Поездка наша заняла не пять дней, как уверяли меня ревнители кровавых алтарей, а почти вдвое больше. К тому же она была, прямо скажем, не из приятных. Так как на лошадь я сел первый раз в жизни (не считая катания на игрушечных лошадках в детстве), то кавалерист из меня получился, прямо скажем, никудышный. После первых же часов нашего конного пробега вся нижняя часть тела болела у меня немилосердно. И хотя мои спутники подкладывали мне под попону какие-то подушки, помогало это мало. Правда, бородачи с мешками сооружали на привалах весьма обильные трапезы, — это было единственное, что радовало.

Где-то на полпути к неведомому мне Небесному Холму, когда мы проезжали какое-то болото, оттуда внезапно начало вылезать нечто, облепленное тиной и истошно кричащее. Не знаю, чего больше было в этом нечеловеческом крике, злобы или испуга. Больше всего меня поразили глаза — две огромные иссиня-черные плошки. Мои спутники, впрочем, ничуть не удивились. В одно мгновение они выпустили в зеленое чудище несколько десятков стрел. Я даже не успел понять, что произошло, как болотная образина с жутким воплем погрузилась в мутную жижу.

— Что это было? — спросил я чуть погодя ехавшего рядом со мной старца.

— А! — махнул тот в ответ рукой. — Обыкновенный упырь. Не стоит вашего внимания!

Ничего себе! Представляю, что было бы со мной, столкнись я с этакой уродиной один на один! Теперь я уже с интересом оглядел свою охрану. Лица воинов были непроницаемы, а их вид говорил о том, что молниеносная расправа с болотным гадом — дело для них совершенно обыденное.

На привале ночью снова кто-то пытался напасть на нас. По крайней мере, я явственно слышал чей-то вой, но мои охранники дружно бросились во тьму и скоро вернулись, деловито отирая травой окровавленные наконечники своих копий. Сон, однако, был прерван, и до самого восхода солнца я беспокойно проворочался, вслушиваясь в шум ночного леса.

Больше в дороге с нами ничего существенного не произошло. На десятый день пути, миновав несколько сторожевых застав, мы подъехали к высокому холму. Меж деревьев вверх уходила широкая тропа. У подножия холма мы остановились.

— Дальше, Посланник, мы пойдем вдвоем! — сказал, слезая со своей лошади, мой седобородый попутчик.

— Это и есть ваш Небесный Холм? — спросил я.

— Да, это и есть Небесный Холм, Посланник! — ответил он мне.

Воины тоже молча слезли с коней и начали тут же деловито обустраиваться. В обратный путь, судя по всему, они пока не собирались.

Подъем в гору был достаточно крут, а утомленный дорогой старик едва переставлял ноги. Шли мы поэтому довольно медленно. Через каждые полсотни метров встречались воины-охранники. Молча пропуская нас мимо себя, они лишь наклоняли головы в знак приветствия. Впрочем, я особенно никуда и не торопился. Пусть все идет своим чередом, откуда я знаю, что ждет меня там, на вершине! Истерзав себя за время дороги всевозможными предположениями и сомнениями, я уже пришел к гениальному выводу: надо пока просто радоваться каждому дарованному дню и ничего не загадывать наперед.

Но вот за деревьями стала понемногу видна и вершина. Затем показалась большая поляна, заставленная по периметру деревянными столбами с вырезанными на них жутковатыми рожами. Около каждого из столбов были видны следы недавних кострищ. Посреди поляны лежал огромный темно-бурый камень — штука мне уже хорошо знакомая.

— Мы здесь! — внезапно визгливо закричал во всю свою старческую мочь мой спутник.

Не успел я и глазом моргнуть, как напротив меня появился еще один древний старик в белой рубахе. Седая борода его свисала до самых колен. Дед был бос, а в руках держал сучковатый посох.

— Здрав будь, Посланник! — поздоровался со мной старик и протянул руку. — Я Любомудр, верховный жрец Небесного Холма.

— И ты будь здрав, Любомудр! — Я пожал протянутую мне руку и ощутил ее немалую силу.

Старик смотрел прямо, не пряча взгляда. В его выцветших голубых глазах угадывались и ум, и проницательность. Не знаю почему, но в отличие от всех ранее встречавшихся жрецов этот дед показался мне куда более симпатичным.

— Я знал, что ты скоро придешь! — улыбнулся мне тем временем хозяин поляны так, словно знал меня уже тысячу лет, и от этой улыбки мне стало как-то спокойней. — Как добрался?

— Хорошо! — кивнул я и улыбнулся ему в ответ.

— Запомни навсегда — я твой друг, и ты должен верить мне! А теперь пойдем. — Старик взял меня под локоть и повел мимо столбов в глубь своего капища.

Пройдя несколько шагов, он, вдруг вспомнив о чем-то, обернулся к моему спутнику:

— Разожги костер Перуна, соверши все требы и поддерживай огонь!

Мы зашли в полуизбушку-полуземлянку.

— Садись! — сказал старик, показывая на лавку. Я послушно сел.

— Покажи свой знак! — велел главный жрец голосом, не терпящим возражений.

Я молча снял тельняшку и оголил грудь. Но старец даже не стал на нее смотреть. Закрыв глаза, он долго держал в руках мой нательный крест.

— Да, — сказал он, наконец открыв глаза. — Ты истинный Посланник. Я чувствую твою силу! Я рад, что дожил до этого дня и смог дождаться твоего пришествия! Будь ты благословен и ныне, и присно, и от века до века!

После этого Любомудр уже совсем по-отечески положил мне руку на плечо.

— Располагайся! Здесь отныне будет твой дом!

— Что же мне делать дальше? — спросил я его.

— Вначале ты получишь от меня необходимые знания, а затем уже сами боги укажут тебе твой путь!

— Как долго ты будешь меня учить и чему?

— Времени мне отведено мало, придется поторопиться. Ты познаешь наш мир и свое место в нем. Ты научишься владеть оружием и властвовать над собой, творить требы и уничтожать врагов!

— Кто же мои враги? — поинтересовался я.

— Те, кто боятся Посланника! — был весьма туманный ответ.

Затем жрец оставил меня отдыхать, а сам покинул жилище. За что я был ему весьма благодарен.

Значит, все дело в моем нательном кресте! Сняв висевший на тесемке крестик, я принялся внимательно его рассматривать. Крест был самый обыкновенный, только что очень старинный. Нося его уже немало лет, я, казалось бы, знал его до мельчайших царапин, но теперь разглядывал, словно в первый раз. Ничего необычного в кресте не было: на внешней стороне распятие Спасителя с черепом и перекрещенными костями в ногах, на тыльной стороне изображено всевидящее око с исходящими от него солнечными лучами и словами “спаси и сохрани”. Сделан крестик был, судя по всему, из какого-то медного сплава и от старости в углах давным-давно позеленел.

По семейному преданию, этот неказистый с виду нательный крест из века в век передавался по мужской линии нашей семьи и неизменно приносил удачу. Крест передавали тем, кто уходил на войну, и, как гласит семейная легенда, за все времена еще ни один обладатель фамильного креста не пал на поле брани. Сколь давно находился этот крест в нашем роду, никто не знал. Бабушка говорила мне, что этот крест был у нас всегда, а потому на войне моим предкам неизменно сопутствовала удача. Упоминала она и о каком-то древнем пророчестве, связанном с этим крестом, но суть пророчества была утрачена. Если насчет времен отдаленных я ничего конкретного не знал, то что касаемо более близких, все выходило именно так, как говорила бабушка.

