В самый разгар мирных торжеств пришло тревожное известие о том, что новый знакомец Дориа по перевозке императора испанский адмирал Родерик Портуна наголову разбит со всей своей эскадрой барбарийским пиратом Сели Диаболом, а знаменитый мореход морей — алжирский правитель Барбаросса, желая напасть на Кадис, собирает пиратов со всего Средиземноморья.

Рассказы о подвигах нового вожака берберийцев рождались и множились по всему побережью моря. Имя Барбароссы уже начало обрастать легендами. В удачливости его многие видели перст провидения. Все это удручало испанцев и, наоборот, воодушевило африканских пиратов…

Не так давно в бою с испанцами погиб старший брат — рыжебородый Арудж. Сражаясь за Алжир с восставшими горожанами и присланной Карлом V знаменитой «страшной испанской пехотой», Арудж был разбит, бежал с остатками войска, а затем был настигнут у Тлемсена своими преследователями. Имея при себе большие запасы золота и камней, он принялся их разбрасывать на дороге в надежде, что испанцы займутся сбором сокровищ и отстанут от него. Но пират ошибся, командовавший погоней маркиз Комареса оказался человеком долга и чести. Испанцы проскакали мимо сокровищ и настигли беглецов при переправе через какую-то речушку. Видя, что уйти уже не удастся, Арудж встал во главе своих воинов и, сражаясь до самого конца, геройски погиб в бою.

Но дело его не пропало. Теперь пиратское сообщество возглавил его младший брат Хайраддин. От старшего он унаследовал семейное прозвище Барбаросса, при этом был выше его ростом, атлетически сложен и имел величественную осанку. Как и Арудж, он был так же опытен в морских делах и столь же тщеславен. Выкрасив свою бороду по примеру погибшего брата хной, он тоже стал рыжебородым, а значит, по восточным поверьям, счастливым. В отличие от Аруджа Хайраддин обладал большим государственным умом и талантом не только удачливого пирата, но и настоящего большого флотоводца. Немного окрепнув и реорганизовав доставшиеся ему от брата силы, Хейраддин Барбаросса начинает действовать весьма энергично. Для начала он разослал свои суда по всему Средиземноморью грабить и топить христиан.

Как показало время, Хайраддин оказался проницательным и мудрым политиком. Пока старший брат был жив, младший держался в тени. Теперь же настал его час. На протяжении долгих лет именно Хайраддин Барбаросса будет главным противником Андре Дориа, а потому познакомимся с ним поближе.

Биограф Барбароссы так описывает его внешность: «…у него были лохматые брови, густая борода и толстый нос. Его толстая нижняя губа пренебрежительно выступала вперед. Он был среднего роста, однако обладал богатырской силой. На вытянутой руке он мог держать двухлетнюю овцу до тех пор, пока та не погибала… Поистине необычайное влияние, оказываемое им на своих командиров и простых пиратов, поклонники его объясняют огромной храбростью и ловкостью этого человека, а также тем, что даже самые отчаянные его предприятия всегда оканчивались успехом. Ум и храбрость в нападении, прозорливость и отвага в обороне, огромная работоспособность, непобедимость — все эти похвальные качества заслонялись приливами неумолимой и холодной жестокости…» Добавить к этому можно, что Хайраддин знал несколько языков и был весьма популярен во всех слоях мусульманского мира, как очень удачливый человек, защитник угнетенных, благочестивый хранитель веры, проводящий долгие зимы в богословских беседах и молитвах.

Пользуясь среди всех остальных пиратов наибольшим авторитетом, Хайраддин Барбаросса по существу возглавил нашествие африканских пиратов на купеческие коммуникации христиан. С особой яростью мусульмане бросились прежде всего на богатую Испанию. Высаживаясь на испанское побережье, пираты сжигали города, стоявшие даже в нескольких милях от города. Цена на рабов на африканских невольничьих рынках стала стремительно падать. 15 октября 1529 года начальник испанских галер Родриго Портонд настиг полтора десятка загруженных награбленным добром галиотов рейса Какчи. Но к полному удивлению испанцев, пираты вовсе не собирались бежать. Наоборот, приняв наступательную позицию, они решительно сами атаковали галеры Портонда. В отчаянном бою испанский предводитель был убит, а семь его галер были захвачены. Последняя же, восьмая, была сожжена. Этот подвиг стоил пиратам всего двух десятков людей. Довольный Хайраддин послал султану Селиму лучшую часть добычи, а в придачу, еще и императорский штандарт Испании, что было для короля Карла особым позором. Затем, как бы между делом, Хайраддин встретил флот Венеции и в жестоком бою разбил его вдребезги, большую часть венецианских галер при этом пленив. После этого Хайраддин Барбаросса уже с шестидесятью судами решился на настоящее серьезное нападение. Он двинулся к Испании с целью осадить Кадис. Еще двадцать пять галер под началом рейса Али-Карамана Хайраддин отослал к мысу Мирцелло для заготовки провизии. Авторитет Испании был основательно подорван.

