Книга: Семь футов под килем
Назад: Глава седьмая. ОРИГИНАЛЫ РУССКОГО ФЛОТА
Дальше: ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Глава восьмая.
ТРАДИЦИИ, ОБЫЧАИ, ПОВЕРЬЯ

Любой флот во все времена жил традициями и поверьями. Не был исключением из правил и российский парусный флот. Больше всего почтения в нашем флоте исстари оказывалось шканцам.
Шканцы, согласно старого морского обычая, это место оказания уважения и почтения богам, а позже, с приходом христианства — символу креста и изображениям святых — покровителей моряков. Шканцы обычно начинались от грот-мачты и кончались у входа под полуют. На парусных судах тут обычно находилась каюта командира. Под полуютом помещались изображения Богоматери и других святых. Покровителем русских моряков издревле считался святой Николай, или Никола Морской, а потому его иконы были практически на каждом российском судне.
Шканцы были священной частью корабля при зарождении мореплавания, и почитание их как символа сохранилось. Из воспоминаний одного из капитанов: «Каждое лицо, не исключая капитана, вступая на священное место — шканцы, — притрагивается к головному убору. Все те, кто имеет честь быть на шканцах в это время, обязаны ответить тем же. Таким образом, когда мичман приходит на шканцы и снимает свой головной убор, все офицеры на палубе, включая адмирала, если он тут же, отвечают на отданную честь».
Обычай морских офицеров на берегу снимать фуражку в ответ на отданную честь или для приветствия равных сохранялся до самого конца эпохи парусного флота, к общему удивлению армейских офицеров.
Снятие фуражки при входе на шканцы — старый обычай-традиция. Это чисто морское признание флага как символа страны и места представителей власти.
На русском военном корабле шканцы были местом, где совершалось богослужение, где по праздникам собиралась команда для чтения Морского устава. Это — тоже старый морской обычай. На шканцах читались приказы, выносились приговоры суда, в старое время проводилось физическое наказание, объявлялись словесные выговоры. Получить выговор от старшего офицера, «или командира» было первой формой наказания, но получить выговор с вызовом на шканцы считалось много серьезнее наказания быть посаженным под арест.
С началом кампании русского парусного корабля первым приказом командира был приказ, строго определяющий шканцы. Вторым приказом на некоторых кораблях был тот, что определял место за обеденным столом для каждого офицера в кают-компании.
В российском парусном флоте, аналогично с флотами всего мира, кроме португальского, признавалось превосходство правой стороны на корабле над левой. Это признание превосходства правой стороны на русском флоте было повсеместно. Так, правый трап был почетным трапом. На берегу старший всегда шел справа от младшего. В силу этого же и другой морской обычай: идя с дамой, надо быть слева от нее, ибо даме всегда — почет и уважение.
В русском флоте отдания чести в повседневной службе на корабле не существовало, да этого никто и не требовал. Честь отдавалась только несущими службу — вахтенными — при получении ими приказания или при личном обращении моряка к старшему по чину. Кроме этого честь, т.е. знак исключительного почтения, отдавалась снятием фуражки всеми без исключения от матроса до адмирала, и даже императором при прибытии на шканцы, при спуске и подъеме Андреевского флага, при чтении на шканцах морского устава.
Очень торжественной всегда была в отечественном парусном флоте церемония высочайшего смотра. На рангоутных судах в момент отхода катера с императором от трапа команда посылалась по марсам, салингам и реям, где матросы становились, взявшись за руки, на длину согнутой руки друг от друга, от топа до нок-реи, лицом к носу корабля, и так на всех реях. Остальная команда располагалась у основания вант, на конечных сетках вдоль всего борта Офицеры становились на шканцах или юте. Как только катер с императором отходил приблизительно на четверть кабельтова, начинался императорский салют из пушек. Все, имеющие дудки, исполняли установленный сигнал, а команда кричала беспрерывное «ура». Музыка исполняла гимн. С началом салюта катер останавливался, император отдавал ответную честь, и с прекращением салюта катер набирал полный ход. На этом церемония заканчивалась. Подобная церемония выполнялась в дни царских праздников и в дни празднования морских побед.