Семейная хроника сохранила сведения, что в екатерининские времена один из моих пращуров участвовал в знаменитом штурме Измаила, откуда вышел цел и невредим. Его сын, в свою очередь, защищал родину в Смоленском и Бородинском сражениях, в битве при Березине. Без единой царапины прошел весь заграничный поход 1813-1814 годов, дойдя до Парижа. Мои предки были участниками длиннейшей Кавказской войны, а также Венгерского похода, одиннадцатимесячной обороны Севастополя. Там дрался уже мой прапрапрадед Никанор. На долю прапрадеда Трофима пришлись Среднеазиатские походы и Порт-Артур. Прадед Тимофей честно прошел дорогами Первой империалистической, а Гражданскую войну закончил на врангелевском фронте. Деду Степану выпала уже Великая Отечественная: оборона Одессы, Севастополя и Северного Кавказа, затем их же освобождение и освободительный поход до Вены. Из всех передряг он выходил сухим из воды, что же касается креста, то до конца своей жизни относился к нему как к живому существу и даже разговаривал с ним. О многом, что происходило с ним во время войны, дед не считал нужным говорить со мной по моему малолетству, но однажды проронил такую фразу:

— Наш крест не обычный, а живой. Он хранит какую-то очень большую тайну.

— Какую? — попытался допытаться я у деда.

— Этого я, внучек, не знаю! — погладил он меня по голове. — Впрочем, когда придет твой черед его надеть, то, может быть, крест будет к тебе более добр, чем ко мне!

Особых чинов и наград мои предки никогда не имели. Большинство из них так и закончило службу если не унтер-офицерами, то капитанами, а в лучшем случае — подполковниками. Все они были храбрыми воинами, но спин перед начальством не гнули. Может, потому и карьер особых не сделали.

Отец тоже изрядно помотался по горячим точкам. Он был инженером-электронщиком, работал в оборонном КБ по проектированию ракетных комплексов ПВО. По этой причине командировки во Вьетнам и Египет, Анголу и Алжир были для него делом привычным. Не раз позиции ракетных комплексов, где находился отец, подвергались налетам неприятельской авиации. Но всякий раз судьба уберегала. Будучи убежденным коммунистом, отец фамильный крест никогда на шее не носил, а держал под обложкой партийного билета, тем не менее крест, как оказалось, помогал. Что касается меня, то знаменитый семейный крестик мне передали отец с бабушкой в день окончания училища.

За годы моей офицерской службы я так сроднился со старым крестом, что обращал внимание на него только тогда, когда надо было заменить в очередной раз поистершуюся тесемку. В таинственную суть креста я не особо верил, но относился к фамильному талисману с должным почтением и бережностью. И вот теперь дедовский крест, оказывается, не только спас мне жизнь, но еще обеспечил титул некого неведомого Посланника! Может, в этом и была его главная тайна и именно об этом говорило наше древнее родовое пророчество?

Еще раз оглядев ожог на груди, я пришел к потрясающему выводу: ожог этот мог быть сделан только крестом. Форма и место ожога говорили сами за себя. Значит, в тот самый момент, когда меня распнули на жертвенном камне, нательный крест внезапно сильно раскалился. Именно вид моего полыхающего огнем креста и напугал тогда старичков-вурдалаков. Покопавшись в памяти, я с удивлением обнаружил, что нынешнее спасение меня крестом было, скорее всего, далеко не первым. Как же я был слеп, что не сумел разгадать этого раньше!

И сбывающиеся семейные пророчества, и недавнее собственное спасение были просто невероятными, однако никакого иного объяснения происшедшему я не находил. А если учесть мое не менее непонятное перемещение в древний языческий мир, то чего удивляться всему остальному! Здесь было над чем подумать…

В последующие две недели ничего особенного не произошло. Все было достаточно однообразно. Хотя на обхождение жаловаться было бы грешно. Поили и кормили же как на убой.

Каждое утро перед рассветом ко мне приходил Любомудр, и мы вместе с ним поднимались на вершину Небесного Холма встречать солнце. Едва огненный диск показывался на горизонте, верховный жрец вставал на колени, а я рядом с ним.

— Здравствуй, Пресветлый! — протягивал к солнцу свои иссохшие морщинистые руки Любомудр. — Здравствуй и благослови нас на новый день!

Затем я, сидя у подножия холма, подолгу беседовал с Любомудром о смысле жизни и строении окружающего мира, о богах и обычаях здешних земель.

— Где я нахожусь? — спрашивал я моего седобородого учителя.

— Все мы, и ты тоже, находимся в Яви!

— Что такое Явь?

— Явь — это все текущее и настоящее, все, что сотворено Правью!

— А что же было до Яви?

— До и после Яви есть Навь. А в Прави есть Явь!

— Понятно, — кивнул я Любомудру, хотя, разумеется, все услышанное еще предстояло хорошо обдумать.

— Кроме Яви, Нави и Прави, — продолжал старый волхв, — есть еще и Ирий!

—?!!

— Из Ирия сияют нам души наших пращуров. Там плачет и речет Желя, если мы пренебрегаем Правью, Явью и Навью.

— Но как можно пренебречь сразу прошлым, настоящим и будущим? — уже совсем запутавшись, вопросил я.

— Кто сим пренебрегает и глумится над истиной, тот не достоин быть Дажьбоговым внуком, ибо лишь моля бога и имея чистые души и тела, можно получить духовное единство с праотцами нашими и богами, слившись в единую Правду!

— Спасибо! — искренне пожал я руку старому и мудрому волхву. — Кажется, я что-то понемногу уже начинаю понимать!

— Наша жизнь бренна, — сказал уходя Любомудр. — И мы сами тоже. А потому нам надо трудиться над своей Душой и биться с врагами, не выпуская из рук освященный кровью меч!

Я и вправду не кривил душой перед стариком Любомудром. Может быть, я не до конца еще разобрался во всем сказанном, но общую суть того, что объяснял мне Любомудр, я уже начал чувствовать. Придет время и я непременно разберусь во всем до конца.

Встретив солнце, старец вел меня к себе в землянку, где поил тягучим и сладким напитком.

— Что это? — спросил я его, с удовольствием осушив деревянный ковш впервые.

— Это лучший из напитков: мед-сурья с девясилом и щавелем!

— К чему он мне? — удивился я. — Когда вполне достаточно и простого молока!

— Сурья — это молоко воинов и наш небесный корм! — терпеливо пояснил мне Любомудр. — Дадена же она нам от священной коровы Земун. В сурье мы варим тайные травы и пьем ее для бодрости тела и духа, а также для чистоты душ и помыслов!

— Ну тогда все ясно! — кивнул я, а старик налил мне еще один ковш целебного напитка.

Время до обеда мы проводили в беседах, после обеда я обычно отдыхал (адмиральский час есть адмиральский час!), а затем до темноты упорно осваивал нелегкое дело верховой езды.

Вечером меня, по обыкновению, поили каким-то сладким отваром, и я почти замертво падал на свое ложе из свежескошенного пахучего сена. Что случилось со мной, что происходит теперь и что будет дальше — все по-прежнему оставалось для меня полной загадкой. Впрочем, постепенно что-то в моей непонятной жизни все же менялось.

