь и лечишь больных.
Аполлон: Значит, ты думаешь, что сестре нравится пребывание у скифов? Да она уже готова, если только когда-нибудь приедет в Тавриду какой-нибудь эллин, отплыть с ним, до того ей отвратительна эта резня.
Дионис: Вот это хорошо с ее стороны…»
И еще один поразительный факт из древнегреческой мифологии. Согласно мифам мать Артемиды богиня Лето (чисто русское имя!) родила ее и брата-близнеца Аполлона не где-нибудь, а опять же именно в Гиперборее на неком священном острове Астерия. Уж не на Буяне-Тавриде ли, во владениях древних русов?
Так, может быть, наша таинственная Дева — это уже хорошо известная нам Артемида? Но не будем торопиться с выводами!
Теперь настала пора обратиться к любимице Артемиды Ифигении. Кто она такая и откуда?
Ифигения, Орест и Пилад в Тавриде. Рисунок А. Кауфман. 1803 г.
Согласно древнегреческим мифам Ифигения была невестой знаменитого Ахилла и дочерью предводителя похода на Трою царя Микен Агамемнона. Легенда гласит, что разгневанная на Агамемнона богиня Артемида задержала в гавани Авлиде спешившую к Трое флотилию греков. Она требовала дань — жизнь дочери Агамемнона. Тот вынужден был согласиться на эту жертву. По приказу отца Ифигения прибыла в Авлиду, но Артемида внезапно смилостивилась, и обреченная на смерть девушка была в самый последний момент заменена прямо на алтаре священной ланью, которая и была заколота. Сама же Ифигения была чудесным образом перенесена в Тавриду. Там ей предстояло стать жрицей в святилище самой Артемиды и жить среди древнейших жителей севастопольской земли. Ифигения должна была исполнять страшный обряд — приносить в жертву Артемиде всех, кто оказывался в плену у тавров. Спасенная от смерти должна была убивать иных.
…Много ценного металла
Скрыто в храмах городов.
Ифигения устала от палаческих трудов,
И наморщен лоб мой низкий,
И сияет светлый щит,
И под нами Понт Эвксинский —
Море Черное шумит…
В своей драме «Ифигения в Тавриде» Еврипид говорит устами своей главной героини:
И через блеск эфирный к берегам
Унесена Тавриды я. А в этой
Стране над варварами, варвар сам,
Царит Фоант.
Он в этом храме жрицею меня
Поставил Артемиды; с той поры
Обряды здесь в усладу ей, себе же
По имени лишь светлые, я правлю.
Печальный труд… Из старины обычай
Меж таврами ведется и теперь:
Коль эллин здесь появится, богине
Его готовить в жертву я должна…
Спустя некоторое время в Тавриду прибывает с целью кражи деревянного кумира Артемиды брат Ифигении Орест и его верный друг Палад. Тавры хватают неудачливых похитителей. Обоим грозит неминуемая смерть, но Ифигения узнает брата. Она освобождает их, помогает похитить священную статую и вместе с друзьями бежит на родину.
Царь тавров Фоант преследует беглецов. Но тщетно. Перед преследователями появилась богиня Афина со словами:
Куда, куда направил ты стопы,
О царь Фоант? Внемли словам Афины!
Останови погоню, прекрати
Твоих дружин поток необоримый.
Вещаниям покорный Аполлона
Орест сюда явился: должен он
Эриний гнев умилостивить, а Аргос
Вернуть сестру и в край любимый мой
Кумир святой доставить Артемиды…
Почему сама покровительница тавров Артемида не вмешалась в ход событий, которые имели к ней самое непосредственное отношение, непонятно, но богобоязненному Фоанту было вполне достаточно и окрика Афины, царь отвечал ей:
Владычица Афина, речи божьей
Коль человек, внимая, не покорен, —
Безумец он. Нет, на Ореста я
За статую, им взятую, и жрицу,
Его сестру, уж гнева не держу.
Прилично ль против богов могучих
Бороться мне? Пускай в страну твою
Они плывут с кумиром, и пусть счастье
Венчает в ней богини новый храм…
«Избавившись от преследования, беглецы благополучно вернулись в Грецию. Там Ифигения стала жрицей в храме Артемиды, но уже больше человеческими жертвоприношениями не занималась. Интересно, что Еврипид в своей драме представил Ифигению не божеством, а обычной девушкой. Миф об Ифигении Таврической вообще был одним из самых любимых у древних греков. Эти мотивы легли в основу „Илиады“ Гомера. Две трагедии „Ифигения в Авлиде“ и „Ифигения в Тавриде“ увидели свет в античное время.
Затем появились „Ифигения“ и „Ифигения в Тавриде“ Гёте, и, наконец, композитор Глюк в музыкальных сочинениях „Ифигения в Авлиде“ и „Ифигения в Тавриде“ также увековечил этот образ. К Ифигении обращались Гауптман и Фейербах, Ван Дейк и Скарлатти, Серов и даже Леся Украинка…
Когда-то великий русский философ Владимир Соловьев сделал неожиданное открытие. В знаменитом „Гамлете“ Шекспира он усмотрел явные мотивы мифа об Ифигении и Оресте. Вот что пишет Соловьев, называя сам миф „Орестией“: „Мало замечают обыкновенно, что сюжет „Гамлета“ есть лишь обновленный сюжет древней Орестии. У Ореста, как и у Гамлета, благородный отец убит родственным злодеем при главном участии собственной жены убитого, матери Ореста. Но тут само положение создает трагедию независимо от индивидуальности героя. Смирение и прощение врагов вовсе невозможны для Ореста — такого понятия не существовало в его время…“
Но в сюжетах есть и существенная разница. Безусловно, прекрасно знавший древнегреческую мифологию Шекспир изменил характеры своих героев, сообразуясь с духом времени. Бедному Гамлету было куда страшнее, чем его предшественнику Оресту, хотя ситуация, в которой оказался последний, была более опасной. Трагедия Гамлета состояла в том, что с ним рядом не было столь преданного и решительного друга, как Пилад у Ореста, да и Офелия явно не обладала отчаянной храбростью сестры Ореста Ифигении. Возможно, поэтому и финал этих двух драм получился совершенно различным: исполнивший свой сыновий долг, но павший Гамлет, и счастливый победитель всех своих врагов Орест.
