Глава пятнадцатая.
А БЫЛИ ЛИ ВООБЩЕ БОЛЬШЕВИКИ НА «ПОТЕМКИНЕ»?
Одним из самых сложных и таинственных во всей потемкинской истории является вопрос о политической принадлежности матросов мятежного броненосца.
Сразу же оговоримся, что точных документальных данных по социал-демократам «Потемкина» нет. В разных исторических трудах называются самые разные составы социал-демократической ячейки броненосца, как по количеству, так и по персоналиям. К примеру, в одних трудах Вакуленчук фигурирует лишь как член пресловутой «Централки», в других он социал-демократ, а в некоторых даже большевик. Разумеется, что в своих воспоминаниях, написанных после 1917 года, почти все бывшие потемкинцы дружно пишут, что они как есть, были идейными большевиками. Думается, что если бы к власти пришли эсеры, они столь бы дружно задним числам причисли себя и к ним Документально же проверить фактическую принадлежность того или иного матроса к конкретной революционной организации не представляется возможным. Именно поэтому историки и сочиняют то, что им нравится, придумывая несуществующие организации и их многочисленных членов.
Так, в официальной советской литературе и воспоминаниях участников событий традиционно сообщалось, что на «Потемкине» на момент начала мятежа было около тридцати социал-демократов, два эсера, два матроса анархистско-эсеровского толка и один анархист. При этом, разумеется, все социал-демократы по умолчанию традиционно считались только большевиками, а никак не меньшевиками.
Иногда приводится даже список матросов, согласно их партийной принадлежности. Так социал-демократами, как правило, называются матросы: Н.С. Алексеев, П.В. Алексеев, С.С. Андросов, Г.Н. Вакуленчук, С.А. Денисенко, И.А. Дымченко, Н.И. Добровольский, А.Н. Заулошнов, И.Д. Захарченко, М.М. Костенко, В.П. Кулик, Г.Е. Кулишов, И.А. Лычев, А.В. Макаров, В.З. Никишкин, Б.С. Прохоров, Е.К. Резниченко, И.А. Репин, Н.П. Рыжий, К.Г. Савотченко, А.В. Самойленко, И.С. Спинов, П.П. Фесснко, Н.Т. Хохряков, З.А. Цымбал и Ф.Г. Шевченко. Представителями партии эсеров традиционно объявляются — М.А. Волобуев и А.И. Турбаев, матросами «анархистко-эсеровского толка» — Т.В. Скребнев и И.П. Шестидесятый. Что касается матроса Е.Р. Бредихина, то он объявлен просто анархистом
Согласно историку Б.И. Гаврилову «Двенадцать членов РСДРП (кроме погибшего Г.Н. Вакуленчука), судя по рассказам потемкинцев, якобы были большевиками (П.В. Алексеев, С.А. Денисенко, И.А. Дымченко, М.М. Костенко, В.П. Кулик, И.А. Лычев, А.В. Макаров, В.З. Никишкин, Е.К. Резниченко, А.Г. Самойленко, И.С. Спинов, Е.С. Шевченко). Фракционная принадлежность остальных, по данным Б.И. Гаврилова, вообще неизвестна.
Еще раз повторимся, что до сих пор никаких подтверждений относительно реальной партийности всех вышеперечисленных матросов нет. Непонятно и то, кто первым из историков составил этот список, который повторяется из одного исторического труда в другой.
В воспоминаниях потемкинцев также нет на этот счет единства мнений. Единственно, в чем единодушны авторы, так это в том, что себя каждый из них в обязательном порядке причисляет к большевикам, но это, как мы понимаем, было явлением времени, в котором мемуары писались.
Так, бывший ученик машиниста А.Ф. Царев поведал в своих мемуарах, что к началу восстания в революционных группах корабля, по его мнению, состояло около ста человек Откуда взял эту цифру Царев, непонятно, да и трудно поверить, что молодой призывник-«салага», не имевший даже штатной должности, был посвящен в «святая святых» — в тайну корабельного подполья, причем посвящен до такой степени, что знал поименно всех членов этой организации. Хорошо известно, что в целях конспирации матросы-заговорщики всегда сорганизовывались в пятерки. При этом члены одной пятерки не имели представления о том, кто состоял в другой. Поэтому «воспоминание» А.Ф. Царева доверия не заслуживает.
Но если мы даже приблизительно не знаем, сколько матросов вообще было предрасположено к революционной работе, то как мы можем с точностью до одного человека определить, кто из них в какой конкретной партии состоял?
Взять, к примеру, одинокого бедолагу анархиста Е.Р. Бредихина. Если одни потемкинцы именуют его анархистом, то другие считают социал-демократом Скорее же всего, матрос Бредихин не был ни тем ни другим, а лишь время от времени просто рассказывал сослуживцам о своих симпатиях к той или иной партии. Эти рассказы, по-видимому, и запомнили авторы мемуаров.
Такая же история и с минными машинистами Т.В. Скребневым и И.И. Шестидесятым, которых причисляли то к социал-демократам, то к матросам «анархистко-эсеровского толка» (что это означает конкретно, сказать сложно). Тот же Шестидесятый, которого я видел на его столетнем юбилее, рассказывал нам, что уже на «Потемкине» он являлся большевиком. Впрочем, победи в 1917 году эсеры, думаю, он с той же искренностью рассказывал бы, что в 1905 году был именно твердым эсером.