В один из дней Любомудр повел меня вниз с холма к стоявшей в отдалении кузнице. Краснолицый кузнец-бородач уже поджидал нас. Едва я подошел, он встал на одно колено и, склонив голову, протянул мне двумя руками меч. Я принял его молча и так же молча стал разглядывать. Меч был достаточно тяжел, обоюдоостр, лезвие отливало матовым светом. Судя по рукояти, меч предназначался для удержания двумя руками.

— Зачем два лезвия, когда достаточно и одного? Кроме того, это, наверное, затрудняет изготовление? — поинтересовался я у кузнеца.

Тот поднял на меня глаза. Во взгляде его читался интерес, смешанный с недоумением.

— Куя мечи наши, чтобы поражать врагов с обеих сторон, я передаю им силу божественную!

— В таком случае все ясно! — кивнул я коленопреклоненному кузнецу.

— Бери этот меч, он твой! — велел мне Любомудр. — Однако вначале тебе предстоит еще научиться владеть им! — Старик сделал едва заметный знак рукой, и из-за деревьев выступил здоровенный кряжистый воин. — Это Вакула! — кивнул на здоровяка Любомудр. — Он научит тебя драться!

Вакула без долгих рассуждений отобрал у меня боевой меч и сунул мне в руки не менее тяжеленный, но тупой. Не успел я разобраться что к чему, как мой новый учитель рубанул своим мечом по моему с такой силой, что тот вылетел из рук.

— Не ладно! — пробасил Вакула, кивнув на валявшийся в траве меч. — Подними!

Я беспрекословно поднял меч, и мы продолжили урок. Обучение мое было весьма своеобразным. Вакула рубился со мной своим не менее тупым мечом на полном серьезе и наносил удары что есть силы. Разумеется, мне было нелегко, но я сумел понять: чтобы выжить в этом суровом мире, надо уметь владеть оружием, а потому стоически переносил уроки. К моей радости, дело освоения меча продвигалось достаточно успешно. Даже удивительно, но я столь быстро схватывал все нюансы доселе неведомого мне боя, что даже мой беспощадный и неутомимый учитель вынужден был признать мое мастерство, когда я однажды, неожиданно для себя самого, нанес ему впечатляющий удар по голове. Помимо рубки на мечах, меня столь же безжалостно и усиленно учили стрельбе из лука, владению копьем и щитом. Так что скучать было некогда, а к вечеру тело ломило от усталости и боли.

Вскоре на Холме появилось еще несколько стариков-жрецов. Они палили ночами огромные костры, о чем-то меж собой шептались, затем внезапно исчезали, чтобы спустя некоторое время появиться вновь. И если поначалу действия стариков меня почему-то беспокоили, то затем я к этому привык и относился уже с полнейшим, безразличием, порою меня даже пугавшим.

Однажды мне пришлось стать и свидетелем ритуального жертвоприношения. Убивали какого-то мужчину. Более всего меня поразили тогда его глаза: недвижимые и безразличные. Убиваемый сам не торопясь лег на жертвенный камень и ничуть не сопротивлялся своим убийцам. От всей этой картины мне стало тогда настолько тошно, что я не выдержал и покинул место казни к большому неудовольствию собравшихся там жрецов. Когда же через несколько дней жрецы снова стали приглашать меня на просмотр очередного убийства, я отказался наотрез. Приглашатели были удивлены несказанно и просили объясниться.

— Мне это противно! — ответил я резко. — Убивать невинных могут только отпетые негодяи!

— Ты слишком категоричен, ведь у каждого своя судьба! — ответил мне Любомудр. — Мне тоже далеко не все нравится из наших древних обычаев, но что поделать, если это завещано нам предками, да и боги наши не слишком милосердны к смертным!

— Ваших богов создал только ваш страх! — в запальчивости высказал я жрецу свое мнение, и, как мне тогда показалось, в глубине выцветших голубых глаз Любомудра уловил понимание.

— Возможно, тебе кажется, Посланник, что наш мир излишне жесток! — сказал он мне примирительно. — Но это наш мир, и мы обязаны жить по его законам! У наших богов весьма длинные руки, а души людей так беззащитны и хрупки!

Я попытался было продолжить эту тему, но Любомудр лишь махнул рукой, давая понять, что он и так уже поведал гораздо больше, чем мне надо было знать.

Однако после этого разговора никто с приглашениями поучаствовать в очередном жертвоприношении ко мне больше не приставал, хотя человеческие заклания продолжались и продолжались с какой-то неумолимой последовательностью.

Несколько раз я попытался было покинуть уже порядком осточертевший мне Холм, чтобы оглядеть окрестности, но все мои попытки были пресечены на корню. Впрочем, у подножия Холма я успел рассмотреть самый настоящий военный лагерь. Десятки, а может, и сотни воинов жарили на кострах мясо, о чем-то бранились и ходили дозорами. Завидя меня, все они вскакивали, кланялись и рассматривали как некое чудо. Получалось, что меня даже не столько стерегли (такое количество стражи было явно излишне для одной персоны, пусть даже и весьма ценной), сколько оберегали.

Над трибунами трепетали праздничные флаги. В последний раз мы стояли в развернутых ротных колоннах. Перед трибунами теснились столы, а на них стопами лежали золотые лейтенантские погоны. Взревела медь оркестра, на плац вынесли знамя училища. Легкий ветер развернул шелковое полотнище, к горлу внезапно подкатился ком. Неужели на самом деле все происходящее сегодня присходит с нами в самый последний раз? И этот столь часто проклинаемый, но все же родной плац, наше знамя, подле которого выстояно немало ночных часов в караулах, да и все мы вместе тоже в последний раз?

— Вручить дипломы и погоны! — командует в микрофон начальник Государственной комиссии, старенький, седенький и в общем-то симпатичный старичок-генерал, прозванный нашим братом невесть за что “мойдодыром”. Старичок-генерал выкрикивает Мишкину фамилию.

Мишка строевым шагом выходит из общего строя, подходит к генералу. Лихо прикладывает руку к козырьку еще курсантской фуражки:

— Представляюсь по случаю присвоения мне лейтенантского звания! — докладывает он “мойдодыру”.

Тот вручает Мишке диплом с училищным знаком и погоны. Поверх этого сверкает золотом военно-морской кортик — это значит, что Мишка получил назначение на флот в столь любимую нами морскую пехоту. В последнюю очередь генерал передает ему коробочку с золотой медалью. Мишка — гордость училища и любимец всего преподавательского состава. А потому его золотая медаль — награда вполне заслуженная. Четко развернувшись на месте, Мишка становится в строй.

Я ж, затаив дыхание, вслушиваюсь в фамилии своих однокашников, ожидая, когда прозвучит и моя.

— Веригин!… Коротков!… Маркидонов!… Черемисин!…

Наконец я слышу свою фамилию. С дрожью в сердце выхожу из строя, чеканю шаг. Рука стремительно взлетает к козырьку:

— Представляюсь по случаю присвоения мне лейтенантского звания!