Согласно Морскому уставу, салют флагом разрешался только как ответ на салют коммерческого судна. Он состоял в легком приспускании флага и немедленном подъеме обратно до места. Во время погребения члена экипажа в море и в дни национального траура флаг приспускался до половины, всякий раз по особому приказу. На судах в этих случаях скрещивали реи.
Честь кораблями отдавалась в следующих случаях: при возвращении или уходе с рейда и при прохождении мимо других судов — своих и иностранных; как ответ на отдаваемую честь другим проходящим судном.
Отдание чести состояло в вызове караула, горниста и музыкантов, если таковые были на корабле. Игрался сигнал «Захождение», по которому все находящиеся на палубе становились смирно там, где их застал сигнал. Отдание чести с вызовом команды наверх производилось при проходе мимо адмиральского корабля — как своего, так и иностранного. Отдание чести производилось только в течение дня, т.е. с момента подъема флага и до спуска его. Флаг обычно поднимался в восемь часов утра, а потому в случаях прохода иностранного корабля или салютующего коммерческого судна до восьми часов флаг временно поднимался и спускался вновь до официального подъема. В течение ночи при прохождении военных судов на флагштоке или гафеле включались огни (белый и под ним, на три фута ниже, красный).
В эпоху парусного флота считалось особенным шиком влететь на рейд с уменьшенной парусностью, срезать корму адмиралу по солнцу, да так, чтобы ванты прошли вплотную к гакаборту кормы адмиральского судна, затем привести судно к ветру, остановить, положив марселя на стеньги, отдать якорь и иметь правый вельбот готовым у трапа для командира.
Чинопочитание и отдание чести соблюдались и на гребных судах. При входе офицера на шлюпку старшина ее командовал: «Смирно!» По этой команде гребцы вставали с банок и стояли до момента отдачи команды «Отваливай». По неписаным законах морской вежливости считалось недопустимым пройти с наветра от старшего, будь то шлюпка или корабль. Согласно морского устава, всякая гребная шлюпка (кроме вельбота) при встрече с командиром своего корабля или адмиралом брала весла на валек, а старшина отдавал честь. На вельботах в силу конструкции весел честь отдавалась положением «суши весла». Особой невежливостью и отсутствием морского воспитания считалось сесть в шлюпку, опередив старшего, или, приближаясь к пристани, обогнать старшего. Эти морские обычаи усваивались незаметно, но настолько глубоко, что инстинктивно соблюдались и на берегу. Например, обогнать командира или адмирала считалось недостатком морского воспитания.
В российском парусном флоте был свой, особый обряд спуска судна на воду. Акта крещения с разбитием бутылки шампанского, как это происходит сейчас, не было и в помине. Имена линейным кораблям давались раньше по большей мере в честь святых: «Святой Петр», «Святой Иоанн Богослов» или в честь особо почитаемых христианских праздников: «Рождество Христово», «Преображение Господне»; а также «Три Иерарха», «Двенадцать Апостолов». Разумеется, что ни о каком языческом разбивании бутылок не могло быть и речи. Перед спуском корабли освящались: священники проводился молебен, корабельные кузова окроплялись святой водой. Все было в высшей степени благопристойно и чинно.
Со времен Петра Великого на отечественном флоте был четко регламентирован обряд погребения умерших и павших в бою в море. По обычаю тело умершего зашивалось в парусину, к ногам прикреплялось ядро, после этого тело укладывалось на специальной чисто оструганной доске и выносилось на шканцы, где ставилось на небольшое возвышение и покрывалось Андреевским флагом. Священник совершал обряд отпевания. В его отсутствие эти обязанности брал на себя командир корабля. С началом отпевания флаг приспускался до половины. По завершении церковного обряда под пение «Со святыми упокой» тело вместе с доской подносилось к борту ногами вперед и клалось концом на планширь. Два специально назначенных матроса вставали в изголовье и брали края флага в руки. По сигналу горниста (специальный напутственный сигнал умершему) доска приподнималась и выскальзывала вместе с телом за борт из-под флага. Одновременно производился троекратный залп судовым караулом. После этого Андреевский флаг поднимался до места На церемонии были обязаны присутствовать все офицеры и матросы судна, не занятые службой. Одновременно в знак траура по умершему на российских судах ставили «козлом» реи: на одной мачте их отапливали правым ноком, на другой — левым. Такая почесть отдавалась всем погребаемым в море, без различия их служебного положения.