Поэтому, так как источники этой информации никогда не указывались, да и вряд ли вообще существовали в природе, то о партийности матросов судили в основном по характеру их действий во время мятежа. К социал-демократам, видимо, скопом относили тех, кто проявил в событиях наибольшую активность, так сказать, действовал жестко и бескомпромиссно, по-большевистски. Кто много говорил о терроре, того автоматически приписывали к эсерам, ну а кто всех посылал куда подальше (это, видимо, был упертый Бредихин и его ближайшее окружение), — к анархистам.
К примеру, потемкинец Н.П. Рыжий впоследствии вспоминал: «В различии между большевиками и меньшевиками не все из нас разбирались в то время».
Историк Б.И. Гаврилов в своей книге «В борьбе за свободу» пишет следующее: «Исследование материалов восстания на “Потемкине” показывает, что команда с первых его минут разделилась на три группы: участников восстания, его противников и колеблющихся. В источниках названо 129 активных участников, из них 29 были социал-демократами. Выявленное количество членов РСДРП можно считать полным, принимая во внимание слова одного из участников восстания: “Нас здесь 30 революционеров, 30 социал-демократов”». Сразу возникает вопрос а социал-демократы — это не революционеры? Тогда кто же революционеры? Заметим и то, что стихийное разделение на группы матросов во время мятежа не может являться основанием для зачисления их в ряды каких-либо партий.
Игнорируя очевидные неувязки, Б.И. Гаврилов бездоказательно настаивает: «…Несмотря на недостаточную теоретическую подготовку, социал-демократы “Потемкина” выполняли решения III съезда РСДРП и “Централки”, а, следовательно, и сами находились на большевистских позициях.
К группе активистов восстания примыкала группа рядовых участников (около 150 человек), которым классовый инстинкт подсказал выбор революционного пути. Вместе с активными участниками они составили революционное ядро в 300 человек, охарактеризованное секретарем Одесского комитета РСДРП AM. Книпович как “вполне сознательное”. Большинство участников восстания являлось матросами технических специальностей, что характерно для революционного движения на флоте. Распространенное в литературе мнение о наличии в команде членов партии эсеров не соответствует действительности. Матросы с эсеро-анархистскими взглядами на “Потемкине” были, к ним относился и руководитель восстания А.Н. Матюшенко. Однако связей с эсеровскими организациями матросы не поддерживали, о чем свидетельствуют отсутствие упоминаний об этом в эсеровской печати и отказ потемкинцев принять делегата Одесского комитета социалистов-революционеров. Материалы о восстании свидетельствуют, что его политическая программа являлась программой большевистской “Централки”, программой III съезда РСДРП. Частично она отражена в обращениях и прокламациях потемкинцев. Эти документы были рассчитаны на самые широкие слои народа, вероятно, поэтому в них отразилась лишь программа-минимум РСДРП: свержение самодержавия и созыв учредительного собрания, а также борьба против войны, за мир. Поскольку обращения и воззвания, как и все решения судовой комиссии, должны были утверждаться общим собранием команды, можно считать их выражением воли всего экипажа, в том числе и малосознательных матросов. Это свидетельствует об успехах социал-демократов в политическом воспитании членов команды “Потемкина”. Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану “Централки” по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потемкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству. К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек). Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л.И. Летучев, вспоминал: “Восстание на броненосце «Потемкин» застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был «за», потому что не понимал и не разбирался в нем. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нес вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всем этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении”».
Еще раз повторимся, что никаких документальных доказательств своим рассуждениям Б.И. Гаврилов так и не приводит, а потому перед нами всего лишь его личная трактовка событий, причем ничем не подтвержденная.
* * *
Неожиданное паническое бегство «Потемкина» из Одессы сорвало далеко идущие планы вождя партии большевиков В.И. Ленина. Дело в том, что находившийся в это время в эмиграции в Швейцарии Ленин, узнав о восстании на «Потемкине», срочно направил в Одессу для «политического руководства восстанием» лично преданного ему большевика Васильева-Южина, который вспоминал впоследствии, как Ленин, напутствуя его перед отъездом, сказал: «Задания очень серьезные. Вам известно, что броненосец “Потемкин” находится в Одессе. Есть опасения, что одесские товарищи не сумеют как следует использовать вспыхнувшее на нем восстание. Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов девствовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае, не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. На эту работу бросьте возможно больше наличных сил одесской организации. В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение».
«Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался, — пишет в своих мемуарах далее Васильев-Южин. — В таком состоянии я раньше никогда не видел его. Особенно меня поразили, и, каюсь, очень удивили тогда, дальнейшие его планы, расчеты и ожидания.
— Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к “Потемкину”. Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию.
— Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич? — невольно сорвалось у меня.
— Разумеется, да! Нужно только действовать революционно и быстро. Но, конечно, сообразуясь с положением, — твердо и уверенно повторил он».
Васильев-Южин примчался в Одессу утром 20 июня, но, увы, «Потемкина» там уже не было. И все же любопытно, насколько реальны были планы Ленина?
Допустим, Васильев-Южин застал бы «Потемкин» в Одессе. Что произошло бы дальше?