Старичок-генерал смотрит на меня снисходительно и уже устало. Стоящий рядом офицер, заглянув в какие-то бумажки, что-то шепчет генералу на ухо. Тот согласно кивает. Вот он вручает мне диплом, училищный знак, погоны и… кортик! Значит, я так же, как и Мишка, отныне не просто лейтенант, а лейтенант морской пехоты! И хотя о назначении на флот было известно заранее и мы с Мишкой даже сшили себе флотскую форму, до самой последней минуты меня не покидали какие-то сомнения, что все может измениться в самый последний момент, и вот наконец все свершилось!

— Удачи тебе, морячок! — улыбается старичок-генерал.

Держа равнение, мы проходим торжественным маршем мимо трибуны с начальством. И это тоже в последний раз!

В роте творится что-то невообразимое. Все торопливо переодеваются в лейтенантскую форму. Кто-то из наиболее нетерпеливых уже открывает заранее припасенное шампанское, пробки с оглушительным грохотом бьют в потолок.

— Быстрее! Быстрее, ребята! — волнуясь, кричит ротный. — Время! Закончить переодевание! Пора выходить! Рота, построение на улице! Господа лейтенанты, пошевеливайтесь!

Господа лейтенанты! Как непривычно и красиво, как почти сказочно звучат эти слова! И вот мы снова на нашем плацу. Теперь уже в офицерских тужурках. Все в зеленых армейских. Мы с Мишкой в ослепительно белых.

— Для прощания со знаменем училища! — звучит команда.

Бьет барабан. По первому удару мы снимаем фуражки. По второму преклоняем колени. По третьему склоняем головы. Прощай, училище! Здравствуй, флот, и здравствуй, море!

Наконец строй распускают, и мы попадаем в объятия родных и близких. Отец обнимает меня, а мама с бабушкой не скрывают своих счастливых слез. Еще бы, их сын и внук теперь офицер военно-морского флота!

— Как думаешь, наверное, уже пора? — вдруг спрашивает отца бабушка.

Глаза бабушки сразу же становятся озадаченными и строгими.

— По-моему, сейчас как раз самое время! — кивает он. — Отойдем в сторонку!

Мы уходим с училищного плаца и останавливаемся под ближайшим деревом. Отец достает из кармана маленький позеленевший от времени крестик на веревочной тесемочке.

— Помнишь, я рассказывала тебе о нашем родовом кресте? — спрашивает бабушка.

— Помню! — говорю я им. — Мне его еще дедушка показывал!

— Сегодня настал твой черед взять его в дорогу! Целуй и надевай!

Я прикладываюсь губами к кресту и ощущаю его приятный холод. Отец надевает мне его под рубашку на шею.

Бабушка трижды крестит меня, приговаривая:

— Спаси и сохрани! Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Аминь!

— Ну вот теперь и ты заступил на службу Родине! — говорит мне отец.

Несмотря на царящее вокруг веселье, мне становится почему-то тревожно, словно с обретением креста у меня начинается какая-то совершенно другая жизнь…

Вечером в снятом нашим классом для выпускного вечера ресторане мы уже вовсю рассуждали с Мишкой о дальних плаваниях и дальних странах. Еще бы, мы уже знали, что нас ждет “солнечный Пиллау” — Балтийск. Отныне мы командиры десантно-штурмовых взводов гвардейской бригады морской пехоты Балтийского флота.

Когда я не утерпел и показал другу только что переданный мне семейный талисман, тот иронично скривил губы.

— Ты что, верующий?

— Да вроде бы нет, — замялся я. — Это просто семейная реликвия, наш оберег от всех напастей!

— Выбрось и забудь! — сплюнул Мишка. — Вот амулет так амулет!

Он запустил руку за ворот рубашки и вытащил оттуда маленького эбонитового чертика на тесемке с желтыми глазками и оскаленной пастью. Выражение рожи у чертика было столь злобное, что меня даже передернуло:

— Зачем тебе эта дрянь?

— Уж защитит получше твоего креста! — усмехнулся Мишка. — Считай, что это мой родовой амулет! Мне его моя бабка передала, а она у нас в поселке всегда первой ведьмой считалась!

Мишкину бабку я уже имел честь лицезреть, а потому сейчас говорить о ней мне совсем не хотелось и я сменил тему, заговорив о нашем недалеком будущем, ведь как морским пехотинцам нам предстояло участие в боевых службах кораблей.

— Сейчас, насколько я знаю, балтийская бригада несет службу в Анголе. Один батальон в готовности в Балтийске, второй — на боевой службе. И так по очереди: полгода одни, полгода другие. Представляешь, что мы скоро без всякой турпутевки попадем в настоящую Африку! Сколько всего там увидим!

— Ну, старикашка! — охладил мой пыл Мишка, явно стремясь деланно важным видом произвести впечатление на свою знакомую. — Скажу тебе, как старый морской волк молодому: главное для тебя — это не вывалиться в иллюминатор в штормовое море!

— А что будет, если все-таки выпадет? — испуганно заморгала Мишкина подружка.

— Что, что! Акула слопает! — добил ее Мишка.

— Неужели и такое бывает? — ужаснулась уже и моя спутница.

Требуемый эффект был достигнут, но Мишке этого было мало.

— У нас на флоте и не такое бывает! — понесло моего друга. — Особенно когда много “шила” проглотишь!

— Зачем же морякам шило-то глотать надо? — в ужасе всплеснула руками одна из девушек.

— Это наша старая пиратская забава! — вновь хохотал Мишка.

— Да не слушайте вы этого болтуна! — успокоил я перепуганных девчонок. — “Шилом” на флоте называют спирт.

Наши спутницы весело посмеялись над Мишкиным остроумием и своей наивностью. Мы пили вино и танцевали до упаду. Боже, как я был счастлив тогда!

В одну из ночей на Небесном Холме я проснулся от далеких криков и железного лязга. Звуки были незнакомы и в то же время очень и очень узнаваемы. В тревоге я выскочил из своего жилища и сразу же наткнулся на стоявшего у порога Любомудра.

— Что случилось? — крикнул я ему.

— Не стоит беспокоиться! — ответил он мне. — Иди и спи. Все идет своим чередом.

— И все же что происходит? — не удовлетворился я ответом.

Любомудр пожал плечами, хотя все же был явно взволнован.

— Наши враги хотят выкрасть тебя! — сказал он нехотя после паузы. — Но все плохое уже позади, и сейчас мы добиваем последних! Спокойной ночи тебе, Посланник!

Ничего себе, спокойной ночи! Надо ли говорить, что я так и не сомкнул глаз?

А под самое утро в моей землянке внезапно оказалась девушка. Как она могла пройти сквозь все заслоны и пикеты, просто удивительно. Лицо незнакомки было озабочено и радостно одновременно.

— Не волнуйся! — сказала она мне. — Никто не посмеет причинить тебе зло, пока я с тобой!

Я еще раз внимательно глянул в ее лицо и обмер, ибо узнал. Именно это лицо я видел тогда в небе, когда лежал распнутый на жертвенном камне, именно эту девушку я видел тогда на ночном шоссе! Та же копна длинных золотых волос, те же огромные голубые глаза. На голове ночной гостьи был венок из полевых цветов.

— Мы, кажется, уже встречались? — неуверенно спросил я, ища ее взгляд.

В ответ незнакомка загадочно улыбнулась:

— Я рада, что ты меня еще не забыл!

Девушка подошла ко мне и несколько раз провела ладонью по голове:

— Я очень долго тебя ждала, ты мне слишком дорог, и поэтому я очень боюсь тебя потерять! — не сказала, а выдохнула она.