Как увлекательно развязывать пусть даже самые маленькие узелки вековечных тайн, когда внезапно для себя ты оказываешься на пороге какой-то новой загадки, чуть-чуть приоткрытой тебе свыше за долгий труд и упорство! Ведь казалось, кто бы мог подумать, что Шекспир изучал историю Тавриды и она, эта история, послужила основой для одной из его великих трагедий. И как заманчива мысль, что сюжет бессмертного шекспировского „Гамлета“ был впервые проигран именно на скалах нынешнего мыса Фиолент! Что же касается бедной Офелии, то она не обладала и малой частью решительности и смелости мифической Ифигении.
Впрочем, история донесла до нас и куда более прозаическую и земную историю жизни девушки с именем Ифигения. Братья Иоанн и Исаакий Цецы в своем объяснении к древнегреческой трагедии „Касандра“ в XII веке писали, ссылаясь на древние источники, следующее: „…Ифигения, спасшись, бежит в Скифию, становится жрицей Артемиды и убивает всех прибывших туда эллинов. Некоторые писатели… называют эту Ифигению дочерью не Агамемнона, а Тезея, рожденной от Елены и удочеренной Клитемнестрой, и утверждают, что от Хрисовой (?) дочери Астиномы и Агамемнона родились дети Хрис и названная Ифигения. После разрушения Илиона, во время обратного плавания эллинов, Хрис умер в так называемом Хрисополе, на Эвксинском Понте, а сестру его, Ифигению, тавроскифы взяли в плен и сделали жрицею Артемиды, то есть Луны…“
Впрочем, ряд мифов рисует иное продолжение судьбы Ифигении. В этом варианте Ифигения после оказания помощи брату вновь, по воле Артемиды, была перенесена, но на этот раз на остров Блаженных, где встретилась со спасенным от смерти своим женихом Ахиллом. Там, прожив долгую и счастливую жизнь, они и умерли.
Однако, несмотря на то, что подавляющее большинство древнегреческих источников четко различают Артемиду и Ифигению, ряд мифов отождествляют их как одно и то же лицо…
Теперь нам нелишне, будет вспомнить опального римского поэта Овидия. Находясь в ссылке на берегу Черного моря, он писал своим почитателям поэтические послания, которые так и назывались — „Письма с Понта“. Как известно, Овидий был не только великим поэтом, но и талантливым историком. Дотошно исследуя темы своих сочинений, он всегда стремился добиться максимальной правдивости и достоверности. Но чем нам может помочь Овидий? Оказывается, может! В одном из своих писем поэт повествует об истории Ифигении и Ореста. При этом он подробнейшим образом описывает храм, где служила свою страшную службу невольная жрица. Последуем за Овидием. Может, и поэт, и описанный им храм хоть немного помогут нам в ответе на вопрос: является ли Ифигения загадочной херсонесской Девой? Так что же пишет нам сквозь века великий римлянин:
Место в Скифии есть, что зовется издревле Тавридой…
Там и по нынешний день есть храм, и четырежды десять
К мощным колоннам его в гору ступени ведут.
Здесь, повествует молва, небесный кумир находился;
Цело подножье его, хоть и пустое стоит.
Камень алтарный, что был по природе своей белоснежным,
Красным от крови людей сделался, цвет изменив.
Женщина правит обряд, не знавшая факелов брачных;
Выше скифских подруг знатностью рода она.
Нашими предками был такой установлен обычай:
Должен был каждый пришелец пасть под девичьим ножом.
Итак, что же нам сообщает Овидий? Оказывается, весьма и весьма немало! Самое главное это то, что поэт однозначно говорит о существовании храма Артемиды, кроме этого, он рассказывает и о некоторых деталях, которые придумывать было бы, казалось, совершенно незачем. Прежде всего, это то, что ко времени Овидия уцелел лишь фундамент былого строения. Овидий называет его подножием. Кроме этого, поэт называет точное число ступеней и почерневший от крови и времени каменный алтарь. При этом создается впечатление, что Овидий ведет рассказ не с чьих-то слов, а говорит об увиденном им самим.
Овидий в Тавриде. Художник Э. Делакруа. 1859 г.
Историк и драматург описывает храм еще в эпоху его величия. Оставил описание храма Девы и знаменитый Еврипид. Он обращает внимание на следующие вещи: перед храмом стоит алтарь, обагренный жертвенной кровью, рядом свалены в кучу воинские доспехи жертв, священный участок храма обнесен высокими стенами и к нему ведет лестница. Упоминает Еврепид так называемые триглифы и иные эллинские архитектурные детали. Пишет он и о том, что „…золотом блещет карниз над лесом могучих колонн“, и об „обитой тяжелой медью двери“. Однако именно эти многочисленные детали храма Девы вызывают сомнения в подлинном существовании легендарного храма. Вот точка зрения известного крымского историка Э. Б. Петровой: „Именно такие храмы возводили греки у себя на родине еще в VII–VI веках до н. э., то есть в то время, когда ими было основано большинство колоний в Северном Понте. Не могли ли дикие тавры, столь сурово обращавшиеся с греками и упорно не желавшие контактировать с ними, построить подобный храм? Очень сомнительно. Кроме того, по словам Еврипида, внутри храма находилась деревянная статуя Артемиды. Ученым хорошо известно, что в древние времена, еще до колонизации Северного Причерноморья, у греков в храмах стояли деревянные статуи богов. Их называли ксоанами („обтесанными“) и считали, что они упали с неба (вспомним „небесный кумир“ у Овидия!). Позже такие статуи постепенно были заменены на каменные и бронзовые. Таким образом, храм, описанный древними авторами, имел чисто греческий облик, а таковые не строили ни тавры, ни любые другие варвары. Их храмы и жертвенники совершенно иного типа. Тавры не могли возвести храм, характерный для греческой архитектуры, еще и потому, что они просто не владели столь высокой техникой строительного дела. Ведь это были довольно отсталые по уровню развития племена. По Геродоту, жили они разбоем и войной и были настолько жестоки с захваченными в плен чужеземцами, что никого не оставляли в живых. Об этом сомнительном утверждении мы уже говорили выше.