Во все времена моряки серьезно относились к поверьям. К примеру, в большинстве флотов мира опасались выходить в море в пятницу, а тем более в пятницу тринадцатого числа. В России роль пятницы отводится понедельнику, но тринадцатое число также было не в почете.
Из воспоминаний адмирала Д.Н. Сенявина: «Князь Григорий Александрович не замедлил уведомить графа Войновича о войне с турками и о назначение турецкой эскадры, предложив графу со всем нашим флотом пуститься на турок к Варне. Повеление это получено, как теперь помню, 30 августа, в субботу около обеда. Граф собрал всех капитанов, объявил им предписание и приказал быть готовыми непременно завтра к вечеру. На другой день, в воскресенье, все капитаны обедали у графа и за столом упросили его, чтобы завтрашний день, т.е. в понедельник, не выходить в море, ибо понедельник у всех русских считался днем несчастным на всякое начинаемое дело. Вот совершенное невежество и глупость русского предрассудка, что и увидеть можно из последствия. Если бы мы вышли в море в понедельник, то непременно были бы в Варне и сделали бы сражение, а как целые сутки промедлили напрасно в угодность глупого суеверия, то не дошли мы до Варны только 40 миль итальянских, потерпели ужасное бедствие. Проплыв половину расстояния, 4-го числа случились нам ветры тихие и переменные. 8-го числа в полдень мы были от Варны в 40 милях итальянских, ветер дул от W, ввечеру ветер стал крепчать и отходить к NO, а с полуночи сделался ужасный штурм от NNW… В 9-м часу у нас на корабле все три мачты сломались разом..»
Приведем несколько поверий, которые русские моряки соблюдают инстинктивно, в силу обычая: нельзя закуривать трем лицам от одной и той же спички — один из прикуривших обязательно скоро умрет; нельзя свистеть на палубе — этим накликается шторм; поскреби мачту, если, лежа в штиле, хочешь ветра. Во время штиля, чтобы получить ветер, надо было написать на клочке бумаги имена десяти лысых человек, выбросить бумажку за борт и скрести ногтями мачту, слегка посвистывая… Вскоре паруса обязательно наполнялись ветром.
К разряду таких поверий относились и поговорки: «Если дождик перед ветром — поставьте марса-фалы»; «Если дождик после ветра — снова выбирайте их».
Было в обычае русского флота при проходе траверза южного Гогландского маяка бросить Нептуну мелкую монету как дань за благополучное дальнейшее плавание, особенно если корабль шел в дальний поход.
В воспоминаниях вице-адмирала П. Данилова весьма часто описываются вещие сны его жены. Вне всяких сомнений, и супруга адмирала, и он сам весьма трепетно относились к толкованиям снов и были твердо уверены в их предзнаменованиях. «На первый день сего Нового года жена моя видела сон, якобы, танцевала в первой паре с императрицей (Екатериной II. — В.Ш.)… и на меня упала с неба белая рубашка… В ноябре в исходе прибыл фельдъегерь, что Великой Екатерины не стало и взошел на престол Павел Первый. И вот "белая рубашка"! Вдруг из белых мундиров — зеленые и темляки серебряные…» Трудно уловить связь между вещим сном в январе и событиями ноября, но, видимо, вера в вещие сны была в семье адмирала Данилова весьма крепка.
Интересен обычай, свято соблюдаемый во всех флотах (в том числе и на российском) и явившийся результатом драконовских мер наказания в далеком прошлом, а именно — признание неприкосновенности сундука или чемодана, в котором моряк хранит свое нехитрое имущество. Проверять матросский сундук не имел права никто, даже капитан. Сундучок был единственной вещью, которая полностью принадлежала матросу.