— Но кто ты? — спросил я ее, совершенно сбитый с толку происходящим.

— Мы еще не раз встретимся, и ты обязательно узнаешь мое имя! Возьми от меня на память! — Девушка сняла с головы венок из полевых цветов и положила передо мной. — А пока прощай!

Порывисто поцеловав меня в губы, незнакомка так же таинственно исчезла, как и появилась.

Я ошарашенно оглядывался по сторонам: куда делась явившаяся мне девушка и была ли она вообще? Внезапно мой взгляд упал на стол, я увидел оставленный венок полевых цветов. Значит, моя таинственная посетительница не обман и не видение, значит, она на самом деле была! До самого восхода солнца я сидел, неотрывно глядя на венок. Кто ты? Откуда? Почему и зачем вошла в мою жизнь?

Едва рассвело, я поспешил спуститься с холма, чтобы своими глазами удостовериться в сказанном мне ночью жрецом. Вокруг холма были видны явные следы недавней битвы. Воины перевязывали раненых, сносили в разные места тела поверженных врагов и павших товарищей. В воздухе уже кружило воронье. Сзади ко мне незаметно подошел Любомудр.

— Скоро ты будешь знать столько, сколько и я, а затем и многим более! Пока же тебе некогда отвлекаться на подобные мелочи. Иди наверх, тебя ждет твой меч! Не огорчайся, твои битвы еще впереди, поверь мне, их будет у тебя более чем достаточно! Будь же готов к ним!

— Но чей же я все-таки Посланник? — не выдержав, спросил я его.

Старик усмехнулся углом губ:

— Ты — это тот, Кто Открывает Путь! Сегодняшней ночью тебя посетят наши боги! Готовься к великой встрече с ними!

Ничего себе ответ! Что Посланник, что Открывающий Путь, что в лоб, что по лбу! Да еще какая-то встреча с какими-то богами! Час от часу не легче! Я хотел было высказать все, что думаю по этому поводу, но Любомудр уже повернулся ко мне своей согбенной спиной. Этот волхв был мне здесь самым близким человеком. Может, потому, что был стар и мудр, а может, потому, что это был единственный человек, который меня понимал.

В тот день я особенно яростно рубился с добродушно-молчаливым Вакулой. Мой натиск был столь бешеным, что соперник выглядел довольно растерянным и как-то вяло отбивал шквал моих ударов. Общий итог схватки остался в тот раз за мной, и явно не ожидавший от меня такой прыти Вакула счел за лучшее прекратить на сей раз мое обучение раньше времени.

С наступлением вечерней темноты пришедший ко мне Любомудр повел меня на вершину холма, где к тому времени развели большой костер. Встав в круг возле костра, волхвы что-то усиленно шептали, протягивая к небу руки. Затем они бросали в костер какие-то зелья, и огонь вспыхивал с неимоверной силой. Едва же взошла луна, волхвы как по команде удалились.

Я остался у костра один. Подняв голову, я смотрел на небо и думал о том, что, может быть, уже совсем скоро я наконец-то узнаю, зачем я здесь и что меня ждет в будущем. По небу неслись тучи, диск луны то закрывался ими, то, наоборот, ярко блистал в разводьях туч. Ночной ветер шелестел в верхушках деревьев, несмотря на жар огня, мне было весьма неуютно, зябко и одиноко.

— Здравствуй, Открывающий Путь! — раздался внезапно за спиной громкий и резкий голос.

Я обернулся, и спина моя мгновенно покрылась мурашками. Передо мной стояло настоящее чудовище: получеловек-полумастодонт. Ростом более двух метров, с лицом, отливающим золотом, и длинными серебряными усами. Но более всего поразительным было то, что мастодонт имел два лица при одной голове. Это было столь невероятно и жутко, что я обомлел. Незнакомец же смотрел на меня пристально и пронизывающе, не скрывая, что изучает мою особу. Его зеленые, почти кошачьи глаза, казалось, старались забраться в самую глубь моей души, чтобы вывернуть ее наизнанку. Не зверь и не человек, источающий бешеную силу и не менее бешеную злость.

— Кто ты? — спросил я, стараясь сохранить самообладание, понимая, что передо мной стоит кто-то из местных богов, чье изображение я уже не раз видел вырезанным из дерева.

Совсем рядом громко заржал конь. Может быть, это был конь прибывшего бога? Но если это его конь, то откуда он мог сюда приехать?

— Я великий бог этих земель Перун — повелитель храбрых и доблестных! — пророкотал своим громовым голосом явившийся предо мной бог, и мне показалось, что его черные ноздри пыхнули огненными искрами.

— Что ж, — сказал я, стараясь держаться как можно более независимо. — Оригинал много лучше своих деревянных копий.

— Спасибо за комплимент! — ответил Перун. Глаза его сузились в две пронзительные щели: — Ты мне пока нравишься!

— Взаимно! — беспардонно покривил я душой.

— Ну а как тебе здешний прием? — прогрохотал Перун.

Ночной небосвод пронзила острая вспышка молнии. Чуть погодя донеслись и раскаты грома. Я невольно глянул вверх, ожидая дождевых струй.

— Встреча была душевна, особенно поначалу!

Перун мотнул своей двуликой головой, серебряные усы его со скрежетом зашевелились:

— Ты Посланник, а потому у тебя впереди опасный, но славный путь!

— Что и когда я должен сделать? — Честно сказать, мне было несколько не по себе, а потому я был предельно лаконичен.

— Ты должен идти и добыть мне Священный Меч предков!

— С кем идти? Куда? Против кого?

— Против мировой нечисти в северные земли с моей дружиной! Властитель нечисти Коуш захватил Священный Меч, не имея на него никаких прав, и готовит с его помощью уничтожение людского племени!

“Ничего себе масштабы! — подумалось мне с тревогой. — Нет чтобы просто с нечистью, а то сразу с мировой!”

— Когда? — спросил я, стараясь выглядеть как можно спокойней.

— Об этом тебе скажут волхвы, — ухмыльнулись разом оба лика Перуна. — А с тобой мы еще увидимся не раз, пока же прощай, Посланник!

Бог легко вскочил в седло огромного крылатого коня. Скакун бил в землю горящими копытами, в хвосте его вспыхивали и гасли голубые и зеленые искры. Перун натянул поводья. Конь всхрапнул и, легко оттолкнувшись от земли, круто взмыл вверх. В небе было светло от бесчисленного количества молний, в ушах звенело от громовых раскатов. Затем все разом стихло. Дождя я, к своему удивлению, так и не дождался. Возвращаясь, думал о только что состоявшейся встрече. Меня оставили жить, объявили чьим-то посланником, затем привезли сюда и поставили задачу идти воевать. В конце концов, я солдат. Только что я получил приказ, правда, более чем необычный, но зато вполне конкретный. А потому я обязан его выполнить, а по выполнении доложить, как и положено настоящему солдату!

Спускаясь со священной поляны, я наткнулся на волхвов, сидевших кружком и явно ждавших меня. Увидев мою особу, они разом вскочили и начали петь, выкрикивая что есть силы:

Славься Перун — бог огнекудрый!

Ты посылаешь стрелы небесные во врагов,

Ты ведешь верных тебе стезей верной!

Ты нам — честь и суд.

Ибо праведен ты, златорун, милосерд!

