7
Нервно улыбаясь. Гэри Селдон вошел в кабинет доктора Энделецки.
– Вы же сказали – пару недель. А уже целый месяц прошел, доктор.
Доктор Энделецки кивнула.
– Простите, профессор Селдон, но вы же хотели, чтобы все было сделано досконально, и я именно этим занималась все это время.
– Ну, – взволнованно спросил Селдон, – что же вы обнаружили?
– Около ста дефективных генов.
– Что?! Дефективных генов? Вы шутите, доктор Энделецки?
– Я говорю совершенно серьезно. Что тут удивительного? Геномов, в которых не было бы как минимум сотни дефективных генов, просто не существует, а как правило, их гораздо больше. Сказать честно, все не так страшно, как звучит.
– Да, конечно, я же не специалист.
Доктор Энделецки вздохнула, поерзала на стуле.
– Вы ничего не знаете о генетике, профессор?
– Нет, не знаю. Человек не может знать все.
– Вы правы. Я, например, ничего не знаю об этой вашей… как же она называется? Ах да, о вашей психоистории. – Доктор Энделецки пожала плечами и продолжала: – Если бы вы взялись объяснять мне суть вашей науки, вам пришлось бы начать с азов, но даже в этом случае я бы вряд ли поняла вас. Ну так вот, что касается генетики…
– Да?
– Дефективный ген, как правило, ничего не значит. Существуют дефективные гены – настолько дефективные, настолько патологичные, что вызывают серьезные заболевания. Но это – большая редкость. Большинство дефективных генов просто-напросто работают плоховато, вроде разболтавшихся колес. Машина все равно едет – дрожит, правда, немного, но едет.
– Именно так обстоит дело с Вандой?
– Да. Более или менее. В конце концов, если бы все гены были в идеальном состоянии, мы все были бы как две капли воды похожи друг на друга и вели бы себя совершенно одинаково. Именно различия в генах делают людей разными.
– Но не ухудшается ли положение с возрастем?
– Да. С возрастом все мы чувствуем себя хуже. Я заметила, вы вошли, прихрамывая. Что с вами?
– Ревматизм… – смущенно пробормотал Селдон.
– Вы всю жизнь, им страдаете?
– Нет, конечно.
– Ну так вот: кое-какие из ваших генов сильно разболтались с возрастом, и теперь вы хромаете.
– А что случится с Вандой, когда она повзрослеет?
– Не знаю. Я не умею предсказывать будущее, профессор. Похоже, это как раз ваша специальность. Но если бы я решила угадать, я бы сказала, что с Вандой ничего необыкновенного не случится, то есть ничего, кроме того, что она в свое время состарится.
– Вы уверены? – спросил Селдон.
– Вам придется поверить мне на слово. Вы хотели узнать о том, каков геном Ванды, и сильно рисковали – вы могли бы узнать вещи, о которых лучше не знать. Но я говорю вам, что, по моему мнению, ничего ужасного ей не грозит.
– Но эта, как вы говорите… разболтанные гены – их никак нельзя укрепить, зафиксировать?
– Нет. Во-первых, это было бы слишком дорого. Во-вторых, нет уверенности, что они сохранят зафиксированное состояние. И потом… люди против этого.
– Но почему?
– Потому что они вообще против науки. Вам это должно быть известно лучше, чем кому-либо, профессор. Боюсь, что после смерти Клеона – особенно после его смерти – ситуация стала такова, что все больше людей ударяется в мистицизм. Люди не верят в возможность медицинской фиксации генов. Они предпочитают лечиться у шарлатанов – наложением рук, заклинанием и тому подобными методами. Честно вам скажу, мне нелегко работать. Субсидии мизерные.
Селдон кивнул в знак согласия.
– Конечно, я вас очень хорошо понимаю. И психоистория объясняет причины такого положения, но, честно говоря, я не думал, что ситуация ухудшится столь быстро. Я слишком сильно был погружен в свою работу и не замечал, что творится вокруг. Вот уже тридцать лет, – сказал Селдон, глубоко вздохнув, – я смотрю, как медленно, но верно распадается Галактическая Империя, а теперь, когда она близка к, параличу, я не вижу, как это вовремя предотвратить.
– Неужели вы пытаетесь это сделать? – изумленно вздернула брови доктор Энделецки.
– Да, пытаюсь.
– Желаю удачи… Насчет вашего ревматизма… Знаете, пятьдесят лет назад его можно было бы вылечить, а теперь, увы, это невозможно.
– Но почему?
– Аппаратуры, которая применялась для лечения, больше нет. Специалисты, занимавшиеся лечением этого заболевания, занимаются другими вещами. Медицина в упадке.
– Как и все остальное… – пробормотал Селдон. – Но давайте вернемся к Ванде. Понимаете, она кажется мне совершенно необычной девочкой, и ее мозг представляется мне непохожим на мозг других людей. Скажите, что говорят вам ее гены о ее мозге?
Доктор Энделецки откинулась на спинку стула.
– Профессор Селдон, известно ли вам, какое число генов принимает участие в обеспечении функции мозга?
– Нет.
– Тогда я напомню вам, что функция мозга – самый сложный аспект в функционировании всего организма человека. На самом деле, во всей Вселенной нет ничего более сложного, чем мозг человека. Следовательно, вы не должны удивляться, если я скажу вам, что в работе мозга принимают участие тысячи генов.
– Тысячи?
– Вот именно. Рассмотреть их все и обнаружить что-либо необычное попросту невозможно. Насчет банды я вам верю на слово. Пусть она необычная девочка с необычным мозгом, но ее гены мне об этом не говорят ни слова, кроме того, конечно, что мозг у нее в порядке.
– Скажите, вы могли бы найти других людей, чьи гены, обеспечивающие мыслительную функцию мозга, были бы такие же, как у Ванды?
– Сильно сомневаюсь. Даже если бы нашелся мозг, напоминающий мозг Ванды, различия в генах были бы колоссальны. Искать подобия – бесполезный труд. Но скажите, профессор, из-за чего вы думаете, что у Ванды такой необычный мозг?
– Простите, – покачал головой Селдон. – Но этого я вам сказать не могу.
– Что ж, в таком случае, я вам точно ничем помочь не сумею. Но как вы обнаружили что-то необычное в мозге девочки? Ну, это самое, о чем не можете сказать?
– Случай… – пробормотал Селдон. – Чистейшей воды случай.
– Ну, тогда и людей с мозгом, таким же, как у Ванды, вы найдете случайно. Ничего не поделаешь.
Наступила пауза. Наконец Селдон спросил:
– Больше вы мне ничего не скажете?
– Боюсь, ничего. Кроме того, что пришлю вам счет.
Селдон с трудом поднялся на ноги. Ревматизм разыгрался не на шутку.
– Хорошо. Спасибо вам, доктор. Присылайте счет, я оплачу.
Уходя из кабинета доктора Энделецки, Селдон думал о том, что же делать дальше.