Вот точка зрения на этот вопрос историка Б. Никольского: «Если бы Васильев-Южин успел войти в контакт с потемкинцами, и ленинский план был реализован, вплоть до прибытия Ленина на миноносце в Одессу, — любопытно было бы наблюдать процесс общения двух ветвей потенциальной власти, ленинского ЦК, с одной стороны, и бундовско-меньшевистского цукерберговского комитета — с другой. Хотя, учитывая национальную принадлежность большинства членов ЦК, с большой долей вероятности, они нашли бы общий язык. Кстати, обратите внимание на внешность Васильева-Южина. Нельзя не отметить исключительно грамотно подобранного делегата для миссии в Одессе…»
Думаю, что далеко не факт, что Васильева-Южина сразу бы приняли на «Потемкине» с распростертыми объятиями, к тому же признали в нем начальника! К этому времени на мятежном броненосце уже сформировался свой триумвират: Березовский—Матюшенко—Фельдман, который делиться властью с неким примчавшимся эмигрантом вряд ли бы пожелал. Вспомним, как обстреляли из винтовок пытавшегося прибыть на «Потемкин» Губельмана-Ярославского, также метившего в вожаки мятежа. Что касается Фельдмана и Березовского, то в любви к большевизму они на самом деле признались лишь после октября 1917 года, когда большевики стали правящей партией и пребывание в их рядах сулило большие выгоды. До этого же одесские друзья ошивались то в Бунде, то в эсерах. Матюшенко же вообще «по жизни» ненавидел всяких там интеллигентов.
Но допустим, что Васильев-Южин добрался бы до Одессы, взобрался на палубу броненосца, в публичной речи доказал несостоятельность Фельдмана и Березовского и захватил власть на «Потемкине». Что же было бы дальше?
Много ли мог сделать и В.И. Ленин, севши в Румынии на миноносец? При всем уважении к его гениальности и предприимчивости, в успехе данного мероприятия я глубоко сомневаюсь. Ленин не знал флота, а флот не знал его и, думаю, мало бы кто пошел за каким-то швейцарским эмигрантом. Если же принять во внимание таких помощников, как Матюшенко, то, может быть, сама судьба уберегла Ильича от этой авантюры. Всю абсурдность затеи, видимо, понял, приехав в Одессу и разузнав подробности о «Потемкине», и сам Васильев-Южин. Не зря в своих воспоминаниях относительно ленинской затеи он употребляет такие осторожные, но предельно понятные выражения, как «Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался», «в таком состоянии я раньше никогда не видел его»… Как знать, может быть, на самом деле Васильев-Южин специально не очень-то торопился в Одессу, понимая, что ничего путного из ленинской затеи не получится.
А может быть, Васильев-Южин мог бы попытаться захватить власть на броненосце, опираясь на матросов-социал-демократов (о настоящих большевиках на флоте в тот момент вообще не могло быть и речи!)? Увы, скорее всего, Васильеву-Южину, даже попади он на «Потемкин», ничего там не светило. В лучшем случае его взяли бы в свою компанию Березовский с Фельдманом, но, скорее всего, даже они его бы просто не пустили на палубу броненосца, как они поступили до него с одесскими социал-демократами. А потому Владимир Ильич мог особенно не волноваться — никто бы за ним никогда миноносца в Констанцию не прислал.
Вообще рассказ Васильева-Южина «о миноносце для Ильича» (если он действительно происходил в реальности) наводит на мысль, что Ленин совершенно не представлял, что же на самом деле происходило на «Потемкине», оставаясь в плену собственных иллюзорных фантазий.
Версия о том, что руководители восстания были в своем большинстве членами социал-демократической партии, была выдвинута еще в 1905 году. Она имела свои корни. Крымский союз РСДРП и Севастопольская социал-демократическая организация были в то время по своему составу преимущественно меньшевистскими и стремились распространить свое влияние на матросов Черноморского флота. Когда матросы «Потемкина» оказались в эмиграции, издававшаяся за рубежом меньшевистская «Искра» приняла все меры к тому, чтобы подчеркнуть причастность руководителей восстания именно к их организациям в Крыму. В подготовке публикаций на эту тему в «Искре» принял участие видный деятель газеты Х.Г. Раковский, который оказывал помощь матросам броненосца в Румынии и в доме которого жили некоторое время матросы В.П. Кулик, Е.К. Резниченко и И.П. Шестидесятый. В июле 1905 года по его инициативе в «Искре» были опубликованы два письма группы участников восстания, в которых они сообщали, что являются членами Крымского союза РСДРП. Однако анализ этих писем показывает, что они были написаны не матросской рукой. При этом в этих письмах стоят подписи тех, кто никогда не входил в состав команды «Потемкина» или не принадлежал к РСДРП. Например, в «Открытом письме» к русскому пролетариату стоит 29 подписей. Из них Н. Силкин вообще никогда не был матросом «Потемкина», а служил и затем бежал с броненосца «Георгий Победоносец»; Антонов, А. Петренко и Н. Рыдлов также не значатся в списках команды «Потемкина»; Н. Алексеев, как подписант, указан дважды. О «социал-демократе» матросе Е.Р. Бредихине мы уже говорили выше. Да и минный машинист Т.Г. Мартьянов не мог подписать этого письма, поскольку еще в ходе восстания был арестован военными властями в Феодосии. Думается, не лучше обстоит дело и с другими подписавшими открытое письмо матросами социал-демократами с «Потемкина».