Ничего не говоря, я прошел мимо певших. Они, как мне показалось, уже забыли про меня. Запрокинув свои седые головы к небу, они продолжали увлеченно голосить свои гимны.

Так прошла эта памятная для меня ночь. И если кое-что новое для себя я выяснил, то вопросов возникло при этом еще больше.

— Подходим к берегу! Десанту приготовиться к высадке! — голос командира большого десантного корабля по “каштану” сух и лаконичен, но мы невольно переглядываемся. Вот оно, начинается!

Я в последний раз обхожу стоящие на десантной палубе бэтээры и танки. Экипажи и десантники уже заняли свои места. Ребята спокойны, но внутреннее напряжение чувствуется. Еще бы, ведь все они сегодня впервые идут не в учебный, а в настоящий бой. Я, впрочем, тоже. Как могу, подбадриваю их. На десантной палубе невыносимо жарко и душно. Люди буквально купаются в собственном поту. Забираюсь на броню своего “флагманского” танка. Пробегающий мимо корабельный матрос протягивает мне большой алюминиевый чайник с водой. Пью прямо из носика. Вода почти горячая и горькая, не иначе как из опреснителя. Напившись, рукавом камуфляжа вытираю губы. Теперь остается только одно — ждать, когда прозвучит команда “вперед!”

Мы уже больше полугода в составе десантных сил нашей оперативной Индийской эскадры. Наш батальон сменил здесь тихоокеанцев. Им тоже пришлось не сладко. Довелось и пострелять, и повысаживаться, но тогда события еще только начинались. Нам же, судя по всему, придется лезть в самое пекло.

Все сведения о последних драматических событиях в районе так называемого Африканского Рога мы больше черпали из теле— и радиопередач, чем из оперативных сводок. Почему так было, не знаю. Может, наша разведка в этом регионе не слишком владела информацией о происходящих событиях, а может, наше командование просто не считало нужным посвящать нас во все хитросплетения местных дел. Большую часть времени мы сидели на Сакотре, где занимались боевой подготовкой, ибо кроме этого там делать было просто нечего. А пока мы занимались бесконечными стрельбами да рубили разлапистые кораллы на сувениры родным и друзьям, совсем рядом с нами, через Красное море, ситуация стремительно накалялась. В районе Эритреи столкнулись интересы Эфиопии и Сомали. Эфиопы первыми бросили сюда армию, возглавляемую нашими инструкторами. Сомалийцы не остались в долгу и ответили своими силами освобождения Эритреи во главе с инструкторами-американцами. И те и другие имели еще с ветхозаветных времен какие-то права на этот кусок выжженной солнцем пустыни и теперь вдруг разом о них вспомнили. Судя по всему, эритрийцы где-то обскакали своих братьев-эфиопов, а потому кем-то и было решено в поддержку последним позвать и нашего брата россиянина.

И теперь два БДК , “Красная Пресня” и “Донецкий шахтер”, в ордере почти всей Индийской эскадры на полном ходу мчатся через Красное море к песчаным пляжам Эритреи, чтобы, сбросив на берег десант морской пехоты, спасти кого-то от кого-то.

Я командую десантно-штурмовой ротой, размещенной на “Красной Пресне”. Мишка со своей ротой на “Шахтере”. Вместе с ним и комбат со своим штабом.

В динамике “каштана” что-то надрывно скрипнуло. Затем послышался усталый голос командира корабля:

— Десанту приготовиться! Открыть ворота!

— Вот оно! Началось! — Сердце забилось бешеными толчками.

Это моя первая война и первый бой, к которому я готовился столько лет. Я засунул руку под тельняшку и вытащил оттуда крест.

— Ну, как говорила бабушка: спаси и сохрани!

Поцеловал крест и засунул его за ворот тельняшки.

Две половины носовых ворот начали медленно расходиться в стороны. В образовавшуюся щель ворвалось яркое солнце. Вот щель становится все больше и больше. Вот наша дверь в мир уже открылась во всю свою ширь, наполнив десантную палубу ослепительным южным солнцем. До берега еще неблизко, но дальше корабли идти не могут. Прибрежные воды усеяны массой рифов. До берега мы уже будем добираться самостоятельно. Где-то над головой ухают орудийные залпы — это наша корабельная артиллерия начала обработку плацдарма во избежание возможных сюрпризов. Напрягая слух, пытаюсь разобрать в грохоте пушек незнакомые мне нотки. Если так, то это значит, что с берега тоже ведут ответный огонь. Однако ничего незнакомого мои уши не улавливают, и я успокаиваюсь.

— Опустить аппарель ! — раздается по циркуляру голос командира корабля.

Гудя мотором, медленно опустился горизонтально металлический настил-трап, по которому нам предстоит сейчас съезжать прямо в воду.

— Пошел десант! Пошел первый! — кричит голос в динамике. И уже не по-уставному, тоном ниже: — Желаю удачи, ребята! Возвращайтесь живыми!

Первый — это я.

— Давай! — говорю своему механику-водителю. — Обороты держи как можно меньше! Спускаемся с аппарели, сразу отходи влево! Начинаем выстраиваться для движения к берегу! Ну, с богом! Пошли, славяне!

Мой танк, утробно урча двигателем, сползает и плюхается в раскаленную солнцем воду. За ним второй, третий… За танками пошли бэтээры — амфибии. Выстроившись в походный порядок, начинаем движение к желтой полоске пляжа, за которой видны чахлые рощи занесенных песком пальм. В триплекс лихорадочно осматриваю берег, не видно ли где вспышек орудийных залпов, но ничего подобного обнаружить не могу. Зато хорошо видно, как по всему пляжу и дальше встают султаны песка — это уже вовсю работает наша корабельная артиллерия. Справа виден строй танков Мишкиной роты. Его машины идут к берегу на хорошей скорости, четко выдерживая дистанцию. Да иначе и быть не может: Мишка есть Мишка!

Внезапно слышу бешеную дробь по танковой башне. Рядом с плывущим танком встают фонтанчики воды. Еще мгновение, и они почти закрывают мне видимость. Значит, по нам уже начали вести огонь! Значит, впереди бой за высадку! Что ж, теперь только вперед, а там будь что будет!

Проснувшись, я долго не могу прийти в себя, все время возвращаюсь к фрагментам своей прошлой жизни. Тягостные раздумья о загадках собственного бытия прервал стук в дверь.

— Входи! — Я нехотя спустил ноги со своей лежанки. Это Любомудр. Старик выглядел взволнованным и озабоченным.

— Ты говорил с Перуном? — спросил он меня.

— Да! — кивнул я ему.

— Велел ли он тебе следовать в нечистые земли?

— Да! — снова подтвердил я.

— Готов ли ты к этому подвигу!

— Разумеется, готов, — развел я руками. — Что мне еще остается делать?

— Значит, твой час настал! Собирайся в дорогу! Время не ждет! — велел мне верховный жрец и, тяжело опираясь на свой крючковатый посох, куда-то побрел.

День прошел в сборах. Меня посвящали в тонкости предстоящего похода. Уже в сумерках Любомудр снова пришел ко мне.

— Пойдем, я покажу тебе твой путь! — сказал он.

Выйдя из землянки, старец запрокинул голову и что-то долго шептал, а затем показал мне рукой в черное вечернее небо:

— Смотри, это Седован-звезда, она указывает точно на север, пока будешь идти на нее, ты никогда не ошибешься!