Очень интересен обычай, связанный со склянками. Что значит «бить склянки»? В старину время в море учитывалось по песочным часам. Они и назывались «склянкой». На вахту к песочным часам ставили обычно юнгу. Всякий раз, когда проходило полчаса, он переворачивал склянку, ударял в судовой колокол, бежал на палубу и громко кричал: «Один час прошел, в два поворота и больше пройдет, если будет Господня воля, помолимся Богу дать нам хороший ход и Ей, Матери Божией, защитнице нашей, уберечь нас от откачивания воды помпами и других несчастий…» Вахта на носу повторяла то, что он сказал, и приказывала ему прочесть «Отче наш». Выражения «бить склянки», «восемь бить» употребляются на судах и поныне.
Отдал российский флот свою дань и татуировке. Пожалуй, Россия была единственной страной, которая в XVIII веке на государственном уровне официально ввела татуирование как средство идентификационной защиты. По указу Петра I нанесение татуировки было обязательной процедурой для рекрутов, отобранных для службы в армии и на флоте. На запястья рекрутов, в том числе и морских, наносился штамп из игл, положение этих игл сообразно задаче идентификации можно было изменять для нанесения личного номера его владельца и креста Вообще же обычай наносить «тату» на тело пришел на российский флот с первыми кругосветными экспедициями. Увидев татуированных гавайцев, наши тут же решили, что они ни чем не хуже. Российская военно-морская история оставила небезынтересный пример морской «талисманной» татуировки. В первом кругосветном плавании 1803 — 1806 годов на шлюпе «Надежда» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Федоровича Крузенштерна участвовал и граф Федор Толстой, прозванный впоследствии Толстой-американец. При посещении Гавайских островов Толстой, как и большинство российских моряков, сделал себе татуировку, однако не обычную, а особый, сложнейший комплекс татуировок для предохранения в бою. По окончании плавания и возвращении в Петербург он участвовал в нескольких десятках дуэлей, убил одиннадцать противников, но сам не получил даже царапины.
Толстой твердо верил в свою оберегаемость татуировкой, но оказалось, что граф-дуэлянт не учел всей специфики охранной «тату». Жена Толстого родила ему одного за другим одиннадцать детей, но все они умерли в младенчестве. Сам Толстой-американец считал, что это наказание за убитых им на дуэлях людей, и, как говорят, горько сетовал, что не нанес на Гавайях специальной охранной татуировки и на безопасность своих детей…
Особым местом на судне всегда были трапы. Их из почтения всегда надлежало пробегать бегом. Если же на трапе одновременно встречались два человека, то обоих ждала неудача. Поэтому кто-то всегда должен был пропустить вперед товарища. Если же этого не получалось, то, пробегая мимо друг друга, следовало хотя бы скрестить пальцы. Если моряк спотыкался, поднимаясь по трапу, это означало скорую удачу, но если то же происходило по пути вниз — ничего хорошего споткнувшемуся в перспективе не светило.
Во времена парусного флота особым было отношение к судовому колоколу. Считалось, что именно в нем воплощена душа корабля. Моряки верили, что колокол обязательно должен зазвонить в момент гибели корабля. Как отголосок «колокольной легенды» следует считать нынешнее поверье, существующее на многих европейских флотах и гласящее, что морякам нельзя громко чокаться хрустальными бокалами; хрустальный звон предвещает кораблекрушение или смерть кого-нибудь из членов экипажа. Если уж звона избежать не удалось, то необходимо как можно быстрее прикоснуться пальцем к кромке бокала и погасить звук. Если это сделать достаточно быстро, то несчастье можно предотвратить.
Не менее трепетное отношение у моряков было всегда к носовым корабельным украшениям. Существовало поверье, что корабль не может затонуть, пока имеет носовое украшение.
Неплохое отношение было во все времена у моряков к котам. Разумеется, коты были симпатичны уже тем, что убивали ненавистных крыс, однако уважение они заслужили не только этим. Удачей для судна считалось, если кот приходил на него сам, так сказать, без чьего бы то ни было приглашения. Такого кота нельзя было выгонять, так как он нес удачу. Если же кто выбрасывал кота за борт, то это немедленно вызывало сильнейший шторм, но такое случалось крайне редко. Наоборот, старые описания кораблекрушений утверждают, что в случае несчастья моряки перво-наперво спасали корабельного кота, а затем уже всех остальных.