— Вот вам и первый случай отличиться на моей службе! — такими словами Карл V напутствовал своего нового адмирала — Я же буду молиться за вас и ждать победных вестей!

Присоединив к себе все, что только было возможно, Андре Дориа немедленно покинул Болонию. Гребцы изнемогали на усиленной гребле. Адмирал торопился перехватить Барбароссу, но тот ускользнул. Тогда Дориа повернул к мысу Мирцелло. По пути к Дориа присоединился небольшой отряд французских галер, посланный королем Франциском на помощь Испании. Однако, когда испанский флот подошел к мысу, галер Али-Карамана уже нигде не было видно. При виде весьма превосходящих морских сил реис счел за лучшее самому затопить у берега свои галеры, гребцов-невольников с помощью арабов угнали в пустыню, сам же рейс со своими верными командами заперся в глинобитной цитадели — касбе. Высадив десант, Дориа выгнал турок из близлежащих селений и осадил касбу. Но здесь испанского адмирала поджидала неудача. Солдаты-ландскнехты, почуяв запах добычи, предались дикому грабежу, совершенно не обращая внимания на все призывы к дисциплине. А в это время из-за окрестных холмов внезапно ударили засевшие там барбарийские пираты, подкрепленные тучей арабской конницы. Караман немедленно выступил из-за своих глинобитных стен. Испанцы попали в два огня. Ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи. Испанцев истребляли сотнями. Жалкие остатки добивали прямо в пене прибоя. Почти полторы тысячи солдат погибло в той страшной резне. Еще шесть сотен было пленено. В этот раз мусульмане решили не брать пленников, а всех до единого замучить изощренными пытками. До судов смогли добраться единицы.

Историк пишет: «Турки, видя беспорядок в войске Дориа, вышли из цитадели и, подкрепляемые арабами, напали на христиан и ужасное множество вырезали. Дориа, видя, что не слушают отбоя, приказал отвалить галерам от берега, надеясь, что солдаты, не имея возможности бежать, соберутся защищать свою жизнь. Видя, что и это не удается, он решился пожертвовать частью своих людей для спасения другой и велел садиться на суда всем, кого мог собрать с восмью сотнями освобожденных невольников, оставив четыреста человек солдат и матросов. Ему пора было отступать…» Прекрасно понимая, что дело безнадежно проиграно, и не строя никаких иллюзий, Дориа вывел свои галеры в море, и тут перед ним на всю ширину горизонта показался флот самого Барбароссы. Казалось, что теперь неминуем и морской разгром, но, проявив немалое искусство, Дориа сумел все же оторваться от преследовавшего его противника. Добычей Барбароссы стали лишь несколько самых тихоходных и обезлюдевших галер. Однако это ничуть не помрачило славы Барбароссы, ведь он победил самого грозного из христианских адмиралов. Так состоялась первая встреча двух противников, тех, кому на протяжении еще долгих и долгих лет предстоит не раз скрещивать между собой оружие. В дебюте более удачливым оказался Барбаросса. Всем было ясно, что на мировом небосклоне взошла звезда нового великого флотоводца. Возвращение Хайраддина в Алжир было поистине триумфальным.