Я посмотрел туда, куда указывал старый волхв. Далеко в небе ярко и призывно светила до боли знакомая Полярная звезда! “Здравствуй, старая знакомая! — мысленно сказал я ей. — С тобой мне будет не так одиноко! Сколько раз на полевых занятиях по ориентированию ты указывала мне путь к цели!”

— Следуй со мной! — велел мне Любомудр. — Я покажу тебе твой отряд, тех, кто пойдет с тобой в поход и кто будет оберегать тебя от всех опасностей и напастей! Раньше мы отправляли в землю нечисти большие дружины и толку от этого было мало. Наши воины гибли во множестве, не принося никакой пользы. Однако теперь Перун подсказал нам новый способ одоления врага: послать небольшой, но отборный отряд. Ты же как Посланник должен его возглавить, и тогда обязательно, в силу обещаний Перуна, мы добьемся успеха и уничтожим тех, кто желает нашей погибели!

Что касается “обещаний” Перуна, то, несмотря на пафос в словах верховного жреца, я отнесся к этому весьма скептически. Мое личное общение с богом грома и молнии настроило меня на несколько скептический лад относительно этой самовлюбленной персоны. Наверное, на моем лице при упоминании имени Перуна отразилось мое к нему отношение, потому что Любомудр, внимательно поглядев на меня, заметно помрачнел.

— Кто такой Властитель нечисти Коуш? — спросил я Любомудра.

— Этого точно не знает никто! — помолчав, ответил тот. — Говорят, что Коуш очень стар и выглядит как настоящий скелет, но это только одно из его обличий. Говорят, что когда-то он был казначеем у бога Белеса, но сбежал от него к нечисти и вскоре возглавил ее. Говорят, что его самое любимое занятие — пересыпание драгоценных камней и золота, говорят, что он иногда ворует для себя девиц и может жить вечно.

— Ни дать ни взять наш сказочный Кощей Бессмертный! — вырвалось у меня.

Любомудр как-то странно поглядел на меня:

— Да в стародавние времена Коуша иногда называли и так! Его полное имя Кощей Трепетович.

Теперь уж пришла очередь удивляться и мне.

— Коуш — бог?

— Точно не знаю, но он долгое время был рядом с богами, а потому многое знает и многое может. Возможно, что он происходит из знатного древнего рода, проклятого богами.

— Почему боги сами не разберутся с Коушем?

— То мне неведомо, ибо то дела божественные! — ответил мне Любомудр, и в голосе его была тревога. — Мы же не будем обсуждать наших богов!

— Я же слышал, что смерть Коуша находится в иголке, которая упрятана в яйце, яйцо в утке, а утка в зайце, который сидит в сундуке, висящем в ветвях дуба на каком-то острове! — поразил я верховного волхва своими знаниями.

— Про то мне ничего не известно! — пожал он плечами, но по глазам я понял, что Любомудр просто потрясен моей осведомленностью.

Неподалеку от землянки нас уже ждала группа рослых, облаченных в доспехи воинов. Впереди остальных стоял кряжистый седой крепыш. Лицо его, несколько обезображенное сабельным ударом, было, однако, весьма приятным, хотя и излишне хмурым. Свой островерхий шлем он держал на согнутой руке.

— Это воевода Вышата! Он будет главенствовать над всеми воинами и станет тебе надежной опорой! Вышата лучший из наших воевод. Он вырос в боях и никогда не знал поражений!

Я протянул руку воеводе, и он крепко пожал ее.

— Будем знакомы, Вышата! — сказал я ему.

— Будем знакомы, Посланник! — ответил он мне.

В голосе воеводы я не уловил ни тени того подобострастия, которое неизменно присутствовало в речах окружавших меня волхвов, и это мне сразу, честно говоря, понравилось. Любомудр представил мне следующего из воинов:

— Это Вакула — наш великий витязь и силач! Впрочем, вы уже хорошо знакомы!

Вакулой оказался мой напарник по учебным боям с мечами. Здоровенный детина с добродушным, почти детским лицом. Меня Вакула приветствовал, на правах старого приятеля, обезоруживающей улыбкой. Если бы не присутствие воеводы и верховного жреца, то я почти не сомневаюсь, что силач бы с удовольствием заключил меня в свои объятия. Любомудр тем временем подвел меня к другому воину.

— Рогдай — мастер лазуточных дел и тайных походов во вражьи станы!

Рогдай был высоким голубоглазым белокурым красавцем с точеным лицом и широченными плечами. По этому местному Алену Делону наверняка сохли десятки и десятки девиц. На тонких губах Рогдая играла чуть заметная усмешка. Глаза, внимательно изучавшие меня, были пронзительны и умны. От всего облика Рогдая веяло некой холодностью и даже настороженностью. В противоположность Вакуле Рогдай был не так-то прост. Если первый выглядел этаким силачом-увальнем, то второй смотрелся как настоящий аристократ. Я встретился с ним глазами, и Рогдай едва заметно усмехнулся мне в ответ. Эти двое были, как я понял, помощниками воеводы. Вакула по боевым делам, а Рогдай по тайным. А Любомудр уже представлял мне остальных воинов:

— Местко… Мезислав… Боруслав… Храбр… Ратибор… Межич… Зорич… Зверич… Спира…

— Это лучшие из лучших! — сказал мне верховный жрец, когда знакомство и обмен рукопожатиями были завершены. — Все они не раз и не два вступали в смертельные схватки с врагами и на деле доказали не только свою доблесть, но и преданность нашему делу и нашим богам! Все они воины Небесного Холма и по праву заслужили это великое звание. Все они давно ждут тебя, Посланник, и готовы, не задумываясь, отдать за тебя свои жизни!

— Спасибо на добром слове! — поклонился я своему воинству. — Однако мне хотелось бы, чтобы мы все вернулись обратно целыми и невредимыми!

— Да и мы вроде не против того! — развел руками добродушный Вакула, но тут же осекся под недовольным взглядом воеводы Вышаты.

— Я сверился с небесными часами, и они определили наилучшее время вашего выступления в поход! — повернувшись ко мне, сказал Любомудр.

— Когда же нам надо выступать? — спросил я его.

— Завтра поутру! — ответил мне верховный жрец.

— Завтра так завтра! — кивнул я ему довольно равнодушно, ибо никаких эмоций по этому поводу не испытывал.

В те дни мне все происходящее вокруг было настолько чуждо, что идти куда-то в неведомые края было даже предпочтительнее, чем оставаться на Небесном Холме в окружении ритуальных маньяков-волхвов, ожидая двуликого уродца Перуна.

В тот вечер я пошел пройтись в березовую рощу у подножия Холма, чтобы отвлечься от своих безрадостных дум, и неожиданно наткнулся на весьма обычное в здешних местах шествие. Несколько воинов везли на лошади мальчишку-подростка. Тот, связанный по рукам и ногам, был брошен поперек лошади. Я сразу же догадался, что мальчишку везут на Небесный Холм для жертвоприношения. Вообще-то Любомудр настоятельно не рекомендовал мне соваться в дела волхвов, но тут я просто не мог стерпеть. Зрелище несчастного обреченного мальчишки было столь вызывающе страшным, что я не выдержал и, заступив дорогу едущим, поднял руку:

— Немедленно остановитесь и освободите ребенка!