…Учитывая все сказанное, не должны ли мы считать историю с таврским святилищем на крутом утесе, имевшим облик эллинского храма, просто выдумкой? Вероятнее всего, Еврипид знал, как выглядели ранние эллинские храмы, но, вполне возможно, не имел представления об облике святилищ других народов, тем более тавров, которых никогда не видел и очень мало о них слышал. Но поэт знал, что жертвы обязательно приносят на алтари храмов. Об обычае тавров убивать военнопленных-чужеземцев он, конечно, тоже знал (хотя бы из труда Геродота). Вот и приписал этому дикому племени умение строить храмы, да еще и вполне цивилизованные“.
Почему же у тавров не могло быть столь совершенного храма? Почему мы считаем, что Еврипид и Овидий занимались обманом, хотя вся их деятельность говорит как раз обратное. Ведь даже если тавры и в самом деле не владели строительным мастерством столь искусно, как греки, то и при этом могло быть немало вариантов создания храма Девы. Например, какая-то группа греков-переселенцев могла построить его для своих нужд, затем тавры вполне могли его отбить. Храм могли выстроить и мастера, владевшие секретами греческого строительного мастерства. И, наконец, возможно предположить, что храм Девы достался таврам в „наследство“ еще от древних руссов, живших ранее в солнечном городе Орсе-Корсуни. Ну а к тому, почему Овидий назвал статую девы „небесным кумиром“, мы еще скоро вернемся.
А вот мнение историка Т. М. Фадеевой: „Романтическими поисками храма Девы, где Ифигения несла свое печальное служение жестокой богине и откуда была похищена ее статуя, отдали дань многие русские и иностранные исследователи. Археологические поиски продолжаются и по сей день: исследователи вновь и вновь обращаются к сообщениям античных авторов, стремясь выделить в причудливом переплетении мифов и легенд подлинные исторические и географические сведения. Однако сегодня приходится принимать во внимание следующие соображения. Во-первых, храм, столь красноречиво описанный Овидием и неоднократно изображавшийся на античных вазах и барельефах, был, по-видимому, воздвигнут греками в Херсонесе или поблизости; здесь чтили божество, в котором синкретически слились черты местной Девы и греческой Артемиды. Что касается тавров, то, по-видимому, у них были не храмы, а святилища; скорее всего, они представляли собой жертвенники на крутых утесах“.
Мраморная балка.
Не так давно археологами неподалеку от нынешнего севастопольского пригорода Балаклавы в районе Мраморной балки было обнаружено странное скопление древних поселений и дорог. После изучения местности был сделан вывод, что здесь видимо некогда, находился какой-то важный объект. По мнению археолога Г. М. Николаенко, именно здесь, в верховьях Мраморной балки, располагался легендарный храм Таврической богини. Именно из Мраморной балки и сейчас открывается прекрасный вид на море, а рядом с балкой возвышается и скала с остатками какого-то древнего сооружения. Николаенко пишет весьма возвышенно: „План этого здания может быть только планом храма, ведь там не видно ни колодца, ни близко стоящих зданий, ничего, что могло бы отличать жилой дом. О, достойные уважения камни, как вы изъедены временем! Как часто я пытался проникнуть в тайны ваших руин на скудном мху и бедных цветочках, которые на вас растут, не находя ни мрамора, ни алтарей, ни статуй, чтобы подтвердить вашу былую славу! Никакая другая точка Херсонеса не была неоспоримой, кроме именно этой, приспособленной к служению таврийской богини. Это единственное место, где море становится доступным. Только отсюда жестокие тавры могли спешить на помощь терпящим кораблекрушение, чтобы затем принести их в жертву, и что за зрелище открывалось на этой скале, когда весь многочисленный народ, собиравшийся на соседних скалах, как на скамьях в амфитеатре, мог следить за жертвенными торжествами и видеть, как его жертвы бросают в пропасть. Если храм таврийской богини был не здесь, то я не знаю, куда бы я его поместил“.
Среди мифов древних русов, как мы уже знаем, существует удивительный миф о кентавре по имени Кентаврас, строящем храм Солнца (Орса) на острове Буян у камня Алатырь. Так, может быть, речь здесь идет все о том же храме, где в свое время служила Ифигения? Что же касается священного камня Алатырь, то вполне возможно, что именно он исполнял роль алтаря. Может быть, именно от этого камня Алатыря впоследствии произошло и само название — алтарь. А вот описание храма Солнца, согласно древнерусским мифам:
Был построен храм на семи верстах,
На восьмидесяти возведен столбах —
Высоко-высоко в поднебесии.
А вокруг храма посажен Ирийский сад,
Огорожен тыном серебряным,
И на всех столбах стоят свечки,
Что вовеки не угасают. Был тот храм длиной
Шестьдесят локтей, в поперечину — двадцать
И тридцать — ввысь. Были в храме окна решетчатые,
Были двери в храме чеканные. Был внутри он обложен золотом
И каменьями драгоценными.