Однако, как это ни покажется на первый взгляд странным, и Дориа заслужил похвалу императора Карла. Дело в том, что, лишившись двух с половиной десятков галер и оказавшись на грани голода, Барбаросса вынужден был, скрепя сердце, отменить свой поход на Кадис, которого так боялись в Испании. А спустя какой-то месяц Дориа нашел все же возможность еще и отомстить Барбароссе за свой досадный проигрыш. Узнав от лазутчиков, что алжирцы, нуждаясь в хлебе, послали за ним четыре судна в Египет, Дориа срочно вышел в море и легко перехватил все груженные пшеницей барки. Однако неудача у Цирцелло все же продолжала его угнетать. Не так думал Дориа начинать свою карьеру на испанской службе! Впрочем, Карл V довольный кадисской неудачей Барбароссы, наоборот, объявил Дориа кавалером Золотого руна и подарил ему Мельфисское герцогство… за успешное дело при Цирцелло! Доподлинно известны слова самого Дориа, сказанные в благодарность за эти весьма неожиданные для него награды:

— Я принимаю этот дар, чтоб доказать вашему величеству, что я решился посвятить вам остаток своих дней!

А на востоке сгущались большие тучи. Султан Сулейман Великолепный во главе огромной армии вторгся в Венгрию, а затем, покорив ее, и в Австрию. Вена была осаждена, однако устояла. Потеряв под стенами австрийской столицы более шестидесяти тысяч человек, Сулейман был вынужден отступить, но там же поклялся отомстить. Едва переведя дух, он набрал новое бесчисленное войско и выступил в новый поход. Карл V лихорадочно собирал войска по всей Европе, пытаясь противостоять нашествию мусульман.

Тем временем не сидел без дела и Хайраддин Барбаросса. Однако теперь знаменитого пирата волновали дела не морские, а «домашние». Дело в том, что рядом с Алжиром на скалистом островке вот уже много лет существовал испанский форт Пинос, контролировавший вход и выход из алжирской гавани, что постоянно доставляло пиратам массу хлопот. Однако неоднократные попытки овладения фортом всегда заканчивались неудачей. И вот теперь Барбаросса решил заняться Пиносом серьезно. Тем более что один из побывавших в форте купцов евреев рассказал Хайраддину о трудностях малочисленного гарнизона с продовольствием, а также показал, как строить печи для литья ядер.

— Я вырву эту христианскую занозу из тела моей земли! — объявил Барбаросса во всеуслышание, показывая рукой на ненавистный ему форт.

Для начала он предложил коменданту Пиноса храброму Мартону Варгесу капитулировать. Тот, разумеется, ответил отказом. Затем была долгая осада и непрерывные бомбардировки крошечного форта, но все напрасно, испанцы упорно держались. Отчаянная защита маленького форта навечно вошла в анналы мировой истории как образец высочайшего мужества. Сто пятьдесят человек сдерживали натиск более чем пяти тысяч врагов и оставляли свой пост, только погибая. Отчаявшись одолеть защитников форта, Барбаросса хотел было уже прекратить бессмысленную трату времени, денег и людей, когда к нему неожиданно явился перебежчик, рассказавший, что у защитников Пиноса на исходе порох. Хайраддин немедленно назначил штурм, и после ожесточенных схваток Пинос пал. Израненного коменданта привели к победителю.

— Ну, кто из нас одержал верх ныне? — обратился к пленнику рыжебородый пират.

Истекающий кровью испанец лишь усмехнулся:

— Этой победой ты обязан не собственному мужеству, а измене злодея. Если б не она, я держался бы и ныне! Сейчас в твоей власти лишь мое избитое тело, но дух мой по-прежнему не сломлен, и я презираю твою жестокость!

— Чего ты желаешь? — поинтересовался Хайраддин.

— Накажи изменника! — хмуро бросил Варгес.

— Хорошо, — пожал плечами Барбаросса. — Пусть будет по-твоему!

Приведенному предателю тут же отрезали голову ятаганом.

— Видишь, как я уважаю тебя! — сказал пират. — Так уважь и ты меня! Прими мусульманство и я сделаю тебя своим любимым пашой!

Испанский гранд спросил:

— Ты думаешь, что задобрил меня, и я смогу изменить своей совести? Запомни, что честь моя отвергает все посуленные тобой предложения!

— Рубите голову и этому! — крикнул в ярости рыжебородый.

Храброго Мартона Варгеса тут же изрубили на куски, которые и выбросили в море.

Спустя несколько дней был взорван, а затем напрочь срыт и захваченный Пиносский форт.

— Я сдержал свою клятву и вырвал ядовитый шип из сердца Африки! — гордо заявил Барбаросса.