В отличие от котов моряки не любили свиней. Российские моряки, как: и моряки других флотов, старались в море никогда не произносить слова «свинья», заменяя его выражением «эта штука». Увидеть свинью по дороге к судну в день отплытия — все равно что сразу повеситься! А выражение «свинячий хвост» с давних пор было самым оскорбительным в морской среде.
Немало поверий, суеверий, оставили после себя и русские мореходы. Большинство их поверий перекочевало на суда российского регулярного парусного флота. Перво-наперво на Руси исстари строжайше запрещалось выходить в море без нательного креста, а также без пучка травы «Петров крест», которую также повязывали на шею. Считалось, что отсутствие креста привлекало к себе как водяных, так и топлянок-русалок. Сами водяные жили как в реках и озерах, так и в морях. В последнем случае они получали титул царя морского. Настоящим раем для водяных во все времена считалось Ладожское озеро. Поэтому на Ладоге мореходам всегда следовало быть особенно осторожными и предупредительными. На Ладожском озере водяным было и просторно, и привольно. Однако и там имелось два места, которые водяные стремились избегать, — это отмели вокруг святых Коневецкого и Валаамского островов.
Особое отношение у русских моряков было и к водяному, жившему в Черном море. Тот в отличие от всех остальных именовался почтительно царем Черномором. Помимо всех прочих морей, в Черном море жили еще и некие страшные «египетские фараоны», которые находились с Черномором в большой вражде, что, впрочем, нисколько не мешало и тем, и другим пакостить мореплавателям.
По своему внешнему виду водяные походили на утопленников, так как имели раздутые животы. Волосы и борода у них была в тине и водорослях, между пальцами перепонки, а тело в шерсти или в чешуе. Водяные могли превращаться в случае надобности в разных рыб.
Нрав у водяных был самый скверный. Больше всего на свете любили они топить корабли и людей, рвать рыбацкие сети и поднимать штормы. Понравившихся людей водяные всегда утаскивали к себе на дно. Особую слабость при этом водяные имели к тем, у кого не было нательного креста, к певцам и музыкантам. Вообще, судя по всему, они были большими ценителями как пения, так и музыки. Вспомним в этой связи хотя бы былины о купце Садко. В свободное от дел время водяные любили напиваться до бесчувствия, буянить, горланить песни, кататься верхом на прожорах (акулах) по морю и на сомах по рекам Водяные, как правило, не жили в одиночку, а имели при себе целые семейства: водяниц-русалок-топлянок (из утопленниц) и детенышей (из утонувших некрещеных детей). Те утопленники, которых впоследствии не находили, считались взятыми на службу к водяному. Мужчины становились его работниками, а женщины работницами или женами. В последние отбирались самые молодые и красивые.
Однако при всем его пакостном характере договориться с водяным все же было вполне возможно. Для этого надо было лишь соблюдать определенные правила отношений с ним, знать привычки и слабые места. Чтобы водяные не пакостили, им регулярно приносили всевозможные пожертвования. Уважающие водяных мореходы новгородские, к примеру, всегда бросали в воду щепоть табаку, говоря при этом:
— На тебе, водяной, табаку, а мне дай удачи! Мореходы Белого моря относились к водяным несколько ласковее, слова при подношении подарка у них были такие:
— Вот тебе, дедушка, гостинцу на новоселье! Люби и жалуй нашу семью!
Подносить подарки следовало ровно в полночь, когда у водяных было время бодрствования и они могли по достоинству оценить уважительное отношение к своей особе. Помимо подарков, мореплаватели часто подкуривали снасть или один из корабельных концов богородской травкой — это морским царям тоже почему-то нравилось. Иногда водяным пели песни о тяжелой моряцкой доле и о могуществе морского царя, что тоже принималось ими весьма благосклонно.
Моряки, случалось, заключали с водяными и особые договора, которые считались сродни продаже души черту. Для удачного лова рыбы рыбаки должны были в обязательном порядке перед отплытием выкрикивать особый «рыбий» заговор:
— Пойду я на широко море (или на быстру реку), на нем (ней) есть рыбки потрепущи, испустили мы невод, как шелков пожок, в этот невод, в каждый поводок скакало бы рыбы, как чины!
Наживляя на крючки наживку и закидывая в море сеть, следовало тоже сказать заговор, который гарантировал, что наживка не пропадет даром:
— Рыба свежа, наживка сальна, клюнь да подерни, ко дну потяни!