И двенадцать дверей и двенадцать окон
Были камнями изукрашены: сердоликом, топазом и изумрудом,
Сапфиром и ясписом; гиацинтом, агатом и аметистом;
Хризолитом, бериллом и ониксом. Оживали на стенах храма
Птицы каменные и звери, поднимались к небу деревья,
Травы вились, цветы цвели…
Не правда ли, описание храма в древнерусском мифе вполне соответствует его описанию у Овидия? Неужели еще одно совпадение?
Итак, храм Девы, вымысел или правда? Одни, отчаявшись его найти, уже давно объявили храм красивой легендой, другие, более упорные, не сдаются и каждый год уходят в новые и новые экспедиции на поиски обиталища Девы. Даже Пушкин, побывав на мысе Фиолент в 1820 году, посвятил несколько часов поиску легендарного храма Девы, а ничего не найдя, написал строки, которые могут и сегодня служить девизом тем, кто не утратил веры в то, что рано или поздно, но храм будет найден:
К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья.
Однако пока все поиски напрасны. Но отчаиваться не стоит, ведь известно, что земля всегда очень неохотно расстается со своими тайнами.
К тому же храм Артемиды-Ифигении-Девы — это далеко не самое светлое место, ведь именно там на протяжении многих столетий свершались обряды человеческих жертвоприношений. Вспомним, что большинство первых церквей и базилик христиане старались сооружать именно на местах бывших языческих капищ. Почему? Да для того, чтобы изгнать из этих мест силы зла, чтобы отмаливать все плохое и восстановить в этих местах своеобразный баланс духовных начал. Так строили храмы в Италии и Греции, Византии и на Руси, так строили их и в Херсонесе. Так, может, и расположенный ныне на мысе Фиолент, и действующий до сих пор тысячелетний Георгиевский монастырь возник не просто так, а именно на месте древнего кумира? Может, именно монахи этой седой обители все десять веков отмаливают бывшее некогда в погребенном под фундаментом православного монастыря языческом храме зло? Возможно, именно поэтому не торопится севастопольская земля вернуть людям руины храма Девы. Просто еще не все зло вымолено и еще не пришел день и настал час, когда храм Девы может явиться нам…
Не кривя душой, скажу, что более красивого места, чем Фиолент, я никогда и нигде не видел. Потрясающий вид скалистых берегов и удивительной прозрачности море, головокружительной красоты пляжи и головокружительные обрывы, буйная зелень, спускающаяся к морю, и фантастические скалы-острова — все это, увиденное в один миг, не может оставить равнодушным никого.
И на каждом шагу напоминание о Деве. Вот балка Дианы, по которой струится вниз священный родник. Вот неповторимая по красоте Девичья скала, с которой, согласно легенде, бросилась, разлученная с любимым, девушка. Тут же и грот Дианы. А над всем этим нависает громада величественного каменного мыса.
Когда-то в античные времена мыс именовался Партениумом или Парфеносом, т. е. Девичьим. В христианское Средневековье — мысом святого Георгия. Ныне его зовут Фиолентом. Одни специалисты говорят, что Феоленд означает — „Божья страна“, другие, именуя его по-татарски Филек-бурун, переводят на русский как Тигровый мыс. Оба перевода имеют над собой достаточно веские основания. „Божьей страной“ мыс могли назвать хотя бы потому, что рядом с ним располагается самый старый на Руси тысячелетний монастырь. Ну а как быть с тиграми, ведь в Крыму их никогда не было? Предполагают, что упоминание о полосатом хищнике связано, скорее всего, с тем, что желтоватый известняк и темный трахит, составляющие основу мыса, чередуясь, издали на самом деле напоминают гигантскую тигровую шкуру.
А какие поэтичные названия являют окрестности мыса посетившему Фиолент: Святой мыс, Мраморная балка, пляж Александриады и грот Дианы. Фиолент сегодня — это „терра инкогнита“ поэтов и художников. И я верю, что пройдет совсем немного времени, и название мыса будет звучать столь же весомо и значимо, как Переделкино и Коктебель. Фиолент — будущая Мекка российской творческой элиты, ибо первым оценил его могучую красоту великий Пушкин… Именно Пушкин, побывав здесь, прекрасно почувствовал реальность здешних мифических мест, понял незримую связь времен. В письме своему другу барону А. А. Дельвигу он писал: „Я объехал полуденный берег… Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я баснословные развалины храма Дианы. Видно, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере, тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они. „К чему холодные“ и проч.“.
Еще одна загадка Девы — амазонки. Да, да, те самые амазонки, поисками которых вот уже сколько столетий занимаются как профессиональные историки, так и бесчисленные любители. Их ищут буквально по всему миру, но то, что они были на севастопольской земле, не подлежит сомнению.
В свое время известный исследователь древности профессор М. И. Ростовцев первым связал предания о Деве с преданиями о живших в Приазовье племенах меотов, синдов и савроматов. У древних савроматов, живших некогда к востоку от Дона, — по рассказам греческих путешественников, — девушки обучались военному делу наравне с юношами и даже не имели права выходить замуж, пока не убьют хотя бы одного врага. Сохранилось даже общее название этих племен, где явно царил матриархат, — „женоуправляемые“.
Легенды, относящиеся к берегам Северного Черноморья и Тавриды, дали жизнь многочисленным вариантам сюжетов греческой вазописи, изображающих: борьбу амазонок с грифами, битвы греков с амазонками и т. д. При этом одеты амазонки явно по-скифски в мужской костюм с пришитыми к нему золотыми бляшками и островерхий колпак с длинными наушниками. Многим позднее такой колпак назовут фригийским — по названию одной из местностей в Малой Азии. В нем будут щеголять французские якобинцы, а позднее он украсит голову Марианны (тоже девы!), символизирующей Французскую республику. Вне всяких сомнений, что многие реалистические подробности, воспроизводимые мастерами-вазописцами, несомненно, опирались не только на легенды, но и на конкретные наблюдения племен, где женщины владели оружием наравне с мужчинами.