Из остатков крепости по приказу Барбароссы построили мол, который соединил Алжир с островками бухты и скалой Эль-Джезаир. За нехваткой камня, его возили из ближайших развалин древнеримских городов. Теперь алжирская бухта, ранее открытая всем ветрам, была надежно защищена, став одной из лучших гаваней всего Средиземноморья и надежнейшим пиратским убежищем.

А на следующий год началась новая большая война. Сулейман снова вторгся в Европу. Пытаясь хоть как-то умерить пыл воинственного султана, Карл V выслал в Архипелаг свой флот во главе с Андре Дориа. Впервые под началом генуэзца была собрана столь большая морская сила: сотня галер, десятки транспортов и более двадцати тысяч пехоты. Дориа, правда, настоятельно просил императора дать ему еще пехоты и пушек, чтобы он мог нанести более сокрушительный удар в спину Сулейману, но Карл не согласился.

…На траверзе острова Занте впередсмотрящие авангарда Дориа усмотрели частокол мачт. То был флот давних соперников Генуи на торговых путях венецианцев. Более тридцати галер под флагом адмирала Венцента Капеля дремотно ворочались на пологих волнах. Флагманские галеры сошлись бортами.

— Присоединяйтесь к нам бить турок! — облокотясь на кормовые перила, кричал венецианцу Дориа. — Ведь нынче это дело всех христиан!

— Увы, мой брат, — развел руками чернобородый адмирал Капель. — У нас с Сулейманом мирный договор, и следовать за вами я не имею права. Но при том обещаю, что буду присылать порох и хлеб!

— Остерегайтесь доверять туркам! Они никогда не упустят случая, чтоб отрезать голову христианину! Решайтесь! Я добуду победу и без вас, и тогда к вам придет позднее раскаяние!

— Что я могу! — еще раз развел в бессилии руками венецианский флотоводец. — Мы всего лишь пешки на досках наших правителей!

— Салютации не давать! — велел Дориа своему пушечному помощнику.

Оба флота разошлись в полном безмолвии…

Узнав от местных рыбаков о местонахождении турецкого флота под началом Гемерат-паши в Латрском заливе, Дориа бросился туда, но опоздал и Гемерат-пашу уже там не застал. Тогда испанский адмирал повернул к крепости Корон, бывшей в ту пору главной базой турок на всем Пелопоннесе. Блокировав крепость с моря, адмирал высадил было десант, но контратакой был отброшен с большими потерями. Тем временем галеры Дориа, невзирая на обилие мелей, вплотную подошли к крепостным стенам и принялись их громить из всех пушек. Минуло несколько дней непрерывной изнурительной бомбардировки, и турки капитулировали.

Биограф адмирала так повествует обо всех перипетиях коронской эпопеи: «…Дориа поставил свои галеры полумесяцем около стен, омываемых морем, поместил свои грузовые корабли позади галер, закидав якоря за окружавшие скалы, воротами притянул к стенам свои корабли, на которых устроил мосты, по которым солдаты могли бы войти в город. А чтобы осажденные не мешали, то поставили легкие пушки по марсам. Тогда Дориа разделил свою армию на три отряда, из которых два вверив опытным офицерам, приказал каждому из них бить брешь и потом идти на приступ. Сам с третьим отрядом пошел громить крепостную стену в другом месте. Начальство же над галерами, на которых учреждены были мосты, поручил Антонио Дориа, своему родственнику, приказав ему дожидаться своих повелений. Один отряд скоро сделал пролом, пошел было на приступ, но был отбит с довольно сильною потерею. Андрей Дориа сильно вел атаку и послал сказать Антонио набросить мосты с галер на стены города и отправить людей на штурм. Турки, пораженные новизною такового штурма, оробели и отступили в цитадель, а 700 мусульман окрестных под начальством турецкого военачальника пришли на помощь Корону… Но один из отрядных командиров Дориа, известясь о движении этих 700 турок, велел на пути их вырыть глубокий ров, прикрыть его хворостом и землею, а сам с отрядом засел. Когда турки попались в ров, он напал на них и переколол всех. Гарнизон, находившийся в цитадели, сдался на капитуляцию и ему позволили удалиться и вынести лучшие свои вещи. Многие из Дориевых офицеров, заметив, что при Короне есть весьма удобные места для гавани, предложили учредить тут порт и выстроить цитадель, говоря, что это будет надежное прибежище для христиан и где они всегда могут держать турок под ударом. Дориа не согласен был с этим мнением. Он сказал, что лето удобно для предприятий, не должно его терять на устройство новой гавани, которую везде найдешь готовою, что не должно делать бесполезных задержек и что, наконец, для охраны цитадели придется оставить солдат, а они ему нужны…»