У поморов для промысла морского зверя заговор был несколько иным. В нем пожелания высказывались более конкретно:
— Пойду я на сине море, на сине море, на волнистое. На синем море есть морские звери; чтобы они к нам приближались, погодушки бы не боялись, были бы они не чутки, не видки; нас бы не боялись, духу бы нашего не слышали и дымного тоже!
Первая часть улова всегда предназначалась для морского царя — водяного. Первых пойманных рыб в обязательном порядке выбрасывали обратно в воду. Жадных людей водяные не любили и всегда им мстили.
Но и это не все! Идя на рыбную ловлю, ни в коем случае нельзя было говорить о том, куда ты идешь, так как водяные очень уважали тех, кто умел хранить тайну, и, наоборот, не переносили болтунов.
Как оказалось, все водяные испытывают почему-то особую слабость к лысым. Поэтому теперь во время штормов первым делом быстро пересчитывали количество лысых на борту судна, затем наносили соответствующее количество зарубок на палку, после чего палку с зарубками выбрасывали в море. Обычно этого оказывалось вполне достаточно, чтобы умилостивить разгневанного морского царя. Поэтому лысые на протяжении многих веков считались у русских мореходов самыми почитаемыми людьми. Хозяева при наборе команды всегда обращали на отсутствие волос большое внимание, ибо, чем больше лысых было на судне, тем проще было подлизаться к морским царям. Весьма хорошо относились водяные и к тем мореплавателям, которые, возвратившись на берег, проводили первую ночь в беспробудном пьянстве. Считалось, что таким образом они роднились душами с водяными и те отныне будут относиться к пьяницам, как к родным, оберегая их от всех напастей.
Именно поэтому, побратавшиеся таким образом с морскими царями, моряки не без гордости за свое новое родство говорили:
— Пьяному море по колено!
Если водяной бывал доволен подарками и уважительным отношением к себе, он мог уберечь от бури, указать короткий путь и помочь с хорошим уловом.
При случае мореплаватели вспоминали для заступничества и христианских святых. Так для предотвращения от бури молились святому Николаю Чудотворцу, а для удачной рыбной ловли апостолу Петру. Первый, как известно, сам много плавал по Средиземному морю, а второй в молодости был рыбаком. Однако обращение «на прямую» к морскому царю во все времена было все же предпочтительнее и считалось наиболее эффективным.
Необходимо отметить, что одной из обязанностей корабельных священников в российском парусном флоте было воспитание офицеров и матросов в духе почитания христианских заповедей и полного отказа от всяческих поверий и суеверий, которые корабельные батюшки не без основания считали язычеством и идолопоклонством. Однако результаты здесь у священников были весьма посредственными, при всей глубокой религиозности русских моряков вера в старые поверья и обычаи у них была поистине неистребима. При этом суевериям были подвержены все категории от матросов, до адмиралов включительно.
Относясь с должным уважением ко всем таинственным проявлениям морской стихии, моряки, разумеется, особое внимание всегда уделяли возможности предсказать ближайшие изменения погоды. Интерес здесь был совсем не праздный, наоборот, зачастую от этого зависела жизнь и смерть. Постоянная опасность и ожидание беды приучили их выискивать малейшую возможность для предугадывания надвигающейся опасности. Морские приметы составляют отдельный и особый пласт мореходного фольклора.
Одним из объектов пристального внимания моряков всегда были облака. Это только на первый взгляд облака ничего не говорят. Для опытного морехода прошлого они говорили, наоборот, очень и очень много. Например, если летом облака двигались навстречу друг другу, это означало скорую ненастную погоду, если плыли против ветра — к дождю, движутся быстро в одну сторону — к жаре и штилю, медленно — опять к дождю. Если утром облака рассеивались, а небо затягивалось пеленой высоких облаков, следовало как можно быстрее брасопить паруса и готовиться к шквалу. Редкие облака значили скорое наступление ясной, но холодной погоды, большое белое облако на зимнем небосклоне неминуемо несло снежные заряды. Сплошная низкая облачность серого цвета заставляла готовиться к затяжному ненастью, а появление волнистых, похожих на гребни волн, облаков предвещало наступление ненастья в считаные минуты. Если облака появлялись с норд-оста — это означало хорошую, ясную погоду как минимум на несколько дней вперед. Большие облака же с зюйда гарантировали проливной дождь.
