Историк А. А. Хлевов в своей работе «Морские войны Рима» пишет: «Многие пытались объяснить алогичное и немотивированное поведение и Клеопатры, и Антония, приведшее к такому исходу. Все теории сводятся к придумыванию фактов, которые отсутствуют в источниках. Одни говорили, что правое крыло антонианцев не смогло отойти в залив, хотя и стремилось это сделать, — за ними стояли корабли Клеопатры. Тогда корабли крыла сдались, а Клеопатра, увидев это, решила прорваться и спасти хотя бы свои корабли. Еще более фантастично мнение, что Антоний и царица изначально собирались бросить армию (вспомним погруженные на суда мачты и паруса), но сбежать смогла лишь часть флота (?), остальные суда из-за штиля оттеснили обратно, где они и сдались (это через два-три часа ожесточенного сопротивления?). На фоне подобных „идей“ версия античной историографии о помутнении рассудка из-за любви и вмешательстве злого рока, честное слово, выглядит гораздо убедительнее.

Если же говорить серьезно, то единственный вопрос, который действительно возникает — могла ли битва окончиться иначе? Иными словами, был ли шанс у Антония? Флот Агриппы — Октавиана владел и стратегической, и тактической инициативой. Суда Антония, даже укомплектованные по штату, не могли сравниться с его судами ни в скорости, ни в маневренности. И здесь, безусловно, не имело значения, в узкости шел бой или в открытом море — огромная парусность надводного борта и волнение в открытом море еще больше усложнили бы морякам Антония жизнь. Вот прижав противника к берегу, к камням… Да кто же им позволил бы это сделать, спрашивается? Так что вопрос о маневрировании, и маневренном бое в частности, решается вполне однозначно.

Остается самый сильный аргумент флота Антония — огневая мощь. Несомненно, по „суммарному залпу“ они превосходили противника примерно так же, как и по водоизмещению — сиречь минимум втрое. Однако крайне симптоматично, что количество плененных судов было практически идентично количеству участвующих в битве. То есть ни один из кораблей Антония не сожгли. Это в принципе неудивительно. Но из источников не следует и того, что флот цезарианцев понес хоть сколько-нибудь ощутимые потери в корабельном составе. Так что массированный обстрел наносил урон живой силе, но не кораблям. Вероятно, средства пожаротушения, системы защиты — вроде разного рода мокрых навесов из досок и кожи, ненатянутой ткани и т. д. — достигли уже такого совершенства, что надежно защищали корабли и той, и другой стороны. К тому же была еще и маневренность — меткость при стрельбе по движущейся цели снижалась, а когда атаковали с трех или четырех сторон…

Иными словами, подводя итог, надо отметить, что с тактической точки зрения цезарианцы победили в самом начале — бой пошел по их схеме, антонианцев вытащили из залива в море и связали боем. Сражение на измор теоретически могло продолжаться очень долго: недостатки одной из сторон в чем-либо компенсировались достоинствами в чем-то другом Так что флот Антония мог держаться и дольше, но подвижность флота Октавиана обязательно доконала бы его — не в этот день, так на следующий. Более важно было то, что Антоний уже проигрывал общую стратегическую инициативу во всей войне. И, наконец, за ним стояла отжившая традиция. Отживший образ эллинистического владыки, который прочно утвердился за Антонием, был еще как-то понятен на Востоке, но не лез — в прямом и переносном смысле — ни в какие из ворот Вечного города. В то же время расчетливый и хладнокровный Октавиан, вполне откровенно демонстрировавший свои ультрамонархические замашки и желания, отчетливо увязывал их с идеями старой римской республиканской демократии — он, во всяком случае, был римлянам понятнее. Да и с чисто исторической точки зрения за ним было будущее: новая фаза формации в Древнем Риме была неизбежна. Антоний проиграл, только задумав эту войну, а скорее всего, еще много лет назад, ввязавшись в борьбу за власть».

Подводя итог побоищу при Акциуме, можно сказать, что именно Агриппа завоевал для Октавиана владычество над всем миром. Много это или мало — пусть судит читатель! Я могу лишь добавить то, что никогда за всю историю человечества ни один флотоводец мира так и не смог повторить совершенного Агриппой!