Выше мы уже говорили о жившей в 3–2 тысячелетиях до н. э. царицы амазонок Мирине (имя весьма схоже с современным русским именем Марина!). Легендарная Мирина воевала с атлантами и матриархальными племенами горгонянок. Она же построила и город Солнца Херсонис. Так, может, амазонка Мирина тоже имеет какое-то отношение к нашей загадочной Деве?
Согласно мифам изначально амазонки (или савроматские племена, где господствовал матриархат) обитали на южном берегу Понта, но затем, теснимые иными племенами, оказались на его северных берегах. Как и тавры, савроматы не раз сражались с греками. Последних, видимо, более всего поражали савроматские женщины, становившиеся вместе с мужчинами в боевой строй.
Что касается легендарных амазонок, то про них рассказывали всякие небылицы: что они выжигают себе для лучшей стрельбы из лука одну грудь, что отвергают хлеб, поедая вместо него черепах, змей и ящериц, что убивают рожденных мальчиков и т. д.
Амазонка. Антропологическая реконструкция М. М. Герасимова.
О пребывании амазонок в Меотиде (на берегу Азовского моря) писал еще Еврипид в своей трагедии „Геракл“:
Через бездну Эвксина к берегам Меотиды,
В многоводные степи, на полки амазонок
Много витязей славных за собой он увлек.
Там в безумной охоте он у варварской девы,
У Ареевой дщери, златокованный пояс
В поединке отбил.
Как раз на берегах Азовского моря обитали сарматские племена, где женщины играли первостепенную роль. Да и божества там тоже имели женское начало, например, женское божество плодородия. Освоившись в Приазовье, сарматы вскоре дошли и до скалистых берегов Тавриды. Сохранился рассказ римского историка Полиена о сарматской царице Амаге, которая „сама расставляла гарнизоны в своей стране, отражала набеги врагов и помогала обижаемым соседям“. Во время одной из войн Херсонеса со скифами Амага во главе отряда конных воинов внезапно атаковала скифов с тыла, убила их царя и спасла Херсонес. Быть может, образ Амаги — это лишь легенда, а может, предания донесли до римского историка отголоски каких-то более древних событий, которые могли происходить даже до появления Херсонеса в предполагаемом нами Хрисополе или даже в протодревнем Орсе-Курсуни.
Нелишне будет вспомнить и то, что согласно греческим мифам высшим своим божеством амазонки почитали уже знакомую нам Артемиду, воительницу и охотницу.
А вот утверждение почитаемого в научной среде Диодора Сицилийского. В своем главном труде „Библиотека“ он сообщает, что амазонки, жившие первоначально в Приазовье, двинулись дальше на юг и в своем движении достигли Тавриды, где на берегу основали святилища Ареса и Артемиды-Таврополы. Диодор Сицилийский указывает на возможность происхождения культа Девы от посетивших севастопольскую землю амазонок. Куда же двинулись бесстрашные воительницы дальше? Сарматы, как известно, осели в причерноморских степях. Что ж, амазонки — это еще одна нераскрытая тайна Гераклеи!
Собирая по крупицам сведения о богине Деве, пытаясь найти нужное мне звено в разрозненных мифах, я после долгих месяцев поисков сразу с нескольких сторон вышел на почти неопровержимое сочетание Дева-Космос. Тогда мне казалось, что я собрал все, что только было возможно. Но все же интуитивно меня интересовал еще один, ударный, завершающий аккорд — образ Девы в славянской языческой мифологии. Я искал ее всюду, чувствуя, что она непременно не только должна существовать, но и быть напрямую связанной с моей херсонесской молчальницей. Однако ее не было нигде. Мифологические словари упорно молчали. Были: Денницы и Дивы, Живы и Зарницы, Лады, Берегини и Мокошь. Но Девы не было! Была в скифско-ведической мифологии яростная богиня огня Агни, но Девы не было.
В один из душных июньских дней я отправился в Союз писателей на Комсомольский проспект оформлять какие-то бумаги по этому поводу. Сделав дела, уже на выходе, сам не зная почему, я внезапно завернул к маленькому писательскому книжному киоску. Взгляд привычно скользнул по пестрому прилавку и сразу же остановился на скромной зеленой обложке. На ней значилось: В. Н. Демин. Тайны русского народа. Взяв книгу, я наугад раскрыл ее и сразу же обмер… Я нашел то, что уже совсем было отчаялся найти! Я нашел славянскую Деву и не только ее! Нежданная, как подарок судьбы, находка превзошла все мои самые смелые мечты.
Итак, что же поведал мне один из следопытов истоков нашего народа, доктор философских наук В. Н. Демин? Ученый считает, что такие древнерусские боги, как „Дый“ (упоминается в „Хождении Богородицы по мукам“) и Див из „Слова о полку Игореве“, этимологически восходят к имени древнеиндийского Бога неба Дьяуста (dyaus — на санкрите это „день“ или „сияющее дневное небо“).
В древнерусских мифологических сказаниях большую роль играла такая ипостась светлого Дня, как утренняя заря (и звезда — одновременно), Денница. Известно также понимание Денницы и как падающей звезды. В дошедшем до нас сборнике XV века „О земном устроении“ имеется глава „О денницах“, где рассказывается о падающих звездах, представленных как обломки небесного огня. Ряд ученых считает, что образ Денницы характеризует собой космическое животворящее начало, заключенное в свете, олицетворением которого выступает брачная пара День и Денница (Свет околоземный и Свет космический). Если восходить к древнерусским верованиям, то все космические явления (включая землю, воду, небо, огонь) можно представить как самозарождающиеся из света. Историк В. И. Иванов считал Денницу мифологическим существом мужского рода и отождествлял его с христианским и дохристианским Люцифером — одним из ипостасей Дьявола, однако дословно означавшем „Носитель света“. По Иванову, Денница — это прежде всего фосфорически светящийся дух — первомятежник, внушающий человеку гордую мечту богоравного бытия; это тот самый „печальный демон — дух изгнанья“, который „сиял“ Лермонтову „волшебно-сладкой красотою“ в его поэзии.