Не задерживаясь в Короне, а лишь оставив там небольшой гарнизон, Дориа поспешил к острову Патрас. Ночью он внезапно овладел городом. К сдавшимся без боя туркам испанцы и генуэзцы отнеслись с почтением. Когда несколько ландскнехтов принялись насиловать местных турчанок, Дориа без всякой жалости тут же велел повесить их на деревьях в назидание прочим.

— Пусть мусульмане знают о наших христианских добродетелях! — говорил он своим офицерам.

Теперь Дориа замахнулся не на что иное, как на сами Дарданеллы — средиземноморские ворота Стамбула. Удача сопутствовала адмиралу и в этом. Сильнейший из дарданельских замков Риумом сдался ему почти без сопротивления. Но далее случилось непредвиденное. Подошедшие во втором эшелоне испанские полки были весьма раздосадованы тем, что не успели к грабежу Риумома, и подняли из-за этого настоящий мятеж. Дориа пришлось принимать самые крутые меры, чтобы навести порядок. Поначалу он хотел повесить каждого десятого, но затем сжалился и велел провинившимся смыть свой позор кровью в бою. Спустя сутки прощенные мятежники бешеной атакой взяли еще одну турецкую крепость. Одновременно было наголову разгромлено и шедшее на выручку крепости войско анатолийского сераскира.

Неожиданные успехи Дориа в двух шагах от собственной столицы вынудили грозного Сулеймана отказаться от повторного похода на Вену и повернуть свои главные силы на защиту Дарданелл. Завоевание Европы турками не состоялось…

Теперь, когда главная задача экспедиции была блестяще выполнена, Дориа развернул форштевни своих галер на запад к дому. На флагманской галере во все горло распевали:

За первой галерой победный гимн подхватывали и на остальных судах:

Это был пик славы великого генуэзца. Имя его как всеобщего спасителя было на устах всех и каждого. Невиданное дотоле уважение к победителю страшных турок продемонстрировал и сам император Карл V. Возвращавшегося триумфатора он поджидал… в его собственном доме. Такого почтения испанские короли никогда и никому еще не оказывали! Встреча Карла и Андре Дориа была на редкость сердечной.

— Дорогой Андре! — говорил император, раскрывая свои объятия. — Как я жалею сейчас, что не послушал тебя и не прислал подкреплений, ведь ты бы мог освободить всю Грецию!

— О да, Ваше величество, тогда бы я встречал вас в самом Стамбуле! — отвечал ему Дориа. — Но это я исполню в свой следующий поход!

Император прожил у Дориа несколько недель, и все это время оба непрерывно дарили друг другу подарки, обменивались комплиментами. Со стороны выглядело все это порой довольно комично. Понравился Карлу мебельный гарнитур, Дориа тут же:

— Ваше величество, я дарю вам его!

— Я принимаю подарок! — говорит довольный скупердяй-император. — Но пусть мебель по-прежнему пока остается в твоем доме. Я же буду пользоваться ей во время приездов к тебе!

Тем временем взбешенный действиями Дориа и собственными неудачами султан Сулейман творил расправы над виновными и невинными. Головы слетали сотнями.

В этот период был смещен со своей должности и один из пашей турецкого флота Пири Рейс, чья великая тайна и доныне волнует ученых всего мира. Пири Рейс отличался глубокими познаниями в географии и любовью к картографии, боевым же адмиралом он был, судя по всему, неважным. Ученость этого неудачливого в бою паши была, однако, столь общепризнанна, что султан наказывать его серьезно не решился. Более того, опальный флотоводец был определен бейлербеем — наместником в благодатный Египет, где провел в трудах немало лет. Именно там и составил Пири Рейс свою знаменитую карту мира, где удивительно точно показал не только контуры тогда еще никому не ведомой Антарктиды, но указал ее горы и равнины, а также даже русла существовавших некогда рек. Как знать, может именно своим назначением в Египет турецкий флотоводец был обязан приобретением неких древних знаний, с которыми он смог не только ознакомиться, но и столь талантливо воспользоваться.