* * *
Во второй половине 80-х годов XX века в научных публикациях стали понемногу признавать факт того, что социал-демократическая организация на броненосце была все же не столь большой и влиятельной, как об этом писалось ранее. ЦК РСДРП (большевиков), оказывается, вообще ничего не знал о событиях на «Потемкине». Для проживавшего в Женеве Ленина они были полной неожиданностью. О восстании на броненосце руководитель большевистского крыла РСДРП узнал из газет. Согласно научным работам последних лет уже признано, что на «Потемкине» всем заправляли вовсе не социал-демократы, а эсеры и анархисты. Но и о них известно крайне мало. Да что говорить о принадлежности матросов к каким-то конкретным партиям в 1905 году, когда даже после февраля 1917 года на кораблях Балтийского флота иные активисты «на всякий случай» состояли одновременно в трех и более партиях.
По последним данным историка российского флота Никиты Кузнецова (сотрудника Дома русского зарубежья) в ходе официального расследования по делу «Потемкина» полицией было установлено, что из 781 унтер-офицеров и матросов броненосца 15 человек на момент восстания являлись членами партии эсеров, т.е. официально заявили об этом. Остальные матросы до 1917 года ни о какой своей партийной принадлежности ничего не объявляли. Больше никаких документальных дореволюционных свидетельств о принадлежности матросов «Потемкина» к каким-либо партиям нет. Так что вполне возможно, что используемые историками советского периода данные о том, что чуть ли не все потемкинцы являлись большевиками, или хотя бы о том, что на борту броненосца существовала организация социал-демократов, — это выдумка послереволюционного времени. Почему так получилось? Да потому, что, во-первых, большевики, со своей стороны, после прихода к власти начали усиленно эксплуатировать тему «Потемкина». И не только его. В 20-е годы начала создаваться официальная история ВКП(б), в которой партия большевиков имела решающее влияние на все сколько-нибудь известные революционные выступления в России. Таким образом, из сознания масс изымалась вся информация обо всех партийных конкурентах по революционной борьбе. Версия о наличии большевиков на борту броненосца вполне устраивала и находившихся тогда в России (а потом и в СССР) потемкинцев, ведь она позволяла им объявлять большевиками с дореволюционным стажем и себя. А это давало огромные преимущества как в карьере, так и в решении многих социальных вопросах. Мне кажется, что именно так и родились ставшие потом каноническими рассказы о большевистском подполье на броненосце, которые затем стали необсуждаемой аксиомой.
По воспоминаниям длинно-машинного квартирмейстера И.И. Лычева, матросами «анархистско-эсеровского толка» были Т.В. Скребнев и И.П. Шестидесятый. Что касается остальных матросов, подписавших это письмо, то прямые указания об их принадлежности к РСДРП имеются лишь на некоторых из них. В этом же письме были опубликованы фамилии членов судовой комиссии, среди которых есть и Г.Н. Вакуленчук, в то время как этот матрос погиб 14 июня, то есть в день восстания, тогда как судовая комиссия была создана днем позже — 15 июня. Таким образом, инспирированный характер писем потемкинцсв в «Искру» очевиден. Очевидным это было еще в 1905 году для эсеровского органа за рубежом — «Революционной России». Газета назвала матросов «Потемкина» людьми «без определенных политических взглядов». В связи с этим возникла полемика между меньшевиками и эсерами, которая нашла отражение на страницах их газет. В большевистском «Пролетарии» не появилось ни одной публикации, исходившей от матросов «Потемкина». Секретарь «Пролетария» Н.К. Крупская писала в связи с этим, что «Искра» «маху не дает» и всех потемкинцев сумела переманить к себе. Таким образом, активные участники восстания фактически оказались заложниками того противостояния, которое существовало в то время между левыми партиями России. В данном случае между ними шел спор о том, благодаря усилиям какой именно партии произошло восстание на «Потемкине».
Что думали в то время по этому поводу сами потемкинцы, неизвестно. Высказался лишь один из них — Матюшенко. В заявлении, сделанном эсеровской газете «Революционная Россия», он заявил: «Я не признаю никаких партий, для меня хороши все, кто бьет это правительство, и кто его сильнее бьет, те для меня лучше… По-моему, нужно уничтожить правительство, дать рабочему народу свободу, отобрать землю и разделить ее поровну… Землю нужно переделять по душам, тогда у каждого будет столько земли, сколько он в состоянии обработать». Он же заявил в 1906 году на заявление румынской полиции, обвинившей его в анархизме, что «до анархизма нужно еще дорасти».
При этом надо понимать, что потемкинцы в подавляющем своем большинстве были неопытными и не слишком грамотными людьми. Большинство из них жили до призыва в деревнях и о большом мире имели самое смутное представление.
Даже в силу этого никаких определенных самостоятельных политических взглядов у них не могло быть.