Если небо покрывалось множеством скрученных «мелких барашков», это означало приближение шквальных ветров. В том случае, если перистые и кучевые облака появлялись в большом количестве, это означало скорое ненастье, а если они начинали разрастаться вверх и темнеть — к шторму. Поэтому моряки на этот счет даже сложили соответствующую поговорку:
Если тучи громоздятся в виде башен или скал.
Скоро ливнем разродится, налетит жестокий шквал.
Всегда у моряков считалось хорошей приметой исчезновение облаков к вечеру. Это гарантировало хорошую погоду на следующий день. Если же облака к вечеру, наоборот, начинали сгущаться, следовало быть готовым к самому худшему.
Помимо облаков, следовало весьма внимательно следить и за переменой ветра. Так, в зимнее время зюйдовый ветер нес потепление, но тот же зюйдовый ветер летом нес холод. Усиление ветра к ночи неминуемо оборачивалось ухудшением погоды. К ненастной погоде, как правило, вели и устойчивые норд-вестовые ветра. Если в шторм зюйд-вестовые и вестовые ветра меняли свое направление на нордовое и норд-остовое, это значило скорое окончание шторма. Появление резко выраженных бризов (ветров, дующих днем от воды к суше, а ночью наоборот) означало установление хорошей погоды. Исчезновение же бризов заставляло готовиться к шторму. Если после сильного шквала начинался сильный ливень, это значило скорое окончание бури.
Раскаты грома тоже необходимо было слушать очень внимательно. Если гром гремел непрерывно три-четыре раза или его раскаты слышались весьма долго, это значило затяжной дождь, если же гром вообще гремел непрерывно, то за ним следовал уже не дождь, а град. Глухой гром означал нудный моросящий дождь и свежую волну до 3 — 4 баллов, зато раскатистый ливень и 5 — 6-балльную волну.
Что касается молнии, то за ней тоже стоило понаблюдать. Если летом молния не слишком много значила, то зимой наверняка предвещала сильный и затяжной шторм. Если же молния блистала без грома, можно было перевести дух, ибо впереди неминуемо было скорое улучшение погоды.
Утренняя радуга над морем не сулила ничего хорошего, зато вечерняя — обязательно прояснение погоды. Также следовало отличать радугу на нордовых и зюйдовых румбах, ведущую к ухудшению погоды, и радугу вестовых и остовых румбов, погоду непременно улучшающую.
Летние туманы гарантировали штиль и маловетрие, а зимние — потепление. Если же туман вечером или ночью поднимался от волн в небо, погода должна была обязательно улучшиться.
Разумеется, не были обойдены вниманием и обитатели моря. Если на исходе зимы чайки сбились в большую стаю и скопом ходят по льду, значит, скоро этот лед сойдет. Если летом чайки летают стаями и кричат, будет ненастье, а зимой это же поведение означает скорый снегопад. Если чайки садятся на воду и плавают, будет хорошая погода, но если, наоборот, собираются под берегом, не желая удаляться в открытое море, жди ненастья. Если же чайки вообще выбрались на берег, причем и там не летают, а лишь разгуливают но прибрежному песку, будет шторм, и весьма сильный. Об этом есть даже поговорка:
Чайки ходят по песку,
Моряку сулят тоску.
Если рыба выскакивает из воды и ловит пролетающую мошкару, будет дождь. Если же рыба сильно мечется в воде и не клюет, тоже будет дождь. В преддверии шторма нервно ведут себя киты. Сбиваясь в стаи, они спешат как можно скорее покинуть штормовой район.
Многие из поверий и суеверий времен парусного флота ныне забыты, но некоторые дожили и до сегодняшних дней. Плохо это или хорошо? Думаю, что, скорее, хорошо, ибо память о прошлом позволяет лучше понять настоящее и уверенней смотреть в будущее.

 

Назад: Глава седьмая. ОРИГИНАЛЫ РУССКОГО ФЛОТА
Дальше: ВМЕСТО ЭПИЛОГА