Но ученый Пири Рейс был, наверное, единственным счастливым исключением среди развернувшихся репрессий и гонений. Когда же устал правитель Высокой Порты от казней и пыток, то велел он своему флоту идти и отвоевывать Корон. Капитанов-раисов предупредил отдельно:

— Для каждого из вас у меня уже есть бесценный подарок — черный шнур!

По стародавней османской традиции получившие от султана черный шнур были обязаны тут же им задавиться. Капитаны намек поняли и клялись не знать ни отдыха, ни пощады. Начало похода Сулейман возглавил самолично. Осада и непрерывные бомбардировки вскоре измотали гарнизон Корона, состоявший из испанцев и итальянцев. Комендант все же как-то исхитрился известить Геную о своем бедственном положении. Дориа немедленно приступил к организации повторного похода к Корону. Перво-наперво он обратился к своему шурину папе Клименту. Папа дал и галер и денег.

Наскоро собрав двадцать восемь галер и двадцать шесть транспортов, Дориа погрузил на них несколько тысяч ветеранов-испанцев. В экипажи галер он собрал тоже изрядное количество испытанных моряков-ветеранов, носивших уже не одно десятилетие гордое имя «верных собак». То была знаменитая морская гвардия Генуи. Вскорости к собранным силам должна была подойти еще дюжина галер из Барселоны, но времени ждать их у Дориа уже не было. Корон мог пасть со дня на день. Не теряя времени, адмирал поспешил к берегам Пелопоннеса. Впереди себя он выслал самую быстроходную галеру с самым отважным из своих капитанов. Воздев турецкие флаги, галера каким-то чудом проскочила в коронскую гавань. Доставленные припасы и весть о скором приходе Дориа вселила в сердца людей уверенность в успехе обороны.

Но и турки не дремали. Каждый день со всех сторон к окружавшему Корон флоту спешили присоединиться отряды средиземноморских корсаров. Ходили слухи, что вот-вот должен подойти с огромной эскадрой и сам Барбаросса.

А Дориа спешил. Изнемогая от яростной гребли, гребцы теряли сознание. Их оттаскивали в сторону, обливали водой, давали кружку вина и снова гнали за весло.

— Темпо! Темпо! Темпо! — кричал Дориа своим капитанам, едва завидев, что какая-то из галер сбивается с общего ритма.

Дойдя до Занте, адмирал выслал вперед разведку. Возглавил ее тогда мало кому известный мальтийский рыцарь капитан Ла Валетт, уже показавший себя отчаянным храбрецом при обороне Родоса. Смельчаки-лазутчики прокрались вдоль берега к туркам и рассмотрели, что флот Сулеймана стоит в Коронском заливе, галеры же турецкие развернуты кормами к берегу и готовы в любой момент ринуться в бой. Новость эта была неутешительна! На флагманском судне лихорадочно совещались, что следует предпринять дальше. Кое-кто предлагал не торопиться, а подождать идущие из Барселоны галеры. Но Дориа был неумолим: ждать больше нельзя — надо немедленно нападать! Своим красноречием и убежденностью в правоте замысла он, в конце концов, смог убедить и остальных. За ночь приготовились к бою.

С рассветом следующего дня адмирал велел выслать два разведывательных галиота, за ними еще два грузовых судна. С бортов галер метали лот, промеряя глубины. Войдя в пролив, разведчики дали сигнал, что пройти фарватером вполне возможно, и остановились, поджидая остальной флот. Дориа приказал трубить в трубы и бить в литавры — начинать общее движение. Сам адмирал расположился, чтобы лучше обозревать предстоящее поле боя, на концевой галере.

Когда турки увидели, что появившийся неприятель прошел пролив и взял курс на Корон, то разом разрядили по нему все свои пушки. От страшного грохота содрогнулись небеса, и все заволокло пороховым дымом. Однако Дориа предусмотрел и это. Все свои грузовые суда он поставил в левую, ближнюю к туркам колонну и защитил ими от огня боевые галеры. Однако мощный залп все же не прошел даром. Сразу два больших испанских транспорта с перебитыми снастями, потеряв управление, буквально вывалились из общего строя. Начался отчаянный абордаж, а попросту говоря, самая настоящая резня. Испанцы сражались храбро, но против огромных толп турок они были бессильны. Постепенно шаг за шагом турки завоевывали жизненное пространство, оттесняя редеющих защитников все дальше и дальше.