Партийная ориентация матросов по-настоящему начала определяться лишь во время их бытия за рубежом, в основном под влиянием эмигрантов, представителей тех или иных партий. С кем матросы имели дело, кто из эмигрантской политической элиты протягивал им руку помощи, членами той партии они себя и объявляли. Поэтому контактировавшие с народниками Арборе-Ралли и Ивановским матросы и объявляли себя народниками, хотя и не до конца понимали всех нюансов их политической программы. Общавшиеся с эсерами Волховским, Савинковым, Тепловым и Чайковским объявляли, что разделяют взгляды социал-революционеров. Посещавшие лидеров анархизма Кропоткина, Сандомирского и Хоткевича, соответственно, вставали под их черно-красные знамена, как и прислушивавшиеся к меньшевикам Березовскому, Раковскому и Фельдману матросы проникались их идеями. Ну а кроме этого, потемкинцы общались еще и с легальным марксистом Поссе, старообрядцами Веригиным и Ивановым, и, наконец, с попом-провокатором Гапоном. Каждый из последних, думается, также вербовал в свои ряды новых адептов.
Сразу же после победы Октябрьской революции Г.Н. Вакуленчук был задним числом записан в большевики. С тех пор его велено называть большевиком, руководителем социал-демократической организации корабля и членом военной социал-демократической организации Черноморского флота. На могиле Г.Н. Вакуленчука в Одессе написано: «Организатор революционного восстания в 1905 г. на броненосце “Потемкин” матрос-большевик Григорий Вакуленчук». Однако каких-либо реальных документов о партийной принадлежности Г.Н. Вакуленчука и о руководстве им социал-демократической организацией на броненосце до сих пор не обнаружено, да и вряд ли будет обнаружено. Тем не менее статьи о большевике Г.Н. Вакуленчуке вошли во все советские энциклопедии и справочные издания.
Согласно сохранившимся документам, Департаменту полиции со временем стали известны имена матросов — членов некоторых политических партий. Разумеется, что подавляющее большинство из них, как и следовало ожидать, являлись не большевиками и даже не социал-демократами, а эсерами, которые были в 1905 году куда более популярны среди матросов, чем большевики и меньшевики. Это такие матросы, как: М.А. Волобуев, С.А. Денисенко, М.М. Костенко, И.В. Коченихин, А.Н. Матюшенко, Н.Т. Найденов, С.С. Родин, И.И. Солоха, А.И. Турбаев, В.Н. Хитеев и К.К. Черницын. К социал-демократам (причем без определения конкретной партийной фракции) полиция отнесла всего лишь трех — В.П. Кулика, И.А. Лычева и Б.С. Прохорова. Подтвердила полиция и анархистскую предрасположенность все того же одинокого Е.Р. Бредихина. Однако эти данные полиция получила от своих заграничных агентов несколько лет спустя после мятежа, поэтому у нас нет никаких оснований считать, что на сам момент мятежа эти матросы являлись членами именно указанных выше политических партий.
С этим согласуется и точка зрения историка Б. Никольского: «Во все времена было очень сложно замалчивать тот факт, что на “Потемкине” значительно большим авторитетом пользовались эсеры и анархисты. Не случайно стихийным главарем бунта на броненосце был анархист Матюшенко. Именно он своими буйными, непредсказуемыми действиями сорвал сроки планируемого мятежа, способствовал зверской расправе над офицерами… Почему восставшие расправились так жестоко с офицерами? Ведь не было ничего подобного при аналогичных возмущениях команд кораблей в Кронштадте и Свеаборге. Подобная зверская расправа произошла лишь в марте 1917 года в Кронштадте и Гельсингфорсе и в декабре 1917 году в Севастополе. Кто и зачем отдал этот дикий приказ об уничтожении офицеров? Обратите внимание на то, что документ о планировании возмущения на кораблях эскадры в поддержку восставшего “Потемкина” также предусматривал — “перебить предварительно начальство”. Сразу напрашивается вывод о том, что руководство обоими акциями происходило из одного Центра Сразу возникает вопрос, почему взбунтовавшейся “Потемкин” направился не в Севастополь, где его с нетерпением ждали и готовились поддержать другие корабли эскадры, а максимально возможным ходом направился в охваченную стачкой Одессу? То, что стачка в Одессе была инспирирована меньшевиками и так называемым одесским Комитетом, и чьи интересы представлял этот Комитет, нам ясно из публикации Орлицкого. То, что Комитету был нужен броненосец для воздействия своими орудиями по правительственным войскам, прибытие которых ожидалось для подавления уже начавшихся к тому моменту беспорядков, в этом тоже не возникает сомнений».
* * *
Да и как вообще возможно точно определить партийный состав матросов на кораблях, если до сегодняшнего дня историки не могут разобраться даже с определением процента революционности того или иного корабля?