В. Демин в „Тайнах русского народа“ пишет: „В русском мировоззрении почитание женского космического начала в форме Девы имеет длительную историю: от сказочных Птицедев до Пречистой Девы — светлого и светоносного Божества, впоследствии растворенного в культе Богородицы — хранительницы и покровительницы Руси, избравшей Россию своим последним домом. Имя Дева не могло не быть в центре мифологического и религиозного притяжения хотя бы потому, что оно — одно из древнейших и важнейших понятий индоевропейской культуры. Как известно, в санскрите deva означает „Бог“, „жрец“; „владыка“, „царь“, а также: „небесный“, „божественный“. Соответственно devi — это „Богиня““.
Отголоски такого небесно-божественного смысла сохранились в однокоренных словах и словосочетаниях „диво“, „диво дивное“. Див — одно из древнерусских мифологических существ, действует как персонаж в „Слове о полку Игореве“, предупреждая русских воинов об опасности и одновременно предрекая беду. Кроме того, в древнерусской мифологии было известно женское божество — Дива. Итак, Дева в широком смысле — великий охранительный и вдохновляющий символ русского народа. В древнерусском миропредставлении, в соответствии с индоевропейской традицией, Пречистая Дева — воплощение вселенского и солнечного света одновременно: „И являлось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд“» (Откровение святого Иоанна Богослова).
Итак, все совпало в точности. Как и Херсонесская Дева, русская Дева тоже являла собой единение Земли и Космоса посредством света. Конечно, размышляя далее, можно задаться вопросом: кто из них первичен? Распространялся ли культ русской Девы от древнего Орса, или, наоборот, именно в древнейшей из русских столиц был на протяжении долгих тысячелетий храним, и оберегаем божественный общерусский образ, которому поклонялись их пращуры далеко на Севере?
Как знать, может, когда-нибудь нам удастся ответить и на этот далеко не простой вопрос…
А вот еще одни небезынтересные рассуждения доктора философских наук В. Демина: «Северные былины, а точнее — старины, содержат множество намеков на незапамятные времена. Многие из этих намеков перекочевали из древнейших устных преданий, передававшихся из уст в уста и постепенно переиначившихся на новый лад. Так, несомненно, древнейшего происхождения в былине о Соловье Будимировиче повторяющийся во многих других текстах известный закодированный рефрен космического содержания.
Чудо в тереме показалося:
На небе солнце — в тереме солнце,
На небе месяц — в тереме месяц,
На небе звезды — в тереме звезды,
На небе заря — в тереме заря
И вся красота поднебесная.
Говоря современным языком, описанное больше напоминает обсерваторию или планетарий, чем русский терем. Известен и прозаический вариант описания „чуда в тереме“. Самая ранняя, „доафанасьевская“ публикация популярной русской сказки „Семь Симеонов“ в сборнике, изданном в 1841 году И. П. Сахаровым, содержит драгоценные подробности, отсутствующие в других записях. В воображении читателя воспроизводится все тот же необыкновенный терем в тридевятом царстве, куда попадают братья, переплыв Окиян-море глубокое: „Как и тот терем изукрашенный был красоты несказанныя: внутри его, терема изукрашенного, ходит красно солнышко, словно на небе. Красно солнышко зайдет, молодой месяц по терему похаживает, золоты рога на все стороны покладывает. Часты звезды изнасены по стенам, словно маков цвет. А построен тот терем изукрашенный на семи верстах с половиною; а высота того терема несказанная. Кругом того терема реки текут, молоком изнаполненные, сытой медовой подслащенные. По всем по тем по рекам мостички хрустальные, словно жар горят. Кругом терема стоят зелены сады, а в зеленых садах поют птицы райские песни царские… В том ли тереме все окошечки белостекольчаты, все дверцы чиста серебра. Как и на тереме — то крышечка чиста серебра со маковкой золотной, а во той ли маковке золотной лежит дорог рыбий зуб. От красна крылечка белостекольчата лежат ковры самотканные, а по тем коврам самотканным ходит молода княжна, Елена Прекрасная“».
Надо к Елене Прекрасной присмотреться более внимательно. Она — героиня не одних только древнегреческих легенд, но и русских сказок, куда попала вовсе не потому, что русские сказители слышали о Гомере, а потому, что и у «Илиады», и у русского фольклора, возможно, был один единый источник. Дочь Леды и Зевса, явившегося к ней в образе Лебедя — носителя древнего доиндоевропейского тотема, виновница Троянской войны, вылупилась из яйца, снесенного матерью.
Уже одно это свидетельствует о доэллинском происхождении образа Леды и ее детей, ведь по древнейшим космогоническим представлениям считалось, что все живое появилось из яйца (отсюда в конечном счете и популярная латинская поговорка ad ovo — «от яйца», то есть «с самого начала»).
…По-разному освещают различные источники и последующую судьбу Елены Прекрасной. У античных авторов можно узнать, что после смерти Елена соединилась душой с Ахиллом, и произошло это где-то в Скифских пределах, куда переселилась душа героя.
Елена Прекрасная. Деталь греческого кратера. V в. до н. э.
Место посмертной жизни главных героев «Илиады» — остров Левка, что означает «Белый».
Это, по разъяснению комментаторов, — один из островов Блаженных, где, как известно, обитали титаны и царил «золотой век».
И все же почему Елену творцы греческой мифологии упорно отсылают в края Тавриды?
Возможно ли предположить, что Елена Прекрасная и есть наша Дева? Ведь здесь совпадают как минимум три позиции.