— Это кто еще такой здесь выискался! — расхохотался один из воинов и, неторопливо вытащив из ножен меч, направил прямо на меня своего коня.

Я был совершенно безоружным и остановился, но не отдавать же им мальчишку! Глядя в бородатое лицо воина я понимал, что и тот шутить не намерен. Не знаю уж чем бы все закончилось для меня на опушке той березовой рощи, если бы внезапно не появился Вакула. Богатырь, мгновенно сориентировавшись в обстановке, выхватил свой огромный меч и бросился наперерез наезжавшему на меня воину. Тот оглянулся на бегущего к нему богатыря и тут же остановился. Когда же Вакула в три прыжка подскочил к нему, воин без всяких разговоров молча бросил свой меч в траву.

— Благодари Перуна, что ты успел это сделать! — гаркнул ему подскочивший Вакула и с силой отшвырнул ногой валявшийся меч в сторону.

Тот, несколько раз перевернувшись в воздухе, отлетел на добрый десяток метров. Остальные воины безмолвно застыли на своих лошадях.

— Может, кто-то из вас желает померяться силой с дружинником Небесного Холма? — обвел всех взглядом Вакула.

Ответом ему было всеобщее молчание.

— Тогда немедленно исполните волю Посланника! — хмуро кивнул обезоруженному всаднику богатырь. — И побыстрее!

Повторять два раза не пришлось. Спешившиеся воины, теперь с опаской поглядывая на меня, быстро развязали мальчишку и, бросив его на землю, тут же развернули своих лошадей. Вакула коротким взмахом меча разрубил веревки. Разминая затекшие руки, мальчишка испуганно поглядывал на нас с Вакулой.

— Не бойся нас, — сказал я ему и, подойдя, положил руку на плечо. — Мы твои друзья!

— Как тебя зовут? — поинтересовался Вакула и протянул мальчишке поясной туесок с водой.

— Всегдр! — ответил тот и с жадностью набросился на воду.

Подождав, пока мальчик напьется и немного придет в себя, я начал расспрашивать его о том, почему его везли на жертвоприношение.

Как выяснилось из расспроса, Всегдр был родом из дальнего лесного селения. Матери он лишился вскоре после рождения. Отец его погиб, охотясь на медведя. Некоторое время его воспитывала сестра матери, но потом умерла и она, малец остался совсем один. И хотя с голоду он не умирал, так как его подкармливали все жители селения, жилось сироте, разумеется, не сладко. Но вот настал момент, когда приехавший в селение гонец возвестил о пришествии Посланника и потребовал от имени волхвов на Небесный Холм человеческую жертву. Мужчины селения вот уже несколько лет ни с кем не воевали, а потому припасаемых обычно для такой цели пленников у них не было. После долгих раздумий решено было остановиться на сироте. И хотя все понимали, что отдача на заклание безродного мальчишки являлась делом недобрым, каждому свои родственники были дороже. А потому, попросив прощения у Сварога за свершаемое дело, старейшины селения повелели вязать мальчишку и везти его на Небесный Холм.

— Теперь тебя никто не тронет! — сказал я Всегдру, когда тот завершил свой печальный рассказ. — Теперь ты мой товарищ и мой друг!

Вакула тоже был доволен исходом дела и, потрепав мальчишке волосы, велел говорить отныне ему обо всех обидчиках. На что мальчишка лишь сверкнул глазами:

— Со своими обидчиками я привык разбираться сам! Главное, чтобы мне руки никто не вязал!

— Каков шалопай! — искренне восхитился Вакула. — Теперь уж точно мы подружимся!

Любомудр, узнав о моем разбое и отбитии жертвы, отнесся к этому с неодобрением, хотя и достаточно спокойно.

— Как знать! — сказал он мне. — Возможно, и спасение этого дитяти также предусмотрено небом!

Ночевал Всегдр на пороге моей землянки. Когда же наутро я сказал ему, что отправляюсь в опасное путешествие и вынужден оставить его здесь, что теперь никто не причинит ему зла, то мальчишка внезапно насупился и объявил, что если я не возьму его с собой, то он предпочтет умереть на жертвенном камне.

— Ты, Посланник, никогда не пожалеешь, что взял меня! — горячо убеждал меня мой новый маленький друг. — Я умею биться мечом, знаю разные приговоры, я ловок и быстро бегаю!

— Пусть будет по-твоему! — сказал я ему голосом, не допускающим никаких возражений. — Ты поедешь со мной!

Любомудр и к этому моему решению внешне остался равнодушен.

— Как решил Посланник, так тому и быть! — сказал он громко при всех. — Может, жертвенное искупление этого мальца поможет тебе в какую-нибудь тяжелую минуту! Хотя в то же время теперь тебя, Посланник, сопровождает тринадцать человек, а это не слишком хорошее число! Один из воинов явно лишний! Но кто?

Сказав это, Любомудр на мгновение задумался, а затем, подойдя ко мне вплотную, зашептал на ухо:

— Сдается мне, Посланник, что это знак свыше! Как знать. Уж не замыслили чего силы Тьмы против тебя! Будь всегда настороже и бойся предательства, особенно смотри за этим безродным мальчишкой! Помни, что тринадцать — число роковое!

Старый и воистину мудрый Любомудр! Как прозорлив он был в большом и как искренне ошибался в малом!

Воевода Вышата новым пополнением остался недоволен, хотя старался не показывать вида. С Всегдром он демонстративно не общался и вообще старался не замечать его присутствия в отряде. К моему удивлению, самую большую неприязнь Всегдру сразу же выказал Рогдай, который буквально испепелял подростка взглядом и, как мне показалось, был готов разорвать мальчишку в клочья. Почему мальчишка вызвал такую неприязнь у начальника нашей разведки, я понял, к глубокому сожалению, намного позднее…

В последний раз зайдя в свою землянку, я остановил взгляд на том, что было мне ближе и роднее всего в этом чужом и враждебном мире — на венке полевых цветов. Он был по-прежнему свеж и благоухал. Удастся ли мне вернуться сюда еще? Увижу ли я когда-нибудь хозяйку этого венка?

Перед самым отъездом ко мне подошел Любомудр.

— Возьми, Посланник! — сказал он мне и протянул большой пучок стрел. — Это стрелы с серебряными наконечниками. Иногда помогают против нечисти, когда все другое оружие уже бессильно!

— Спасибо! — кивнул я ему.

После короткого молебна и напутствия Любомудра мы оседлали своих коней. Выстроившиеся вдоль дороги волхвы затянули длинную песнь:

Где-то высоко в небе волхвам тонко подпевал заливистый жаворонок. Ночью прошел дождь, а потому в воздухе пахло свежестью. Я оглянулся на бывший уже на приличном отдалении Холм:

— Прощай, мое очередное пристанище! Я не горюю особо, покидая тебя, но все же здесь был мой маленький Дом и здесь меня посетила загадочная любовь! А теперь вперед, навстречу неизвестности!

Наш небольшой, в полтора десятка человек, отряд вытянулся цепочкой. Воины были опытны, и все делалось без всяких команд со стороны Вышаты, как бы само по себе. Первым, возглавляя отряд, ехал воевода, за ним Рогдай. Я и Всегдр были помещены в самое безопасное место — в центр. Замыкали наши походные порядки Вакула и Местко.