Дело в том, что сама методика подсчета процента революционности на кораблях российского флота в советское время была весьма оригинальной. Автору о ней поведал его старый сослуживец по Балтийскому флоту доктор исторических наук капитан 1-го ранга М. Елизаров, который защищался именно по данной тематике. Оказывается, официально признанным считался подсчет по дисциплинарным ведомостям, которые ежеквартально отсылались с кораблей в вышестоящие штабы. Историкам было велено считать всех нарушителей дисциплины и, исходя из их количества, определять процент революционных матросов. Вне всякого сомнения, что среди пьяниц и самовольщиков вполне могли быть и идейные борцы с самодержавием, но, как показывает личный опыт тридцатилетней службы на флоте, подавляющее большинство пьет, убегает со службы и дебоширит вовсе не по идейным соображениям. Но у мужей науки считали так: коль каждый пьяница и самовольщик своим поведением объективно подрывал устои дисциплины царского флота, значит, в более широком смысле, он подрывал и устои самого царизма. Вывод: каждый из оных являлся настоящим революционером, может, даже сам того и не подозревая. А потому всех, кто пытается сложить себе мнение из вычисленных историками процентов революционности матросов на том или ином броненосце, призываю быть весьма осторожными. С таким же успехом эти проценты могут служить основанием для вычисления процента горьких пьяниц в российском флоте. Так, на том же Черноморском флоте самым революционным (по данной методике подсчета) считалась команда броненосца «Екатерина II». Однако и в июньских (потемкинских), и в ноябрьских (очаковских) событиях 1905 года она никакого участия не принимала. Почему? Да может, именно потому, что вся революционность там определялось количеством алкоголиков и дезертиров? Не обошла методика подсчета революционных матросов и «Потемкин». Известно, что еще в 1903 году на еще находящемся в постройке «Потемкине» матрос-плотник Констальский напал на боцмана Иващука и тяжело ранил его топором. Преступление, казалось бы, чисто уголовное, но и ему придали революционный окрас: раз плотник боцмана по голове топором саданул, значит, виноват боцман, так как любой боцман царского флота — заведомая шкура и сволочь и он неправильно формулировал перед плотником его трудовые задачи. Вывод: плотник Констальскии — настоящий революционный матрос, топор — оружие пролетариата, а покушение на убийство — протест против социального неравенства. Эх, если бы плотник Констальскии дожил со своим топором на «Потемкине» до июня 1905 года, вот бы где нашлось для него революционной работенки…
А вот как, согласно версии историка-фантаста 14.14. Пономарева, происходила революционизация «Потемкина»: «Матросы с большим интересом читали призывы партии (разумеется, что читали они исключительно призывы РСДРП(б). — В.Ш.), и только один из них, сигнальщик Веденмеер, понес листовку командиру броненосца. За сигнальщиком матросы и раньше замечали угодничество перед начальниками.
— Мне под подушку положили, ваше высокоблагородие, — доложил Веденмеер, кладя на стол листовку. — Матрос Иван Каберда рассказывал, что вчера революционеры собирались в лесу, о его императорском величестве плохо отзывались. Ходили туда и наши.
— Кто ходил? — заорал Голиков.
— Не могу знать, ваше высокоблагородие!
— А кто тебе прокламацию положил, ты знаешь?
— Не могу знать, ваше высокоблагородие!
— Не могу знать! Не могу знать! — вскипел Голиков, но быстро взял себя в руки. — Узнай, голубчик, кто ходил, хорошо награжу.
Командир сунул в руки Веденмеера рублевку и вызвал вахтенного офицера мичмана Тихменева.
— Откуда на корабле появились листовки?
— Какие листовки, ваше высокоблагородие?
— Какие, какие — революционные! — орал Голиков. — Ничего вы не знаете! Ничего не видите! Обыскать всех, обшарить везде!
Но обыск оказался безрезультатным…»
Надо ли говорить, что перед нами не исторический документ, а историко-фантастическое произведение на заданную тему…
Однако определенные волнения на корабле все же были. Так, 7 июня после артиллерийских учений капитан 1-го ранга Голиков списал с корабля около 30 матросов. В одном из изданий я встретил поистине фантастические данные, что в тот день с борта «Потемкина» было списано 300 человек. Увы, писавший такую ахинею просто не понимает, что после столь массового списания специалистов броненосец стал бы на весьма продолжительное время небоеспособен. В условиях все еще продолжавшейся в это время Русско-японской войны никто никогда на такой шаг не пошел бы.
Через неделю, 12 июня, с «Потемкина» было списано еще 40 матросов, среди которых был один из будущих руководителей ноябрьского восстания машинный квартирмейстер И. Сиротенко. Итак, в два приема с броненосца были списаны 70 человек. Это вполне реальная цифра. Ничего особенного в списании такого количества матросов нет. Команда «Потемкина» была, как известно, сборная. При этом для комплектации нового корабля другие командиры отправляли далеко не самых дисциплинированных и профессионально подготовленных подчиненных. Так что Голиков поступал вполне логично, оставляя у себя лучших и списывая на берег худших, с которыми в возможный бой с японцами идти было опасно.
18 мая командир корабля Голиков получил первое анонимное письмо о подготовке мятежа. Речь в письме шла, скорее всего, о группе Матюшенко, которая почти открыто готовилась к «большой бузе».
11 июня до полусотни матросов под разными предлогами просили списать их с броненосца, вероятно, не желая участвовать в мятеже. В тот же день опять кто-то из матросов прислал командиру второе анонимное письмо, в котором сообщил о намеченном мятеже и даже якобы называл имена руководителей. Голиков, однако, по неизвестной причине командованию об этом не сообщил. Однако он, думается, поделился информацией со старшим офицером, так как тот во время событий на верхней палубе сразу же обратил особое внимание на Вакуленчука и Матюшенко.
Что и говорить, командир Голиков проявил очевидную близорукость, не приняв никаких мер для предотвращения предполагаемой «бузы». Впрочем, понять его тоже можно — боевой офицер просто не мог представить, как это русские матросы будут убивать русских офицеров. А обращаться за помощью в жандармское управление считал ниже своего достоинства, будучи уверен, что его авторитета и опыта вполне хватит, чтобы поддерживать на вверенном ему корабле уставной порядок.