Во-первых, и Дева, и Елена, как мы выяснили, имеют самое непосредственное отношение как к древним грекам, так и к древним руссам. Во-вторых, ряд мифов связывают кончину Елены с вознесением ее на небо, что также совпадает с космической сущностью херсонесской Девы. В-третьих, вовсе не случайным кажется мне и отождествление Елены именно с Тавридой, где обитала наша Дева. Да и возможное удаление Елены в пещеру Парфенос тоже можно объяснить. Ведь именно из-за нее началась, по существу, настоящая «мировая война древнего человечества», когда выступил друг против друга почти весь тогдашний цивилизованный мир. Именно осознание своей огромной вины, пусть даже и невольной, за происшедшее могло заставить Елену в конце концов искать уединения в отдаленном священном месте и служить там единению Неба и Земли. А уж знания у нее в этой области были! Елена дружила со многими богами, а знали ее и вовсе все без исключения небожители древнего мира! К тому же целый ряд древнегреческих мифов именует Елену как мать… Ифигении!
О Елене, как о жительнице Орса, говорят нам и древнерусские предания. В сказках о Кощее присутствует все та же Елена Прекрасная, которая является царицей и живет за степью, у берега «огнянного моря», в «подсолнечном» государстве. Адрес проживания Елены указан весьма точно. Что касается степи, то для жителей северорусских лесов она, действительно, жила за степью. «Огнянное море» — то, несомненно, Черное море. Учеными уже доказано, что при сильных землетрясениях, когда из его глубин выходит наверх большое количество сероводорода, оно действительно может гореть. Ну а «подсолнечное государство», разумеется, не что иное, как Солнечный город Орс. Весьма красноречив и социальный статус Елены, она не кто-нибудь, а царица! Да и сам факт того, что память о Деве из Орса навсегда осталась в памяти русского народа, говорит о многом и прежде всего о том, что красота и самой Девы и ее города вызывали восхищение наших далеких предков. Кроме этого, в сказках она не считается иноземкой, а это значит, что и Елена и ее «подсолнечное царство» были русскими!
К слову сказать, и для херсонесских девушек образ Девы-защитницы не был чем-то абстрактным. Они боготворили ее и мечтали быть достойными ее внимания. История донесла до нас и события, связанные с херсонесской девушкой Гикией, дочерью одного из самых уважаемых людей города Ламаха. Гикия была очень красива и вышла замуж по любви за одного из сыновей боспорского царя Асандра. Молодожены обосновались в Херсонесе в доме отца Гикии. Сам Асандр расценивал женитьбу своего сына на херсонеситке как первый шаг к захвату Херсонеса, о подчинении которого он давно мечтал. С этой целью муж Гикии на протяжении некоторого времени по ночам приводил к себе в дом боспорских воинов, которые прибывали в Херсонес под разными предлогами, и прятал их в подвале. В условленный час они должны были открыть ворота боспорским фалангам. Однако Гикия обнаружила прятавшихся. Поняв, в чем дело, и верная своему городу, она самолично закрыла все ворота и двери, а затем подожгла дом. В огне пожара сгорели две сотни спрятанных боспорцев и муж Гикии. Но зато Херсонес был спасен от угрозы порабощения.
Благодарные горожане обещали самоотверженной Гикии торжественное погребение, что у древних греков считалось высшей из наград. В честь храброй девушки были установлены и две статуи. Одна из них представляла героиню в боевом виде, защищающую город от врагов. Причем статуя Гикии в точности, за исключением черт лица, повторяла статуи богини Девы. Что ж, это, наверно, было и справедливо: защитница девушка в образе богини-защитницы.
Менялись времена и эпохи, но что-то сокровенное все равно остается неизменным. Кажется, как далека от времен херсонесской Девы Крымская война 1853–1856 годов! Но стоит внимательно вчитаться в хронику севастопольской обороны, и многие, казалось бы, давно известные нам факты начинают звучать иначе. Известно, что в дни Первой Севастопольской обороны женщины города по собственной инициативе своими руками воздвигли целую артиллерийскую батарею, которую матросы и солдаты так и прозвали — «девичьей». Не слышите ли вы в этом отголоски иных эпох? Совпадение ли и то, что именно в Севастополе русские женщины впервые начали перевязывать раненых прямо на поле боя?
Кому в России неизвестно имя Даши Севастопольской, простой матросской дочери, ставшей символом самопожертвования и героизма! Именно Даша была самой известной женщиной «низшего звания» России. Обратив в деньги доставшееся ей в наследство скудное имущество, эта девушка купила лошадь с повозкой и 7 сентября 1854 года отправилась к реке Альма, где на следующий день произошло кровопролитное сражение русских и англо-франко-турецких войск. Самоотверженность, с какой она оказывала помощь раненым, особенно заметная на фоне недостаточного медицинского персонала, обратила на себя всеобщее внимание. В одном из писем жене Н. И. Пирогов писал: «При перевязке можно видеть ежедневно трех или четырех женщин: из них одна знаменитая Дарья». Позднее о Дарье пишут газеты и журналы, ее награждают золотой медалью «За усердие» и крупной денежной премией, она получает почетное прозвище «Севастопольская».
Историки мало знают о героине обороны Севастополя. Лишь сравнительно недавно удалось установить отчество и фамилию Даши. Она оказалась Дарьей Лаврентьевной Михайловой, по мужу — Хворостовой. Родилась в 1838 году в семье матроса, в пятнадцать лет осталась круглой сиротой. В ходе обороны Севастополя она работала на перевязочном пункте Северной стороны, официально не входя ни в одну из начавших действовать в Крыму общин сестер милосердия.
В 1855 году она вышла замуж за матроса и уехала в Николаев. Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах Даша вернулась в Севастополь, но закончила свои дни она именно там в 1910 году. Похоронили ее на старом кладбище Корабельной стороны. Примерно до 1960 года на ее могиле сохранялся скромный монумент. А потом в связи с засыпкой оврага, на дне которого располагалось кладбище, он был утрачен. Ныне на месте захоронения национальной героини… стадион.