В честь совершенной победы Октавиан распорядился заложить в том месте, где стояла его армия, город, названный Никополем в честь богини победы Ники. Развалины Никополя сохранились и до нашего времени.

К Антонию в Тенару тем временем постепенно собирались транспортные корабли и съезжались уцелевшие в сражении друзья и соратники — по их словам, весь военный флот погиб, но армия еще держалась, и надежда еще была. Антоний отправил к Канидию гонца с приказом немедленно отступать через Македонию в Малую Азию. Сам же, раздав друзьям полный корабль драгоценностей и золотой и серебряной утвари из царских кладовых, велел им спасаться, кто как сможет, а сам отплыл с Клеопатрой в Египет. Канидий не дождался гонца — в один из дней он скрылся из лагеря, после чего легионеры сдались Октавиану.

В Египте, отрезанный даже от информации о своем сдавшемся войске и преданный своими командирами, Антоний, наконец, вынужден был уехать в Александрию, где неугомонный ум Клеопатры затеял еще одно по-своему гениальное мероприятие. Царица собиралась, взяв с собой ценности и войска, перетащить корабли флота из Средиземного моря в Красное — примерно на месте нынешнего Суэцкого канала, а затем уйти на них в Персидский залив и искать пристанища на новой родине, в заморских землях. Однако эта задумка не удалась: арабы сожгли первые суда из перетаскиваемых волоком, а Антоний все еще надеялся на свое давно уже несуществующее войско в Македонии.

Конец известен. Вначале Антоний уединился на молу, вдававшемся в море, и не хотел никого видеть. Когда же к нему прибыл сам Канидий и рассказал о том, что произошло с войском, Антоний преобразился. Как будто радуясь тому, что конец близок, он с Клеопатрой в ее дворце начал увеселять весь город пирами, вином и денежными раздачами. Через 11 месяцев, 1 августа 30 года до н. э., в Александрийскую гавань вошел флот Октавиана. Последние солдаты и моряки Антония перешли на его сторону и сдали остатки флота. В результате Антоний, а затем и Клеопатра покончили с собой.

Историк А. А. Хлевов в своей работе «Морские войны Рима» пишет: «Надо сказать, что в подавляющем большинстве произведений, посвященных истории римского флота либо истории войн на море вообще, этому сражению уделяется первостепенное внимание. Чаще всего битва при Акции оказывается единственной морской битвой, которая ассоциируется с историей римского военно-морского флота. Это, безусловно, глубоко ошибочно. Битва при Акции не была ни самой массовой, ни самой продолжительной, ни самой кровопролитной, ни даже самой напряженной. В ней не было исключительных, экстраординарных тактических находок, не было и случаев применения каких-либо сверхновых технических средств ведения морского боя, хотя и присутствовала существенная „изюминка“, о которой пойдет речь несколько ниже. Значение этого сражения совершенно в другом — оно интересно не столько с тактической, сколько с политической и стратегической точек зрения.

Прежде всего, Акций стал последним крупным и масштабным сражением на море в римской истории вообще. Никогда более столь значительные силы уже не сойдутся на морских волнах ни во славу Великого Рима, ни за обладание ею. И, во-вторых, именно этой битвой фактически закончилась эпоха гражданских войн и одновременно с нею — эпоха Римской Республики. Акций стал хронологической границей, после которой наступила эпоха Империи. Не зря в некоторых городах стали вести новый отсчет времени, открыв так называемую акциискую эру, началом которой стал день сражения.

Октавиан достиг того, о чем, вероятно, только в самых смелых мечтах думал еще несколько лет назад — он остался один. Десятилетия кровопролитных гражданских войн завершились. Республика превратилась в Империю, а в Средиземноморье впервые в истории воцарился мир — все оно стало территорией одного государства, которое до безумия радо было — в лице едва ли не каждого из его жителей — испытать на себе давно забытое ощущение мира. Эллинистический мир прекратил существование — даже то, что не вошло в состав Империи, испытывало ее абсолютное влияние. Наступила эра Великого Рима».

Вся империя понимала, что только преданному Агриппе обязан Октавиан своим величием. Уже тогда многие считали, что Октавиана можно назвать настоящим счастливцем, потому что он смог найти такого верного друга, к тому же гениального администратора и флотоводца, каким был Агриппа, который создал, организовал и привел к победе громадную морскую силу, обеспечив мировое господство своему другу.