Поведение Голикова в день мятежа оставляет двойственное ощущение. С одной стороны, понятно стремление командира удержать в руках выходящую из повиновения команду, однако он явно недооценил опасность и своими достаточно неуклюжими действиями только ускорил взрыв.
Подводя итог четырехдневному «одесскому этапу» эпопеи «Потемкина», можно сказать, что, несмотря на временные успехи (присоединение «Георгия Победоносца»), он закончился полным поражением и паническим бегством. По сути, с этого момента «Потемкин» уже реальной угрозы ни для кого не представлял, так как в душах его матросов уже поселился страх за совершенное, апатия и неверие в успех начатого дела,
* * *
Архивные источники ничего не говорят нам о том, что в организациях РСДРП в 1905 году были некие особые военные секции. Первые упоминания о так называемой «Централке» появились в советской печати с легкой руки матросов-ветеранов первой революции, аккурат в 1925 году, когда все они дружно начали публиковать свои воспоминания. Любопытная особенность: каждый из них в обязательном порядке зачислял себя, любимого, в члены этой самой «Централки», так что даже по самым скромным меркам эта непонятная организация включала в себя десятки и десятки матросов, причем прежде всего тех, кто сподобился дожить до 1925 года. Чтобы это понять, достаточно полистать хотя бы воспоминания матросов только одного «Потемкина».
Сразу же необходимо признать и то, что принадлежность к «Централке» еще совершенно не значила автоматического членства в Социал-демократической партии. Если «Централка» в какой-то форме и существовала, то в ней наверняка заправляли все те же эсеры и анархисты.
Воспоминания о мятеже оставили многие матросы броненосца. Их учет, если принимать во внимание и многочисленные выступления бывших матросов в газетах и журналах советского времени, весьма затруднен, но счет идет на многие десятки Что касается офицерского состава, то из всех выживших офицеров корабля свои воспоминания о трагических событиях лета 1905 года оставил только поручик A.M. Коваленко, который, как мы знаем, был и единственным офицером корабля, который добровольно примкнул к мятежникам.
На самом же деле документов, подтверждающих факт реального существования «Централки», нет ни в одном архиве. И это удивительно! Власть наголову разгромила мятежников в 1905 году, тысячи из них прошли через следствие, и никто и словом не обмолвился о пресловутой «Централке», в том числе и раскаявшиеся, и заведомые осведомители. Ряд историков восторгается: вот, мол, как законспирировались молодцы-матросики, так что их никто до 1925 года не расколол! Меня же это наводит на вполне здравую мысль, что на самом деле в реальности никакой «Централки» никогда не существовало в природе, а выдумали ее к юбилею то ли сами ветераны, то ли им подсказали более грамотные товарищи. К слову сказать, выдуманная «Централка» пришлась всем ко двору. Для партийных функционеров она стала доказательством классовой сознательности матросов, для партийных историков дала необозримый простор новых диссертаций, для самих же ветеранов это была возможность объявить себя старыми большевиками со всеми вытекающими из этого привилегиями.
В исторических трудах советского периода, со ссылками на ветеранов 1905 года, много говорится о том, что осенью 1905 года якобы готовилось и некое грандиозное восстание на кораблях эскадры, причем даже уточняется, что начаться оно должно было с самого революционного корабля Черноморского флота — броненосца «Екатерина II». Однако другая часть ветеранов 1905 года («членов» все той же мифической «Централки») столь же авторитетно заявляют — самым революционным кораблем Черноморского флота являлась никакая не «Екатерина», а броненосец «Ростислав», и восстание предполагалось начать именно с него. Много писалось, что во главе будущих мятежников должен был якобы стать матрос А. Петров с учебного судна «Прут» (тот самый родственник большевика Стопани). Судя по обилию свидетельств о Петрове, о будущем диктаторе знал весь Черноморский флот. Но Петров был схвачен и казнен еще в 1905 году, а потому проверить достоверность этой информации возможным сегодня не представляется. Кстати, сам он почему-то не стал ждать вожделенных осенних маневров, а поднял мятеж на учебном судне «Прут». Поэтому казнили его именно за мятеж на этом конкретном корабле, а не как руководителя «Централки». Но что же это за руководитель тайной организации, который своими дурацкими действиями совершенно сознательно перечеркивает все грандиозные планы подчиненной ему структуры? Как же могли члены «Централки» поставить во главе своей всесильной организации такого идиота и откровенного провокатора? Однако если понять, что никакой «Централки» не было в природе, тогда действия Петрова выглядят вполне логичными. Он тот же Матюшенко, только не «потемкинского», а «прутовского» разлива. И все, и не более…
Читаем записку организатора мятежа на «Пруте» матроса А. Петрова: «Мы видели, как трудно сделать восстание всеобщим. Вспыхнув в одном месте, оно не скоро переместится в другое. Войска только тогда будут открыто переходить на сторону народа, когда у них появится уверенность во всеобщем восстании. А для этого надо, чтобы восстание охватило широкий район. Где же такой широкий район, как не у нас на Черном море? Кто, как не мы, матросы, начавшие революцию в Севастополе, можем перебросить ее сразу на Кавказ, с Кавказа в Одессу, в Николаев? И кто, как не мы, можем заставить войска принять участие в революции? Что они примут участие, в этом мы не сомневались».