Увы, перед нами забвение еще одной Севастопольской Девы…
Подвижничество Даши послужило примером и для других севастопольских женщин, предвосхитило деятельность Крестовоздвиженской общины сестер милосердия.
Община эта была учреждена в октябре 1854 года в Санкт-Петербурге по инициативе великой княгини Елены Павловны. Деятельность Крестовоздвиженской общины в годы Крымской войны возглавлял сам Н. И. Пирогов. Община в короткий срок была укомплектована женщинами и девушками, пожелавшими поехать в Крым для ухода за ранеными и больными. Вступившие в общину обучались в пехотном госпитале в Петербурге в течение 2–3 месяцев, а затем направлялись в Крым.
Объем работы медиков был огромным. Так, на каждого врача в Крыму приходилось до 700 раненых и больных, на одну сестру милосердия — 100–200 тяжелораненых и 300–400 легкораненых.
В донесении в Петербург от 4 января 1855 года Н. И. Пирогов писал о сестрах: «В течение короткого времени уже были заметны плоды их истинно христианской деятельности. Они не пропускали ни одного обстоятельства в трудном и запутанном госпитальном лечении: их бдительный глаз был направлен на раздачу лекарств, на облегчение страданий, на пищу больных. Днем и ночью они старались доставлять больным теплое питье и прочее… Уже один вид женщин, помогающих страждущим, был утешителен». Помощь и труд сестер оказались неоценимыми также и в тяжелых условиях транспортировки раненых. В своем труде «Начала общей военно-полевой хирургии» Н. И. Пирогов пишет: «Неоценимую услугу в лазаретах, на перевязочных пунктах и в транспортах доставляли под Севастополем сестры Крестовоздвиженской общины… Нужно было удивляться, с каким самоотвержением слабые женщины ухаживали днем и ночью за ранеными. В позднюю осень, одетые в тулупы, в больших сапогах, по колено в топкой перекопской грязи следовали они за транспортами, ходя от одной телеги к другой…»
Из 140 сестер Крестовоздвиженской общины, участвовавших в Крымской войне, погибло 17…
Даша Севастопольская, скульптура на здании панорамы обороны Севастополя.
5октября 1854 года, во время первой бомбардировки Севастополя, англо-французский флот попытался прорваться в Севастопольскую бухту, чтобы нанести удар в тыл оборонявшимся на бастионах. Самым первым устремился на прорыв британский линейный корабль «Агамемнон». Я не знаю, помнил ли английский командующий адмирал лорд Дундас миф о деве Ифигении и ее отце Агамемноне, а если помнил, то может, преднамеренно и назначил для прорыва именно этот корабль, в тайной надежде, что дух Девы Ифигении не посмеет противостоять кораблю, названному в честь ее отца. Если все обстояло именно так, то лорд Дундас жестоко просчитался, потому что не учел одной, но очень важной детали: херсонесская Дева никогда не была захватчицей священного города, а наоборот, его защитницей. Спустя какую-то четверть часа после начала прорыва «Агамемнон» попал под столь сокрушительный удар русских береговых батарей, что вынужден был спасаться бегством, едва не затонув от полученных повреждений у Стрелецкой бухты.
Нелишне вспомнить здесь и дев-защитниц Севастополя в годы Великой Отечественной войны: пулеметчицу Нину Онилову, снайпера Людмилу Павличенко, многих-многих иных, сражавшихся за родной город наравне с мужчинами.
Да и сейчас, когда оторванный от России Севастополь по-прежнему остается верен своему Отечеству, именно севастопольские женщины в пикетах и на митингах отстаивают российскую принадлежность города-героя, как когда-то вдохновляла защитников Севастополя легендарная Дева.
Хранит тайну херсонесская Дева, и по-прежнему историки не могут сказать, кто же она такая: Артемида, Ифигения или вообще неведомое таврское божество, а может быть та забытая всеми нимфа, что жила по преданиям в херсонесской пещере, или все же, что наиболее вероятно, она — последнее воспоминание о нашей же древнерусской Деве? А может быть, Дева — это все они вместе в одном лице? Воспоминание о прекрасной хранительнице космических тайн… Скорее всего, именно так и было. По крайней мере, так считаю я. Но что это может, значит сегодня для нас? Оказывается, очень и очень много! Прежде всего, из этого следует, что древние греческие поселенцы приняли на землю древнего Орса основав на его руинах Херсонес, приняли и существовавших здесь богов, не оттолкнули, а впитали в себя древнюю веру. И сделали они это не потому, что просто хотели обезопасить себя от храброго горного племени тавров. Это был шаг куда более важный и значимый, шаг, в котором, как в зеркале, отразилась вся притягательность духовной севастопольской земли. Поселенцы не только приняли древние обычаи этих мест, они поняли саму душу этого края. Они взяли самое дорогое, что было у тавров — их Деву, возвеличили ее выше своих олимпийских богов, воплотив в ней наиболее значимые черты почитаемых ими на прародине богинь. А это значит, что с той поры они уже перестали быть для этой земли чужеземцами и севастопольские скалы приняли их под свою защиту, став им новым Отечеством. И культ русской Девы потому вовсе не был случаен, ибо это было очень и очень важное, хотя и далеко не последнее звено в таинственной цепи местных метаморфоз, явивших, в конце концов, миру сегодняшний Севастополь.
Нет, культ Девы не был случаен! Именно она, Дева, вдохнула душу в рождавшийся Херсонес, наполнила сердца его граждан любовью и преданностью к их новой родине. А потому именно ей — божественной русской Деве — и клялись херсонеситы, присягая на верность своему Отечеству — Херсонесу.
Назад: Черная легенда Тавриды
Дальше: Под знаком Девы
