Андорин следил за Намарти, полуприкрыв глаза. Намарти никогда ему не нравился, но порой он не нравился ему еще больше, чем обычно, и сейчас был как раз тот самый случай. Почему он, Андорин, особа королевского происхождения, из знатнейшего сэтчемского рода, должен иметь дело с этим парвеню, с этим почти законченным параноиком?

На самом деле ответ был Андорину известен, и он вынужден был терпеть все, даже болтовню Намарти о том, как он за десять лет возродил движение и довел его до совершенства. Господи, да сколько же можно? Он что, всем это пересказывает по нескольку раз? Или только его, Андорина, избрал себе в жертву?

А физиономия Намарти светилась злорадной ухмылкой, и он все говорил и говорил – нараспев, будто стихи читал:

– Год за годом я работал над отработкой связей, плел паутину, невзирая на безнадежность и неудачи, строил организацию, запускал щупальца в правительство, пользовался его покровительством, порождал и усиливал недовольство, брожение в массах. А когда наступил банковский кризис и на неделю был объявлен мораторий, я… – Внезапно он оборвал себя на полуслове. – А ведь я тебе это уже сто раз рассказывал. Ты устал небось это слушать?

Андорин растянул губы в подобии сухой улыбки. А Намарти, оказывается, не совсем идиот – понимает, какой он зануда, просто ничего с собой поделать не может.

– Да, – кивнул Андорин, – ты мне это уже сто раз рассказывал.

Вопрос он оставил без ответа. Что толку отвечать на риторический всхлип?

Болезненный румянец залил щеки Намарти. Он сказал:

– Но так могло продолжаться вечно – вся эта работа, все эти обманы, и толку бы никакого, если бы мне в руки не попало нужное орудие. Я и пальцем не пошевелил – оно само пришло ко мне.

– То есть боги прислали тебе Планше, – безразлично проговорил Андорин.

– Совершенно верно. Скоро будет набор садовников на дворцовую территорию, – сказал Намарти и ненадолго задумался. – Набирать будут мужчин и женщин. Вполне достаточное прикрытие для наших боевиков. С ними пойдешь ты, Планше. От остальных вы будете отличаться тем, что у вас будут бластеры.

– С которыми, – нарочито лениво, с трудом скрывая сарказм, проговорил Андорин, – нас засекут у ворот и арестуют. Прийти с заряженным бластером на дворцовую территорию…

– Никто вас не задержит, – словно не заметив насмешки, возразил Намарти. – Обыскивать вас тоже не будут. Все организовано. Вас, естественно, выйдет приветствовать какая-то придворная особа. Уж и не знаю, кто этим занимается обычно – какой-нибудь младший заместитель главного начальника по травке и листочкам, – но на сей раз это будет не кто иной, как Селдон собственной персоной. Да-да, сам великий математик поспешит встретить новых садовников.

– Похоже, ты в этом просто-таки уверен.

– Конечно, уверен. Говорю же, все организовано. Практически в последнюю минуту он узнает, что среди новых садовников в списке значится его пасынок, так что он помчится как миленький их встречать. А как только он появится, Планше прицелится в него из бластера. Наши люди поднимут крик: «Измена!», и в начавшейся суматохе Планше прикончит Селдона, а ты прикончишь Планше. Потом бросишь бластер и смоешься. Тебе в этом помогут. Все устроено.

– А Планше обязательно убивать?

Намарти нахмурился.

– Что за вопрос? Почему это одно убийство у тебя не вызывает возражений, а другое не нравится? Или ты хочешь, чтобы Планше растрепал потом власть держащим все про нас? И потом, на самом деле все будет выглядеть как образчик семейной вражды. Не забывай, что Планше – это Рейч Селдон. Впечатление будет такое, словно два выстрела грянут одновременно, или такое, будто Селдон отдал приказ стрелять в его сына, если тот предпримет что-то опасное. А мы уж постараемся развернуть всю эту историю под семейным углом. Напомним народу о кошмарных временах Его Кровожадного Величества Императора Мановелла. И народ, естественно, будет потрясен откровенной жестокостью случившегося. Это станет последней каплей, которая переполнит чашу их терпения, до краев полную раздражением, вызванным непрерывными авариями. И чего они потребуют? Естественно, нового правительства. И никто не сумеет отказать народу, даже сам Император. И тогда явимся мы.

– Вот так, сразу?

– Нет, не сразу. Я не в розовых очках хожу. Наверняка поначалу будет создано какое-то переходное правительство, но оно провалится. Уж мы позаботимся об этом, и вот тогда выступим открыто и выдвинем старые джоранумитские лозунги, которые народ Трентора уже успел подзабыть. И скоро – очень скоро – я стану премьер-министром.

– А я?

– Со временем станешь Императором.

Андорин хмыкнул.

– Что-то слабо верится. Все-то у тебя устроено да организовано – и то, и это, и пятое, и десятое. Промахов быть не должно, иначе все провалится. Кто-то обязательно подведет. Нет, риск неоправданный.

– Для кого это он неоправданный? Для тебя?

– Конечно. Ты ждешь, что Планше обязательно убьет отца, а потом я должен прикончить Планше. Почему я? Неужели не отыщется человека, который бы в этом случае подвергался меньшему риску, чем я?

– Можно, но любой другой скорее провалится. Кому, как не тебе, это все нужно больше, чем кому бы то ни было? Нет, Андорин, другой человек может струсить и удрать в последнюю минуту, но не ты.

– Но это колоссальный риск!

– Разве игра не стоит свеч? Ты же стремишься к императорскому престолу.

– Но ты-то чем тогда рискуешь, руководитель? Останешься тут, в тепле, в уюте и будешь ждать вестей?

Намарти скривился.

– Какой же ты тупица, Андорин! И какой только из тебя Император получится? Так ты считаешь, что я не рискую, оставаясь здесь? Если весь расклад полетит к черту, если схватят кого-то из наших людей, как ты думаешь, неужели они не проболтаются и не выложат все, что знают? Да если тебя самого возьмут, неужели ты промолчишь и не расскажешь все про меня? Императорские охранники – народ, сам знаешь, какой нежный.

– Ну а представь, что попытка покушения не удалась? Тебе не кажется, что они весь Трентор прочешут, чтобы меня найти? Или ты думаешь, они меня не найдут? А найдут, что мне тогда делать? Риск это или нет? Да я рискую больше всех вас, сидя тут, как ты выразился, в тепле и уюте. Так вот, Андорин. Ты хочешь быть Императором или нет?

Андорин ответил негромко:

– Я хочу быть Императором.

И машина заговора завертелась.