В ней однозначно речь идет лишь о мечтах и общих рассуждениях о том, как надо организовывать масштабные мятежи, но не о том, что они таковой уже организовали, но потерпели неудачу. Петров пишет, что они увидели, как трудно устроить большой мятеж, но видеть — не значит делать. Речь в записке идет не о настоящем, а лишь о будущем. Если эта записка и есть главное документальное «свидетельство» деятельности «Централки» по подготовке осеннего всеобщего восстания флота, то о чем можно говорить дальше!
А вот типичный образчик рассказа о якобы предполагаемом восстании: «На большой матросской сходке в окрестностях Севастополя за Малаховым курганом 10 июня 1905 года было решено начать восстание с выходом эскадры на учения в Тендровский залив. Сигналом должен был служить орудийный выстрел с броненосца “Ростислав”, когда все офицеры соберутся в кают-компаниях кораблей на обед. Разработаны были и меры по захвату основных командных пунктов на кораблях специально выделенными группами матросов. Содействие гарнизонных полков и крепостной артиллерии считалось обеспеченным».
Что тут можно сказать? Вполне возможно, что какие-то матросы действительно собирались в овраге за Малаховым курганом и мечтали о большой бузе. Возможно, что кто-то мечтал и о восстании всего флота. Но мечтать одно, а создать реальную, разветвленную, профессиональную, глубоко законспирированную подпольную организацию и с ее помощью готовить одновременный грандиозный мятеж целого флота — это совсем иное. Замечу, что такого всеобщего военного восстания в истории России так никому никогда поднять не удалось, да на такое никто и не замахивался, понимая, что это почти нереально. А тут полуграмотные матросы, не имеющие никакого понятия об азах конспирации, организации подпольной работы и множестве других необходимых специфических знаний, и малейшего опыта, планируют мятеж с таким грандиозным замахом.
Теперь зададимся вопросом: а чего, в сущности, хотела пресловутая «Централка»? Свергнуть Николая II или же добиться от него каких-то послаблений? Созвать Учредительное собрание и провозгласить новую династию? Уничтожить монархию вообще? Установить буржуазную республику либерального толка или суровую проякобинскую диктатуру? А может быть, установить диктатуру пролетариата, диктатуру свободного крестьянина или же, вообще, диктатуру свободных матросов?
А может быть, члены «Централки» мечтали о построении социализма с человеческим лицом, а то и сразу о коммунизме, как о царстве истинной свободы?
Удивительно, но ИЗ ВСЕХ ветеранов 1905 года НИКТО НИКОГДА так и не поведал нам, ради чего же, собственно, затевала свою бузу сверхмогущественная и сверхсекретная «Централка»! Чего, собственно, она добивалась? Согласитесь, но затевать государственный переворот, не имея не то что сколько-нибудь внятной политической государственной программы, а даже более-менее внятного понимания ближайших политических перспектив своих действий, — это чистое безумие или просто гнусная провокация-«подстава». Во имя чего все делалось? Еще раз напомню, что почти все авторы мемуаров считают себя полномочными членами «Централки», но ровным счетом не понимают, что же они хотели делать, и главное — во имя чего. Впрочем, здесь ничего удивительного нет, так как на самом деле и «Централка», и грандиозное осеннее восстание были выдуманы много лет спустя после событий 1905 года. Именно поэтому разбросанные по городам и весям не слишком грамотные ветераны в принципе не могли договориться между собой, кто же именно из них был членом «Централки», как именно должно было начаться восстание, не говоря уже о сколько-нибудь внятной политической программе.
От себя заметим, что на самом деле никакого грандиозного учения на осень 1905 года командование Черноморским флотом не планировало, так как тогда флоту было просто не до общефлотских учений.
К тому же мало кто знает, что к осени Черноморский флот, вообще, был полностью выведен в резерв, т.е. был официально признан небоеспособным. И дело здесь вовсе не в реакции на мятеж «Потемкина», а в том, что руководству флота надлежало срочно делать выводы из Цусимы и в корне перестраивать всю организацию боевой подготовки. А это следовало начинать не с общефлотских маневров, а с изменений в индивидуальной подготовке каждого матроса и офицера, с одиночной подготовки каждого отдельного корабля. И только потом постепенно переходить к созданию боевой эскадры — как единого боевого организма. Так что все мечты о неких красных флагах, одновременно поднятых на всех кораблях в открытом море, в реальности не стоили и мыльного пузыря.
Обратим внимание и на еще один любопытный факт. Если ветераны-матросы 1905 года наперебой спорят, кто из них был главнее в «Централке», то ни один из профессиональных революционеров в послереволюционное время о ней не обмолвился ни одним словом. А ведь если «Централка» действительно существовала, то ее члены обязательно должны были искать выходы на революционные партии, подыскивать себе нужных агитаторов, советчиков, да и просто спонсоров. Без хороших денег нельзя сделать даже самого заурядного переворота, не говоря уже о большем. Если бы «Централка» существовала и выходила на контакты с профессиональными революционерами, то последние после революции в обязательном порядке об этом бы вспомнили. Ведь такое престижное сотрудничество подняло бы как авторитет их самих, так и их партии. Но никто из представителей всех революционных партий никогда на эту тему ничего не писал. Почему? Да по все той же причине — писать было просто не о чем.