Сам Дориа, находясь тем временем на галерах, удачно сманеврировав, открыл столь сильный огонь по туркам, что запылал чуть ли не десяток галер, и заставил турок отойти к самому берегу подле крепости. Немедленно со стен Корона также начали метать ядра во вражеские суда. Турки неожиданно для себя оказались взятыми в два огня — самое худшее, что вообще можно только было придумать. В это время, бросив свои галеры, на шлюпке сбегает турецкий паша, командовавший наиболее избиваемой частью флота. У турок начинается паника и полная неразбериха. Видя все это, Дориа закричал бывшему на соседней галере племяннику:

— Антонио! Ступай и отбей наши транспорта! Время пришло!

— Слушаюсь, дядюшка! — немедленно отозвался послушный племянник. — Считайте, что они у вас в кармане!

Подойдя с несколькими галерами к беспомощным галиотам, Антонио дал по ним полновесный залп. Ядра легли так густо, что положили вповалку и турок, и испанцев. Турок все же погибло гораздо больше, но лишь по той причине, что их вообще было больше на борту галиотов. Затем был новый абордаж, и оставшиеся в живых турки искали себе спасение, прыгая в воду. И здесь снова отличился неутомимый Ла Валетт! Его галера во время этой отчаянной драки успела пленить сразу несколько неприятельских судов. Несмотря на бешеное сопротивление, силы турок стали быстро, иссякать и они начали отдаваться на милость победителей. Всего в плен сдалось несколько сотен янычар во главе со своим агой. Пленников, впрочем, Дориа велел тотчас отпустить, наивно полагая, что таким образом побудит неприятеля к ответному великодушию.

Тем временем, видя неудачу своего флота, осаждавшие Корон сухопутные войска турок начали стихийный отход, быстро переросший в самое заурядное бегство. Бросив весь лагерь и обоз, турки разбегались во все стороны. Освободив Корон, Дориа усилил его гарнизон, поправил укрепления и взял курс на Мессину, где был встречен как герой.

В Стамбуле царило уныние и растерянность. Отчаянно смелые и блистательные рейды Дориа к Дарданеллам и Морее сорвали турецкое нашествие на Европу. Именно тогда мусульмане стали вместо самого крепкого ругательства говорить: «Гром и Дориа!» А матери пугали именем кровожадного и страшного генуэзца своих детишек: «Не будешь слушать, тебя Дориа схватит!» Сам султан Сулейман не находил себе места. Нужно было срочно искать выход из создавшегося положения. И Сулейман Великолепный нашел его! До турецких пределов уже докатилась грозная слава Барбароссы, а потому султан рассуждал, сидя в диване, так:

— Только один рыжебородый сможет остановить проклятого генуэзца Я объявляю, что намерен пригласить этого достославного разбойника к себе на службу!

— Да, да! — закивали согласно высокими тюрбанами сидевшие на лавках вельможи. — Этот герой славится мужеством и удачливостью мореплавателя. Воистину нет предела твоей мудрости, о звезда нашего счастья!

Сулейман поискал глазами. Наконец, его взгляд остановился на стоявшем в углу янычаре.

— Мой верный Зазон, — обратился он к янычару. — Езжай немедленно к храброму Барбароссе и предложи ему от меня звание паши и начальника всего моего флота, если он пожелает явиться ко мне!

— Слушаюсь, о величайший из великих! — упал ниц на ковры янычар.

Историк пишет: «Слава воинских подвигов Барбароссы промчалась до Константинополя. Сулейман II, турецкий император, полагал, что этот один человек может остановить славу османов, униженную трусостью генерала его галер, допустившего постыдным бегством Андре Дориа овладеть Короном, Патрасом и многими другими крепостями Пелопоннеса. Собрав Диван, он объявил, что намерен привлечь в свою службу Барбароссу, который славится мужеством и искусством в мореплавании. Все согласились, что это единственный магометанин, которого можно противопоставить Андре Дориа».